Едят ли всё-таки боги?
Бабушка Долсон не хотела отдать Дулму хромому Бадме.
Во всяком случае, она и слова не сказала, когда Вера Андреевна разговаривала с ламой. А разговаривала Вера Андреевна очень строго, как умела только она. Хромой Бадма выслушал учительницу спокойно и угрожающе ответил:
- Сам поеду. В сельсовет жаловаться буду. Я законы знаю. Моя девка! Всё равно приеду, заберу Дулму.
- Так ли уж нужна вам Дулма? Я думаю, что вы больше заботитесь о добре, которое заработала в колхозе Бутид Балбарова.
- Зачем так говорить? Бутид сестра мне родная была. Не чужим людям - брату добро должны отдавать.
Вера Андреевна сказала тихо, чтобы не слышала бабушка Долсон, и довольно внятно, чтобы услышал хромой Бадма:
- Уезжали бы вы отсюда подобру-поздорову. Нечего вам здесь делать.
Бадма усмехнулся и глянул в упор своими толстыми веками на бабушку Долсон.
- Гонят из твоей юрты ламу, почтенная Долсон Доржиевна.
Бабушка поклонилась и сказала:
- Совсем глухая стала.
Хромой Бадма громко закричал:
- В сельсовет поеду! На сына твоего жаловаться буду!
Бабушка Долсон горестно развела руками:
- Совсем глухая стала, ламбагай!
Хромой Бадма молча пошёл к юрте, вынес оттуда седло и заковылял к своей лошади, которая паслась неподалёку.
Бабушка Долсон пошла в юрту, погладила Дулму и Няньку и сказала Дулме всего два слова:
- Сиди тут.
Она вышла проводить хромого Бадму. Покорно стояла она, сцепив на животе пальцы рук и непрерывно кланяясь ламе.
- Приеду ещё, - хмуро проронил старик.
- Ждать буду, ламбагай.
Бадма усмехнулся: услышала его Долсон всё-таки. Хромой Бадма тронул лошадь, и она с места пошла рысью.
А в это время как раз возвращался на Рыжике Андрейка.
Бадма придержал коня, смерил мальчика своими невидящими глазами, и тут Андрейка увидел за толстыми веками ламы чёрные угли.
На ночь Андрейка снова попросился спать в юрту к бабушке Долсон. Он должен увидеть, как едят боги.
Андрейка знал уже, что большие боги, которые стоят в дацане, едят всё. Люди кладут на медные тарелки бумажные, серебряные деньги. Боги съедают их. Они едят живых баранов и шерсть, бидоны с мёдом и сметаной, куски новой мануфактуры. Они едят всё, что приносят им в дар люди.
Но куда помещается еда у маленьких богов бабушки Долсон? Вот что было интересно. Очень Андрейке надо посмотреть, как едят боги. Но это нелегко. Все люди едят днём, а боги - ночью. Обязательно ночью.
Андрейка засыпает в юрте бабушки Долсон. Но так думает бабушка. На самом деле Андрейка закрывает глаза и ждёт.
В оконце светит луна. Боги поблёскивают на своём месте. Они не шевелятся и ждут, когда уснёт мальчик. Они ждут так долго, пока он на самом деле не засыпает.
А утром мисочки около богов стоят чистые. Боги не только всё съели из них, но и вымыли мисочки.
И опять бабушка рада: хромой Бадма уехал, но боги на неё не сердятся за это.
На вторую и на третью ночь, как ни старается Андрейка, всё равно засыпает.
И на четвёртую ночь Андрейка тоже заснул.
Проснулся он в одну секунду. В юрте было темно, но что-то упало - и он проснулся. Было слышно, как кто-то возится около стола. Конечно же, это ели боги: Андрейка сразу догадался.
В окошечко юрты пробивался слабый свет.
Андрейка пригляделся - и то, что он увидел, несказанно удивило его.
Ещё бы: Нянька стояла на задних лапах, положив передние на столик с богами, и вылизывала из миски мёд.
Андрейка тихо и радостно рассмеялся. Теперь он знал всё. Он закрыл глаза, сделал вид, что спит, а потом и в самом деле заснул.
