Через несколько дней мы отправились на рыбалку. Отец Пии был пилотом и всё время летал где-то там над землей. Так что Пия могла брать его моторку, когда ей заблагорассудится.
И вот наконец я сидел в лодке со своим другом и девчонкой, которая нравилась мне больше всех на свете, и мы направлялись на ловлю жуков! В лицо летели соленые брызги. Солнце слепило глаза. Мы прихватили с собой бутылку лимонада и кекс. И не надо было ничего говорить: треск мотора всё равно заглушал все слова.
Могло ли быть лучше? Нет!
Мы выбрали довольно большой скалистый остров на полпути к горизонту.
Пия устроилась на краю мыса и закинула удочку, а мы, вооружившись банкой-морилкой и сачком, принялись обшаривать остров в поисках новых жуков. И нам повезло. Мы набрели на лужу, полную затхлой желтой воды, там кишмя кишело насекомыми - как раз то, что нужно!
Классе указал на черного жука с длинными тоненькими ножками, танцевавшего на воде:
- Это водомерка. Она может ходить по воде.
- Прямо как Иисус Христос, - сказал я. - Давай сачок.
Мы поймали ее с первой же попытки и сунули в банку. Капнули несколько капель эфира на тряпочку на крышке, закрыли морилку и стали наблюдать. Водомерка всё медленнее дергала своими длинными тонюсенькими ножками. А вскоре и совсем затихла.
- Умерла, - констатировал Классе.
Мне стало не по себе.
- Какого лешего мы занимаемся этим душегубством? - спросил я.
- Это всё папа виноват, - ответил Классе. - Может, искупнемся?
Но Пия отказалась купаться. Ей хотелось еще поудить. А мы тем временем заметили в луже парочку жуков-вертячек. Они кружили по воде, словно пропеллеры. Мы как раз поймали одного, когда услышали радостный вопль Пии.
- Полюбуйтесь! - кричала она.
Я протянул Классе сачок:
- Сам занимайся своим жуком.
Мне хотелось всё внимание уделить Пии. Она стояла на мысу, широко расставив ноги. Спиннинг торчал вверх и согнулся так сильно, что, казалось, вот-вот сломается. Я видел только, как Пия разматывает катушку - еще и еще, а потом сматывает немного и снова выпускает. Я ничегошеньки не смыслил в рыбной ловле. Никогда.
Но мне нравилось наблюдать за Пией.
- Приготовься, Уффе, - велела она.
- К чему?
- Схватить рыбину, когда та подплывет поближе. Я видел, как она бьется. Хвост молотил по воде, рыба на секунду выскакивала на поверхность, а потом снова погружалась на глубину. Но с каждым разом она выныривала всё ближе к берегу.
- Кто это? Синий кит? - пошутил я.
- Не мели чепухи, - осадила меня Пия. - Хватай же ее!
Я увидел зеленую тень на дне. И, как водится, ринулся в воду - во всей одежде. Я все-таки сумел схватить рыбину. Она билась и извивалась у меня в руках, открывая рот так, что видны были ее острые зубы. Я старался не смотреть в ее злющие глаза.
- Поймал! - крикнул я.
И сделал пару шагов к берегу. Я уже вылезал из воды, но тут проклятая щука шлепнула меня по колену. Потеряв равновесие, я споткнулся о поросшую зелеными водорослями скользкую скалу, упал и ударился лбом над правым глазом. В голове замелькали злобные синие звездочки. Я ободрал локти, но добычу не выпустил. Щука затрепыхалась, когда я на нее навалился, но потом присмирела. Каким-то чудом мне удалось все же выбраться на берег и положить рыбу, словно жертву, к ногам Пии:
- Вот, пожалуйста.
- Да у тебя кровь!
Сильным ударом Пия оглушила полуживую щуку. А потом занялась мной.
- Ляг на спину, - велела она.
Звезды перед глазами постепенно потухли, и я увидел легкие летние облачка, бежавшие по небу. И скопу, которая кружила надо мной, словно гриф над павшим героем.
- Как ты? - спросила Пия.
- Да ничего страшного, - сказал я.
Но потом придумал ответ получше:
- Только вот в голове всё шумит, словно в чертовом улье. И ноги как ватные.
Пия склонилась надо мной. Я смотрел в ее карие глаза и не мог оторвать взгляд: казалось, он заблудился там в глубине и пропал. Пия нахмурилась и дотронулась прохладной рукой до моей рассеченной брови. Словно восточная целительница. Пальцы ее пахли рыбой.
- Швы, по крайней мере, накладывать не придется, - заключила она.
Тут подоспел Классе с бутылкой лимонада и кексом. Он водрузил их мне на живот.
- Вот, это всё - тебе, - сказал он, словно это было последнее причастие.
