- Пробовали, и не раз, - разводит руками комиссар. - Но вы же сами знаете, какова там обстановка… Не случайно хлопцы окрестили тот чертов мост "неприступным", хотя командиру нашему очень не нравится это прозвище…
- А вам нравится оно разве? Не отобьет оно охоту дерзать? К тому же, насколько я разбираюсь в русском языке, прозвища даются живым существам…
- А мне именно то и нравится, что мост этот стал для наших ребят таким же живым врагом, как и сами фашисты! - горячо воскликнул комиссар. - А из того, что "неприступным" его прозвали, не следует, однако, что он действительно неодолим. Берут ведь и неприступные крепости…
- С таким пониманием его временной, так сказать, неприступности и я согласен, - примирительно произносит командир. - Надеюсь, что бойцы наши понимают и военное, я бы даже сказал, стратегическое его значение. Если мы взорвем этот мост, парализуем весь железнодорожный узел, находящийся в руках у немцев.
- Они это прекрасно понимают, товарищ командир.
- Уходить, значит, с этой базы без достаточно веских причин…
- В том-то и дело! - перебивает Огинского комиссар. - Никоим образом!
- А существуют ли на самом деле столь веские причины, чтобы все-таки уйти, знают пока лишь немцы да бургомистр Овражкова, - заключает майор Огинский. - И я надеюсь заставить его сообщить нам об этом без утайки, если только вы…
- Ну ладно! - решительно махнул рукой командир. - Не возражаю! Нам действительно необходимо не только точно, но и срочно знать, что же затевается в Овражкове. Прежде, однако, надо выяснить, не засланы ли уже в Овражков гестаповцы.
- Это Ерохин должен знать.
- А его не выставили еще из полиции за то, что он Васяткина упустил?
- Сообщил сегодня, что удалось выкрутиться.
- Ну, а какие вам понадобятся помощники, товарищ майор? - спрашивает командир Огинского.
- Я бы еще только лейтенанта Азарова попросил. Он и машину умеет водить, и немецким владеет. С ним вообще можно на любое дело… Вы ведь знаете, как мы с ним из плена бежали?
- Рассказывал мне подполковник Бурсов. А вам форма Мюллера хороша ли? Он, кажется, пошире вас в плечах, а у них мундиры, сами ведь знаете, как подгоняются.
- Подгонит его и по моей фигуре дядя Миша. Он до войны в театральной костюмерной работал. А как насчет легковой немецкой машины?
- Придется своего "оппель-капитана" предоставить в ваше распоряжение.
- А что слышно о Бурсове, товарищ командир? - спрашивает Огинский, когда все детали предстоящей операции были окончательно согласованы.
- Он благополучно перебрался через линию фронта и теперь в штабе инженерных войск армии генерала Светлякова.
- Вот бы и мне с ним тогда… - невольно вздыхает майор Огинский.
- Но ведь вы были нездоровы. Разве ж можно вам было с температурой тридцать девять и пять? А Бурсову не терпелось поскорее.
- Я его понимаю и ни в чем не виню. Конечно, в таком состоянии, в каком я был тогда, нечего было и думать об этом. Чертовски досадно, однако… Ну да что теперь об этом!
- А почему тогда Азаров с ним не ушел, до сих пор понять не могу, - недоуменно спрашивает комиссар. - Звал ведь его с собой подполковник Бурсов.
- У него своя теория. Решил, что пока тут может пользы больше принести.
- По всему видно, человек с характером. В отряде у нас он на любое задание первым, - с уважением говорит командир.
- Да я бы ему хоть сейчас самую лучшую характеристику дал! - горячо восклицает комиссар.
В Овражкове
Они выехали в Овражков во второй половине дня. Азаров в форме эсэсовского унтер-офицера - гауптшарфюрера - сидит за рулем. Майор Огинский в мундире штурмбанфюрера, в черной фуражке с белым черепом и перекрещенными под ним костями выглядит очень грозно. Повернувшись к Азарову, он говорит лейтенанту:
- Лучшего помощника, чем вы, мне бы, конечно, не найти, и все-таки брать вас не следовало… Но об этом раньше нужно было думать.
