Итак, Дабиев направляется к тому дому, где у них, наверное, что-то вроде штаба - хотя, вообще-то, зачем им, таким умелым, самостоятельным, привыкшим всегда рассчитывать только на себя и только на себя, штаб в таких условиях? Несколько десятков волков могут объединиться вокруг одного волка и действовать, повинуясь ему, мгновенно понимая его взгляд, поворот головы, оскал.
Хорошо, Дабиев, значит, выспался. Пора теперь и самому покемарить хоть полчаса. Ночь предстоит хлопотная.
- Клим! - Клюев позвал огромного харьковчанина, расположившегося в тени самшита. Везде чувствует себя, как дома: песок ли, снег ли, банан, пальма, самшит, береза или вообще растительность с неведомым названием - все сгодится, все подходит для отдыха уставшему "псу войны".
- Клим, поди-ка сюда, - он жестом подозвал Клима (кличка, наверное, в честь огромного мужика-возницы из чеховского рассказа, или по фамилии. А фамилию-имя-отчество харьковчанина Клюев не знал и знать не хотел), не отрываясь от бинокля. - Вот мужик идет, видишь? Гордый такой, с усами, тельняшка в вороте видна, кобура на боку. Вот, под деревом прошел, к дому направляется. Усек? Минут через сорок расскажешь мне, где он и что с ним. Как только он соберется покинуть пределы этого сходняка, буди меня.
Почувствовав некоторое удовлетворение от того, что появилась какая-то определенность, Клюев лег в тени густого высокого папоротника и мгновенно уснул.
Климу не пришлось будить его. Если не через сорок минут, то через час Клюев проснулся сам.
- Ну? - обратился он к Климу.
- Там он, в доме. И в ту сторону никто не уходил.
- В какую - в ту?
- Ясное дело, в южную.
- Ага, - кивнул Клюев. - Неплохо.
Солнце садилось долго. Возможно, так казалось из-за того, что, когда светило уже опустилось не только за лес, но и за невидимое море, вершина Дзышры еще долго оставалась розовой и как бы сама испускала свет.
С наступлением темноты жизнь в лагере не стала менее интенсивной. Наоборот, от домов к палаткам, от палаток к домам сновали с удвоенной скоростью люди в форме - защитного цвета и пятнистой. Скоро отряд человек в двадцать ушел в том же направлении, в каком вчера ходила неудачливая десятка. Только после этого оживление вроде бы стало спадать.
Опять были расставлены посты - подковой, охватывающей лагерь с востока и севера, по два-три человека в "секрете". Всего удалось насчитать пять постов.
- Неплохо прикрываются, грамотно, - заметил один из россиян. - Но "прочесть" все же можно.
Разумеется, можно. Между двумя соседними "секретами" метров сто местности, поросшей лесом, кустарником, местности неровной, с пригорками, углублениями.
Когда светящиеся стрелки на циферблате часов (стареньких часов, пять лет уже в разных делах, противоударные-противовзрывные-непотопляемые-непромокаемые) Клюева показали половину второго, он тихо шепнул:
- Пора.
Посты сменялись каждые два часа, их никто не проверял, просто приходила смена, отбывшие свое время в "секрете" возвращались в лагерь. Пост, который находился как раз напротив затаившихся разведчиков, сменился полчаса назад.
К ничего не подозревающим дозорным подползли с боков двое - громилы Клим и Дато, а еще двое - Клюев с одним из россиян - поползли на пост чуть ли не в лоб. Весь фокус состоял в том, чтобы подход получился синхронным: в последнюю долю секунды ползущие прямо на дозорных как бы подставляются, отвлекая на себя внимание и рискуя схлопотать очередь в грудь и живот. Дозорные боекомплект беречь не станут: от плотности огня зависит их жизнь и жизнь товарищей. Но "подставка" понадобится только в том крайнем случае, если ползущий прямо на пикет обнаружит, что дозорные уделяют слишком много внимания той стороне, откуда должен будет появиться главный исполнитель.
