- Первыми принимать присягу будут "корабельная интеллигенция" - радисты. Готовьтесь, - предупредил старшина.
Эта новость облетела не только радистов, но и другие роты. Юнги решение Броневицкого приветствовал!', ходили именинниками: "Наконец-то и мы станем полноправными воинами".
Потом, когда я брал в руки свой офицерский военный билет и видел в нем дату принятия присяги "17 августа 1942 года", то неизменно вспоминал, как все это было.
День выдался теплым, солнечным. Юнги на линейке стоят подтянутые, радостные. Рядом со мной чусовляне Валя Рожков, Боря Батанов и Витя Кожихов. Пуговицы наших шинелей и бляхи ремней начищены до ослепительного блеска. Даже рабочие яловые ботинки и те на солнце сверкают.
Со стороны штаба появилась группа командиров.
1X5
- Смирно! - кричит командир роты. - Равнение направо!
Руки у всех по швам, головы моментально рызком поворачиваются вправо.
Старший лейтенант Дубовой докладывает начальнику школы о том, что 2-я рота для принятия военной присяги построена.
- Здравствуйте, товарищи юнги!
- Здрась, товарищ капитан третьего ранга! - как бы вторя юнгам, несется эхо над лесами и озерами островов.
Вместе с Ивановым перед строем стоят командно батальона Пчелин, замполит Калинин, комроты Дубовой, парторг Карачев, преподаватели Нечитайло, Пестов. Астахов, Громов и другие... А кто другие, я уже и не помню.
- Товарищи! - торжественно обращается к нам: начальник школы. - Сегодня у вас незабываемый день. Давая клятву храбро защищать свое социалистическое Отечество, вы возлагаете на себя большие ответственные задачи...
К накрытому темно-красным сукном столу юнг вызывали по алфавиту.
- Я, сын трудового народа... - взяв со стола текст присяги, четко читает Боря Батанов.
Вроде бы ничего страшного: читаешь текст присяги, ставишь свою подпись - и все. Но почему я так волнуюсь? Отчего так бьется сердце? Присяга... Совсем недавно, наверное, вот так же давала клятву на верность Родине, своему народу моя землячка докторша Анастасия Мелентьева, а сейчас ее уже нет в живых, пала смертью храбрых в борьбе с врагом.
В торжественной тишине подходят к столу Вадик Василевский, Витя Кожихов, Игорь Лисин...
- Я всегда готов по приказу Рабоче-Крестьянского правительства выступить на защиту моей Родины - Союза Советских Социалистических Республик...
Подошла и моя очередь. Услышав свою фамилию и коротко ответив: "Есть!", подхожу к столу. Как я прочел этот документ, как расписался, по-моему, я и тогда не помнил, не то что сейчас.
- Военная присяга зовет вас с честью и достоинством выполнять почетный долг воина. Будьте всегда верны: своей клятве! Овладевайте военным делом настоя-щим образом, как завещал великий Ленин, защищайте свою Родину до последнего вздоха! Доброй вам службы, товарищи юнги! - сказал нам на прощание начальник школы.
Именно "на прощание", ибо капитан 3-го ранга Николай Иванович Иванов, тяготясь своей "мирной" должностью, добился, как мы узнали, перевода на действующую Беломорскую военную флотилию.
В этот день я был так взволнован, что долго не мог успокоиться. А когда все же справился со своим, доселе небывалым, состоянием, захотелось, как говорится, излить душу на бумаге. Решил завести дневник. Вечером, перед отбоем, в нем появилась первая запись.
*17 августа 1942 года.
Сегодня у меня день особенный. Вместе со своими товарищами принял военную присягу. Все было так торжественно, что даже мурашки по коже пробегали, точь-в-точь, как в тот день, когда перед строем зачитывали суровый приказ наркома обороны, смысл которого - "Ни шагу назад! Стоять насмерть!" Наверное, эти два дня я запомню на всю жизнь.
Служу на флоте уже два месяца, а по-настоящему военным стал только сегодня. Постараюсь служить честно, ведь я комсомолец-доброволец. Это ко многому обязывает".
