Последнее время он всегда отрывался от кроссворда, когда мы пробегали мимо.
- Дедушка попросил принести ему стакан морской воды, - объяснил я.
- Теперь ему еще и морская вода понадобилась! Знаете, что я нашел вчера у него на балконе?
- Нет.
- Ящик для обувных щеток. Догадайтесь, что в нем было? Улитки и черви! Совсем из ума выжил!
- Это мы их туда запустили, - признался Перси. - Хотели спасти божьих тварей.
- Похвально, что вы пытаетесь выгородить дедушку, - сказал папа, - но все же его лучше было отправить в больницу.
И он снова погрузился в кроссворд, а мы помчались к берегу и там, балансируя на мокрых камнях, наполнили стакан морской водой. На обратном пути мы прошли мимо погреба - там были самые густые заросли крапивы. Мы сорвали здоровенную плеть, а потом отправились за настурцией.
На тропинке нам повстречался Классе, он хотел нас проведать.
- Ну что, Уффе, как настроение? Получше?
- Да нет вообще-то.
- Тогда я, пожалуй, зайду через пару деньков.
И ушел. А мы сходили на огород, сорвали несколько цветков и принесли всё дедушке.
- Вот спасибо! - обрадовался он.
- А что ты теперь будешь делать? - спросил я.
- Цветы я понюхаю, - сказал он.
Дедушка уткнул в красно-желтый букет свой большой нос и вдохнул с такой силой, что лепестки засосало в ноздри. Раз, и еще раз.
- Значит, вот как они пахнут, - пробормотал он. - Совсем не плохо!
Потом взял стакан с морской водой. И тоже сначала понюхал, а потом отпил большой глоток, пожурчал в горле и проглотил. Поморщился и стал отплевываться. Даже послал нас на кухню почистить его зубной протез, чтобы избавиться от противного, вкуса.
- Тьфу! Тьфу! - плевался он. - Ну и гадость!
А под конец дедушка надел рабочую рукавицу, взял крапиву и шлепнул себя по руке.
- А-а-ой! - завопил он. - Жжется! Как я и ожидал.
- Знаю, - сказал я. - Хочешь, принесу уксус и вату?
- Ладно, давай, если хочешь, - согласился дедушка.
На этот раз настал мой черед лечить дедушку.
- Ну как? - спросил он, пока я мазал его крапивные ожоги. - Сердце-то всё болит?
- Да, - признался я.
- Знаешь, если один человек не может полюбить другого - это не его вина. Поэтому надо стараться не влюбляться в тех, кто не сможет ответить тебе взаимностью.
- Да я знаю. Но как тут угадаешь?
- Верно, - кивнул дедушка.
Потом он поудобнее устроился на своей койке, накрыл живот одеялом, на подушку положил настурции и стал ждать, когда отрастет борода. Мы с Перси уже было собрались улизнуть потихоньку и пойти купаться, но тут дедушка вскинул руку в рабочей рукавице.
- Передайте привет генералу Карру, ребятки! - велел он.
Глава 19
Я учусь думать о вареных рыбьих глазах
Прошло несколько дней. Мы сидели на белой садовой скамейке и чистили картошку. Я - своей финкой, а Перси - складным ножом. Мы сами ее накопали, и теперь коричневые клубни отмокали в ведре с морской водой, чтобы глина отвалилась. С непривычки чистка картофеля давалась нам нелегко.
Раньше мы всегда варили картофель в мундире. Но после того как дедушке в ноги ударила молния, он требовал, чтобы картошку чистили.
Кастрюля медленно наполнялась белыми очищенными картофелинами.
- Смотри-ка, эта похожа на генерала де Голля, - сказал я.
- А эта - на Лекса Лютора, - подхватил Перси, указывая на круглую уродливую картофелину.
И впрямь одна была похожа на француза, а другая - на злейшего врага Супермена.
Так мы развлекались. Придумывали, на кого похожи картофелины. Потом пришел дедушка. Он ходил на скалу, чтобы поднять флаг.
- Не перетрудитесь, ребятки, - сказал он.
- Да нам даже нравится, - ответил Перси.
- Ну, есть занятия и поинтереснее, - сказал дедушка.
Его было не узнать. Он стал бодрее и веселее - не то что прежде.
Он снова ожил. Ходил повсюду и даже, казалось, перестал сутулиться. Он заделался щеголем - носил теперь жилетку и шляпу. А вот очки надевать отказывался, поэтому иногда забредал не туда. Но нисколечки из-за этого не огорчался.
- Кто не сбивается с дороги, тот никогда ничего не находит, - считал он.
Однажды он забрел к сапожнику, который жил за лугом. И по этому случаю заказал себе новые кожаные сапоги со скошенными каблуками и прошивкой на голенищах - ничего подобного в поселке не видывали. Да еще заплатил вперед, не торгуясь.
