18
Полная неожиданность. Веэн остался мной доволен. Ходил по комнате, потирал руки и говорил Косте и Игорю:
- Я не ошибся в Кроше. Клоун у Краснухина, понятно… А мальчика с книгой нет?
- Я не видел.
Костя и бровью не повел.
- У тебя есть возможность еще раз проверить, - сказал Веэн, - пойдешь к нему с другой нэцкэ. Контакт установлен. Зачем Краснухину нэцкэ? Он художник, а не коллекционер, должен создавать, а не собирать.
- Он хороший художник? - спросил я.
Веэн состроил гримасу:
- Не без дарования, но оригинальничает, мне приходилось о нем писать. Принципы достойны уважения, но нереализованное искусство - не искусство. Талант требует признания, иначе он хиреет.
- Разве нет художников, получивших признание после смерти? - спросил я.
- Таких художников нет, - категорически объявил Веэн. - После смерти можно получить большее признание, но, не получив при жизни никакого признания, не получишь его и после смерти.
- Но он еще сравнительно молодой.
- Как сказать… Он окончил институт, вернувшись с фронта. Впрочем, как художник он нас интересует меньше всего. Нас интересует его нэцкэ. Он не собиратель, собиратели - мы. Каждая коллекция - эпоха, каждый великий художник - эпоха. Если мы сумеем собрать все имеющиеся у нас в стране работы Мивы-первого, Ядзамицу, Томотады, Мадзанао - это будут коллекции мирового класса.
- Возможно, Краснухин тоже составляет коллекцию, - предположил я.
- Краснухин собирает между прочим, - с раздражением ответил Веэн, - а для меня это - главное дело жизни. Чем выше цель, тем больше прав у человека на любые средства в этой борьбе. Или Краснухин завладеет моими коллекциями, или я завладею нэцкэ Краснухина, нэцкэ других любителей (Веэн произнес это слово с презрением) и создам одну из величайших коллекций в мире. Моральное право на моей стороне. А ты как думаешь? - неожиданно спросил он меня.
- Я плохо разбираюсь в этом, - ответил я уклончиво.
- Будешь разбираться! Пошел в библиотеку, познакомился с литературой - это мне нравится, это серьезный подход к делу.
Эти слова были адресованы Игорю и Косте, но они сделали вид, будто это относится вовсе не к ним.
- Но того, что есть у меня, ты не найдешь ни в одной библиотеке, - продолжал Веэн. - У меня есть все, что вышло о нэцкэ на любом языке. Вышло не так много. Капитальное исследование впереди.
Это было сказано тоном, показывающим, что именно он, Веэн, напишет капитальный труд о нэцкэ.
Я неизмеримо вырос в глазах Веэна, в глазах Игоря и Кости. И все из-за того, что перелистал несколько книг о нэцкэ. Естественное дело - познакомиться с вопросом, которым ты занимаешься. Но на них это произвело большое впечатление, подняло мой авторитет. Я стал полноправным членом их компании. Испытательный срок прошел. Я выполнил самостоятельное поручение, выполнил удачно, обнаружил серьезный подход к делу.
Костя молчал. Из-за того, что он передал Веэну наш разговор об отчиме, я стал относиться к нему холодно. Он это, видимо, чувствовал и потому молчал.
Игорь, правда, пытался протолкнуться со своими насмешками. Мол, Крош серьезный человек, склонен к исследовательской работе. Но шуток его никто не подхватил, и он заглох.
Веэн вынул из шкафа нэцкэ:
- Пойдешь к Краснухину вот с этим.
Это была большая пуговица с изображением бамбука. Видно было, что бамбук сейчас упадет, доживает последние минуты. Чем достигалось такое ощущение - не могу сказать. Вероятно, расположением колец, их особенным рисунком, выражавшим последние судороги ствола, который только что был живым и стройным. Поразительное искусство - эти нэцкэ, могучие художники их создавали.
- Это уже что-то, - говорил Веэн, любуясь нэцкэ. - Краснухин ее, несомненно, знает. Меняться будешь только на Миву-первого. Пусть покажет, что у него есть, так мы и выясним его коллекцию… Кстати, Крош, как у тебя с деньгами?
