Набитые до отказа машины одна за другой уходили с площади. К полудню около трех тысяч человек были доставлены в Минеральные Воды.
Ни в чем не повинных людей убивали с часу дня до позднего вечера. Руководил расправой штурмбанфюрер Пфайфер. Одним из самых ретивых его помощников был Колесников: он жаждал заслужить доверие оккупантов.
Падение
Когда Гришан привел в полицию перепуганного насмерть парнишку, Колесников даже не предполагал, что первый же его вопрос, заданный наобум, попадет в точку. Мальчишка не пытался отрицать, что был на Провале. Правда, потом он опомнился и отказался назвать своих дружков-приятелей. Но, судя по всему, орешек этот не из крепких, расколется.
И тогда Винц заткнется со своими попреками. Ему самому пока хвалиться нечем, а "русское" гестапо уже ухватило ниточку и скоро размотает весь клубок.
Не исключено, что и к листовкам этот парень имеет какое-то отношение.
После "акции" в Минводах Колесников сразу же поехал в полицию и велел вызвать арестованного.
- Ну, ты не передумал? Зря… Ладно, пошли.
У подъезда стояла легковая машина марки BMW. Колесников посадил Карпуню на переднее сиденье, а сам сел на место шофера. На улице было совсем темно, и Колесников включил фары.
Ехали молча.
"А что, если броситься на него? - лихорадочно соображал Карпуня. - Нет, ничего не выйдет. Мне с ним не справиться… А может, выпрыгнуть на повороте?"
Словно угадав его мысли, Колесников сказал:
- Не вздумай валять дурака, сразу станешь покойником.
Машина подъехала к гестапо. Колесников, взяв Карпуню за руку, повел его по лестнице куда-то вниз.
В подвале горели тусклые лампочки. Они освещали ряд железных дверей. Внезапно из-за одной двери раздался душераздирающий крик, от которого у Карпу ни волосы встали дыбом.
Еле переставляя ноги, Карпуня вошел в соседнюю дверь, которую Колесников открыл своим ключом.
Камера была ярко освещена. Карпуня поднял глаза и увидел в углу камеры подвешенного за руки обнаженного мужчину. Лицо его было сплошным кровоподтеком, тело исполосовано багровыми полосами. В голове у Карпуни зазвенело, стены камеры качнулись, и он потерял сознание.
Очнулся он в какой-то комнате, на диване. За столом сидел Колесников и при свете лампы с зеленым абажуром что-то писал.
- Очухался? - спросил он. - Тогда садись к столу. Чаю хочешь?
- Хочу, - сказал Карпуня.
Чай был крепкий и сладкий. От него по телу разливалось тепло.
- Ну а теперь к делу. С кем ты был на Провале?
И неожиданно для себя Карпуня назвал Котельникова.
Почему именно эту фамилию, он и сам не знал. Ведь Вальки с ними не было. Были Бондаревский, Шагораш и Димка Корабельников.
- Так, Котельников Валентин. - записал Колесников. - Где живет?
- Улица Красная, пять.
- Вы были вдвоем?
- Да.
- Куда вы дели фотоаппарат?
- Бросили в кусты. И портфель бросили.
- А зачем вам понадобился портфель?
- Думали найти что-нибудь из еды.
- Шоколад, например?
Карпуня кивнул. Ему казалось, что все складывается удачно. Даже если Вальку арестуют, тот ничего не сможет сказать: ребят он не знает. И они останутся на свободе. Вальке, само собой, достанется на орехи, но не убьют же его полицаи. А фотоаппарат и портфель, конечно, не найдут - мало ли кто мог их подобрать.
Карпуня вздохнул свободнее: ловко сумел он провести врага. Но тут Колесников молча положил перед ним листок бумаги с отпечатанным на машинке текстом. В нем было оставлено несколько пропусков. Карпуня пробежал листок глазами:
" Заявление-обязательство
от 6 сентября 1942 года.
Я… - . -. -. -…., проживающий…… даю добровольное обязательство активно помогать германским властям в деле установления нового порядка и сообщать им обо всех известных мне лицах, опасных для нового строя. Мне известно, что за разглашение данного обязательства я буду привлечен к строгой ответственности.