Ну, а когда проснулся, бабушка весело сказала, что ночью тот бог, который ел мёд, слез на землю, и вот пусть Андрейка посмотрит: бог этот стал чистый, как будто вымылся в воде. На нём больше не было мёда.
Андрейка вспомнил всё, что он видел ночью, и посмотрел на Няньку: она лежала на овчине, тоже будто спала, а на самом деле поглядывала одним глазом то на бабушку, то на Андрейку. Она не была такой хитрой, как Андрейка, и поэтому часто-часто помаргивала длинными рыжими ресницами.
И вдруг он задумался: а кто же ел из мисочек, когда в юрте ночевал хромой Бадма? Нянька ведь в юрту не заходила. В первую ночь в мисочках осталась еда. Кто же съедал её потом?
Надо всё рассказать учительнице и спросить её.
Летят лебединые стаи
Целые поляны цветов, жёлтых, голубых, оранжевых, красных, смешались в зародах сена с травой.
Степь всё лето стояла пёстрая, цветистая, а сейчас в тех местах, где прошли сенокосилки, она стала гладкой, ровной и удивительно чистой. Она не была уже такой зелёной и особенно по утрам, подёрнутая инеем, словно бледнела. Но это только по утрам.
А стоило солнцу чуть подняться, и степь будто оттаивала и принимала свою прежнюю окраску.
Когда солнце поднимается ещё повыше, зароды начинают дышать теплом. Так и кажется, что всё тепло собралось в этих могучих степных великанах. Да что там тепло! Самые вкусные запахи, какие только есть в мире: и мёда, и свежесолёных огурцов, и красных, завитых в колечки саранок, и стеблей степного чеснока, и парного молока с белой пеной, и маслянистых клубней саранок, и шершавых синих цветов с толстыми сочными лепестками… Все эти запахи медленно разносились кругом, щекотали ноздри и только к вечеру, наверное, опять возвращались в зароды. Иначе почему бы даже Рыжик мог часами стоять около огороженных зародов и раздувать ноздри!
Андрейка перелезал через жердьё, вытягивал пучки цветов и перебрасывал Рыжику. Рыжик так осторожно подбирал их губами, так медленно и со вкусом пережёвывал, что Андрейка тут же выбирал перья степного лука, чеснока, кудрявые саранки и всё отправлял себе в рот. Очень вкусно! Только Рыжик и Андрейка понимают, как это вкусно - стоять у зарода сена и жевать.
Рыжик был доволен. Но, чем больше жевал Андрейка, тем сильнее вокруг начинало пахнуть варёным мясом, айраком, саламатом, чаем, забелённым молоком, и мягкими лепёшками с хрустящей коркой.
Тогда Андрейка торопливо шёл к юртам, и Вера Андреевна неизменно говорила:
- Вовремя ты пришёл. Только хотела звать тебя.
Вера Андреевна стояла в переднике около котла и отмахивалась от ос. Их здесь почему-то было так же много, как и около зародов. Осы старались ужалить - учительницу, а бабушку Долсон и Андрейку не трогали.
- Почему это они меня кусают, а вас всех нет? - удивлялась Вера Андреевна.
- Белая ты, сладкая, нет ли? довольно отвечала бабушка Долсон.
Вера Андреевна и в самом деле белая, румяная, голубоглазая, с капельками пота под глазами и на верхней губе. И осы почему-то вьются около неё, будто она и в самом деле сладкая.
Совсем не та Вера Андреевна стала. А всё богатырская вода и чёрная грязь из Хоронора.
Давно уже Вера Андреевна не напоминает Андрейке о "Родной речи" и задачках. Наверное, забыла о школе.
Она помогает бабушке Долсон, или уезжает на целый день с отарой, или сидит и читает книжку. Вот в эти минуты Андрейка вспоминает о "Родной речи". Но он всё забыл, и лучше уж ему не брать в руки книжку. Все последние дни Андрейка вообще ни о чём не мог думать, кроме как о лебеде. Что случилось с ним? Почему он стал таким, будто опять у него болит крыло? И не ест он, и не пьёт. И не замечает Андрейку.
Ведь какими друзьями они были!
