- Куплю яйца, масло, какао и сам испеку. Тебе понравится. Помнишь тот кекс, который я привез с собой, когда только приехал? Как он тебе?
- Вкусный. Но ты же сказал, что его послала твоя мама.
- Просто так принято говорить, - объяснил Перси. - Дай-ка я сниму пробковый пояс.
Он швырнул его на мостки. Потом еще поплавал под водой, но тут явился Классе, уселся на причал и стал болтать ногами в воде.
- Раздевайся. Вода что надо, - позвал его Перси.
- А потом мы пойдем в магазин за продуктами, - сообщил я. - Перси хочет испечь тигровый кекс.
- Мы съедим его в нашей хижине, она уже почти готова, - добавил Перси. - Ну, ныряй же!
Но Классе лишь грустно покачал головой.
- Ничего не выйдет. Папа собрался в лодочный поход. На целую неделю. Мы будем питаться только дарами природы и так отпразднуем то, что я разоблачил ученых. А заодно будем учиться выживанию.
- Чем же вы будете питаться?
- Гадюками и хвойными иголками, - вздохнул Классе. - Ну, мне пора, папа уже ждет в лодке. Пока, парни.
- Пока, Классе, - сказал я. - Надеюсь, ты выживешь.
- Мы прибережем тебе кусочек кекса, - пообещал Перси.
Потом мы выбрались из воды и припустили домой. Перси взял деньги из заначки, он хранил ее в носке в своей сумке, и мы направились в магазин.
- Куда это вы собрались? - поинтересовался папа, оторвав взгляд от книги.
- В магазин. А что?
- Просто хотел узнать, чем вы занимаетесь, - сказал он. - Но раз уж вы собрались в магазин, купите мне свежий номер "Вдоль и поперек".
Он дал нам десять крон и разрешил оставить сдачу себе.
Перси купил все необходимое для кекса, а в придачу еще лохматый ярко-красный коврик: решил, что он прекрасно подойдет для нашей хижины. Я купил папе газету с кроссвордами, а на сдачу - сыр, который мне положили в пакет. И два стаканчика вкуснейшего бананового мороженого.
- Ммм, - причмокнул Перси. - Еще чуть-чуть, и я смогу проплыть двадцать метров.
- Ммм, - причмокнул я.
Мы ковыляли домой и ели мороженое. В кустах чирикали птицы. Мы надули пакет из-под сыра и хлопнули его как раз в тот момент, когда мимо проезжал мопед с прицепом. От неожиданности водитель едва не съехал в кювет. Отличный выдался денек! Я даже на время забыл про свои печали.
Но когда мы подошли к танцплощадке, появилась Пия.
Она гнала на велосипеде так, что волосы развевались на ветру, но, заметив нас, затормозила.
- Привет. Здорово мы вчера повеселились!
- Ничего особенного, - буркнул я.
- Завтра будут кино показывать, - сказала она Перси. - Давай сходим? Можем и Уффе взять с собой. Это фильм о любви. Они там снимаются голые. Детям смотреть не разрешается.
Летом по понедельникам на танцплощадке вечерами крутили кино. Оркестровую будку завешивали белым полотном и ставили бумажные ширмы - чтобы не подсматривали те, кому не положено. Но, к счастью, охранники не обращали внимания на возраст зрителей.
Я видел афишу на заборе. Картина называлась "Она танцевала одно лето". Дурацкое название. А афиша - еще хуже. На ней была нарисована молодая женщина, улыбавшаяся идиотской влюбленной улыбкой молодому мужчине.
- Посмотрим, - ответил Перси. - Но сначала я хочу тебе кое-что сказать.
- Что? Говори!
Пия рассмеялась.
- Ничего в этом нет смешного, речь идет о любви, - продолжил Перси.
- Не надо, - попросил я. Зря он это затеял.
- Нет, скажи, - потребовала Пия. - Мне кажется, я чувствую то же самое. Что ты хотел сказать?