Дальнейший рассказ о службе прикамских мальчишек в самой молодой по возрасту воинской части времен
Отечественной войны я буду вести с учетом записей в этом дневнике, судьба которого, как и юнг, тоже не совсем обычна. Чтобы внести ясность, познакомлю читателя с его последней записью, относящейся к 29 августа 1943 года:
"Дали клятву Родине. (Речь идет не о принятии военной присяги, а о клятве, какие в годы войны давали ■советские воины, идя в очередной бой с врагом. - Акт.) Поклялись, придя на флот, бить врага до полной победы. Ни в годы войны, ни в мирное время не позорить чести воспитавшей нас Школы юнг. Уверен, клятва будет выполнена. А еще... Еще нас предупредили о бдительноеги. •Запрещено брать с собой всякие записи, конспекты... Жаль. Как же быть с дневником? Спрятать, что ли,? Скоро будем разъезжаться. Наконед-то? Здравствуй, флот!"
Судьба дневника была решена просто. Во время ужина в последний день пребывания в СавватиеЕО совсем случайно попала на глаза трехлитровая байка с хорошей герметически закрывавшейся крышкой. Мелькнула мысль: "Вот то, что надо". Из приключенческой литературы я знал, что бывали случаи, когда моряки документы с важными сведениями закупоривали в бутылки и бросали их в море. Кок Московский в предвыпускные дни: был к нам особенно милостив (ведь мы шли на боевые корабли), поэтому банку взять разрешил. Тетрадь с записями была завернута в прорезиненный кусок ткани и засунута в банку. Ее я закрыл крышкой, завернул в другой такой же кусок ткани и спрятал под валуном на одном из многочисленных, не заливаемых весною вешними водами холмиков на берегу Банного озера. Там она пролежала 32 года, пока в 1975 году во время пребывания на Соловках делегатов Всесоюзной встречи юнг не дождалась своего хозяина.
Место "клада" было найдено не без труда, да и те" только с помощью Саши Плюснина и Игоря Лисина.
Тетрадная бумага от времени пожелтела, стала хрупкой, записи повыцвели. Но кое-что разобрать было можно. Пусть теперь они послужат путеводной звездой в дальнейшем повествовании о моем боевом детстве.
...В погожие августовские дни работы на строительстве землянок шли полным ходом.
Пожалуй, самым трудным делом было рытье котлованов. Длина их достигала 14 метров, ширина 6 метрое. Часто попадались валуны. Встречались среди них и та -кие, что для того, чтобы их вытащить из котлована, мало было и двадцати человек. Сначала такую махину обкалывали со всех сторон, рычагами выворачивали на катки. Затем подводили тросы и под "Дубинушку", как в давно минувшие века, по каткам вытаскивали из котлована. Наваливались на глыбу, как говорится, всем миром. Все делалось вручную. Уставали быстро. Неокрепшие детские организмы при таком большом расходе энергии требе • вали ее быстрого восстановления. Время же было тяжелое. Питание, хоть и лучше, чем дома, но строго нормированное. Пищи хватало лишь на то, чтобы не чувствовать себя голодным.
Нагрузки же увеличивались с каждым днем. Участились налеты вражеской авиации. Немцы бомбили Соловки часто и беспорядочно. Особенно донимали ночные налеты. По воздушной тревоге многие из нас должны были бежать на боевые посты к зенитным батареям, которые располагались за два-два с половиной километра от палаток. Пока по осенней распутице, а позже по снегу доберешься до них, бывало, налет кончался. Уставшие, мокрые, замерзшие возвращались в свои провисшие, почти никогда не просыхавшие палатки, подтягивали их и опять забирались под влажные от повсеместной сырости отяжелевшие одеяла. Пробовали заснуть, но от только что пережитого удавалось это не многим. К тому же до команды "Подъем!" обычно было уже недалеко.