Все прошло, как надо. Часовым в самый последний миг их жизни показалось, наверное, что горы вздыбились и рухнули на них. Мгновенно сломанные шейные позвонки не позволяют сработать никаким рефлексам - палец не нажимает на спусковой крючок, ноги не выбрасывают тело вверх, из горла не вырывается ни звука.
Дом, в котором светились сейчас огни, легко мог быть расстрелян с того места, где располагается уничтоженный пост - при снятых приборах бесшумной и беспламенной стрельбы оттуда можно было бы вести достаточно точный прицельный огонь, а пули калибра 7,62 мм прошили бы деревянные стенки домика с такой же легкостью, как и листы картона. Еще более простое решение - расстрелять домик из гранатометов, разнести его и всех в нем находящихся, в клочья. Но никому из шестерых такая мысль и в голову не пришла. И даже не потому, что у них была конкретная задача - по возможности взять одного из находившихся в доме живым - просто жажда риска и желание подвергать себя смертельной опасности составляли их природу. Клюева учили кое-чему на занятиях по психологии, он читал Фрейда и Юнга, и вывод, сделанный им самим, в принципе не противоречил теории - в человеке наряду с инстинктом самосохранения живет и подсознательная тяга с самоубийству. Зрелый, уравновешенный, здоровый человек напивается вдрызг, прекрасно зная, много раз убедившись на опыте, что выпивка чревата сплошными потерями и издержками, сопряжена с массой неприятных ощущений. Молодой, полный желаний, планов, устремлений - лезет по абсолютно отвесной, практически гладкой стене высотой в две сотни метров, на этой стене он никогда не был, знает только понаслышке о том, что она из себя представляет, зато точно знает, что с этой стены уже сорвалось несколько человек, он пользуется крючьями, вбитыми неизвестно кем до него и вполне могущими оказаться ненадежными.
К домику, стоявшему от ближайшей кучки деревьев метрах в двадцати, они не стали подкрадываться, пошли во весь рост. Существует вероятность, что все здесь не знают всех, мало ли народу ходит...
Клюев, шедший первым, всадил несколько пуль в человека, стоявшего у дома. Часовой не успел нажать на спуск, это уже было большим везением. Не позже, чем через две секунды Клюев широко распахнул дверь и сразу же отскочил в сторону, пропуская товарищей. Помещение, в которое они попали, представляло из себя нечто, напоминающее веранду или холл. За второй дверью слышались возбужденные голоса: тюркоязычная, как выразился бы лингвист, речь вперемешку с незамысловатым русским матерком. "Совет в Филях, мать-перемать, сейчас Кутузова узрю, бля буду", - с каким-то бешеным восторгом подумал Клюев.
Прерывая "Совет в Филях", он распахнул и эту дверь. Вот тебе и второе действие - картина Репина "Не ждали". Клюев готов был расхохотаться, наблюдая застывшие, вытянувшиеся лица, с замершими на них, будто приклеенными выражениями: то бесконечного изумления, то запоздалой досады - вах, прозевали, как прозевали! Была и тревога на некоторых лицах. Одного выражения не было: страха.
"Сурьезные мужики", - сделал вывод Клюев и полоснул очередью стоявших в дальнем углу - не потому, что они ему особенно не понравились, а потому, что через плечо у них были перекинуты короткоствольные автоматы. Остальным за оружием надо было тянуться.
Его (его!) майор - хотя и без знаков различия, конечно, - сидел за столом как раз напротив, поэтому Клюев, не думая о том, что кто-то опомнившись, полоснет и по нему, взлетел на стол и, опираясь при падении левой рукой на его крышку, саданул изо всех сил правой ногой в челюсть не успевшего подняться Дабиева.
Они с грохотом свалились под стол, все трое - Клюев, Дабиев и стул. Стул за ненадобностью был отброшен далеко в сторону, Дабиев получил еще один сокрушительный удар в челюсть - тэтсуи, "кулак-молот", полная гарантия нокаута.
Клюев многозначительно завернул рукав полностью "отключенного" Дабиева, выхватил из карманчика, размещенного на своем плече, пластмассовый шприц и щедро выдавил его содержимое в руку майора. "Спи спа-акойно, дарагой! Лучше - несколько часов подряд. Вечного сна не надо - меня не так поймут".
