- Удалось ли выехать? Говорят, там фронт прорван. Советские войска чуть ли не под Полтавой уж…
- А вы поменьше верьте слухам, господин Куличев! Наш фронт, напротив, стабилизовался, и Полтава, по имеющимся у меня достоверным сведениям, все еще в наших руках.
- Ну, тогда племянник мой, значит, уже в пути и со дня на день может пожаловать.
- Как только прибудет, дайте мне знать. Его военно-инженерные знания очень нам пригодятся. И еще одно задание вам: составьте мне список железнодорожников, которым мы можем доверять. Особенно тех, которые были в свое время не в ладах с Советской властью. Я всецело полагаюсь в этом на вас, господин Куличев, и на вашего начальника полиции господина Дыбина, - говорит майор Вейцзеккер, энергично постукивая костлявым пальцем по кончику стола.
- Спасибо вам за такое доверие, господин майор! - верноподданнически восклицает Куличев, а сам не без трепета думает: "А ведь, в случае чего, он же с меня первого шкуру спустит…"
- Надеюсь также, что вы понимаете, господин бургомистр, почему нас привлек ваш захолустный городишко? Именно своей захолустностью. Тем, что не имеет он ни военного, ни экономического и вообще никакого значения.
- Но ведь в лесах партизаны… - робко замечает Куличев.
- Ну и что же? А где их теперь нет?
- Но ведь они могут…
- А надо, чтобы не смогли.
- Для этого нужна надежная немецкая охрана…
- Охрана будет только из ваших полицейских. И вы с господином Дыбиным собственной головой ответите за их благонадежность. А чтобы не охранять нашу школу от партизан, их к этому времени надо ликвидировать.
- Тоже силами местной полиции? - заметно дрогнувшим голосом спрашивает Куличев.
- Не силой, а хитростью, - уточняет Вейцзеккер, спокойно закуривая сигарету.
Майор Вейцзеккер долгое время был немецким резидентом на территории Советского Союза. Он в совершенстве знал русский язык и присматривал разных людей, которые потом могли бы служить фашистам. Изучал он теперь и Куличева. Типичный холуй и трус. Он заинтересован, конечно, чтобы школу диверсантов охраняли немецкие солдаты. На них можно будет положиться и в охране собственной его персоны.
Но это не входит в планы майора Вейцзеккера. Немецкий гарнизон в захудалом городишке может заинтересовать не только партизан. До сих пор в нем не было ни одного немецкого солдата. Почему же теперь целый гарнизон или хотя бы просто отряд? Не затевается ли тут что-нибудь интересное для советской разведки?
Нет, городишко должен быть таким же, каким он был все это время, а партизан нужно срочно уничтожить. А может быть, даже и не уничтожать, это тоже, пожалуй, привлечет внимание, а увести их отсюда в другой район, заинтересовать, спровоцировать на операцию, сулящую большой и бесспорный успех. Сам Куличев, конечно, не додумается, как это сделать, нужно, значит, ему подсказать.
- Есть у вас надежный человек, которого вы могли бы подбросить к партизанам в качестве провокатора? - спрашивает он Куличева. - И хорошо бы кого-нибудь из тех, кто числится в вашем городе их человеком. Вы меня понимаете, господин Куличев?
- Понимаю, господин майор. И пожалуй, даже назову вам такого человека…
- Нет, не надо сейчас никого называть, - останавливает его Вейцзеккер. - Я дам вам время подумать и все взвесить. Приезжайте ко мне через два… нет, через три дня, но не позже. Тогда и назовете мне такого человека, на которого вполне можно будет положиться. Вот пока и все, господин бургомистр. Желаю вам успеха и жду вас через три дня в это же время. Надеюсь, вас не нужно предупреждать, что о нашем разговоре не должна знать ни одна живая душа?
- Можете на меня положиться, господин майор.
- И о том, что были у меня, тоже никому ни слова. Даже вашему другу, начальнику полиции.
- Понимаю, господин майор.