Нелегко приходилось в осенние дни 42-го и жителям поморской твердыни. По рассказам бывавших в Архангельске командиров и зачитываемых на линейке капитаном Калининым сводок Совинформбюро мы знали, что только за один налет фашисты сбрасывали на город до десятка-двух тысяч зажигательных и фугасных бомб. Пожары охватывали целые кварталы.
Большой налет вражеской авиации на Архангельск был совершен в ночь на 1 сентября. Во время бомбежки был полностью разрушен лесотехнический институт. Отогнанные зенитной артиллерией вражеские самолеты оставшийся запас бомб сбросили на Соловки. В ряде мест возникли очаги пожаров, но краснофлотцы из Учебного отряда и юнги их быстро ликвидировали. А утром, как ни в чем не бывало, состоялся митинг по поводу начала занятий в Школе юнг. Выступивший на нем начальник гарнизона генерал-майор Броневицкий сказал:
- Пусть враг не надеется, что способен помешать нам до конца выполнить приказ командования о подготовке кадров для Военно-Морского Флота. Занятия в школе начинаются точно в назначенный день. Будем строить и учиться, а если потребуется, отражать и атаки врага, откуда бы они ни исходили - с суши, моря или воздуха.
Не обескуражили вражеские налеты и архангелогородцев. Даже работники разрушенного института продолжали выпускать военную продукцию: в уцелевшем гараже делали зажигательную жидкость, гремучую ртуть и противохимические пакеты. Мастерские института давали армии лыжи и мины. Одна из партий их лыж к началу зимы поступила в Школу юнг, что позволило нам делать многокилометровые переходы, организовывать лыжные соревнования.
Когда строительный лес, тес, мох для будущих землянок были заготовлены, стали накатывать стены, ставить стропила, крыть крыши, засыпать землянки землей и обкладывать дерном.
Потом началась отделка кубриков изнутри. Стены и 12:8 потолки обивались тесаными досками. Струганым был и пол. По бокам землянки в три этажа сделали нары. С одной стороны - 18 и с другой - 15. В глубине, посередине землянки, еще 9 нар и у входа - 6, которые мы звали "шестеркой". За ней установили "буржуйку". Перед входом сделали тамбур с кладовкой для дров и уборочного инвентаря.
Мне и Гене Мерзлякову, как немного знакомым с электрорадиотехникой, пришлось помогать нашим преподавателям Пестову и Астахову в оборудовании классов, где предполагалось в ближайшие дни начать обучение будущих радистов приему на слух ц передаче на ключе.
На первый взгляд, главные старшины друг на друга вроде бы совсем не походили. Миша Пестов - черноволос, Астахов - наоборот, имел светлую шевелюру. Первый спокоен, уравновешен, второй - темпераментен, иногда даже вспыльчив. Но, несмотря на всю свою несхожесть, они как бы дополняли друг друга. Ребята это заметили, какой-то чудак из нашего юнгашеского братства даже любовно окрестил их одним общим именем "Ми-леша Пестахов".
Под их чутким руководством мы целыми днями привинчивали к столам телеграфные ключи, устанавливали розетки, в которые на уроках должны были включаться наушники. Даже самые поверхностные знания по радиотехнике, умение правильно держать ключ теперь мне очень пригодились. Однажды, сделав свое дело, я взялся за ключ и стал выстукивать буквы алфавита. Пестов и Астахов сразу же обратили на это внимание.
- Азбуку Морзе знаешь? - с удивлением спросил Пестов.
- Откуда? - подал голос и Астахов.
Пришлось рассказать о побеге к морякам на Волгу.
- У них сейчас там очень тяжело.
- Меня они тоже туда зовут, - сообщил я и показал полученное от Гурьева письмо.
129
9 А. Леонтьев
- Дельный совет, - прокомментировал его Пестов.
- Сегодня будете писать заявления с просьбами о посылке после учебы на флота и флотилии. Просись на Волгу, - посоветовал Астахов.
- А как оно пишется?
- Садись, -продиктуем! - в один голос предложили свою помощь старшины.