Неожиданно над ухом у него бахнул выстрел. Он инстинктивно сжался, представив ощущение тупого удара по плечу или, хуже того, видение яркой вспышки от бомбы, разорвавшейся где-то в мозгу. Ничего подобного не случилось. Взгляд Клюева, метнувшийся в сторону, откуда прозвучал выстрел, зафиксировал разорванную в нескольких местах на груди гимнастерку, густую кровь, пузырящуюся на густых волосах, лезущих из выреза и поднимающихся до самого подбородка, где рост был остановлен бритвой. Только один из атакованных успел воспользоваться оружием, пистолетом. Но выстрел наверняка был слышан в лагере.
- Клим! Хватай его! - Клюев указал на Дабиева. - Дато! Будешь его подстраховывать. Гранатометы оставьте! Остальные прикрывают их!
Он подхватил гранатомет и первым выбежал из дома. Из палаток и других домов пока еще никто не появлялся. Ничуть не изменив походки - или побежки? - рядом промелькнул Клим с Дабиевым на плече, за ним, делая трехметровые шаги, мчался Дато, держа два автомата в руках.
Клюев и трое остальных, держа гранатометы наготове, отходили, боком, вполоборота к лагерю. Драгоценные секунды - одна, вторая, пятая... Из-за палатки появились несколько теней, прозвучали выстрелы - скорее в воздух, для самоуспокоения. И тотчас же эту палатку разметало в клочья. Отбросив пустой гранатомет - обычный армейский "шмель" калибра 64 мм - Клюев подхватил с земли "Стингер" и жахнул в соседний домик. Пусть думают, что по ним начали лупить ракетами с вертолетов или обстреливать из тяжелой артиллерии.
Они успели достичь спасительной стены леса, когда в лагере уже вовсю трещали выстрелы, раздавались крики. Группа уходила по тому же пути, по которому пришла сюда - через уничтоженный пост. Только метров через двести удалось настичь Клима и Дато. В просветах между деревьями небо рассекали пылающие полосы трассирующих пуль...
4
- Николаич! Сэнсей ни рэй! Тысячу лет тебя не видел, даже больше - почти целую неделю. Ты не очень занят сегодня вечером?
- Конничи ха. Я, всегда, не очень занят.
- Я с большим пониманием отнесся к уточнению "не очень", но все же я очень хотел бы видеть тебя. Ты что-то приуныл, да? Старый стал, ленивый, да? Или за внуками некому присмотреть? Короче, я буду у тебя минут через тридцать-сорок.
Клюев, как всегда, оказался точен. Через полчаса он позвонил в дверь Бирюкова.
- С праздником тебя, Николаич!
- С каким?
- Ну, во-первых, пасхальная неделя еще не кончилась, четверг, а во-вторых, день рождения вождя.
- А ведь и правда. Забыл про вождя начисто.
- Вишь, какие мы, советские, забывчивые. Николаич, при всей забывчивости, ты, надеюсь, помнишь избитую фразу насчет того, что всякий труд должен быть оплачен.
- Раз она избитая, я ее помню, только не понимаю, о чем речь в данном случае.
- Тогда возьми вот это, раз не понимаешь, о чем речь идет в данном случае.
Он протянул Бирюкову пять сотенных зеленых бумажек.
- Вот теперь я решительно ничего не понимаю. Почему я это должен взять?
- Но ты же только что сказал мне, что помнишь фразу.
- Фразу-то, может быть, и помню...
- Ладно, Николаич, здесь зарплата, аванс, премия, тринадцатая зарплата...
- ...И выходное пособие?
- Нет, скорее входное. Бери, не то обижусь.
Бирюков пожал плечами, взял деньги, аккуратно согнул пополам, положил в нагрудный карман.
Клюев подумал, что у Бирюкова и полугодовой доход вряд ли столько составляет, а вслух спросил:
- А жена твоя где? Она на твои отлучки несколько раз в неделю как смотрела? Тем более, что возвращался ты ну очень уж усталый.
- Никак не смотрела, - взгляд Бирюкова показался Клюеву странным.
- ?..