- Что-то не пойму вас, товарищ майор, - не отрывая глаз от дороги, обиженно произносит Азаров.
- А тут и понимать нечего. Если даже у нас все сегодня обойдется благополучно, вам ведь и носа нельзя будет показать в Овражков. А тут, судя по всему, предстоят серьезные дела, в которых вам, конечно, захочется принять участие.
- Вы думаете, они смогут меня узнать?
- Надо полагать.
- Я могу отрастить бороду…
- Не успеете, - усмехается Огинский. - События могут развиваться быстрее, чем отрастет ваша борода.
Некоторое время они едут молча. Потом майор снова спрашивает:
- Вам ведь приходилось уже бывать в Овражкове. Когда вы там были в последний раз?
- На прошлой неделе. С разведывательной целью, так сказать. К местным властям присматривался на всякий случай. Господина бургомистра лицезрел и его дружка Дыбина. Из укрытия, конечно, так что они об этом и не подозревали. Видик у них в полном соответствии с репутацией. Неограниченными властителями себя там чувствуют… А вот и Овражков показался.
За небольшой редкой рощицей мелькают убогие домики овражковского предместья.
- У них ведь нет застав при въезде в город?
- Днем никого, а ночью полицейский пост. Городишко-то даже до районного значения не дорос. Мы как теперь, прямо к бургомистру?
- Нет, сначала к какому-нибудь полицейскому посту. Спросим, как к нему проехать. Нужно сделать вид, что мы тут впервые.
- Тогда придется прямо к полицейской управе. Днем других постов в Овражкове нет. Не нагнали еще на них страху партизаны. Командир приказал ничем их пока не тревожить…
- И правильно рассудил, - одобрил Огинский. - Городишко пока не имеет особого значения для немцев, а предприми мы тут активные действия, сразу же разместят в нем какую-нибудь карательную часть.
"Оппель-капитан", сбавив ход, идет теперь по главной улице Овражкова, подпрыгивая на многочисленных выбоинах асфальта. Редкие прохожие бросают на него тревожные взгляды.
- Эй, Иван! - кричит в открытое боковое окно Азаров. - Как проехать в полицай управа?
Какой-то пожилой мужчина торопливо машет рукой вдоль главной улицы и поспешно сворачивает за угол.
- Ну зачем вы его? - строго спрашивает Азарова Огинский. - Все переговоры с местными жителями буду вести я, а вам не следует привлекать к себе внимания.
- Да разве ж смог он меня рассмотреть? Я же не высовывался…
- Все равно я не разрешаю вам делать этого.
- Ясно, товарищ майор.
Но вот и полицейское управление. Азаров останавливает машину так, чтобы майор оказался со стороны дежурного полицейского, уже вытянувшегося по команде "смирно" при виде эсэсовской формы Огинского.
- Здравия желаем, господин штурмбанфюрер! - рявкает полицай.
"Научился в эсэсовских чинах разбираться, гад", - мысленно ругается Азаров.
- Как в ратхауз… в ратуша как проехать, к господин бургомистр? - спрашивает полицая Огинский.
- Они не в ратуше, господин штурмбанфюрер, - все еще не отрывая руки от козырька фуражки, докладывает полицейский. - Они у себя дома. Праздник у них сегодня. Именины-с…
- Вас ист дас - имениныс? - удивленно поднимает плечи Огинский.
- День рождения-с, - поясняет полицейский. - И господин начальник полиции тоже там. Прикажете проводить?
- Найн, не надо проводить, - машет рукой в черной кожаной перчатке Огинский. - Сами будем находить. Где есть это?
Полицейский наклоняется к Азарову и знаками показывает, куда нужно ехать.
- Фэрштэйн? - спрашивает он.
- Фэрштэйн, фэрштэйн, - сердито бурчит Азаров и, чуть не сбив полицейского, резко включает скорость.