Подпись
Присвоенный псевдоним".
Колесников с интересом наблюдал, как меняется у Карпуни выражение лица. Изумление сменилось ужасом, ужас - растерянностью.
- Ну давай, парень, - спокойно сказал Колесников, подавая Карпу не автоматическую ручку. - И не волнуйся: красные не вернутся.
Карпуня заплакал. Глотая слезы, он заполнил пропуски. "Все равно я никого предавать не буду, - твердил он про себя. - Как только выпустят, убегу куда глаза глядят".
Колесников взял листок и вслух прочел:
- "Я, Карпов Юрий Семенович, проживающий по улице Верхняя, 38, даю добровольное обязательство… Присвоенный псевдоним…"
Колесников задумался и написал: "Глаз". Потом он снял телефонную трубку.
- Господин капитан, с парнем все в порядке. Да, назвал фамилию и адрес.
На воле и в гестапо
Передавая матери портфель с документами, Юра рассказал все без утайки.
- Как ты думаешь, ма, это была ловушка или просто случайность?
Нина Елистратовна сидела бледная, сложив на коленях руки. Ей было не по себе. Сердце сжимало какое-то предчувствие.
- Случайность? - переспросила она. - Это можно проверить: немедленно отнести портфель Никитиной, и пускай Федор разберется, насколько важны документы. А вам затаиться, ничего не предпринимать. Кстати, как ребята?
- Как и приказано. Отсиживаются по домам.
- А этот ваш новенький… Карпов, кажется?
- Он молодцом. Сердится на нас, что не поручаем ему ничего серьезного. Вроде не доверяем.
- Не спешите. Вы все знаете друг друга с детства, а он человек почти незнакомый.
- Но проверить его можно только в деле! - горячо возразил Юра и умолк: в дверь постучали.
Вошел Витька Дурнев и, не здороваясь, спросил:
- Долго мы еще будем бездельничать? Забились по своим норам, как кроты. Сидим, штаны просиживаем…
- Кроты, между прочим, штанов не носят, - попробовал отшутиться Юра, но Шагораш уже закусил удила:
- Тебе все хахоньки. А нас Карпуня трусами обозвал. Это как?
- Он что, был у тебя? - насторожилась Нина Елистратовна.
- Был недавно. Звал на "охоту".
- А приказ?
- Приказ, приказ… - проворчал Витька, но ток заметно сбавил. - Обидно же сидеть сложа руки. А Карпуня обещал принести мину, у него есть.
- Откуда?
- А откуда они у нас взялись, когда мы душегубки взорвали? Ясное дело, у немцев спер.
- Что-то раньше он про мину не говорил, - недоверчиво заметил Юра.
- Не было мины, и не говорил, а теперь есть.
Нина Елистратовна решила прекратить бесполезный спор.
- Вот что, ребята, я еще раз повторяю, никакой отсебятины. А если ваш Карпуня будет разводить самодеятельность, то организации он больше не нужен. Так ему и передайте. Без дисциплины мы провалимся с треском. Я сейчас ухожу. До моего возвращения ни шагу из дома.
Нина Елистратовна вынула из портфеля бумаги, сунула их в хозяйственную сумку и ушла.
Юра и Шагораш, чтобы, убить время, сели играть в шашки.
- Когда же наши-то вернутся? - заговорил Вптька. - Терпение лопается. Веришь, каждую ночь снится, будто выхожу на улицу, а там ни одного фашиста. И все по-старому. Дураки мы были, ох и дураки…
- Ты о чем?
- Да хотя бы о себе. Это надо же, на уроки из-под палки ходил… Ну теперь дудки. Землю носом рыть буду, а выучусь. И в Одессу, в мореходку, махну.
Юра хмыкнул:
- Раньше ты вроде в киномеханики собирался.
- Киномеханикам тоже лафа. Только чтоб на передвижке работать. Ну какой, скажи, интерес торчать на одном месте? Жизнь пройдет, и ничего не увидишь. А я дальше Пятигорска нигде еще и не был.