- У меня есть.
- Ты ведь теперь один, - улыбаясь, сказал Веэн. - Если оскудеешь, приходи. Тарелка супа всегда найдется.
Мы вышли от Веэна: я, Костя, Игорь.
- Кто куда, а я в парикмахерскую, - сказал Игорь.
- В какую? - спросил я.
- В салон, где еще можно прилично постричься! - Он критически осмотрел мою голову. - И тебе не мешает.
Я сам знал, что не мешает. Но я не решался идти один в салон, не знал, какие там правила. А с Игорем можно, Игорь знает все правила.
- Я стригусь у Павла Ивановича, - сказал Игорь, - знаю всех мастеров, и все мастера знают меня. Посажу тебя к специалисту, метнешь ему полтинник.
- Встретимся, как договорились, - сказал Костя.
- Ку-ку, - ответил Игорь.
Как они договорились, я не стал спрашивать - не хотел первый заговаривать с Костей. Что касается "ку-ку", то у Игоря оно означало "до свидания".
Возможно, Игорь знал всех мастеров в салоне, но знали ли все мастера его самого, я не был уверен. Это была совсем не такая парикмахерская, как у нас на углу: зеркала во всю стену, кресла массивные, вращающиеся, пахло хорошим одеколоном. Мастера - пожилые, важные, похожие на профессоров - работали молча, а если и перебрасывались словами, то вполголоса.
У моего мастера был такой неприступный и строгий вид, что я боялся пошевелиться. Он меня о чем-то спросил, я не разобрал, что именно, а переспросить постеснялся. Пусть делает что хочет, он лучше меня знает, что делать. И я неопределенно протянул "ага".
Стриг он меня раза в три дольше, чем в нашей парикмахерской. Откидывался назад, смотрел: снова стриг, заходил с разных сторон, смотрел, стриг, смотрел. Потом помыл мне голову, высушил под электрическим аппаратом, смочил одеколоном и сделал повязку.
Принесли прибор для бритья. Я еще ни разу не брился. На щеках у меня пушок, небольшой, но довольно противный; иногда мне кажется, что именно из-за него девушки относятся ко мне несерьезно. И мелкие дурацкие прыщики. Папа говорит, что они пройдут с возрастом. В нашей парикмахерской меня спрашивают, хочу ли я побриться, а здесь мастер ничего не спросил, взял и побрил. Потом сделал компресс, потом массаж, опять компресс, спрыснул одеколоном, помахал салфеткой, вытер мне морду и пристально посмотрел, решая, что еще можно сделать. Делать было больше нечего.
Я посмотрел на себя в зеркало. Прическа была что надо! Но оттого что меня побрили впервые, кожа на висках, щеках и подбородке была неестественно белая: кругом кожа загорела, а под пушком она не загорела и теперь выделялась. И в эту минуту я понял петровских бояр, которые, после того как им сбрили бороды, жаловались, что лица у них стали босые.
Я уплатил в кассу рубль восемьдесят копеек вместо двадцати копеек, которые плачу обычно у нас, на углу, - не каждый день стрижешься в салоне. Смущало другое: как я метну мастеру полтинник сверх счета. Ужасно стыдно и неудобно. Мастер может возмутиться, ведь это унизительно - брать чаевые.
Смущаясь и краснея, я протянул ему вместе с карточкой полтинник. Спокойным, полным достоинства движением мастер, похожий на профессора, опустил полтинник в карман белого халата.
19
- Теперь ты похож на человека, - сказал Игорь. - Ты метнул?
- Да. Ужасно было неудобно.
- Се ля ви, - заметил Игорь философски. И еще более философски добавил: - Не мешает выпить по чашке кофе. Если где и можно выпить кофе, то именно здесь.
И он показал на кафе рядом с салоном.
Я еще никогда не был в этом кафе, но знал, что там собираются поэты, художники и артисты.
В кафе нас ожидал Костя. Я внимательно рассмотрел посетителей, но ни одного известного актера, поэта или писателя не увидел.