- Напрасно вы с этими гадами так деликатно, товарищ майор, - говорит он недовольно. - С ними надо…
- Ну вот что, Азаров, вы теперь для меня только шофер Ганс, а я для вас - штурмбанфюрер Мюллер. И никаких советов прошу мне не давать. Кстати, я передумал искать квартиру бургомистра самостоятельно. Вернемся к полицейскому управлению и воспользуемся их услугами.
- Яволь, гер штурмбанфюрер!
Как только машина снова подъезжает к полицейскому управлению, Огинский машет рукой полицаю:
- Мы сбились с путь… Гебэн зи мир бегляйтэр…
- Провожатого нам, шнэллер! - уточняет Азаров.
Дежурный торопливо вызывает из управления какого-то тощего дядьку в помятом мундире и, оставив его за себя, проворно вспрыгивает на крыло машины со стороны шофера.
- Тут недалеко, - говорит он Азарову. - Вот до того угла, а потом налево… Нах линкс, фэрштэйн?
А когда машина сворачивает налево, полицейский показывает на кирпичный дом, заметно отличающийся своей добротностью от остальных строений улицы.
- Вон в той хаузе они проживают. Мне как теперь, назад возвращаться или сбегать доложить?
- Доложите, - велит ему Огинский. - Шнэллер! Живо!
Как только полицейский уходит, майор торопливо шепчет Азарову:
- А вы не выходите из машины. Там, в их берлоге, все равно ведь ничем не сможете мне помочь. Держите лучше машину наготове на всякий случай.
Неудавшиеся именины бургомистра Куличева
Успевший уже заметно захмелеть тучный бургомистр города Овражкова смотрит на "штурмбанфюрера" счастливыми глазами.
- Вот радость-то, честь-то какая! - слегка заплетающимся языком говорит он. - Большое спасибо, господин штурмбанфюрер, что почтили меня своим присутствием в столь торжественный день. Покорнейше прошу вас отведать нашей русской, известной во всем мире водки.
И он протягивает Огинскому большую, налитую до краев рюмку. Огинский брезгливо нюхает ее и морщится:
- Фи, самохонка!
- Да нет же, господин штурмбанфюрер, ей-же-богу - водка! Ну хоть глоточек за мое здоровье…
Но Огинский решительно отталкивает руку бургомистра, и водка выплескивается на его огромный живот.
- Найн, господин бургомистр, найн! Прежде дело, а потом водка. Есть тут среди ваш гость кто-нибудь, кто знайт дойч - немецкий язык?
- Мой секретарь, господин штурмбанфюрер. Эй, Каблучков, живо к господину штурмбанфюреру!
Он манит кого-то пальцем, будто собачонку. Из-за стола не без труда вылезает поджарый, средних лет мужчина в вышитой косоворотке.
- Вот, господин секретарь, - протягивает ему Огинский документ, отобранный у Мюллера. - Форлэзэн унд юберзэтцэн.
Увидев на бланке черного немецкого орла с распростертыми крыльями и со свастикой в когтях, Каблучков заметно трезвеет и начинает медленно, с большими паузами переводить. Немецкий знает он, видимо, не очень твердо: Огинскому то и дело приходится его поправлять. А когда Каблучков кончает перевод мандата штурмбанфюрера Мюллера, Огинский небрежно кивает ему:
- Данке, господин Башмячков…
- Каблучков, - деликатно поправляет секретарь.
- Фэрцайэн зи, биттэ, господин Каблучков. - Повернувшись к Куличеву, Огинский спрашивает его: - Кто тут есть из ваш подчиненный, который занимайт фэрант вортлихен постэн?
- Ответственный пост, - переводит Каблучков.
- Вот два моих помощника, - показывает Куличев на стоящих неподалеку от него старомодно одетых пожилых мужчин.
Теперь вообще никто уже не сидит, все стоят, вытянув руки по команде "смирно". Смущенно переминаются с ноги на ногу и женщины, не зная, что им делать.