К тому же теперь он то и дело вставлял в свою речь английские словечки.
- Готфрид, иди домой! - позвала бабушка - она волновалась за него.
- Любимая зовет, - подмигнул нам дедушка. - See you later, boys.
И приложил два пальца к полям шляпы в знак приветствия. Но прежде чем зайти в дом, провел на ходу рукой по подбородку - проверить, в порядке ли борода. Все было как надо. Щетина уже отросла и была совсем белая.
- Soon, - пробормотал он. - Very soon.
Дедушка ушел, а мы с Перси продолжили молча чистить картошку.
Не знаю, о чем думал Перси. А я размышлял о том, с какой заботой стала бабушка относиться к дедушке в последнее время. Потом мысли мои как-то незаметно перескочили на Пию. Вот бы и она ко мне переменилась!
Я швырнул в ведро недочищенную картофелину, и вода брызнула во все стороны.
- Ты чего? - крикнул Перси.
- Никогда мне от нее не освободиться! Вот опять вспомнил о Пии. А я-то надеялся, что забыл ее. Видно, этому никогда не бывать.
- И что же ты вспомнил?
- Да всё. Как от нее пахнет. Как она шмыгает носом, когда у нее насморк. И как ездит на велосипеде.
- Тебе это нравится?
- А как ты думаешь? Конечно!
- Вот в этом-то и загвоздка! Надо тебе от этого отделаться.
- Спасибо за совет. И как же?
- Ну-ка, закрой глаза и подумай о ней. Посмотришь, что получится.
Я послушался. Сперва я ничего не видел. Но потом увидел, как Пия наклонилась надо мной, как в тот раз - целую вечность назад, когда я ловил ее щуку, упал и раскроил себе бровь. Я увидел ее озорные глаза. А потом - встревоженное лицо, мне показалось, что она вот-вот снова накроет меня розовым махровым полотенцем, пропитанным ее запахом.
- Ну, что - видишь ее? - тихо спросил Перси.
- Да, - прошептал я.
Это было как наваждение.
Тут Перси вылил на мою полную тяжелых дум башку целое ведро морской воды - вместе с очистками, генералом де Голлем, картошкой-Лютором и двумя килограммами увесистых клубней в придачу.
- Ты чего? Зачем ты это сделал? - заорал я.
- Для твоей же пользы, - объяснил Перси.
- Да ты просто придурок! - выкрикнул я.
- Вот и нет, - сказал он.
Перси объяснил мне, что это единственный способ избавиться от несчастной любви. Отныне всякий раз, как я ее вспомню, мне надо подумать о чем-нибудь неприятном. Тогда от одного взгляда на Пию мне будет делаться тошно.
- Я тебе помогу, - пообещал Перси.
- Спасибо, - буркнул я, чувствуя, как грязная вода стекает мне за шиворот.
Мы отправились на пристань и снова наполнили ведро, а потом дочистили картошку и отнесли ее маме на кухню.
- Обед будет готов через час, - предупредила мама.
- Тогда я пока схожу проведаю Чернобоя, - решил Перси. - А то еще подумает, что я о нем забыл. Пойдешь со мной, Уффе?
- Нет. Мне надо вымыть голову.
Я смыл с волос картофельные очистки и комья земли и надел чистую майку, а потом отправился к причалу, прихватив с собой восковые мелки, которые мне подарили на день рождения.
В расселине лежала щучья голова, скалила острые зубы и таращилась на меня пустыми глазницами. Это была та самая щука, которую потрошила Пия в самом начале лета, когда мы только приехали.
- Пия, - проговорил я и ударил себя по щеке - для острастки.
А потом пошел в будку у пристани и нашел там свою надпись на стене:
Сердце разбито - что ж, не беда!
Карлсона клей поможет всегда!
Я достал красный мелок из коробки и вывел здоровенными буквами:
Чепуха на постном масле!
Потом прикрыл дверь и посидел в темноте, чтобы никто не увидел моих слез.
В следующие дни Перси из кожи вон лез, чтобы излечить меня от любви.
Мы спрятались за камнем высоко на скале у сигнального костра и следили за дорогой в дедушкин бинокль - ждали, когда Пия на полной скорости прокатит на своем велике к магазину.
- Вон она, - шепнул Перси. - Смотри, не забудь, что надо делать.
Он протянул мне бинокль. Дрожащими руками я поднес его к глазам и перевернул задом наперед, как он велел, чтобы Пия казалась лишь маленькой мошкой далеко-далеко. Но сердце все равно щемило. - О чем ты думаешь? - спросил Перси.
- О Пии.
- Да возьми же себя в руки! Соберись хорошенько с мыслями. Ну?
- Печенка, - сказал я. - Печенка и пригорелая картошка.