- Веэн человек эрудированный, - начал Игорь, - но человек сложный… - Он многозначительно посмотрел на меня: - Разговор между нами?!
- Конечно.
По тому, как Костя молчал, я понял, что разговор не случаен, они зазвали меня сюда нарочно. Что ж, пожалуйста, интересно…
- Ты наш товарищ, - продолжал Игорь, - и мы обязаны тебя предупредить. Веэн собирает нэцкэ вовсе не из возвышенных соображений. Это его бизнес. И он пишет исследование, которое даст ему докторскую.
- Что из этого следует?
- А то, что Веэн человек коммерческий. И мы у него тоже делаем свой небольшой бизнес. И только. А ты строишь идеалиста, отказываешься от гонорара. Веэну, конечно, выгоднее иметь дело с простофилей.
- Сбиваю вам цену?
- Зачем так грубо? - поморщился Игорь. - Ты проявляешь излишнее рвение, странную наивность… Библиотека, книги - зачем это тебе? Получай свои талеры и живи!
- А если талеры мне не нужны?
- Зачем же ты влез в дело?
- Так получилось.
- Так ничего не получается. Я отлично помню твой первый разговор с Веэном. Он сказал, что дело идет о заработке. Сказал?
- Допустим.
- Знал, на что идешь?
- А если нэцкэ заинтересовали меня сами по себе?
- Это - твое личное дело. Но в отношениях с Веэном изволь исходить из наших общих интересов.
- Ты напрасно меня пугаешь.
- Никто тебя не пугает, - не глядя на меня, протянул Игорь, - но мы не хотим, чтобы тебя постигло разочарование.
- Ах как трогательно!
- С тобой трудно разговаривать, но наберемся терпения. Что такое Краснухин? Краснухин одаренный художник. Я не все принимаю в его творчестве, но он художник прогрессивный - это бесспорно.
Мне стало смешно: Игорь чего-то там не принимает в творчестве Краснухина. Потеха!
- Я думаю, Краснухин это переживет.
- Что именно? - сощурился Игорь.
- То, что ты не все принимаешь в его творчестве.
- Шутки оставим на потом!
- Давай ковыляй дальше!
- Так вот, Веэн раздолбал Краснухина не по каким-то там идейным соображениям, а потому, что это было выгодно для его карьеры… В душе он сноб, все ему до лампочки, кроме нэцкэ, картин и коммерции. Поэтому он сам не идет к Краснухину, посылает тебя. А ты принимаешь это всерьез, даже отказываешься от гонорара. А когда ты разберешься, то потеряешь веру в человечество. А мы не хотим, чтобы ты терял веру в человечество.
- Если все это так, зачем вы помогаете Веэну? - спросил я.
- Чудак! Мы ему помогаем собирать нэцкэ - честное, законное дело. Каждый зарабатывает как может, иногда и не слишком приятным способом. - Игорь кивнул на официанта. - Возможно, ему импонирует его должность, а мне нет. Я не хочу подавать кофе, я хочу, чтобы мне подавали.
- В обществе нужны и официанты. Всякая работа почетна.
- Крош, без романтики. Век романтики кончился, наступили суровые будни. Человек работает ради заработка. Я имею в виду честный заработок.
- Взять у старухи настоящую нэцкэ и заплатить как за копию - честно?
- Что - старуха! Без этого нет собирательства. Веэн объяснил это тебе довольно популярно. На одном собиратель выигрывает, на другом проигрывает.
- Обманывать художника Краснухина честно?
Игорь передернулся.
- Зачем так упрощать! Художника Краснухина никто не обманывает, он пользуется уважением моих друзей, и я не позволю его обманывать. Другое дело Краснухин-собиратель; здесь действуют законы иной сферы. Думаешь, Краснухин меньше Веэна разбирается в нэцкэ? Не беспокойся, он не даст себя обмануть. Произойдет обмен, выгодный для обеих сторон.
- Веэн-карьерист раздолбал Краснухина - это честно?
- Какое мне до этого дело! - воскликнул Игорь. - Сегодня Веэн раздолбал Краснухина, завтра Краснухин раздолбает Веэна. Сегодня правы одни, завтра другие. Я не касаюсь их споров и дискуссий, мне наплевать и на формалистов, и на натуралистов, пусть дерутся, если им охота! Мне нужны деньги, и я нашел свой честный заработок.