- Жены нет. Вот уже полтора года, как нет, - просто ответил Бирюков.
- Хм, бывает... - Клюев взялся правой рукой за мочку левого уха - жест этот он очень давно перенял у Грегори Пека из "Золота Маккенны", где шериф, или, как его звали в англоязычном варианте, маршал, вот так же брался за ухо, когда был смущен или обескуражен. Жест наряду с немногими двигательными навыками такого рода остался в арсенале Клюева с тех самых пор. Он научился совершенно автоматически складывать пальцы в кудзи-ин, комбинации по ниндо-микке, комплексу ниндзя и за считанные секунды обретал нужное психологическое равновесие. Он мог терпеть адскую боль, внушая себе, что желает боли еще большей, или сдерживать ярость, продолжая мило улыбаться. Но иногда он брался правой рукой за мочку левого уха, когда бывал сильно озадачен.
- Это бывает редко, - безо всякого выражения произнес Бирюков. - Лучше бы, конечно, если бы она просто ушла от меня, как ты, наверное, предположил. А она погибла, машина ее сбила.
- Д-да... Ну ладно, Николаич, жизнь-то должна продолжаться, как говорят некоторые оптимисты. Меня к тринадцати ноль-ноль кличет к себе один мудак. Надо у него быть. Позвонил мне, понимаешь ли, ни свет ни заря сегодня. Мне необходимо знать, что ему от меня нужно. А потом мы с тобой тряхнем стариной и пройдемся по-холостяцки по злачным местам. Я угощаю, - он предостерегающе поднял руку. - Это во-первых. А во-вторых, пить мы будем умеренно, как подобает истинным самураям, и напитки исключительно благородные, как подобает истинным джентльменам.
Бирюков только пожал плечами в ответ. Уж очень здоровым оптимизмом веяло от Клюева. Бирюкову давно не встречались такие люди.
Кликал к себе Клюева полковник Широков, которого Клюев, мягко говоря, недолюбливал. Главным образом из-за того, что Широков занимался не своим делом. Человек до сорока лет охотился за диссидентами, а потом, когда образовалось государство под названием Российская Федерация, начал бороться с террористами. То есть, боец скотобоен срочно переквалифицировался в охотника на волков. Такое, конечно, возможно, если бывший забойщик овечек кроме отсутствия брезгливости и подспудного сладострастного стремления каждодневно наблюдать предсмертную и свежую кровь обладает и другим набором качеств. Диссидент он и есть диссидент - он мыслит иначе, чем нормальный обыватель, у него инстинкт самосохранения явно недоразвит, у него чувство справедливости гипертрофировано, у него от рождения "крыша поехала" - может быть, и права профессор Снежковская со своей "вялотекущей шизофренией". Диссидента "обезвредить" ума не надо - в обществе, где острое желание "настучать на ближнего" (и дальнего, впрочем, тоже) испытывает процентов восемьдесят граждан, а остальные двадцать процентов не "стучат" либо по причине необычной лени, либо из-за "сдвига по фазе" - диссидента в таком обществе изловить проще простого, не сложнее, чем магазинного карпа в тазике.
Что касается самого Клюева, то у него отношение к диссидентам было брезгливо-сострадательным: конечно, не требуется большого ума для того, чтобы делать вид, будто не замечаешь вещей очевидных, но и особой хитрости не надо для того, чтобы обнаружить, что зимой холодно, а летом жарко. Зачем же о последнем орать во всеуслышание?
Широков позвонил на "официальную" квартиру Клюева, сказал, что пытается найти его вот уже несколько дней. Клюев и предположить не мог, зачем же он вдруг понадобился полковнику "конторы", но не идти туда было нельзя.
Внешне здание "конторы" выглядело ухоженным, в отличие от соседних. Его недавно подкрасили-подштукатурили. Не иначе, как коммунистический субботник устроили люди с холодной головой. То ли к дню рождения создателя первого в мире тоталитарного государства, то ли к дню солидарности трудящихся, облагодетельствованных неусыпной заботой рыцарей плаща и кинжала. Герб союза нерушимого слетел с фасада к фигам собачьим, словно его и не было никогда, взамен триколор светится-красуется.