И улыбнулась такой же идиотской улыбкой, как и тетка на афише. Похоже, ей и в самом деле не терпелось это услышать.
- Уффе влюблен в тебя, - ляпнул Перси. - Он о тебе постоянно думает. Может, вам начать встречаться?
Пия посмотрела на Перси, потом на меня.
- С какой стати?
- Да ведь лучше него никого нет! Поверь мне: я уже три года с ним дружу. Сперва я и сам думал, что он просто такой толстоватый ватютя, ничего особенного, избалованный и жизни не знает. Но когда я сдружился с ним по-настоящему, оказалось, что он самый лучший парень на свете.
- Ну и что с того? Я-то не влюблена. По крайней мере, в него.
- А зря. Влюбишься, вот увидишь, - не отступал Перси.
Тогда Пия оглядела меня от макушки до сандалий и покачала головой:
- Нет, Уффе, ничего не выйдет. Ты ведь сам понимаешь. Это невозможно.
- Почему? - спросил я. - Совсем-совсем невозможно?
- Совершенно невозможно. Все равно что сосчитать песчинки в Сахаре, выпить Балтийское море или проскакать верхом на Чернобое.
- Чернобой, - вздохнул я и понял: всё пропало. Пия села на велосипед и оглянулась на Перси.
- Вот если бы это ты спросил… - сказала она и укатила.
Я достал яйцо из сумки и со всего размаху швырнул в актрису на афише.
- Проклятая любовь! - крикнул я.
- Не сдавайся, - сказал Перси и обнял меня за плечи.
Но на что мне было надеяться?
Когда мы пришли домой, дедушка укреплял каменную полочку, на которую ставил тазик, когда брился на улице. Я подошел к большому черному камню и прислонил к нему разгоряченный лоб - так поступал дедушка, когда у него было тяжело на сердце. Я думал, вдруг это поможет.
Но ничего не вышло. Стало только хуже. Внутри у меня все застыло, и на душе стало еще тяжелее.
Тут подошел дедушка, взял меня за шкирку и увел прочь.
- Не стой там. Что стряслось, Ульф Готфрид? - спросил он.
- Ничего.
Дедушка посмотрел мне в глаза и увидел все накопившиеся там в глубине слезы - море печали, которое я сдерживал в себе.
- Нет, ЧЕГО, - сказал он мягко. Раньше он никогда так со мной не разговаривал.
- Оставь меня в покое!
- Он безнадежно влюблен, вот в чем беда, - объяснил Перси.
- О черт! - охнул дедушка. - И давно?
- Больше недели, - прошептал я.
- Бедняга, - посочувствовал дед.
И он рассказал о себе и о бабушке. Как он встретил ее, когда она была молоденькой девушкой. Она тогда жила на острове и приезжала в город на катере. Волосы у нее блестели, словно их причесали солнцем. Дед сразу влюбился. И ничего с этим не мог поделать.
- Хоп - и всё, - хлопнув в ладоши, показал дедушка. - И с тех пор это не проходит. Хотя Бог свидетель: я столько раз мечтал об этом. Ведь она-то меня так и не полюбила. Тяжело так жить. Да еще этот чертов камень мне как вечное напоминание. Однажды я его все-таки подниму и выброшу вон ко всем чертям.
- Да его никому не поднять, - засомневался Перси. - Тем более такому маленькому пузатому старикану.
- Может, ты и прав, - сказал дедушка и еле заметно улыбнулся.
Я уткнул голову дедушке в живот. Мне было слышно, как там внутри тикает время. Это шли золотые часы в жилетном кармане. Как долго тянется каждая минута, когда ты несчастлив! А если всю жизнь не знаешь счастья - страшно подумать!
- Что мне делать, дедушка?
- Пойди в дом, принеси молока, - велел дед. - Когда стемнеет, снова возьмемся за работу.