- Здорово, - ответил я слабым голосом.
- Лежи и не шевелись, - велела Пия. - Может, у тебя легкое сотрясение мозга. Я пока остановлю кровь.
Она взяла розовое махровое полотенце, смочила его в морской воде и приложила к ране. Полотенце закрыло мне лицо. Этим самым полотенцем она вытирала свое тело, подумал я. От этой мысли у меня снова закружилась голова. Я вдыхал ее запах. Сладковато-кислый, как чай с молоком, медом и лимоном.
Я постарался затаить дыхание, чтобы получше запомнить его.
- Держи-ка сам полотенце, а я пойду выпотрошу щуку, - сказала Пия, когда я наконец выдохнул. - Спасибо, что не упустил ее. Она, наверное, килограммов шесть весит.
- Не меньше.
Немного погодя я приподнял полотенце и отыскал взглядом Пию. Она сидела на корточках и потрошила рыбу. Вспорола брюхо, вынула внутренности и разложила всё на земле.
- Это селезенка, это желудок… это желчный пузырь, а это плавательный - чтобы рыба могла оставаться на определенной глубине. А вот и сердце…
- Ловко у тебя получается, - похвалил я.
- Когда вырасту, стану операционной медсестрой, - улыбнулась Пия.
Я лежал и восхищался ее хирургическими способностями. Указательным пальцем Пия вытащила из брюха все оставшиеся пленки, а затем промыла его морской водой. Ей помогали одетые в белое ассистенты - чайки и крачки. Они кружили над ее головой и ждали, когда можно будет поживиться потрохами. Я посмотрел на рыбье сердце, оно лежало на земле передо мной и все еще билось, хоть и умерло.
Мое сердце тоже билось.
- Я тебе нравлюсь? - спросила Пия между делом. На всякий случай я приподнял голову. Вдруг ей захочется меня поцеловать? Но она сменила тему:
- У тебя наверняка сотрясение мозга.
И швырнула щуку в лодку. Я с невозмутимым видом отпил глоток лимонада, а потом протянул ей бутылку.
- Посмейся чуть-чуть, а? - попросил я.
- С чего это мне смеяться? - удивилась она.
- Ну, просто так, пожалуйста.
- Не над чем тут смеяться, - отрезала Пия. После этого мы недолго оставались на острове. Пия поймала свою гигантскую рыбину и была довольна уловом. Классе нашел двух новых жуков и тоже был доволен. А я отделался сердцебиением и рассеченной бровью. Но радовался больше всех.
Глава 5
Мне напоминают то, о чем я забыл
Прошло несколько дней. Я лежал на тахте в кормовом салоне, где спали ночью мама и папа, и смотрел, как танцуют пылинки в луче света, проникавшем в окно. Я представлял себе, что это луна и планеты кружатся в космосе.
Над одним глазом у меня был наклеен пластырь, что придавало мне вид человека бывалого, мужественного и повидавшего мир. Так мне, по крайней мере, казалось.
- Мальчик мой, что с тобой стряслось? - всполошилась мама, когда я явился домой с рассеченной бровью.
- Ты что, подрался? - заинтересовался дедушка.
- Да, - ответил я.
- С рыбой, - вставил Классе - он провожал меня до дома.
Моего брата это страшно развеселило. Классе иногда такое может ляпнуть! Папа нехотя поднялся с шезлонга, отложил журнал и промыл мне рану 96-процентным медицинским спиртом, а потом заклеил пластырем. После этого он снова уселся в шезлонг и погрузился в разгадывание кроссворда. Он грыз кончик карандаша и чесал за ухом. Это он называл отдыхом.
- То, что можно получить на большой высоте, четырнадцать букв, - пробормотал он.
- Сколько букв? - спросила мама.
- Четырнадцать.
- Тогда я знаю, - сказала мама.
- И я, - вставил мой брат.
- Ничего вы не знаете. И помолчите оба, бога ради! - рассердился папа.
Я пошел в кормовой салон и стал рассматривать себя в зеркало, размышляя, чем бы рассмешить Пию. На следующий день я отправился в подвал и взял двадцать старых номеров "Лучшего". Это такой журнал, где печатают разные рассказы, статьи о природе, страшные истории о войне и веселые анекдоты под рубрикой "Юмор в форме".
Очень смешные.
Сначала я лежал и посмеивался про себя. Потом заучил одну историю наизусть, встал перед овальным зеркалом, что висело над комодом, и попробовал ее рассказать.
- Один солдат нашел как-то раз в лесу камень… - начал я.
Тут в коридоре зазвонил телефон. А вскоре в комнату без стука вошла мама.
- Веселишься, значит, - сказал она.
- Да вот, разучиваю всякие смешные истории, - объяснил я. - Хочешь послушать?