- А вот тот, - указывает бургомистр на рослого сутуловатого мужчину, - начальник местной полиции, господин Дыбин со своими помощниками.
- Зер гут, - удовлетворенно произносит Огинский. - Останетесь тут вы, господин бургомистр, и вы, господин начальник полиция. Остальные - шагом марш! Пусть они будут немножко погулять во дворе. Вы, господин Каблучков, тоже идите проветриваться. Мы будим как-нибудь разбираться тут сами, без ваша помощь.
Все, кроме Куличева и Дыбина, поворачиваются кругом и почти строевым шагом идут к двери.
- У меня их хабе кайне цайт… Как это? Ага! У меня нет времени ожидайт, когда кончится ваш именин…
- О пожалуйста, господин штурмбанфюрер! - угодливо восклицает Куличев. - Именины от нас не уйдут.
- А теперь, как это у вас говорится? Ближе к делу, да? Надеюсь, вы знайт, кто есть такой господин гаулейтер Заукель?
- А как же, господин штурмбанфюрер! Кто же не знает генерального уполномоченного по использованию рабочей силы в оккупированных восточных областях? И мы с господином Дыбиным честно…
- Нет, не честно! - грозно прерывает бургомистра "штурмбанфюрер". - Разве вы не получайт через рейхскомиссар ваша область указание гаулейтер Заукель? Он приказал прекратить отправка в Германия в качество рабочей силы бывших советских железнодорожник?
- Так точно, получили, господин штурмбанфюрер, и в точности все выполнили…
- То есть наглый ложь, господин бургомистр! - снова повышает голос "штурмбанфюрер". - Вы отправил в Германия почти всех железнодорожник, проживающий в Овражков.
- Только путевых рабочих, господин штурмбанфюрер. Бог тому свидетель и вот еще господин начальник полиции. Мы это с ним вместе…
- Не совсем так, господин бургомистр, - оправдывается Дыбин. - Не совсем… Списки составляли вы лично, господин Куличев. А кого в них вписали, уж это на вашей совести. Вы всех их лично знали, потому как были при Советской власти дорожным мастером. А я только в эшелон их сажал…
- Да, правильно, списки составлял я. Но кто в них попал? Самые неквалифицированные дорожные рабочие. На их место я сразу же набрал…
- А кого? - перебивает его Огинский. - Партизан, которые сразу же начали устраивать диверсия.
- Какие же диверсии, господин штурмбанфюрер? Не помню что-то…
- А вот я буду вам сейчас припоминать. Кто поезд подорвал на перегон Горелое - Мохово?
- Партизаны, господин штурмбанфюрер…
- И я говорю то же самое. Партизаны, которых вы набрал в дорожный рабочий. Ну, а ваше какое есть мнение, господин начальник полиция?
- Это очень даже возможно, господин штурмбанфюрер, - угодливо кивает рыжей головой Дыбин. - Они могли специально завербоваться, чтобы потом нам напакостить…
- Да ей-же-богу, господин штурмбанфюрер, не дорожные рабочие это, а партизаны, Я ведь лично Каждого подбирал из самых надежных, хорошо мне известных. Да ведь я… да ведь мне… - Тут он бросает тревожный взгляд на Огинского и просит: - Мне нужно поговорить с вами с глазу на глаз, господин штурмбанфюрер. Пусть господин начальник полиции меня извинит, но я не имею права рассказать всего при нем.
Дыбин порывисто встал и вопросительно посмотрел на "штурмбанфюрера".
- Идите тоже погуляйт, - говорит ему Огинский. - Вам полезно немножко проветриваться. Ну-с, - поворачивается он к Куличеву, - мы теперь есть одни. Я слушаю вас.
- Вы знаете господина майора Вейцзеккера? - почти шепотом спрашивает бургомистр. - Это доверенное лицо господина рейхскомиссара и начальника тылового района группы армий "Центр"…
- А какой это имейт значение, знаю я или не знаю Вейцзеккера? - резко прерывает Куличева Огинский. - Я есть личный представитель гаулейтер Заукель, назначенного на пост главного уполномоченного по использованию рабочая сила самим фюрером. И вы не задавайт мне больше никаких вопросов, а извольте отвечайт на мои.