Мы сидели на крыльце, пили молоко и следили, как синее небо постепенно становится лиловым. Тени делались чернее и длиннее. А бабочки на клумбе складывали крылышки, готовясь к ночи.
- Ну, а теперь пошли в мастерскую, - позвал дедушка.
- А что мы там будем делать?
- Увидите.
Мы взяли в сарае лом.
Дед повел нас по вересковой пустоши до того места, где скала резко обрывалась в море. Там очень красиво. И видно всё до самого горизонта. Видно, как, освещая море, мигает маяк. Иногда бабушка приходила сюда, курила и любовалась природой, если не сидела у своего окна.
- Подождем немного, - прошептал дедушка.
Мы уселись возле двух здоровенных валунов и стали смотреть на залив и слушать вечерние звуки. Вот проплыл танкер с зажженными прожекторами, а потом словно растворился в небе, и стало совсем темно.
- А теперь приступим к делу, ребятки, - сказал дедушка, вставая.
- К какому?
Он не ответил. Взял лом и поддел самый большой камень.
- Ну-ка дружно! Нечего болтать, лучше помогите! - велел он.
Мы изо всех сил навалились на лом. В земле что-то заскрежетало. В конце концов нам удалось раскачать камень. Сантиметр за сантиметром мы стали двигать его к краю обрыва. Там он замер на несколько секунд, словно в нерешительности, как будто у него голова закружилась.
- Ну же! - крикнул дед.
Я слышал, как он задыхается от натуги. У меня у самого поплыли красные круги перед глазами. И вот камень покатился, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, ударяясь о скалу, срывая мох и землю, ломая кусты на своем пути. От него летели искры, и гром был такой, как в грозу. Ну прямо фейерверк!
Дедушка положил руку мне на плечо.
- Слушай! - крикнул он. - Это МУЗЫКА ЛЮБВИ!
- Я слышу, - отвечал я, хоть и не понимал, что он имеет в виду.
Со страшным плеском камень упал в воду. Когда вода над ним сошлась, снова стало тихо.
- Дело сделано. А теперь пошли домой, ребятки, - сказал дедушка. - Ну что, Ульф, полегчало немного?
- Ну, может, чуть-чуть, - пробормотал я, хотя на самом деле не очень в это верил.
- Вот и отлично!
Мы отнесли лом в сарай, а потом вернулись в дом. Бабушка сидела у окна и смотрела на залив. Она высморкалась в носовой платок.
- Зря вы это затеяли, - сказала она.
Дедушка повернулся и ушел в свою каюту.
- Спокойной ночи, - пожелал он.
- Спокойной ночи, - ответили мы.
Я поплелся в хижину. Перси пообещал тоже вскоре прийти, но я прождал его не меньше часа. Зато он принес с собой свежеиспеченный тигровый кекс и термос с какао. Мы уселись на ярко-красный ковер и стали пировать. А Бог тем временем зажигал над нами миллионы звезд. Мы не разговаривали - просто посидели молча, а потом легли спать.
Я закрыл глаза, но все еще слышал раскаты музыки любви и видел искры, взлетавшие до самого неба. Долгий выдался день. Я уже почти заснул, когда Перси вдруг потряс меня за руку.
- Ты все еще думаешь о Пии? - спросил он.
- Да.
- И я тоже. Знаешь, лучше спи, тихо-мирно. После этих слов сон как рукой сняло.
Я долго вертелся и ворочался и заснул лишь тогда, когда луна побелела и стала маленькой, как таблетка снотворного.
Глава 15
Я пребываю в мрачном настроении, а Перси - в отличном
Утром, когда я проснулся, Перси в хижине не было.
Обычно в это время он любил еще поваляться - подушка на животе и руки под головой. Но сейчас от него осталась лишь вмятина на ковре. Я подождал немного - может, он просто вышел пописать. Потом тоже встал.