- В другой раз. Сейчас мне не до шуток. Мне надо с тобой поговорить. Знаешь, кто это звонил?
- Нет.
- Мама Перси. Она была в прекрасном настроении.
- О нет! - простонал я.
- Да, - подтвердила мама. - Она так радовалась: ведь раз Перси приедет к нам погостить, они с мужем смогут пойти в поход, совсем как в молодости - с палаткой и все такое. Она спрашивала, что Перси взять с собой, когда он завтра отправится к нам.
- Завтра?
- Именно так, - сказала мама. - Ну почему ты не предупредил нас заранее, сынок?
- Я об этом совсем забыл, - признался я. - У меня тут и без того забот невпроворот.
И это была чистая правда.
Любовь заставляет вас запоминать всякие мелочи, которые обычно быстро исчезают из памяти: взгляд, прыжок в воду, смех, движение руки, запах полотенца. Но всё прочее совершенно забывается, например то, что ты пригласил лучшего друга погостить на острове, в доме своего дедушки, злющего и сердитого на весь мир.
Я уже и не рад был, что пригласил Перси. А вдруг он только всему помешает - собиранию жуков, любви?
Мама покачала головой.
- Нельзя забывать такие вещи! Но у нее был такой радостный голос, мне не хотелось огорчать ее.
- Угу, - кивнул я.
- Ну что я должна была ей сказать? У меня просто слов нет! Что теперь делать - ума не приложу. Да к тому же завтра твой день рождения.
- Правда? - спросил я.
- Не прикидывайся дурачком. Ладно, поговорим об этом за обедом.
И она вышла из комнаты. А я выудил из кармана вставную челюсть и сунул в рот. Посмотрел на себя в зеркало, и мне показалось, что зубы улыбаются сами по себе. Просто смех! Ха-ха!
Я попробовал посмеяться хриплым смехом. Чтобы чуть-чуть себя подбодрить. Никогда прежде не забывал я про свой день рождения!
Что я делал потом?
Пошел на двор, собрал в пакет двенадцать личинок капустницы и отдал их дедушке. Даром. Принес два ведра воды из колодца. А потом сбегал в магазин и купил пачку сигарет для бабушки. Даже предложил помочь папе с кроссвордом, но он отказался.
Но, несмотря на все мои усилия, настроение за столом царило мрачное. В школе, что была по соседству, учитель разучивал похоронный псалом. Дедушка жевал котлеты. Все остальные ели треску в белом соусе. Кто хотел, мог положить себе хрен. Бабушка ела рыбью голову, ловко выуживая вилкой мозги.
- Что? Еще и Перси сюда заявится? - возмущался мой брат. - И где этот придурок будет жить? Разве мало того, что мне приходится делить комнату с этим жиртрестом?
И он указал на меня ножом.
- Ну-ну, Ян, - вступился папа. - Ульф совсем не толстый. Просто крепкого телосложения. Хотя нельзя не признать, что он не больно-то удачно всё устроил. Ульф, ты не можешь своевольно решать такие вопросы. Понимаешь?
- Угу, - кивнул я, хотя и не понял, что значит "своевольно". Но догадывался, что ничего хорошего.
- Я не ослышался? Сюда еще кто-то нагрянет? - крикнул дедушка. Он плохо слышал, особенно за едой.
- Да, школьный товарищ Ульфа! - громко ответила мама. - Очень милый мальчик. Его зовут Перси. Он приплывет двенадцатичасовым пароходом.
- Еще один сопливый щенок! - заорал дедушка так, что соус брызнул у него изо рта. - За что вы принимаете этот дом? За приют для всяких маленьких паршивцев? Пусть только попробует действовать мне на нервы, живенько отправится восвояси - следующим же катером! Ясно?
- Ну почему ты вечно так? - вступилась бабушка.
- Потому, - буркнул дед и зажевал пустым ртом. - Потому, потому… что я хочу, чтобы меня оставили в покое!
И он ушел из-за стола, прихватив котлеты. Бабушка откинула красивую прядь седых волос, упавшую на лоб. Потом высосала вареный рыбий глаз. Она считала, что это самое лакомое у трески. Картинка пострашнее, чем любой фильм ужасов. Но в этот раз мне было не до нее. Я думал о Перси.
Он еще даже не приехал, а уже всех против себя настроил.
- Завтра, между прочим, мой день рождения, - проговорил я тихо.
- Ага, но не рассчитывай на гору подарков, - предупредил брат.
- Я и не рассчитываю.
Да, хуже нет, если у тебя день рождения в июле. Выбор подарков в местных магазинах невелик. Обычно всё заканчивалось альбомом для рисования, коробкой восковых мелков, куском деревенского сыра и шоколадным кексом. Сыру я всегда был рад. Я люблю сыр. Иногда, впрочем, мама с папой привозили мне что-нибудь из города.