- Скажите ему, что были в отделе по делам гражданской администрации.
- Слушаюсь, господин майор!
В штабной партизанской землянке
По документам штурмбанфюрер Мюллер, машина которого подорвалась на партизанской мине, числится специальным уполномоченным гаулейтера Заукеля. Шофер Мюллера погиб, а сам он почти не пострадал, однако партизан смущает то обстоятельство, что держится он слишком уж высокомерно для человека, попавшего в плен. Пленного приводит в штаб партизанского отряда лейтенант Азаров, ибо это на его мине подорвалась машина штурмбанфюрера Мюллера.
- Видно, какая-то важная персона, - говорит Азаров командиру партизанского отряда. - Узнав, что я всего лишь лейтенант, отказался отвечать на мои вопросы. Потребовал кого-нибудь из старших офицеров. Его эсэсовский чин штурмбанфюрера соответствует ведь званию армейского майора. Тогда, может, майора Огинского позвать? Кстати, он и немецким владеет в совершенстве.
- Позовите, - разрешает командир.
Для него этот надменный ариец не представляет никакой загадки. Он насмотрелся за время войны на многих фашистских фанатиков. Одни из них выкрикивают "хайль Гитлер", даже когда им угрожает расстрел, другие при значительно меньшей опасности спешат воскликнуть: "Гитлер капут!.."
Огинский, находившийся в соседней землянке, не заставляет себя долго ждать.
- Надеюсь, вы понимаете, куда попали? - спрашивает он штурмбанфюрера по-немецки.
Мюллер в ответ слегка наклоняет голову и, взглянув на майорские погоны Огинского, тоже задает вопрос:
- Надеюсь, я имею дело с ответственным лицом?
- А зачем вам ответственное лицо, господин Мюллер?
- Имею сообщить нечто важное и потому…
- Я для этого достаточно ответственное лицо, - прерывает его майор Огинский.
- И еще одно условие…
- Никаких условий!
- Просьба.
- А вот это другое дело. В чем она заключается, господин Мюллер?
- Во-первых, вы обещаете мне сохранить жизнь. Во-вторых, хорошее обращение и питание.
- И в-третьих?
- Удалить отсюда на время нашего разговора всех ваших подчиненных.
Огинский переводит командиру отряда просьбу Мюллера.
- Можете пообещать ему все это, - спокойно произносит командир. - Я удалюсь тоже. Видно, он считает вас самым старшим тут.
- Его гипнотизируют майорские погоны товарища Огинского, - заметил Азаров.
- Да уж в таком пиджачке, как мой, - какое же начальство? - усмехнулся командир партизанского отряда, выходя вслед за остальными из своей землянки.
- Ну-с, я вас слушаю, господин Мюллер, - обращается Огинский к штурмбанфюреру. - Можете сесть. А вот сигарету не могу вам предложить - не курящий.
- Прежде всего я хочу вам сообщить, что на мне эта форма недавно. Я инженер. Специалист по железнодорожному транспорту.
- А почему же сразу такой вдруг высокий чин?
- Ну конечно, это не случайно, - самодовольно говорит Мюллер. - Дело в том, что я родственник имперского министра путей сообщения и нахожусь в непосредственном подчинении у гаулейтера Заукеля, генерального уполномоченного по использованию рабочей силы в оккупированных восточных областях. По его личному поручению я проверяю деятельность главной железнодорожной дирекции группы армий "Центр". Эта дирекция жалуется господину имперскому министру путей сообщения на диверсионные действия ваших партизан, преувеличивая при этом…
- Что касается неприятностей, причиняемых нашими партизанами вашей главной железнодорожной дирекции, - улыбаясь, прерывает Мюллера Огинский, - то тут никаких преувеличений с ее стороны. Не следовало бы это и проверять, не попали бы тогда в столь неприятное положение.
- Да, это так, - соглашается Мюллер. - Мы хорошо знаем результаты вашей "рельсовой войны". Но дело не в этом. Еще в прошлом году господин имперский министр направил гаулейтеру Заукелю письмо. В нем он просил гаулейтера прекратить отправку в Германию в качестве рабочей силы бывших русских железнодорожников. Понимаете, по какой причине?
