Саша торжественно ткнул пальцем в этот плакат:
- Вот для чего мы тебя вызвали! Понятно? Потому что мы тоже боремся… И ты будешь бороться. Будешь?
- Буду! - ответил я.
Липучка так радостно заёрзала на своём неудобном металлическом сиденье, что ноги её замелькали где-то возле самых спиц.
- Осторожно! - предупредил я Липучку, стараясь, чтобы голос мой при этом звучал не взволнованно и заботливо, а строго и покровительственно.
Я вообще решил, что буду теперь вести себя с Липучкой не так просто, как в прошлом году. И что при первом же удобном случае обязательно объясню ей (как это сделал Евгений Онегин в опере, которую я смотрел по телевизору), что люблю её всего-навсего "любовью брата", то есть так же, как Саша, который и в самом деле был её двоюродным братом.
- Мы тебя тоже примем в совет… Если заслужишь! - сказал или, вернее, крикнул Саша, потому что мы все не разговаривали, а кричали, чтобы заглушить стрекотание мопеда.
- А вы чем заслужили?
- Делами! - крикнул Саша.
- Какими?
- Очень важными!
- Ты расскажи ему, как у нас всё началось, - вмешалась Липучка.
"Заботится! Хочет, чтобы я обо всём узнал по порядку, с самого начала!.. - От этих мыслей мне почему-то стало очень приятно. - А хорошо, когда тебя любят!" - подумал я.
- Всё началось с велосипеда! Вот с этого самого! - крикнул Саша.
- То есть с мопеда?
- Нет, он ещё тогда был велосипедом. Это уж мы потом его сами в мопед переделали и коляску приспособили… Его Андрей Никитич своему племяннику подарил. Как совсем сюда переехал, так и подарил: врачи-то ему самому кататься запретили. Понятно?
- Понятно. А разве у него тут есть племянник?
- Есть! Кешка-Головастик… Только ты его в прошлом году не видел: он в поход с ребятами уходил.
- Головастик?
- Прозвище такое. У него голова большая, лобастая, и всё время из неё всякие идеи наружу выскакивают. Кешка за один час столько всего напридумать может, что тебе и за год не придумать!
- А тебе?
- И мне тоже…
Мне почему-то было неприятно, что Саша в присутствии Липучки нахваливает какого-то незнакомого мне Головастика.
- Противное прозвище! Головастик! - прокричал я, заглушая стрекотание мопеда. - Лягушечье какое-то..
- Ой, Шура, ты не прав! - снова вмешалась Липучка. - Это же от слова "голова" происходит, а голова - самое главное в человеке!
- Главное - это сердце! - неожиданно для самого себя возразил я. - Душа должна быть у человека!..
Эти мои слова произвели на Липучку большое впечатление, - она замолчала и даже перестала ёрзать на своём неудобном сиденье. А Саша продолжал:
- Всем на этом новеньком велосипеде покататься хотелось! Мы даже расписание завели: кто за кем катается. И Кешка-Головастик тогда придумал… "Давайте, говорит, детский общественный транспорт создадим! Общий гараж устроим, свезём туда все велосипеды: и двухколёсные, и трёхколёсные, - и самокаты тоже, и педальные автомобили… И все будем пользоваться поровну!" Так мы и сделали! У нас старый сарай был, в котором раньше дрова хранились, - мы его подремонтировали и в гараж превратили. Понятно?
- Это здорово!..
Мне было не очень удобно слушать Сашу, потому что стрекотал мопед, посвистывал ветерок и я всё время сидел "в профиль", не поворачивая головы. И всё-таки я не пропускал мимо ушей или, вернее сказать, мимо своего левого уха, находившегося по соседству с Сашей, ни одного слова. А Саша, который всегда был таким сдержанным и немногословным, тут вдруг никак не мог остановиться - всё продолжал рассказывать:
- Много разных названий для гаража перебрали: "Пионертранссарай", "Садись - и катись!", "Наши общие колёса!" Вот на этих самых колёсах и остановились. Теперь на всех наших самокатах, велосипедах и мопедах прямо так и написано: "Наши общие колёса!" Ну, как они везут, "общие колёсики"?
- Хорошо-о!