- Умоляю вас, господин штурмбанфюрер, выслушать меня до конца. Я тут, в Овражкове, доверенное лицо господина майора Вейцзеккера… Я бы мог позвонить ему, и он подтвердил бы все это, но господин майор Вейцзеккер категорически запретил мне связываться с ним по телефону. Я езжу к нему с устными докладами тайно не только от моих коллег и начальника местной полиции, но и от немецкой гражданской администрации нашего областного комиссара.
- Ну и что же у вас за секрет с этот Вейцзеккер? - иронически усмехаясь, спрашивает Огинский.
Невольно осмотревшись по сторонам и понизив голос до шепота, Куличев сообщает:
- Господин майор Вейцзеккер поручил мне создать тут, в Овражкове, школу опытных железнодорожных диверсантов.
- Вам? - смеется Огинский. - Ну, знаете!..
- Да ей-же-богу, господин штурмбанфюрер! Везите меня в таком случае к господину Вейцзеккеру, он сам вам это подтвердит.
- Ну что ж, - после некоторого раздумья произносит Огинский, - это можно, пожалуй. Уж очен это есть неправдоподобство… Но если только…
- Нет, нет, господин штурмбанфюрер, все точно, как я говорю! Бог свидетель!
- А еще лучше, если вместо бог сам майор Вейцзеккер, - усмехается Огинский.
- Так давайте тогда поедем!..
- Да, придется. Собирайтесь.
- А чего мне собираться? Я готов!
- Ну, тогда пошли в машина. Господин Дыбин! - повышает голос Огинский.
Начальник полиции, видимо подслушивавший под дверью, торопливо входит в комнату.
- Слушаюсь, господин штурмбанфюрер, - замирает он перед Огинским по команде "смирно".
- Вот что, господин Дыбин: мы сейчас будем поехать с господином Куличев к ваш окружной комиссар, а вы тут останетесь за господин бургомистр.
- Яволь! - ретиво восклицает Дыбин. - И не извольте беспокоиться, все будет в полном порядке.
- Включай мотор, Ганс! - выйдя на улицу, по-немецки командует Азарову Огинский. - Прошу вас, господин бургомистр! - распахивает он заднюю дверцу машины перед Куличевым и садится с ним рядом.
- Счастливого пути, господин штурмбанфюрер! - приложив руку к козырьку фуражки, восклицает Дыбин, как только машина трогается.
- Лебэн зи воль, господин начальник полиция! - отвечает ему Огинский.
Исповедь Куличева
Некоторое время они едут молча. А когда машина выезжает за пределы Овражкова, Огинский спрашивает:
- Вейцзеккер, как я понимайт, доверил вам свой план, конечно, по секрет?
- Под строжайшим секретом, господин штурмбанфюрер, - признается Куличев.
- Почему же вы тогда их выбалтывайт?
- Так ведь вам…
- Нет, не только один мне. Не знайт вы разве, что господин Дыбин не будет упустить случай подслушать под дверь?
- Ваша правда… Виноват, господин штурмбанфюрер! Разволновался и совсем забыл об этой привычке начальника полиции. Уж очень обидно было, что вы мне не доверяете. Но это хорошо, что мы едем к господину майору Вейцзеккеру. Уж они-то знают, чего я стою, ибо доверили бы мне разве такое дело? И не только организацию диверсионной школы. Для этого нужно было еще одну операцию провернуть.
- Какую же?
- Поручили мне заслать провокатора в местный партизанский отряд. А я послал туда двух…
- Зачем же двух? Я это не понимайт.
- Первого на явный провал, ибо второй должен был разоблачить его как провокатора, чтобы ему самому потом больше веры было. Это уж я сам, без их, господина Вейцзеккера, подсказки…
"Ну и иезуит!" - с отвращением думает Огинский и, с трудом сдерживая негодование, спрашивает:
- А что было поручено первому?