- Еще бы! - подтверждает Огинский. - Не понятно только, зачем вы мне это рассказываете?
- Минутку терпения, господин майор. Сейчас вы узнаете почему. Дело тут в том, что некоторые местные гражданские власти, председатели городских управ и бургомистры, нарушают приказ гаулейтера Заукеля и посылают в Германию даже квалифицированных железнодорожников. И тогда их приходится заменять неквалифицированными, а это увеличивает и без того большое число аварий на железных дорогах. И вы думаете, что представители гражданской администрации делают это только потому, что мы требуем от них отправки в Германию возможно большего количества трудоспособного населения?
- В этом, видимо, главная причина.
- Нет, не главная. Это скрытый вид враждебной деятельности некоторых бургомистров. Прикрываясь показным усердием, они таким образом помогают партизанам в их "рельсовой войне". Я лично заинтересовался этим и разгадал их двойную игру.
Видимо забыв, что он в плену, штурмбанфюрер Мюллер распаляется все более, понося коварных администраторов, а Огинский думает невольно: "Это только в твоей фашистской башке могли возникнуть такие мысли. Кто же из подлинных советских патриотов такой ценой будет причинять ущерб врагу? Ценой отправки лучших представителей рабочего класса на фашистскую каторгу? Квалифицированные железнодорожники и сами найдут способ, как навредить врагу. Скорее всего, сочиняет все это Мюллер. С какой только целью?.."
- По произведенному мною расследованию, обнаружились пока три явных пособника партизан, - горячо продолжает штурмбанфюрер. - Это бургомистры Овечкин, Милашкин и Куличев…
- Куличев? - переспрашивает Огинский. - Бургомистр Овражкова?
- Да, он. Но есть и другие, в махинациях которых я еще не разобрался. А Куличев уже отправил в Германию двух машинистов и четырех помощников машиниста. Трех бригадиров пути и нескольких путевых рабочих.
- А вы как это установили? Беседовали уже с этим бургомистром?
- В том-то и дело, что выехал только для этой цели.
- А начальству вашему уже известно о ваших подозрениях и этой поездке? Гаулейтеру Заукелю, например?
- Я решил прежде все лично проверить. Припереть заподозренных мною бургомистров к стенке, заставить во всем признаться. Но не успел… А теперь вы сможете их предупредить о грозящем им разоблачении, и, надеюсь, это зачтется в мою пользу при решении моей судьбы.
- Конечно, мы это учтем, - обещает Огинский. - Но ведь все это не такая уж тайна, чтобы сообщить ее только мне с глазу на глаз.
- Да, может быть, - соглашается Мюллер. - Однако военное счастье изменчиво. Можете и вы, я имею в виду не вас лично, а ваш отряд, оказаться в моем положении, и в этом случае чем меньше людей будет знать о моей исповеди, тем лучше…
- А вы уже встречались прежде с кем-нибудь из названных вами бургомистров? С Куличевым, например?
- Такая встреча лишь предстояла. Я как раз направлялся именно к нему.
Васяткин разоблачает провокатора…
Заросшее густой бородой лицо комиссара партизанского отряда, всегда казавшееся Васяткину таким суровым, не тревожит его теперь. Пугают Васяткина черные, не мигающие глаза майора Огинского.
- Ну, в общем, совершенно законченный подлец этот Куличев, - торопливо продолжает он свой сбивчивый рассказ, то и дело косясь в сторону Огинского. - Прямо-таки житья от него не стало. Он да дружок его, начальник полиции Дыбин, свирепствуют теперь в Овражкове хуже самих немцев. Чуть кто им неугоден - объявляют коммунистом или комсомольцем, смотря по возрасту, и тотчас в полицию, а оттуда в ближайший концлагерь… Вот и меня встретил он на улице и говорит: "Где-то я тебя, парень, уже видел? Это не ты ли на прошлой неделе листовки расклеивал, да вовремя удрал?" - "Какие листовки, господин бургомистр? Да я их и в глаза-то никогда не видел…" А он свое: "Зато я видел, как ты их расклеивал". Ну, не гад разве? - спрашивает Васяткин почему-то Огинского.