- То-то!.. Нас за это самое дело и в совет приняли. Ты думаешь, мы только катаемся? Как бы не так! Мы и пассажиров, когда надо, со станции перевозим. Для этого самого и коляски приделали. Понятно?
- И всё у нас началось с велосипеда! - гордо и радостно подтвердила Липучка.
- А что ещё впереди будет! - прокричал Саша. Но что именно "будет впереди", я на этот раз узнать не успел, потому что "общие колёса" вкатили нас в Белогорск.
Источник полноты
"Всё течёт, всё изменяется"… Я часто слышал эту поговорку. А вот река Белогорка текла и ничуть не изменялась. Она так же, как и раньше, беззаботно петляла между зелёными холмами, которые отражались в ней вместе со всем, что на них было: с белыми домиками, и ленивым, пятнистым стадом коров, и даже вместе с нашим мопедом, который остановился на зелёном склоне.
По-прежнему над берегом нависала песчаная глыба ржавого цвета, напоминавшая вытянутую к реке огромную собачью морду. Но на самом берегу Белогорки всё переменилось: там почти не было видно чистого, словно аккуратно промытого, песка, на котором мы загорали и просто так валялись прошлым летом: весь берег был прямо сплошь покрыт или, как говорят, усеян отдыхающими.
- И что это они вдруг понаехали? - удивлялся я. В прошлом году "дикарей" было не очень много.
А тут прямо целое "дикарское племя" с пледами, зонтиками и самодельными тентами расположилось по обе стороны от песчаной глыбы. Какой-то паренёк в красных трусиках лежал на самом носу сказочно огромной песчаной морды.
- Ой, смотрите! - вскрикнула Липучка. - Кешке-Головастику места на пляже не хватило.
- Про наш Белогорск заметка в газете была, - слезая с мопеда, деловито сообщил Саша. - Будто у нас тут разные полезные источники…
- И даже источник красоты! - вставила Липучка. - Во-он, видишь, ручеёк из-под глыбы пробивается - так к нему отдыхающие по десять раз в день ходят. Женщины, конечно… Умываются! Прямо с ума сходят: все красавицами хотят быть!
- "С ума сходят"… - проворчал Саша. - А ты-то сама не сходишь? Веснушки кремом каким-то сводить вздумала! А вместо них вон пузырьки повыскакивали… Ещё хуже стало!
- Ну, этого… этого я тебе, Сашка, никогда не прощу!
Липучка сжала кулаки, а потом, со злостью перепрыгивая через камни и ложбинки, помчалась к пареньку в красных трусиках, будто хотела пожаловаться ему на Сашу.
- Зачем ты её? - спросил я.
- А что ж она разными дикарскими штуками занимается: красавицей, видишь, тоже захотела стать к твоему приезду!
Я скромно отвернулся и стал чересчур внимательно разглядывать "дикарок", которые и правда умывали лицо холодной ключевой водой, той самой, которая очень робко и застенчиво пробивалась из-под рыжей глыбы. Прошлым летом я часто подставлял под эту ключевую струю свой широко разинутый рот и пил, пока у меня зубы не сводило от холода. "Лучше было бы ею умываться, а не пить! - подумал - Может, у меня внутри и развелись уже всякие красоты, но этого никто не видит. А так всё было бы прямо на лице!"
Теперь-то я знал, почему у Липучки так горели щёки: она пожертвовала ради меня своими веснушками! И мне вдруг захотелось немедленно умыться в источнике красоты. Но я не сказал об этом насмешливому Саше. Не пошёл умываться, потому что Липучка и паренёк в красных трусиках уже бежали к нам.
- Вот, Шура, познакомься, пожалуйста: это наш Кеша! - сказала Липучка. - Он у нас самый умный, самый сообразительный… И мы его за это прозвали Головастиком! И ещё он племянник Андрея Никитича. Вот!
Она со злым торжеством взглянула на Сашу: тебе, мол, никто и никогда такого красивого и почётного прозвища - Головастик! - не давал и нет у тебя такого замечательного дяди, как Андрей Никитич!