- Ах, ты будешь стекляшки собирать, а ишачить на тебя будет дядя? Этот официант будет бегать взад-вперед, а ты будешь кейфовать?
- Если у него только на это хватает мозгов…
- Неизвестно, у кого мозгов больше.
- Параноик какой-то, клинический случай, - пробормотал Игорь. - Чего ты орешь!
- Я не ору, а говорю. Кроме денег, существуют еще принципы.
- Пошел, пошел, - сморщился Игорь. - "Принципы"… Где ты их видел, где встречал? Это все умершие категории, их давным-давно отменили. Каждый устраивается как может. Ты стал очень идейным, с чего бы это?.. Ладно! Намерен ты работать с Веэном на тех же условиях, что и мы?
- Я вообще не намерен работать с каким-то прохвостом Веэном. - Я вынул из кармана нэцкэ бамбук и положил на стол. - Можете вернуть ее Веэну, я не желаю больше иметь с ним дело. А вы можете продолжать, если нравится.
Костя, который до этого не проронил ни слова, кивнул на нэцкэ:
- Убери со стола.
- Она мне не нужна.
- Веэн дал ее тебе, ты и возвращай. Никто за тебя не обязан это делать.
Это логично. Я положил нэцкэ в карман.
- Что ты скажешь Веэну? - спросил Костя.
- Я нанимался к нему?
- Ты в курсе его дел, пил, гулял на его счет… Так просто не бросают.
- Я закабалился? Крепостное право отменено сто лет назад.
Костя посмотрел на меня своим холодным взглядом.
- Ты оставишь Веэна, когда и мы с Игорем его оставим.
- Я оставлю Веэна, когда сочту это нужным.
- Не пожалей потом!
- Угрозы и запугивания прибереги для кого-нибудь другого, - ответил я. - Ты боксер, но это не так страшно. Не всегда можно добиться кулаками, во всяком случае не у меня.
- Бросьте, ребята, - примирительно сказал Игорь.
Костя не сводил с меня холодного, угрожающего взгляда. Но мне нисколько не было страшно, я его ни капельки не боялся. Он боксер, но здесь не ринг, здесь дерутся не по правилам, а не по правилам и я умею. И не верилось, что Костя полезет драться, ведь я как-то подружился с ним, чем-то он был даже мне дорог, мне было жаль оставлять его в этой компании. И я спокойно сказал:
- Вы никогда не заставите меня делать то, чего я не хочу. Я верну эту нэцкэ Веэну, и с ним все кончено.
- Ты дал слово, что разговор останется между нами, - напомнил Игорь.
- Не беспокойтесь, я не передаю чужих разговоров, как некоторые.
Я выразительно посмотрел на Костю.
- Что ты на меня так смотришь? - спросил он.
- Смотреть нельзя?
- Кто эти "некоторые"?
- Эти "некоторые" сами знают, что они "некоторые".
- На кого ты намекаешь?!
- Мы говорили с тобой о твоем отчиме. Зачем ты передал этот разговор Веэну?
Костя изумленно смотрел на меня.
- Мы с тобой говорили лично, - продолжал я, - а ты передал Веэну. Зачем?
- Я ему ничего не передавал, - возразил Костя. - Веэн у меня спросил: "Знает Крош, что у тебя отчим?" Я ответил: "Да, знает".
- А мне Веэн сказал по-другому: будто я проболтался про твоего отчима. В вашей компании каждое слово перевирается и перетолковывается, а я к этому не привык. И не желаю привыкать. С вами запутаешься: тот сказал то-то, этот передал так-то… Ну вас к черту! Кончим на этом. Только у меня есть один вопрос: вам известна такая фамилия - Мавродаки?
- Мавродаки? - повторил Игорь. - Греческая фамилия… Нет, не знаю. Кто он?
- А ты? - спросил я у Кости и сразу осекся…
Костя так странно смотрел на меня, что я даже испугался, честное слово!