А Огинский все еще не произносит ни слова.
- Ну, ну, Васяткин, - поторапливает парня комиссар. - Давай дальше.
- А что дальше? Куличев распорядился в полицию меня забрать, чтобы потом в концлагерь. А там…
- Ладно, Васяткин, не уточняй, - снова прерывает его комиссар. - Каково в концлагере, действительно всем известно. Рассказывай лучше, что дальше было?
- Ну, а дальше что же? Ведь Куличеву стоит только мигнуть, как полицейские Дыбина сразу же тут как тут. Посадили они меня в подвал, и, если бы не Ерохин, был бы я уже в ближайшем концлагере… А о том, как Ерохин бежать мне помог, я вам уже докладывал.
- А о главном-то чего молчишь?
- Так и о том ведь уже говорено…
- Пусть и товарищ майор послушает.
- Можно и повторить. От того же Ерохина я узнал, что к нам в отряд заброшен провокатор по фамилии Зюкин. А Ерохин, как вам самим известно, второй год в полиции служит и многие ее секреты знает.
- А какая же цель у этого провокатора?
- Запугать вас подготовкой большой карательной экспедиции, чтобы вы ушли куда-нибудь подальше. А на самом-то деле они от Пеньков хотят вас отвлечь…
- А не от Овражкова? - спрашивает Огинский.
- Нет, от Пеньков. В Овражкове вроде все без перемен. А в Пеньках они новый концлагерь хотят организовать с какими-то медицинскими экспериментами над военнопленными. Потому и побаиваются, как бы вы о том не пронюхали… А со мной-то теперь как же?
- Доложу командиру, посоветуемся. Нехорошо, конечно, получилось. В Овражкове и так мало наших, а похоже, что там скоро очень важные события должны произойти. И надо же было тебе на этого бургомистра напороться!
- Так ведь…
- Ну, да что теперь говорить!
Нелегкое решение
Выслушав предложение майора Огинского, командир и комиссар отряда долго молчат.
"Да, эффектно, конечно, - думает комиссар, - но ведь чистейшей же воды авантюра…"
А комиссару дерзкий замысел Огинского по душе. Майора, правда, трудно принять за чистокровного арийца, но на нем будет форма эсэсовского офицера и документы штурмбанфюрера. Да и человек он толковый, сообразительный, найдет способ выйти из затруднительного положения, если таковое возникнет.
А бургомистра давно уже следовало проучить, но это рискованно - Куличев нигде не появляется без охраны. К тому же из него нужно выжать все, что он знает о замыслах немцев. А они ему многое доверяют…
У командира отряда отношение к замыслу Огинского сложнее, но и он постепенно приходит к мысли, что майор справится, пожалуй, с задуманным. Да и такой благоприятный случай жалко, конечно, упускать…
- Он и немецким владеет не хуже любого немца, - набивает цену Огинскому комиссар.
- Для беседы с бургомистром этого и не требуется, - усмехнулся Огинский. - В данном случае успех моего замысла будет определяться не совершенством знания немецкого языка, а магией штурмбанфюрерских документов. Я ведь предъявлю им удостоверение личного представителя могущественного гаулейтера Заукеля, назначенного генеральным уполномоченным по использованию рабочей силы оккупированных восточных территорий самим фюрером.
- А вы думаете, что немцы не обнаружили еще исчезновения Мюллера и не организовали уже его поисков? - спрашивает командир.
- Он уверяет, что предпринял эту поездку по своей инициативе и не сообщил о цели ее даже Заукелю. Да и кому придет в голову искать его в Овражкове? В нем даже комендатуры немецкой нет. И вообще ни один немец пока не совал туда своего носа.