Голова у паренька была большая и круглая, как глобус. Он был пострижен почти наголо, и только на самой макушке, будто на полюсе, торчала метёлочка белых выгоревших волос. И, словно какие-нибудь причудливые заливы на карте или глобусе, на лице его были видны жёлтые и коричневые разводы неровного загара. И ещё выделялись на этом глобусе два голубых озерца… Это были глаза, которые, казалось, всё время что-то соображали, выдумывали что-то необычайное и озорное. В общем, Кешка-Головастик мне сразу понравился.
Тут я заметил, что Кешка был не только в красных трусиках, но тоже с красной повязкой на руке.
- Что это ты её на голое тело нацепляешь? - хмуро спросил Саша.
- Не нацепляет, а повязывает! - заступилась за Кешку Липучка.
- А это чтобы утопающие видели! - посмеиваясь своими голубыми глазками, объяснил Головастик.
- Кто? Кто?! - Саша даже перестал возиться со своим мопедом и удивлённо выпрямился.
- Утопающие! Я их спасать должен, а они любому-каждому свою жизнь не доверяют. Им удостоверение предъявляй или вот повязку, тогда они сразу начинают спасаться!
- И многих ты уже спас? - поинтересовался Саша.
- Трёх! Только потом оказалось, что они не утопали, а так… баловались, дурака валяли. Но я их всё равно по всем правилам науки на берег вытащил!
- Ты смотри всех наших "дикарей" из реки не повытаскивай! Они же сюда отдыхать приехали, купаться, а ты их за волосы - и на берег…
- Не волнуйся, пожалуйста, за Кешу: он уж как-нибудь без твоей помощи сообразит! - вступилась Липучка.
А сам Кеша, чтобы прекратить разговор об утопающих, вдруг радостно воскликнул:
- Ну, вот! Вся наша "пятёрка" в сборе!
Я огляделся по сторонам: какая же "пятёрка"? Нас было всего-навсего четверо. Может быть, пятым был притихший на время мопед? Заметив моё удивление, Липучка бросилась объяснять:
- Ой, ты не удивляйся, Шура! Сейчас всё поймёшь. У нас многие ребята борются за город высокой культуры. И Андрей Никитич предложил всем нам разбиться на группы, на "пионерские пятёрки". И чтобы каждая "пятёрка" выполняла какое-нибудь своё, особое задание. Нас всё время трое было, потому что мы тебя ждали. А теперь вот ещё Веник приедет - и сразу будет "пятёрка"!
- Да не приедет он, - махнул рукой Саша. - Давайте кого-нибудь из наших, белогорских, возьмём.
- Нет! Ни за что! - Липучка вдруг вся вспыхнула, пузырьки её угрожающе засверкали на солнце, и вновь сжались кулаки. - Нет! Мы должны вызвать Веника! Вот Шура же сразу примчался, и Веник примчится… Надо только телеграмму послать!
- Тогда уж у Кешки будет работы хоть отбавляй: Веник плавать не умеет и очень любит тонуть.
- А ты Веника не трогай! - грозно закричала Липучка, чуть не набрасываясь с кулаками на Сашу.
Она так заорала, что я даже вздрогнул и на миг засомневался: для меня ли она сводила свои веснушки?
Липучка повернулась к Кеше-Головастику и стала громко ему объяснять:
- Ведь мы же за город высокой культуры боремся. Да? А Веник (полное его имя: Ве-ни-а-мин!) самый культурный из нас, самый образованный, и вообще… он почти все на свете книжки перечитал!
- Это верно. Это правильно, - пошёл на примирение Саша. - Но ведь у него ещё мамаша имеется, по имени Ангелина Семёновна. А она вовсе не захочет, чтобы Веник боролся за город высокой культуры. Она вообще не хочет, чтобы он боролся, а хочет только одного: чтобы её Веничка потолстел! Или, как она говорит, "значительно прибавил в весе"!
- Хочет, чтобы потолстел? - переспросил Кеша. И глазки его хитро прищурились, словно голубые озёрца на глобусе внезапно обмелели и сузились. - Возникает у меня, между прочим, одна мыслишка!
- Ой, Кешенька! Ой, миленький! - закричала Липучка. - Не упускай эту мыслишку! Не упускай!
- Сейчас, сейчас… Одну минутку!