Было еще очень рано. Солнце едва поднялось над верхушками сосен. Капли росы сверкали в паутине, словно мамины бриллианты. Там, где уже припекало, от мха поднимался пар.
Сначала я поискал Перси в лесу, но не нашел. И у дровяного сарая тоже, и на берегу, и в мастерской. В доме все еще спали. Кроме бабушки. Она, как обычно, сидела на своем стуле и смотрела поверх утреннего тумана. Она курила первую утреннюю сигарету. Пристегнула оконную створку на крючок и выдувала табачный дым в узкую щелку.
Бабушка была в халате, и волосы у нее еще были распущены.
- Доброе утро, - сказал я.
- Раненько ты сегодня поднялся, - удивилась она.
- Ага, проснулся и не могу больше заснуть.
- Для меня утро - лучшее время, - сказала бабушка, не отводя взгляд от туманной дымки. - Пока жизнь еще не проснулась по-настоящему. Хочешь кофе?
- Да, спасибо.
- Тогда смели зерна, а я докурю.
Вообще-то мне не разрешалось пить кофе. В нем есть кофеин, а это яд - так считал папа. Но бабушка не обращала на это внимания. А мне кофе нравился - если налить побольше сливок и насыпать побольше сахара. Но особенно я любил его аромат - когда мелешь темно-коричневые зерна в кофемолке. И треск, с каким поворачивалась ручка с маленькой деревянной шишечкой на конце.
- А теперь мы его сварим, - сказала бабушка.
Так мы и сделали. Потом вышли на балкон и выпили по чашке. Я еще съел бутерброд с сыром. Я люблю сыр.
- Это время всегда принадлежит только мне одной, - проговорила бабушка. - В такой час самый свежий воздух. И природа краше всего. А где твой приятель?
- Не знаю. Сам его обыскался.
- Наверное, отправился на прогулку. Он похож на твоего дедушку. Тоже не может усидеть на месте. Ничего, скоро вернется.
- Ага.
Потом мы немного помолчали. Бабушка любит посидеть в тишине. Мы заметили пару белок.
Воспользовавшись тем, что дедушка спит, они резвились на верхушках сосен. И ворону - та сидела на вишне и дырявила клювом ягоды. Какая-то чайка, наевшись черники, накакала синим пометом на скамейку, которую дедушка совсем недавно покрасил.
Было хорошо сидеть вот так вдвоем и молчать. Эх, дедушка наверняка бы всё отдал за то, чтобы сидеть тут вот так вместо меня! Смотреть, как бабушка улыбается и в уголках ее глаз появляются морщинки, и слушать, как она хихикает над проказами природы. Жизнь - не очень-то справедливая штука.
- Жизнь - не очень-то справедливая штука, - произнес я вслух.
- Может, и так, - отвечала бабушка. - Но в ней есть свой смысл.
Мы сидели так до тех пор, пока из соседнего дома не послышался кашель учителя. Потом он заиграл на пианино. Принялся разучивать очередной похоронный псалом и с такой силой дубасил по клавишам, будто призывал всех: пора вставать, если хочешь успеть сделать хоть что-то, пока смерть не пришла. Тут уж все проснулись. Закудахтали куры, выползли улитки, папа в ночной сорочке, щурясь от солнца, вышел из дома помочиться. Он крикнул нам, что собирается делать утреннюю гимнастику, и предложил мне присоединиться.
- Нет, спасибо, - отказался я. - Лучше схожу к хижине, посмотрю, не вернулся ли Перси.
- Ну как хочешь, - сказал папа.
Он стоял на траве у дровяного сарая. Когда я пробегал мимо, он делал наклоны взад и вперед. А потом запрыгал, размахивая руками так, что рукава ночной рубашки развевались в воздухе. Будь Перси рядом, я бы сказал ему, что папа похож на ангела, который не может взлететь. И Перси бы улыбнулся в ответ.
Но его рядом не было.