"На Волге идут ожесточенные бои. Хочу быть в рядах защитников легендарного Сталинграда. Прошу после окончания Школы юнг Военно-Морского Флота откомандировать меня в состав действующей Волжской военной флотилии", - написал я под их диктовку и поставил свою подпись и число "1 сентября 1942 года".
Вечером того же дня заявление было отдано старшине смены Воронову.
Служба продолжалась. О том, как она шла, в какой-то мере рассказывают записи в дневнике:
"12 сентября 1942 года.
Выпустили боевой листок - пропесочили сачков".
"13 сентября 1942 года.
"Сачки дуются, но на работу вышли. Старшина похвалил за проявленную инициативу".
"17 сентября 1942 года.
Начали создавать самодеятельность".
Интересная штука - память. Кто были теми сачками, которых мы пропесочили, вспомнить никак не могу. Зато отлично помню, что первый боевой листок по просьбе комсомольского бюро оформил Сережа Филин. Последующие в нашей смене выпускал Игорь Лисин. Положительными героями боевых листков не раз были Гена Мерзляков и Валя Рожков.
Сейчас, спустя десятилетия, больше помнится почему-то веселое, хорошее. Вот хотя бы случай с Сашей Плюс-ниным. В Школе юнг одни его звали Правофланговым, другие Сашей с Уралмаша. Почему? Сейчас расскажу.
Природа не обделила Сашу ростом. Он был выше нас, а потому на построениях всегда стоял на правом фланге. Когда подавалась команда "Равняйся!", Саша видел обычно не грудь четвертого человека, а бескозырки и носы юнг. Была у этого коренастого паренька и завидная сила.
Как-то наша единственная лошадь Бутылка застряла с телегой в грязи. Взглянув на беспомощно возившегося возле нее возчика, Саша покачал головой.
- Ну и зарылся ты, хлопче. Только одни уши у Бутылки наверху торчат.
Бозчик огрызнулся:
- Мотай своей дорогой, без тебя тошно.
- Не лайся, давай подсоблю.
- Тю-у, тягач нашелся, - не поворачиваясь, насмешливо хмыкнул дядька. - Тут трактору на полдня работы.
- Не теряй время! Давай попробуем, - настаивал юнга, примеряясь к заляпанному грязью задку телеги.
Расставив ноги, он взялся за него, приподнял и крикнул: "Но-о!" Бутылка дернулась, телега скрипнула и
медленно выползла из вязкой хляби на твердую дорогу.
Возчик уставился на юнгу удивленными глазами.
- Ну и силища! - воскликнул он. - Выручил, дружище! Не знаю, как тебя и благодарить. Скажи хоть, как зовут.
- Саша, - нехотя ответил юнга. Вытер руки пучком травы и направился своей дорогой.
- Да ты не просто Саша, а Саша с Уралмаша, под стать тому, что в кино показывали! - глядя ему вслед, крикнул возчик.
С тех пор Плюснина в роте стали звать Сашей с Уралмаша, хотя к Уралмашу он никакого отношения не имел.
Когда замполит Калинин напомнил членам комсомольского бюро о необходимости создания кружков художественной самодеятельности, я поначалу подумал, что из этой затеи ничего не выйдет. Посудите сами - каждый день работы до седьмого пота, занятия в классах, строевая подготовка, выходы в море на шлюпках... До самодеятельности ли тут? Но получилось как раз наоборот. Не зря в годы войны говорили "после боя сердце просит музыки вдвойне". Вот и юнгам после усиленной физической и умственной нагрузки нужен был отдых для души.
В кружки при готовящемся к открытию клубе записались очень многие. Одни хотели играть в драматическом кружке, другие - на струнных инструментах, третьи - петь в хоре. Одним из самых первых изъявил желание заниматься в духовом оркестре краснокамец Ваня Семенов. У Володи Лыкова неожиданно проявился талант жонглера. Открылись кружки любителей шахмат, танцевальный и даже классической борьбы, в котором занимался посланец комсомолии Кунгура Володя Руд-женец. Необходимость быть физически развитым внушил ему еще отец, бывший комиссар одного из полков армии Блюхера Антон Антонович Рудженец. Как ему это пригодилось, я еще расскажу, а пока хочу упомянуть, что активными участниками художественной самодеятельности Школы юнг были Толя Махнев из Кунгура, Валера Меркушев из Нытвы, Вася Бурков из Добрянки, Миша Балуев из Верещагине, Вася Исаков из Перми... Вместе с юнгами в кружках клуба занимались старшина Алексей Петрович Исаев, члены семей военнослужащих наши одногодки Наташа Авраамова, Люся Лебединская и другие.