Все мы уставились на сообразительного Головастика. И я вспомнил, как Саша предупреждал, что у Кешки из головы "всякие идеи наружу выскакивают". Что, интересно, выскочит оттуда на этот раз?
Головастик стал выкладывать свою идею не просто так, а словно подарок какой-нибудь преподносил. Он весь в этот момент изменился, будто повзрослел, и голос у него сделался важным и неторопливым:
- Так вот что я вам скажу: можно вашего Вениамина, по прозвищу Веник, сюда вызвать. Тем более, нам веники и метёлки очень нужны: мы ведь за чистоту в городе боремся!
Липучка простила ему эту насмешку над её драгоценным Вениамином и, прямо впившись глазами в Головастика, вскрикнула:
- Как?! Как можно вызвать?
- У нас ведь тут всякие источники обнаружились. Есть даже, как вам известно, источник красоты. А мы откроем источник полноты! Специально для Веника и его мамы… Как её зовут?
- Ангелиной Семёновной! - торопливо подсказала Липучка.
- Ну вот, значит, для Ангелины Семёновны! Напишем, что открыли у нас такой источник, от которого каждый день по три килограмма прибавляют!
- Это многовато, - тихонько возразила Липучка.
- Ну, по килограмму!..
- Тоже слишком…
- Ну, по триста пятьдесят грамм! Мне не жалко. В общем, прибавляют - и всё! Пусть Веник три раза в день чистую водичку попивает, а в остальное время борется за высокую культуру! Вот так… И пусть дедушка Антон, как врач, официально подтвердит наше сообщение. Веник-то ведь всё равно тут поправится; а от воды или от чего другого - это значения не имеет. Пусть его мамаша думает, что от источника полноты! У нас вон там, за пляжем, один чистый ручеёк из холма пробивается. Вот и будет источником полноты. Что? Неплохая мыслишка?
- Ты просто… ну, просто… - Липучка от восторга никак не могла подобрать подходящего слова. - Ну, просто… Головастик!
Голубые озёрца на глобусе снова расширились, будто вошли в свои прежние берега, и вообще Кеша сразу стал прежним - не важным, а смешливым и симпатичным. Он и Липучка как-то выжидательно уставились на Сашу… И тут я понял, что, хоть все главные идеи и "выскакивают" из Кешиной головы, но самый главный у нас в "пятёрке" всё-таки Саша и что это уж его дело: одобрять или не одобрять мыслишки, которые "выскакивают" из Головастика.
- Это ты хорошо придумал, - сказал Саша. - Давайте откроем источник полноты. Ох, и не везёт же Венику с медициной: в прошлом году ему живот понапрасну йодом мазали, а теперь будет воду без толку глотать….
Липучка на миг нахмурилась (наверное, обиделась за Веникин живот!), но потом решила больше не спорить с Сашей, чтобы не терять даром время, - и всех нас заторопила:
- Давайте скорее домой поедем! И сразу напишем это самое письмо. Нет, телеграмму! Про источник. Давайте!..
- Мы ведь искупаться хотели, - возразил Саша. Но, взглянув на Липучку, вдруг нажал на педаль - и мопед сразу застрекотал. - Ладно уж, поедем!
Саша, Липучка и я забрались на свои места, а Кеше места не хватило, и он побежал рядом, то и дело напарываясь на камешки и колючки и хватаясь то за одну, то за другую раненую пятку. Когда мы не спеша (дорога шла в гору) добрались до первой городской улочки, Липучка вдруг вскрикнула:
- Ой, Кешенька, ведь ты же совсем голый!
Мопед остановился, и все мы растерянно оглядели Головастика.
- Нехорошо-о, - покачал головой Саша, - борешься за высокую культуру, а сам в таком виде по улицам разгуливаешь, народ пугаешь!..
- И как это я не заметил? Увлёкся!.. - смешно прикрывая грудь руками, пробормотал Головастик.
- Ой, Кешенька, это из-за меня. Честное слово, из-за меня! - Липучка виновато застучала самой себе кулаком по лбу. - Это же я всех торопила… со своим источником полноты!
- Уж если тебе что-нибудь втемяшится! - проворчал Саша. - То вызываешь Шурку, то подавай тебе Веника!..
- А разве ты сам… не хотел, чтобы я приехал? - тихо поинтересовался я из глубины своей коляски.