- А я бы учителем стал. Как мама…
ИЗ БЕСЕДЫ С СЕСТРОЙ ВАЛЕНТИНА КОТЕЛЬНИКОВА ВЕРОЙ ФИЛИППОВНОЙ ПОНОМАРЕВОЙ
"…7 сентября 1942 года меня, маму мою Феодосию Федоровну и бабушку - ей было 75 лет - арестовали.
На рассвете во двор нашего дома пришел немец в военной форме, с ним два полицая и парень по имени Юрий Карпов, друг моего брата Валентина. Спросили, где Валентин. Получив ответ, что он дома не ночевал, они арестовали нас и отвезли в подвал под армянской церковью.
Где был в эту ночь Валентин, я не знаю, но на следующий день его бросили в подвал, избитого, окровавленного. Он рассказал, что его взяли на улице, возили домой, делали обыск, искали оружие…
Как только привели Валентина, меня, маму и бабушку вызвали наверх и отправили в комендатуру. Поместили в одну из комнат, где уже находилась мать Карпова.
Мою маму вызывали на допрос и истязали. Требовали сказать, с кем из подпольщиков связан Валентин. Говорили, что у нас нашли оружие. Мама отвечала: "Не может быть". Два дня спустя нам отдали ключи и под конвоем полицая отвели домой.
Мама носила Валентину передачу до 14 сентября, а потом его не стало, и по сей день о его судьбе ничего не известно… Когда мы сидели в подвале, Карпова Юрия там не было".
Его действительно там не было. Потому что он все еще находился в гестапо. Очную ставку его с Валентином проводил Колесников.
Когда Вальку ввели в камеру Карпуня его не узнал. Изуродованное, отекшее от побоев лицо казалось маской, одна рука висела как плеть.
- Твой товарищ все нам рассказал! - сказал Колесников. - Может, и ты теперь соизволишь открыть рот?
Валька заплывшими глазами посмотрел на Кар-пуню и помотал головой. Он не верил, что его предали.
- Оставьте нас одних, - отводя взгляд в сторону, попросил Карпуня.
- Будь по-твоему. - Колесников вышел и звякнул засовом. Валентин сел на пол, прислонившись спиной к стене.
- Про какой фотоаппарат допытываются? - тихо спросил Валентин. - Это ты его взял?
- Нет. - Карпуня оглянулся на дверь и быстро зашептал: - Взяли Бондаревский и Дурнев. А я сказал, что ты.
- Зачем?
- Понимаешь, они грозились меня расстрелять, если не скажу, с кем был у машины. И я назвал тебя. Ты маленький, поплачь хорошенько - и сойдет. Ну, чего ты молчишь?
Карпуня подошел к Валентину и сел перед ним на корточки.
- Скажи им, что мы оставили "лейку" и портфель с бумагами в кустах. Мы должны спасти ребят. Слышишь?
- Слышу… Жалко… - чуть внятно отозвался Валя.
- Что жалко?
- Жалко, что не могу дать тебе по морде: рука сломана. Ты сволочь. И ребят ты уже продал. Или еще не успел? - Опершись на здоровую руку, Валя подался вперед и плюнул Карпуне в лицо. - Отойди от меня, шкура продажная, и успокойся: я все приму на себя… А ты поживи… До прихода наших…
Подготовка к новой операции
Целых четыре часа просидела Нина Елистратовна у Никитиной в томительном ожидании, да так и не дождалась ее. В голову лезли мысли одна страшнее другой: вдруг Екатерина Александровна угодила в облаву и портфель с документами попал в руки врагов. А может, Федора и Анатолия арестовали?
Однако все страхи оказались напрасными. Ничего плохого не случилось. Скорее наоборот. Партизанская разведка готовилась нанести оккупантам чувствительный удар. Все говорило о том, что сведения Федора верны.
Возвращаясь в смятении домой, Нина Елистратовна увидела у входа в гостиницу "Бристоль" группу немецких офицеров. К гостинице то и дело подъезжали легковые машины, из них выходили все новые и новые чины, среди них были даже генералы.