Что с тобою, Лебедь-Лебедин? Такой красивый ты ходил в загородке! Так весело плескался недавно в озерце! Так размахивал большущими крыльями, словно собирался подняться в небо. А как набрасывался на еду, как грозно вытягивал шею, стоило только появиться Няньке!
И всё это разом кончилось. Лебедь был такой же белый, так же клювом перебирал перья на крыльях, но всё чаще и чаще тревожно кричал по ночам и, стоя на месте, хлопал крыльями.
Началось это с того дня, как полетели гуси.
Отец привёз с озера живых карасей в ведре. Андрейка сам поставил ведро в сарайчик. Но лебедь даже не подошёл к ведру.
Андрейка перестал выпускать лебедя в загородку. Ему казалось, что лебедь поднимется и улетит. (Правда, ещё ни разу ему не удавалось летать. Да, кажется, он и не старался это сделать.)
Но вот пролетела лебединая стая. Как уж там в небе узнали, что в сарайчике сидит закрытый Лебедь-Лебедин, но стая подняла такой крик, а лебедь так отвечал им, так бил крыльями, так наскакивал грудью на дверь, что Андрейка испугался: вдруг расшибётся насмерть?
Стая улетела, а Лебедь-Лебедин совсем затосковал. Он уже больше не узнавал Андрейку, не радовался, когда видел его. Высовывал клюв в щель сарайчика и стоял так часами. Что бы Андрейка ни делал, всё время перед ним был этот торчащий клюв, похожий по цвету на жарок. Торчал в щели и словно в чём-то укорял Андрейку.
Андрейка нарочно все эти дни избегал взрослых. Он понимал: все против него. Вера Андреевна прямо сказала: лебедя надо выпустить. Это нечеловечно - держать его взаперти, одного. Неужели Андрейка хочет, чтобы лебедь умер от тоски? Вот он уже ничего не ест, не пьёт. Пройдёт ещё несколько дней, пролетят в тёплые края последние стаи; Андрейка, Дулма и она, Вера Андреевна, уедут в школу, выпадет снег - и Лебедь-Лебедин замёрзнет. Не лучше ли его выпустить на волю, к своим товарищам? Он улетит в Индию - там так тепло! - и будет вспоминать Андрейку. В Индии Лебедь-Лебедин расскажет всем птицам, как он жил в Забайкальской степи целое лето, как за ним ухаживал Андрейка Нимаев, какой добрый этот Андрейка Нимаев. Ведь он очень полюбил Лебедя-Лебедина, но всё же выпустил его на свободу.
И вот пройдёт забайкальская зима. Лебедь-Лебедин соскучится по Андрейке и на следующую весну прилетит к нему. Он покружит над юртой и сам спустится в загончик. Он, конечно, будет не один, а со своей подружкой. Они проживут всё лето, а потом снова улетят.
Ну, разве так будет не лучше?
Андрейка знал, что так будет лучше.
Но он думал, что Вера Андреевна говорит неправду: если выпустить Лебедя-Лебедина, он уже больше никогда не вернётся.
Лебедь-Лебедин знал, что его судьба зависит от Андрейки. Всё время Андрейка чувствовал на себе его взгляд. Если бы Лебедь-Лебедин мог говорить! Но он только открывал клюв и даже не кричал.
Андрейка уже понимал, что не сможет сопротивляться всем взрослым. Одна Дулма до сегодняшнего дня понимала Андрейку. Но утром, уезжая с отарой, она попросила Андрейку выпустить Лебедя-Лебедина.
Окончательно Андрейка понял, что пришла пора расстаться с любимой птицей, когда приехал дядя Куку.
Как всегда, ещё издали он позвал Рыжика. И Рыжик помчался к нему. Он позвал Няньку, но Няньки не было. Он позвал Катю, но и она была с отарой. Он закричал, как верблюд, но Мая со своим ботогоном была далеко от юрты и не услышала.
И только Лебедь-Лебедин сразу же отозвался на крик и стал биться в сарайчике.
Андрейка сначала очень обрадовался: вот едет дядя Куку, он не даст Андрейку в обиду. Рыжик уже вышагивал рядом с одноглазой лошадкой ветеринара. И, словно заканчивая все приветствия, над степью понеслось кукование. Это уже относилось к Андрейке.
Дядя Куку быстро разобрался в обстановке, ему всё рассказала Вера Андреевна.