- Нет, я тоже хотел. Но слово "немедленно" - это уж она в телеграмму добавила. А теперь вот с Веником…
- Он ведь у нас самый культурный, самый начитанный… - пролепетала бедная Липучка.
Но Саша продолжал воспитывать свою двоюродную сестру:
- И на реку прямо с вокзала ехать - это тоже Липучка придумала: не терпелось ей, видите ли, поскорее Шуру с тобой, Головастик, познакомить. Даже домой не заехали, чемодан не завезли. Она ведь если прилипнет!..
Но добродушный Кеша, видно, не привык расстраиваться из-за таких пустяков. Он махнул рукой и, вновь припадая то на одну, то на другую пятку, побежал обратно к берегу.
Ну, а мы через минуту уже были возле домика, в котором жили мой дедушка и Саша со своими родителями и бабушкой Клавдией Архиповной, которую моя мама с детства называла тётей Кланей.
Мы въехали во дворик - и тут я убедился в том, что собака действительно лучший друг человека. Наш пушистый шпиц Берген большим снежным комом бросился мне под ноги. Он лаял, визжал, лизал мне колени. Это был второй, после Липучки, житель Белогорска, который целовал меня в честь приезда. Я заметил на шее у нашего доброго, послушного Бергена чёрную полоску ошейника.
- А это зачем? - спросил я.
- Не беспокойся: мы его за поводок не прогуливаем. Шпиц Берген стал у нас главным связным! Понятно? И мы под этот ошейник всякие важные документы засовываем.
- Какие документы?
- Андрей Никитич-то, как и раньше, за рекой живёт. На окраине, которая Хвостиком называется…
- Это я знаю.
- Ну, когда он там, а мы здесь и что-нибудь срочное передать надо, тогда мы сразу же Бергена в дорогу снаряжаем. Он и мчится со всех ног. А потом ответ нам приносит… Старый уже, а справляется!
Саша ласково-ласково погладил шпица. Я даже не ожидал, что он умеет быть таким ласковым… Со мной он, по крайней мере, никогда таким не был.
Дедушкино крыльцо, как и прежде, было пустое, заброшенное, а крылечко напротив - прибранное, аккуратненькое. И под ковриком на этом аккуратном крылечке, убранном тётей Кланей, лежал ключ от дедушкиной комнаты.
- Вот странно: всё, как в прошлом году в день твоего приезда было, так и сейчас, - задумчиво сказал Саша. - Дедушка Антон у себя в больнице, мои папа с мамой - в геологической экспедиции, а бабушка опять на рынке: хочет сегодня в честь твоего прибытия торжественный ужин устроить!
И в комнате у дедушки тоже ничего не изменилось: на самом видном месте по-прежнему красовалась под стеклом похвальная грамота, которую моя мама получила в десятом классе, а на другой стене всё так же висели разные самодельные полочки и фигурки, которые дедушка выточил своим любимым лобзиком. Всё так же у стены стояла железная дедушкина кровать, а возле окна - приготовленная для меня раскладушка.
Я посмотрел на всю эту обстановку и вдруг подумал о том, что, наверное, и давным-давно, когда ещё мама моя бегала в школу, в этой комнате всё было точно так же и, уж конечно, висел на стене деревянный топорик с выжженными на нём узорами. Я знал, что эти узоры дедушка при помощи солнца выжег сквозь увеличительное стекло больше тридцати лет назад: на ручке стояла тоже выжженная солнышком цифра - "1925".
"Какая же это ужасная несправедливость, - подумал я, - люди стареют и даже умирают иногда, а всяким деревянным топорикам хоть бы хны: они висят себе на стене, почти что не меняются и, может быть, даже переживут тех, кто их сюда повесил… А лучше бы люди переживали и вещи и вообще всё на свете!"
- Ну, давайте скорее сочинять телеграмму! - вновь заторопила нас Липучка.
И я сразу перестал размышлять о людях, о вещах, о старости и обо всём таком прочем…
Липучка взяла с дедушкиного стола листок бумаги, ручку и под Сашину диктовку написала:
ОТКРЫЛИ ИСТОЧНИК ПОЛНОТЫ ПРИЕЗЖАЙ.