- Я тебе подарю "лошадиный укус", - прошептал брат.
"Лошадиный укус" - это когда тебя ущипнут за ногу, больно-больно.
- Спасибо, - сказал я.
- Спасибо за обед. Очень вкусно, - громко поблагодарил папа, хотя оставил половину порции на тарелке.
Мама мыла на кухне посуду. Папа снова занялся своим вечным разгадыванием кроссвордов. Бабушка уселась в любимое кресло у окна. Она сидела, смотрела на деревья и море и курила сигарету в длинном мундштуке.
Дым колечками поднимался к потолку, такому же голубовато-белому, как ее волнистые волосы, подколотые валиком, который мама называла "поросячьей спинкой". Но мне всё равно эта прическа казалась очень красивой.
Бабушка держала спину прямо и была похожа на актрису из французского фильма.
- Сделай колечко, - попросил я.
Бабушка молча пустила еще одно кольцо дыма. Я встал у нее за спиной и тоже поглядел в окно. Дедушка в старой перепачканной шляпе выкапывал из земли очередной камень. Это было его постоянное занятие. Он выкорчевывал камни, чтобы освободить землю для посадок.
Дедушка отбрасывал землю резкими сердитыми движениями.
- Бабушка, - проговорил я.
- Чего тебе?
- А почему дедушка всё время такой сердитый?
- Уж каков есть, - отвечала она.
- Он что, всегда таким был?
- Ну, поначалу-то нет, - сказала бабушка, помолчав немного. - В самом начале, когда мы познакомились… тогда он был веселый. Надеялся, что я полюблю его так же сильно, как он меня.
- А ты не полюбила?
На это она ничего не ответила. Только послала еще один дымовой сигнал.
- Почему же тогда ты вышла за него замуж?
- Ну, ты же знаешь, какой он.
- Какой?
- Упрямый, - сказала бабушка. - Как вобьет себе что в голову, так не отступится. Вот я и думала… Что я, интересно, думала? Надеялась, наверное, что раз он моряк, то мы будем редко видеться.
- А он?
- Он действительно много плавал. Это так… А возвращаясь домой, каждый раз привозил мне подарки, сам их делал. Смотрел на меня и ждал, что я обрадуюсь. Но как показать, что радуешься, когда на душе кошки скребут?
- Не знаю.
- Ну еще бы! Надеюсь, с твоим приятелем всё обойдется, - вздохнула бабушка.
- Я тоже.
В тот вечер я лег спать пораньше. Закрыл глаза и попытался представить, как рассказываю Пии анекдот, а она смеется-заливается и в конце концов падает от смеха прямо мне в объятья. Но у меня ничего не вышло. Вместо этого мне приснился Перси. Он стоял на носу парохода, махал мне и кричал:
- А вот и я, Уффе!
"О господи", - подумал я.
Глава 6
Я встречаю Перси, а дедушка разбивает стул
Перси прибыл на следующий день двенадцатичасовым катером. Лил дождь и дул сильный ветер. Я ждал его на причале, раскрыв над головой дедушкин зонт. А Перси стоял на носу и махал мне.
- А вот и я, Уффе! - крикнул он еще до того, как катер пристал к берегу.
Я не знал, радоваться мне или нет.
Перси был в коротких штанах, сандалиях и трикотажной шапке, в руках он держал небольшую сумку. А на талию он нацепил пробковый спасательный пояс.
- Ух, наконец-то я сюда добрался! - сказал он, спрыгнув на землю. - Я так ждал этого дня! Мама испекла для нас полосатый тигровый кекс. Смотри, что мне дал двоюродный брат.
Он с гордостью указал на пробковый пояс.
- Ты что, не снимал его всю дорогу? - спросил я.
- Ну да, была охота утонуть! Я обещал отцу, что научусь плавать и смогу проплыть двадцать метров. А он сказал: посмотрим-посмотрим. И посмотришь, пообещал я. Мы поспорили на пятьдесят крон. Что скажешь?
Я ничего не сказал.
Мы чуть-чуть помутузили друг дружку - просто в шутку, ведь мы так долго не виделись. Потом мы прошли мимо будки у пристани. Там внутри я вырезал сердце, а в нем надпись: УЛЬФ + ПИЯ = ЛЮБОВЬ. Я вырезал это под скамейкой, чтобы никто не увидел.
А на стене большими буквами написал:
Сердце разбито - что ж, не беда!
Карлсона клей поможет всегда!
Но всё это я Перси показывать не стал. Мы даже не заглянули внутрь. Просто прошли мимо старых кораблей, догнивавших на берегу, а потом побрели вверх по крутому склону к нашему дому.
Перси натянул шапку на уши и стучал зубами от холода.