- А еще?
- Мясные фрикадельки в белом соусе.
И вдруг мне немного полегчало. Вместо симпатичного лица перед моим внутренним взором возникала клейкая белая жижа с дрожащими жирными кусками. Мне и вправду стало не по себе. Я даже смог перевернуть бинокль и еще раз посмотреть на нее, когда она возвращалась из магазина.
- Ну как? - спросил Перси, когда Пия скрылась из виду.
- Пока не очень. Но я уже на пути к выздоровлению.
Перси одобрительно похлопал меня по плечу.
- Молодчага! Завтра мы подползем поближе. Только вспомни что-нибудь похуже.
Когда мы пришли домой, оказалось, что звонил папа Перси. Они с мамой вернулись из похода. Отлично отдохнули, даже дождь им не помешал, и теперь ждали, когда их сынок приедет домой. А еще папа спросил, научился ли Перси плавать и может ли проплыть двадцать метров.
- Черт! - буркнул Перси.
- Неужели тебе не хочется их увидеть? - удивилась моя мама.
- Ну ясное дело.
- Да ладно, спешки особой нет, - вмешался дедушка.
- Что скажешь, Перси? - спросил папа. - Здорово будет вернуться домой?
- Да, - кивнул Перси и покосился на меня. - Но мне надо пробыть здесь еще четыре дня.
Это выдались горячие денечки.
Перси должен был научиться плавать - так, чтобы проплыть двадцать метров. Мне тоже нужны были тренировки - чтобы излечиться от любви.
По утрам я плавал с Перси у нашей пристани. А по вечерам мы тайком следили за Пией, я учился смотреть на нее и думать о всяких ужасах и гадостях: вспоминал, как разбил дома окно и как папа рассердился, решив, что я это нарочно. И как упал с качелей и ударился затылком, так что новый белый свитер, связанный мамой, испачкался в крови, и меня пришлось везти к врачу накладывать швы. Как я в гостях у приятеля из вежливости съел салаку, которую терпеть не могу, и меня после этого стошнило на платье его мамы.
Чего со мной только не случалось!
На этот раз мы стояли за кустами у танцплощадки и ждали, когда Пия промчится мимо на своем велике. Я смотрел на ее загорелые ноги, которые что есть силы вертели педали, и блузку, раздувавшуюся на ветру.
Меня подташнивало.
Потому что я вспоминал о той старой рвоте из моего детства и вдобавок прижимал к животу холодную мокрую жабу - ее мне дал Перси.
- Это поможет, - заверил он. И оказался прав.
Меня снова чуть не вырвало.
- Отлично, - сказал Перси. - Завтра повстречаешься с ней мельком. Сможешь?
- Ну не знаю. Это непросто.
- Это твой последний шанс.
На следующий день после обеда мы спустились в поселок. Пии во дворе не было. Ее мама понятия не имела, куда она подевалась. Мы всю округу обыскали и наконец заметили ее у старого маяка. Там были еще Данне, Классе, Биргитта и Кикки. Они купались. И развели костер на берегу, хотя это и запрещено.
Пия только что вылезла из воды и сидела на камне у огня, завернувшись в полотенце. Мы остановились за ольхой.
- Ну давай же! - шепнул Перси.
- А может, наплюем на все это?
- Ну уж нет! Помни: ты должен с ней заговорить. А сам все время вспоминай всякие гадости.
- Ладно, - кивнул я и направился к Пии. Хотя на самом деле мне хотелось дать деру и никогда больше сюда не возвращаться. Перси шел за мной и следил, чтобы я не сдрейфил. Классе, Леффе и все остальные молча проводили меня взглядами. Я остановился перед Пией.
- Привет.
- Привет, - ответила она, даже не посмотрев на меня. - Чего тебе?
- Просто хотел поздороваться.
Я застыл на месте, смотрел на нее и чувствовал, как живот сжимает судорога, мне даже пришлось сглотнуть и крепче стиснуть губы.
- Что ты на меня уставился? - рассердилась она. - И зачем корчишь рожи? Что у тебя на уме?
- Вареные рыбьи глаза, - сказал я.
Классе ухмыльнулся. Я еще раз сглотнул: вареные рыбьи глаза - самое отвратительное на свете. Когда бабушка выковыривала глаза у отварной трески, совала их в рот и причмокивала, я не мог на это смотреть. И вот теперь я представлял, как она пережевывает эти белые маленькие комочки с черными зрачками.
- Класс, - сказала Пия. - А ты, Перси? Ты о чем думаешь?
- О том, что скоро вернусь домой. Но я рад, что мы познакомились.
- И я.
Потом мы с Перси пошли к дому. На прощание Классе показал мне два поднятых вверх пальца - знак победы. Но кто победил? Высоко в синем небе сновали ласточки. По дороге скакал чибис. Перси обнял меня за плечи.