Бабушка Долсон с полудня не выходила из своей юрты. Она зажгла свечи, молилась богам. Дядя Куку зашёл к ней, молча постоял и тут же вышел.
Он объяснил Вере Андреевне и Андрейке, что бабушка Долсон кается в своих грехах. В эти осенние дни наступили моления, когда надо было выпрашивать прощения у животных. Бабушка Долсон каялась перед Нянькой, что однажды ударила её. Каялась перед Маей, что с весны плохо кормила её. Но больше всего она каялась перед Лебедем-Лебедином: ведь в эту белую птицу, как сказал лама Бадма, переселилась отважная душа её сына Андрея.
- Вот видишь, степнячок, - сказал, посмеиваясь, дядя Куку, - твоя бабушка верит не только в своих божков. Она верит каждому слову хромого Бадмы. Мы-то с тобой знаем, что всё это ерунда. Ведь знаем?
- Знаем, - охотно подтвердил Андрейка, потому что он верил дяде Куку и не верил ни одному слову хромого Бадмы.
Неужели бабушка Долсон забыла, как этот жадный старик хотел отобрать у них Дулму? Неужели она забыла, как он схватил Катьку и чуть не унёс её в дацан? А кто стрелял в лебедей? А кто схватил Андрейку за шиворот? Кто чуть не забрал из колхоза хлеб, овец, деньги, заработанные бабушкой Бутид? Всё хромой Бадма.
- Слушай, дружочек, - проговорил дядя Куку и положил руку на плечо Андрейке, - мне тоже жалко расставаться с твоим лебедем. Но ничего не поде-лаешь. Ему надо летать, а ты его закрыл. Он без этого жить не может. Ему нужны небо и вода. А ты хочешь его лишить свободы. Ты вот подумай хорошенько: если бы тебя оставили в больнице - помнишь, когда ты сломал себе ногу, - оставили бы тебя и кормили, чем только ты захочешь, и любили, и жалели… Но вот беда: нога у тебя уже зажила, а врач не хочет тебя отпустить. Говорит, чтобы ты навсегда оставался в больнице. И ты больше не мог бы попасть в школу и не приехал бы сюда, в степь. А как без тебя жили бы твои отец и мать? И бабушка Долсон? А что сказали бы Нянька и Рыжик? Ты об этом подумал?
По правде говоря, Андрейка обо всём этом не подумал. Он сразу вспомнил, как не хотел оставаться в больнице, как скучал там, как ничего не хотел есть. Нет, он ни за что не хотел бы остаться в больнице!
- Ты подумай, подумай, степнячок, - продолжал дядя Куку. - Ведь лебедь-то к нам с тобой попал, как в больницу. Мы его с тобой вылечили, а отпускать вроде бы и не желаем. Хорошо ли это?
И вот тут Андрейка окончательно понял, что это и в самом деле нехорошо. Он поднял к дяде Куку лицо, посмотрел на лохматые смешные брови и рассмеялся.
- Отпустим лебедя? - спросил дядя Куку.
- Отпустим, - ответил Андрейка.
- Вы прирождённый педагог, - похвалила Вера Андреевна. - Мы все уговаривали Андрейку и не смогли уговорить, а вы так легко его убедили.
- Так уж и легко, - отозвался дядя Куку. - Просто мы с Андрейкой большие друзья и понимаем друг друга. Ведь так, Андрей?
- Да, - ответил Андрейка.
А Лебедь-Лебедин слушал весь этот разговор, высунув в щель сарая свой клюв-жарок.
- Теперь, степнячок, следи за небом. Как увидишь лебедей, зови нас, - сказал дядя Куку.
- Ладно. - Андрейка тут же задрал голову кверху.
- Пойдёмте, угощу вас супом, - предложила Вера Андреевна.
- Ох, не откажусь, не откажусь, - отозвался своим бодрым баском ветеринар.
Андрейка остался один. Через несколько минут из своей юрты вышла бабушка Долсон. Не оглядываясь, она подошла к сарайчику и опустилась на колени, О чём она просила Лебедя-Лебедина? Её губы беззвучно шевелились, а голова то и дело кланялась до самой земли.