Он объявился лишь через час, когда мама накрыла завтрак на столе под зонтом: масло, селедка, тефтели, половинки вареных яиц, свекольный салат, два сорта хлеба, сыр, простокваша, кофе и молоко. Хотя штаны Перси порвались сзади и на коленке была свежая царапина, он все равно выглядел страшно довольным и счастливым.
- Ух, ну и проголодался же я! - воскликнул он.
- Где ты был?
- Не скажу, - улыбнулся он.
- Ты что, встречался с кем-нибудь?
- Можно и так сказать. Ой, какая тут у вас красотища!
- С кем же?
- Тоже не скажу.
Перси уселся за стол и принялся намазывать на хлеб толстый слой масла.
- Ты что, тупой? - встрял брат. - Неужели не понял? Он был в поселке и целовался с Пией.
- А ты не понял, что мне нет до этого дела? - огрызнулся я. - Спасибо! Я уже наелся.
- Возьми еще бутерброд с колбасой и попробуй свекольный салат, - предложил папа. - Тебе надо есть как следует.
- Нет, лучше уж с голоду подохнуть.
И я ушел, хотя успел запихать в себя лишь сухой хлебец с сыром и огурцом. Я направился в кормовой салон, закрыл дверь и приложил горячий лоб к полу..
У меня начался приступ морской болезни, хоть я и был на суше.
Немного погодя появился Перси:
- Не обращай ты внимания на своего братца. Он просто дразнится. Хочешь, построим карусель? Я нашел в мастерской шарикоподшипник. Станем малышей за плату катать и заработаем кучу денег.
- Нет. Делай сам. А я пойду погуляю.
Каждый день повторялось одно и то же: я просыпался, а Перси уже и след простыл. Но всякий раз он возвращался к завтраку - с лучезарной улыбкой и новой отметиной. В один день - царапина на щеке, в другой - синяк на ноге. Потом - укус в плечо, а после этого - ссадина на животе.
Ну как он ухитрился живот оцарапать, скажите на милость?
Папу это тоже удивило. Он надел очки и осмотрел ссадину. Потом достал из аптечки пузырек с йодом.
- Чем же ты таким занимался? - спросил он.
- Это секрет, - ответил Перси.
- Ну, не стану тебя расспрашивать, - сказал папа. - Но в следующий раз будь поосторожнее. Сейчас чуть-чуть пощипет.
- Не беда, - кивнул Перси.
Я смотрел, как папа мажет йодом царапину Перси. От этого его живот стал золотисто-коричневым. Перси закусил губу и скорчил страшную гримасу. А я вспоминал свою рассеченную бровь и крапивные ожоги - все те раны, что принесла мне любовь.
- Поделом тебе, - прошипел я, когда папа удалился со своим пузырьком.
- Что ты имеешь в виду?
- Не притворяйся дураком. Я знаю, что ты не полный идиот. Лучше бы упаковал свои манатки и отправился восвояси следующим же рейсом!
- Ты правда этого хочешь?
- Да.
- Нет, Уффе, я этого не сделаю, - покачал головой Перси. - Я отсюда не уеду, пока, во всяком случае. Смотри!
Он поднес к моему лицу свой левый большой палец.
- Видишь?
- Ну да.
Я увидел узкий шрам от разреза ножом, оставшийся после того, как мы смешали нашу кровь.
- Мы кровные братья, - напомнил Перси. - А раз так, то не должны оставлять друг друга в беде. Если ты хочешь немного побыть один - иди, пожалуйста, так я считаю.
Что я мог ответить?
Я прижал свой палец со шрамом к его.
- Пока, - сказал я.
Я решил сочинить любовное письмо. Папа писал такие маме, в молодости. И у него всё получилось. Взяв блокнот и ручку, я отправился искать уединения.
Я выбрал кружной путь - мимо дома, где родилась бабушка, - чтобы успеть все обдумать.