На смотрах, организуемых политотделом Северного флота, Школа юнг занимала обычно первые места.
Многие увлекались военно-прикладными видами спорта.
Часто устраивались соревнования по легкой атлетике, футболу, волейболу, борьбе, лыжам, баскетболу, шлюпочным гонкам.
Мы, юнги флота...
Были у юнг и чисто творческие увлечения.
Как-то зайдя к командиру роты по какому-то комсомольскому делу, я застал Дубового за не совсем обычным делом. Он... сочинял стихи.
- Многие части, помимо общеизвестных военных песен, имеют свои собственные. Вот бы и нам такую создать, - сказал он. - Поговори с ребятами, может, у кого-нибудь такие таланты и объявятся. Стихи юнг можно будет использовать в боевых листках, стенной газете, многотиражке "Товсь!", читать с клубной сцены, печатать в краснофлотской газете Северного флота "Краснофлотец"... Да мало ли где они могут принести пользу?
Идея старшего лейтенанта нашла поддержку. Чуть позже был даже объявлен конкурс на создание песни о школе. Один из тех, кто увлекся сочинением стихов и не бросает этого дела до сих пор, - бывший юнга пермяк Володя Лотошников. Помнится, писали стихи юнга Володя Зыслин, преподаватель школы Исай Абрамович Ка-мышко. Но больше всего мы были благодарны секретарю комсомольской организации школы лейтенанту Алексею Васильевичу Степакову, который в содружестве с Дубовым создал песню о юнгах. Вот какая запись есть в моем дневнике по этому поводу:
"2 ноября 1942 года.
Продолжаем готовиться к 25-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. Был на репетиции. Пробовали разучивать марш юнг ВМФ. Песня до конца еще не дописана, но мне уже нравится. Есть в ней такие куплеты:
Мы сами строим нашу Школу гонгов И видим радость в собственном труде,
Пойдем навстречу штормам, бурям, вьюгам За нашу жизнь, что создана в борьбе.
Пройдут года суровой флотской жизни,
Из нас лихие выйдут моряки,
Но не забудем нашей крепкой дружбы И вспомним Школу юнгов, Соловки...
Правдиво. Дожить бы до тех времен: и врага разбить, и на Соловках побывать... Вот хорошо бы было!"
Ныне можно сказать, что мечты наши сбылись: и врага разбили, и встречи юнг-ветеранов на Соловках проходят регулярно.
А тогда мы были рады тому, что у нас появилась своя собственная юнгашеская песня. Припев у нее был такой:
Мы, юнги флота, крепки, как бронь,
За честь народа пойдем в огонь.
Фашистским гадам мы отомстим,
В победу верим и победим!
В победу верим и победим!
После того как 7 ноября она была исполнена на торжественном собрании, песню буквально в считанные дни разучили все роты. И не было дня, чтобы она не звучала над лесными пущами и озерами Соловецких островов.
Испытания продолжаются
С начала сентября начались заморозки. Подули холодные северные ветры. В начале октября острова оделись в зимний наряд. А строительство землянок завершено еще не было. Продолжали жить в палатках. Матрасы сдвинули плотнее. Ложиться стали впритирку.
- На Соловках можно спать только укрывшись всем вещевым довольствием, - шутил Ваня Умпелев.
За три месяца пребывания в Школе юнг он так изменился, что теперь обвинить в лени парнишку было никак нельзя. Да и некогда любимое Ванино "шишеньки" как-то незаметно ушло из его лексикона.
На улице около двадцати градусов холода. Пока работаешь, вроде терпимо, а ложиться в постель страшно.