- Откуда ты знаешь эту фамилию? - спросил он глухо.
- Слыхал.
- Так вот, - сказал Костя, - забудь ее. Навсегда. И никогда нигде не вспоминай. Понял?!
20
Первым моим побуждением было пойти к Веэну и вернуть ему нэцкэ бамбук. Но вернуть ему ее значило отрезать себе дорогу к Краснухину - единственному человеку, который может пролить свет на это загадочное дело.
Почему Костя побледнел при упоминании о Мавродаки? Запретил произносить его имя? Откуда у него фигурка мальчика - лучшая нэцкэ из коллекции Мавродаки? Почему он скрывает это от Веэна?
Надо подумать. Решу завтра. Тем более уже конец дня и надо успеть пригласить Зою в кино.
Я заехал в "Ударник" и купил билеты. Билеты производят на девчонок магическое действие - я много раз замечал. Когда нет билетов, то неизвестно, достанем ли мы их, и на какой сеанс, и на какую картину, и где будем сидеть - все неопределенно, эфемерно, неясно. А когда билеты на руках - все ясно, определенно, точно.
И действительно, увидев билеты, Зоя сказала:
- Жди меня на выходе.
- Билеты на семь тридцать, - предупредил я.
- Успеем.
Я стал прохаживаться возле дверей магазина, с беспокойством поглядывая по сторонам: каждую минуту из-за угла мог появиться Шмаков Петр или верзила - Зоин брат. Из магазина выходили девушки-продавщицы, наконец появилась и Зоя. На моих часах было семь восемнадцать. Бежать до метро, потом от метро до кино - значит наверняка опоздать. На наше счастье, у магазина остановилось такси. Мы вскочили в него. В зал мы вбежали, когда уже потушили свет.
Картина была про служебную собаку-ищейку, о том, как ее обучают ловить преступников. Конечно, преступников надо ловить, но ведь ищейку можно натравить и на порядочного человека; все зависит от проводника: прикажет он собаке перегрызть вам горло - она не задумываясь это сделает. В сущности, злобное существо. Вот чеховская Каштанка, или Муму, или Белый Клык - это совсем другое, это настоящие друзья человека.
И еще не понравились мне плоские шутки вроде той, что в присутствии начальства собака тоже нервничает, и тому подобные аналогии между собакой и человеком. Как будто из собачьей жизни можно делать выводы для жизни человеческой.
А Зоя переживала, смеялась, мои доводы были ей непонятны. "Что ты говоришь! Такая славненькая собачка, не выдумывай, пожалуйста…"
Но картину мы обсудили уже после сеанса. А во время сеанса я думал о том, как мне взять Зоину руку в свою. Зоя, не отрываясь, смотрела на экран. Я видел ее милый профиль и кудряшки на лбу, просто очаровательная девчонка. Я чувствовал ее плечо рядом с собой, но никак не мог взять ее руку в свою. Если бы на подлокотнике лежала ее ладонь, то я бы это мог сделать запросто, но на подлокотнике лежал ее локоть.
Но тут, к счастью, произошел самый драматический эпизод в картине - преступник выстрелил в собаку. "Он убьет ее!" - в страхе прошептала Зоя и сама схватила меня за руку. Я, уж конечно, не отпускал ее до конца сеанса. Это был единственный стоящий эпизод в картине, но он, черт побери, произошел перед самым концом.
А вот уже на улице я начал критиковать картину. Зоя не согласилась, даже рассердилась на меня. Я поступил как дурак: приглашая Зою, хотел доставить ей удовольствие и сам же это удовольствие испортил. Надо же быть таким ослом! Можно было не хвалить картину, но зачем было ее ругать?
На улице накрапывал дождик. Зоя предложила ехать на такси. И я отвез ее на Таганку, в Товарищеский переулок.
- Хочешь пойти завтра опять в кино? - спросил я, прощаясь.
- Каждый день ходить в кино? А что дома скажут? - засмеялась Зоя.
- Тогда поедем в воскресенье в Химки.
- В воскресенье я работаю.
- В понедельник.
- До понедельника далеко, - ответила Зоя и опять почему-то засмеялась.