Бабушка Долсон ещё не знала, кого это Андрейка высматривает в небе. Надо ей сказать. Он неслышно подошёл к бабушке и постоял в нерешительности. В щели сарая торчал клюв и поблёскивали круглые глазки. Лебедь-Лебедин чуть склонил набок голову и внимательно слушал бабушку.
Андрейка тоже опустился на колени, но он не хотел молиться. Бабушка его даже не заметила. Он обиделся, встал и пошёл к зароду.
Он шёл, запрокинув голову, и смотрел в небо. Ну где же вы, лебединые стаи? Почему вы не летите, когда вас так ждёт Андрейка?
Он подошёл к зароду и поднялся по лестнице.
Отсюда хорошо видно всю степь. Вон Рыжик и Резвая ходят. А за дальним бугорком разгуливает Мая со своим ботогоном. Но Андрейке надо смотреть в небо. И он ложится на спину. Теперь перед его глазами всё небо. Оно поднялось над степью необъятной юртой.
Никогда ещё Андрейке не приходилось лежать вот так на зароде и смотреть в небо. А там, в высоте, плывут бело-розовые облака. Через минуту Андрейке кажется, что это плывут не облака, а зарод стронулся с места и медленно движется, высматривая лебединую стаю. Откуда бы она теперь ни появилась, Андрейка всё равно её увидит.
И он увидел.
Вдалеке показалась длинная цепочка, будто прочертил кто-то розовым карандашом. Пылало вечернее небо, облака стали багровыми, а лебединая стая розовой.
Не помня, как это случилось, Андрейка оказался на земле и что есть силы побежал к юртам.
- Летят, летят! - кричал он.
Из юрты вышли Вера Андреевна и дядя Куку. Бабушка всё ещё стояла на коленях.
Ветеринар посмотрел в небо и зычно скомандовал:
- Открывай, степнячок, сарай!
Андрейка сорвался с места и отодвинул задвижку у двери.
Лебедь-Лебедин гордо, не замечая бабушки Дол-сон и Андрейки, вышел не только из сарайчика, но и в открытые воротца загородки. Он закричал.
И тотчас же оттуда, с высоты неба, ему ответила стая.
Лебедь-Лебедин расправил крылья и несколько раз взмахнул ими. И опять закричал жалобно и протяжно.
- Ну, смелее, - подбодрил ветеринар.
Стая дружно звала Лебедя-Лебедина в небо. Неужели он не поднимется? Ну, ну, смелее!
И вдруг Лебедь-Лебедин оторвался от земли и полетел. Он кричал не переставая, а широкие крылья несли его всё выше и выше.
Подождите, лебеди! Подождите!
Бабушка Долсон подошла к Андрейке. Она ничего не говорила, только крепко прижала к себе голову внука.
Молчали Вера Андреевна и дядя Куку. Все неотрывно следили за лебедем.
И, когда около дальнего розового облака он догнал стаю, Андрейка побежал к зароду. Он взобрался по лестнице на вершину и стал смотреть. Но стаи уже не было видно. Андрейка уткнулся лицом в сено и снова поплыл, поплыл куда-то. Над самым ухом стрекотали кузнечики, зарод дышал цветами и нёс Андрейку над степью.
Со всей степи к зароду слетались дикие пчёлы и осы. Они звенели, жужжали, и от этого Андрейке почему-то было очень тоскливо. Он уже больше никого не ждал.
Но оттуда, где садилось солнце, поднялась новая стая лебедей. И опять они кричали.
Зачем они кричат? В сарайчике уже никого нет. Лебедь-Лебедин улетел. Не кричите! Всё равно вам никто не ответит.
Но вдруг от юрт раздался знакомый голос Лебедя-Лебедина. Андрейка вскинул голову и прислушался… Да это же дядя Куку!
Ох, если бы Андрейка так мог!
Он бы прокричал вам, лебеди, чтобы вы летели быстрее. Догоняйте, скорей догоняйте Андрейкиного Лебедя-Лебедина! Скажите ему: пусть он быстрей возвращается!
Лебедь-Лебедин оторвался от земли и полетел.
Никогда, никогда больше Андрейка не будет закрывать его в сарайчике…
Летите! Летите! Летите, лебеди!