У своего дома Нина Елистратовна ощутила смутное беспокойство. Она оглянулась исподтишка: неподалеку, у перекрестка, стоял невзрачный человек и читал наклеенную на заборе афишу. В ее сторону он не глядел, но Нина Елистратовна почувствовала неладное. Неужели за нею установлена слежка? Чепуха! Просто сдают нервы. Однако не мешает проверить…
У Бондаревских сидели Дурнев и Лева Акимов.
- Здравствуй, сосед, - сказала ему Нина Елистратовна. - Ты чего такой невеселый?
- Да мать шумит, - нехотя отозвался Лева. - Даже к вам насилу пустила. Грозится на ключ запирать.
- Тебя запри, так ты дверь на себе унесешь, - заметил Юра и повернулся к матери: - Ну что?
Она присела к столу.
- Начну по порядку. Документы, которые вы добыли, исключительно ценные. В них есть сведения о вражеских аэродромах. Они сразу же уйдут по назначению. И еще всем вам большущий привет, угадайте, от кого… От лейтенанта Маркова.
- Так, значит, он партизанит?
- Где вы его видели? В городе?
Нина Елистратовна улыбнулась и тут же построжала:
- Отставить! Вы громче кричать не можете?
- Я бы даже сплясал, - вставил Витька.
- Спляшешь при встрече. А сейчас я вам дам задание.
Ребята сразу притихли.
- Завтра в двенадцать начнется совещание немецкого командования. В театре. Большая земля об этом знает и пришлет авиацию. Наше дело - помочь летчикам, навести их на цель. - Нина Елистратовна вынула из сумки и положила на стол пистолет-ракетницу. - Вот ваше оружие. Вы поднимитесь на Ма-шук и, как только появятся наши самолеты, пустите три ракеты в сторону театра. Просигналите и немедленно скроетесь. Приказ ясен?
- Ясен, - за всех ответил Лева Акимов.
- Ты, самый старший, назначаешься командиром. Всего предвидеть нельзя, поэтому поступай по обстоятельствам.
Лева слегка побледнел, отчего на лице у него еще отчетливее проступила россыпь веснушек.
- На Горячей горе, - продолжала Нина Елистратовна, - будет другая наша группа. Это на тот случай, если с вами произойдет что-нибудь непредвиденное.
- Хорошо бы заминировать театр, - сказал Юра.
- Идея хорошая, но, увы, невыполнимая. Гитлеровцы - пуганые вороны. Обшарили в театре каждую щелочку и при входе всех обыскивают. И артистов и служащих.
- А что в городе? - спросил Витька.
- Очень много приезжих офицеров. Тем не менее очередную сводку Информбюро наши вывесили.
Когда Витя и Лева ушли, Нина Елистратовна сказала сыну:
- Пойди прогуляйся с Игорьком. Посмотри, нет ли там поблизости человека в клетчатом пиджаке. Кажется, он за мной следит.
Юра и Игорь вернулись через полчаса.
Мать вопросительно посмотрела на старшего. Он отрицательно покачал головой.
"Выходит, померещилось", - подумала Нина Елистратовна и пошла на кухню делать "затируху" - кипяток, заправленный кукурузной мукой. Восемь стаканов этой муки она выменяла вчера на свое праздничное шерстяное платье.
Генерал-полковник фон Клейст принял Винца неласково. Он даже не предложил ему сесть.
- Это безобразие, капитан, - разразился он гневной тирадой, - бы работаете спустя рукава. Не можете обеспечить элементарного порядка во вверенном вам районе. По дороге сюда меня дважды обстреляли партизаны, и если бы не бронетранспортеры… - Генерал досадливо махнул рукой и прервал самого себя: - Ладно, речь сейчас не о моей персоне. Меня просто изумляет, что творится повсюду у нас в тылу.
Генерал расхаживал по комнате, и Винцу все время приходилось вертеть головой.
- Да, изумляет и возмущает, - продолжал Клейст. - Армейской разведкой установлено: происходит постоянная утечка информации. Русским становятся известны планы самых секретных операций, и операции эти проваливаются. У вас под носом работают радиостанции красных, а вы и ваши молодчики заботитесь только о том, как бы отправить в Германию побольше посылок.