На входе дежурный, как и положено. Назначено мне, к полковнику Широкову. Кто назначил? Да сам полковник и назначил. Клюев специально прихватил с собой паспорт, а не военный билет, чтобы понаблюдать, как тут относятся к простому постсоветскому обывателю. Относились так же, как и прежде, как пять лет назад, как десять лет назад: каждый обыватель либо потенциальный диссидент (шпион, террорист) , либо "стукач" - в зависимости от того, насколько облагодетельствовало его заботой родное государство, точнее, насколько он сам себя облагодетельствовал. Но раз этого посетителя вызвал сам полковник, значит, посетитель когда-то и где-то выразил желание сотрудничать с органами. Тон дежурного, чуть смягчился, когда он разрешал Клюеву пройти к полковнику Широкову.
Да и сам Широков - хотя и в штатском одеянии, но за версту видно, что старший офицер органов - тоже вроде бы радушие проявляет, официальное, правда, то есть, такое вот строгое государственное радушие. Значит, никакой связи с грузинскими событиями вызов сюда не имеет. Что же, как в том анекдоте о потевшем покойнике, это уже хорошо.
Забота на челе у полковника. Усталости особой не отмечалось, кругов черных под глазами не видно, глаза тоже не воспаленные, впалости щек не наблюдается, вообще вполне благополучный с виду, упитанный мужчина лет сорока пяти, разве что неулыбчив, сдержан в словах и жестах, государственный человек.
Руку подал тоже сдержанно. Широкая лапа у полковника, мужская, видный самец, мог бы гораздо крепче пожать, если бы хотел самоутвердиться, пребывая на другом, менее ответственном посту. А тут самоутверждаться не надо, и так все ясно - кого зря на такую должность не поставят.
- Здравствуйте, Евгений Федорович.
И никоим иным образом. Желает здоровья обычному гражданину Российской Федерации. "Здравствуйте, Ван Ваныч, Бикмурза Давлетгиреевич, Руслан Имранович!" Все равны, все должны быть облагодетельствованы неусыпной заботой государства и его органов.
Пауза установилась, молчание повисло, как сначала классики, а потом уж и графоманы эту ситуацию определять стали. "Ну, мудила, колись, - мысленно подбодрил полковника Клюев. - Спроси, был ли я такого-то и такого-то числа там-то и там-то, не заметил ли того-то и того-то, не могу ли сообщить чего-то такого, о чем органы пока еще не знают." При этом он смотрел в серые глаза полковника Широкова откровенно швейковским взглядом, хотя рассчитывать на то, что полковник спросит его: "Вы что, идиот?" не приходилось. Нет, полковник о Клюеве кое-что знал. Знал, что интеллект у последнего развит выше среднего уровня.
- Евгений Федорович, надеюсь, мне не надо упоминать о том, что беседа наша будет носить строго конфиденциальный характер, - начал наконец Широков.
Да ради всех святых! Давай, переходи к беседе, чего тянешь кота за... У тебя же времени вроде бы в обрез, сверхзагруженный.
- Вы знаете, что восемнадцатого апреля погиб депутат областного Совета Петраков?
- Ага. В газетах прочел. Только почему же "погиб"? Писали ведь - "безвременная смерть".
- Евгений Федорович, ну, не вам объяснять, почему так пишут.
Клюев понимающе кивнул. Спрашивать, разыгрывая из себя дурачка, каким же образом погиб Петраков, не стоит. И так ясно, шлепнули, кокнули, завалили, пришили. Паузу, паузу выдержать надо. Делать вид, что только изображаешь понимание, а на самом деле для тебя смерть Петракова, равно как и его жизнь, лес темный.
- Петраков был убит стрелой из арбалета. Тип арбалета - тяжелый. Предположительно "Коммандо" или "Тандерболт". Стрелял профессионал. С большого расстояния. Попадание очень точное. Стрелявшего обнаружить не удалось.
- Понятно, - вздохнул Клюев. - Вы проверили всех служивших в армейском и эмведешном спецназе, спецназе КГБ. У всех оказалось несокрушимое алиби, остался только я.