- Кроме майора Вейцзеккера, - уточняет командир.
- Да, правильно, - подтверждает комиссар. - Но и он ездил туда почему-то тайком. Мы узнавали об этом от Ерохина, нашего человека, надежно обосновавшегося в овражковской полиции. А зачем приезжал Вейцзеккер в Овражков, ему ничего не известно. Похоже, что это держится в тайне и от самого начальника полиции Овражкова - Дыбина. Вообще этот Овражков полон тайн, и мне не очень верится, что немцы собираются в Пеньках что-то организовать, как сообщил нам Васяткин. А не в Овражкове ли? Все это известно, наверно, только бургомистру Куличеву. Вот почему так важно…
- В этом и я с вами согласен, - перебивает его командир. - Куличев бесспорно многое смог бы рассказать в случае успеха замысла товарища Огинского. Но ведь замысел этот не шуточный. Огинскому придется играть не свойственную ему роль.
- И он неплохо ее сыграет! - горячо восклицает комиссар. - Я в этом нисколько не сомневаюсь…
- Нам, однако, не самодеятельный спектакль предстоит, а рискованная операция, - хмуро замечает командир. - Играть роль Мюллера придется к тому же не на сцене, а среди врагов, и мы не можем поручиться, что они не разоблачат Огинского с первого же взгляда.
- Понимаю ваши опасения, товарищ командир, - соглашается с ним Огинский. - Но ведь я не актер-любитель, а кадровый офицер, побывавший уже в кое-каких переделках. Если бы не твердая уверенность в успехе задуманного, я и сам бы не полез на рожон. А план моих действий могу доложить вам еще раз…
"Чертовски ведь все логично в его плане, - слушая Огинского, думает комиссар. - Просто непонятно, чего еще командир колеблется?.."
- Ни Куличеву, ни его помощникам, привыкшим холуйствовать перед немцами, и в голову не придет допустить возможность такой дерзости с нашей стороны, - горячо продолжает майор Огинский. - В документах, которые мы отобрали у Мюллера, сказано ведь, что ему дано право контроля не только русской, но и немецкой гражданской администрации. Понимаете, как велика сила таких документов, а следовательно, и самого штурмбанферера Мюллера?
По хмурому лицу командира все еще невозможно догадаться о его мыслях, а Огинский исчерпал уже все свои доводы. Видно, ничем не сломить его упорства, а может быть, и предубеждения…
- Не убедил я вас, значит? - упавшим голосом спрашивает его Огинский.
- Этого я не говорю, - задумчиво произносит командир. - В принципе все довольно убедительно…
- Тогда, значит, я как исполнитель не подхожу?..
- Эх, Евгений Александрович, Евгений Александрович! - тяжело вздыхает командир. - Разве только в этом дело? Вы же сами понимаете, что такую операцию я должен с вышестоящим начальством согласовать. Сделать шифрованный запрос об этом по рации…
- А пока пошлем его, да пока ответ придет, - с досадой перебивает его комиссар, - то даже в том случае, если и разрешат, момент будет упущен. О пропавшем Мюллере к тому времени оповестят не только все немецкие гарнизоны, но и полицейские управы.
- Нам нельзя медлить и по другой причине, - замечает снова воспрянувший духом Огинский. - Разоблаченный Васяткиным провокатор признался ведь, что сообщенные им сведения о карательной экспедиции против нас - выдумка бургомистра. Цель ее очевидна - вынудить нас уйти отсюда.
- Но и тому, что сообщил нам Васяткин о Пеньках, я не очень-то верю, - задумчиво сказал комиссар. - Скорее всего, именно тут, в Овражкове, затевается что-то. А если поближе к Пенькам перебираться, значит, во Владимирской пуще придется базироваться. Почти за пятьдесят километров отсюда и около семидесяти от Овражкова…
- Да и не в Овражкове только дело, - тяжело вздыхает командир. - Нам от железнодорожного моста через Бурную нельзя далеко уходить. Не выполнили ведь задания партизанского штаба и не взорвали этот мост…