- Молодец! Видишь, у тебя получилось! Ну, как ты теперь себя чувствуешь?
- Меня до сих пор тошнит.
- Значит, самое худшее позади.
Глава 20
Дедушка побрился и стал как новенький
Когда мы вернулись вечером, то увидели, что дедушка вынес на улицу тазик с теплой водой, поставил его на каменную полочку у крыльца и улыбнулся белкам и воронам.
Он был в одной майке, подтяжки свисали по бокам, а шляпу он сдвинул на затылок. На ногах были новые сапоги. Клетчатую рубашку он положил на землю в сторонке.
- Вы как раз вовремя, - сказал дедушка. - Сейчас все начнется.
- Что? - спросили мы.
- I don’t say a word, - ответил он.
Над полкой был ящик с землей, где росли земляника, мак и настурция. Дедушка воткнул в землю бабушкино зеркало. Солнце отражалось в нем и посылало во все стороны солнечные зайчики. Рядышком стояла фотография Буффало Билла в кожаной куртке с бахромой и ковбойской шляпе.
- Дедушка решил побриться? - спросил я.
- Понятия не имею, - ответил дедушка, как будто речь шла не о нем.
- Что-что? - не понял Перси.
- Не does what he does, - сказал дедушка.
И принялся взбивать мыльную пену в кофейной чашке. Чайка спустилась с неба, уселась на трубу и наблюдала за ним. Дедушка раскрыл бритву, провел ей взад и вперед по кожаному ремню, чтобы наточить как следует. Он напевал какую-то мелодию, я никогда её не слышал. Да я вообще не слышал, чтобы он пел! Из дома вышла бабушка и замерла на крыльце.
- Я только…
Она хотела сказать, что ужин скоро будет готов, но не договорила. Солнечные зайчики от бритвы попали ей в глаза. Она зажмурилась, да так и осталась стоять, наблюдая, как дедушка намыливает щеки и шею.
- Что вы хотели сказать? - спросил Перси.
Но бабушка приложила палец к губам.
Дедушка тоже промолчал, потому что боялся порезать шею: там кожа была дряблая и ее легко было поранить. Но его отражение в зеркале подмигнуло бабушке. Дедушка водил бритвой по щекам, а затем споласкивал ее в тазу.
Он просто брился, в этом не было ничего особенного.
Но нам казалось, что мы стали свидетелями очень важного события, о каком впору писать в Библии. Или в книге про Буффало Билла.
Наконец у дедушки остались лишь усы и клочок волос на подбородке. Он взял бабушкины маникюрные ножницы и подровнял его так, что получилась небольшая остренькая бородка - точь-в-точь как у Буффало Билла на фотографии.
Дедушка надел рубашку, сдвинул шляпу с затылка на лоб и повернулся к бабушке:
- Ну, нравится?
По его лицу скользнула тень сомнения, но бабушка вытерла руки о передник и улыбнулась.
- Готфрид, дорогой, - проговорила она.
- Можешь называть меня Буффало Билл. Ну что, ужин скоро?
- Ужин? Ах да, ну конечно! - она вдруг покраснела.
- I love you, honey, - сказал дедушка.
Но прежде чем подойти к ней, обернулся к нам, достал листок бумаги из кармана брюк и прошептал:
- Эй, отнесите-ка эту записку учителю.
Бабушка поставила на большой дубовый стол лучшие тарелки. Постелила белую скатерть. А еще собрала полевые цветы, шиповник, настурцию и расставила в банках здесь и там.
Котлеты на блюде пахли так, что слюнки текли. Вообще-то дедушка ел их каждый день. Но он и любил их больше всего.
- Мне жаль, но соус получился с комками, - сказала бабушка.
- Don't worry, - ответил дедушка, который вообще-то комки терпеть не мог.
Он положил себе картошку и полил щедро соусом. В салатнице лежали еще вареные морковь и горох - если кто захочет. Дедушка не захотел.
А вот выпить он был не прочь.
Бабушка поставила им с папой по рюмке водки.
- Cheerio, junior! - поднял рюмку дедушка.
- Может, тебе не стоит пить? - заволновался папа.
- От одной рюмочки вреда не будет, - вступилась бабушка.
И они выпили. Потом настал черед еды. Бабушке было трудно жевать мясо, так что она брала лишь вареную морковь. Она не сводила глаз с дедушки. В вазе на столе красовалась большущая чайная роза - "Глория дей", так этот сорт называется, а еще ее называют "Розой мира". Мне казалось, что бабушка сама похожа на эту розу - такая же бело-розовая: белые волосы и розовые щеки.
- Вкусно? - спросила она.
- Very, - похвалил дедушка.
Он явно был в хорошем настроении, но говорил мало, потому что знал не так много английских слов.