Генерал опустился в кресло и разрешил сесть Винцу.
- Вы понимаете, капитан, какое сейчас время? Соотношение сил на нашем участке фронта постепенно складывается в пользу противника. Это именно так, и не делайте, пожалуйста, большие глаза. Все наши попытки прорваться к Грозному, к нефти, ни к чему не привели. Наш бронированный кулак, занесенный над Кавказом, остановлен. Русские перемалывают нашу армию, ведут пока оборонительные бои, но готовятся к контрнаступлению. Не сумев проникнуть в Алханчуртскую долину, мы предприняли обходной маневр - двинули танковые соединения в долину Сунжи, чтобы ворваться в Грозный. Но и это не удалось. Мы несем огромные потери и скоро будем вынуждены перейти к обороне. Да-да, к обороне. - Фон Клейст понизил голос: - На совещании об этом не будет сказано ни слова, но служба безопасности обязана знать все. Я прямо вам говорю: если нам не удастся удержать Кавказ, надо успеть выкачать из этого края как можно больше материальных и людских ресурсов. А вы, насколько мне известно, до сих лор не вывезли в Германию ни одного десятка молодых рабочих. Я вами недоволен, капитан. Говорят, у вас в городе все заборы обклеены большевистскими листовками, а на улицах подрываются наши машины!
Винц похолодел. Кто успел настрочить на него донос - Бибуш, Фишер или Пфайфер?
От дальнейшего разноса Винца спас адъютант фон Клейста.
- Ваше превосходительство, осмелюсь напомнить, через полчаса начало спектакля. Публика уже собралась, - сказал он, войдя в номер.
- Да-да, я помню. Приготовьте мне парадный мундир. Надеюсь, вы проводите меня, капитан? - обратился генерал к Винцу.
- Сочту за честь, генерал. - Винц щелкнул каблуками.
Ракеты над городом
Ранним утром ребята кружными путями пробрались на Машук. Это отняло много времени, зато им не встретился ни один патруль. Для сигнального поста они облюбовали пулеметное гнездо, откуда месяц назад наши десантники вели огонь по наступавшему противнику.
Весь город отсюда был виден как на ладони. Цветник, Дом пионеров, а вон серовато-розовое здание городского театра.
Сентябрьское солнце пригревало совсем по-летнему, и с окрестных полян поднимался светло-сиреневый парок, рядом в кустах прочищала горло зорянка. Кругом было так мирно и спокойно, будто война давно кончилась и на этой ласковой осенней земле нет больше ни страданий, ни слез, ни смерти…
…Самолет появился не с востока, откуда его ждали ребята, а с юга, из-за гор. Облитый солнечным светом, он медленно и беззвучно, словно бумажный голубь, плыл к городу.
- Наш? - спросил Юра. - А почему один?
- Одному легче прорваться через линию фронта, - спокойно пояснил Лева Акимов и до боли в пальцах сжал в руке ракетницу.
Самолет пошел на снижение. В городе взахлеб затявкали зенитки. Вокруг самолета стали распускаться белые тугие клубки, словно лопались какие-то круглые шары, набитые пухом или ватой.
Ребята, не дыша, следили за самолетом.
Лева Акимов взглянул на часы, которые ему дала Нина Елистратовна: они показывали ровно половину двенадцатого.
Самолет, увертываясь от разрывов, упрямо шел к центру города.
- Даю сигнал, - сказал Лева и поднял пистолет.
Три красные ракеты одна за другой взмыли над Машуком и по широкой дуге ушли в сторону театра. Почти одновременно из-за горы Горячей прочертили небо шнуры зеленого цвета. Зависнув над крышей театра, ракеты рассыпались колючими звездами, бледными при свете солнца.
Вслед за этим над Цветником выросли исполинские оранжево-черные кусты, и до слуха ребят донесся грохот фугасок.
- Уходим, - приказал Лева.
И мальчишки, используя ходы сообщения, которыми был изрыт Машук, побежали вниз.