- Нет, так не будет! - Грызун вырвал из стены толстый прут и потащил его по воде ко входу. - Не будет, если мы не сдадимся.
И чары рассеялись. Тесная хатка превратилась в поле бурной деятельности. Бобры кинулись вытаскивать из стены сучковатые ветки и наваливать их на дыру в полу.
Аттила наконец встряхнулся и снова вступил в свои права вожака:
- Фройд, тащи эту палку! Быстрее поворачивайся, тупица! Грызун, вон ту длинную ветку! Вплетай ее поплотнее. Дэрр, примни вязанку! Поторапливайся, Гирт! Если ты сейчас же не возьмешься за дело, отведаешь моих зубов, клянусь Великим Рубщиком!
- Но, Аттила…
- Мы не потерпим захребетников! Молодец, Грызун, теперь берись за ту разлапистую ветку. Дэрр, подхвати с другого конца. Не так, идиоты! Вот ЭДАК! Эй, Скрипун, растормоши этого лентяя Гирта!..
И бобры продолжали лихорадочно суетиться, сталкиваясь, наступая друг другу на хвосты, пока наконец дыра в полу не была завалена огромной кучей сучьев, ветвей, палок, плотно уложенных, спрессованных и крепко переплетенных.
- Ну вот, - облегченно вздохнул Аттила. - Это остановит злодейку.
Но его никто не слушал. Бобры скопились у дыры, которую они, вытаскивая ветки, проделали в стене.
- И все же Лутра не пришла? - спросил на следующее утро Крыша.
- Если бы она пришла, меня бы здесь не было, - резонно ответил Грызун. - Лутра отметила меня и теперь знает мое имя. К счастью, она уплыла. Наверное, надоело ждать. - Как все же много времени уходит на заделывание маленького отверстия в полу.
- Ни разу в жизни не слышал, чтобы Лутра набросилась на взрослого бобра. На малышей - да. Но на взрослых - никогда.
- Аттила говорит…
- А наши предки говорили: "Побывавший в зубах - у страха в когтях". Ты когда-нибудь задумывался, откуда у Аттилы этот шрам на хвосте?
- Ты имеешь в виду…
Крыша ответил кивком. Он никогда не был особенным говоруном, подумал Грызун. Да и трудно представить себе болтающего без умолку отшельника Крышу. Так спокойно беседовать с ним после безумной, панической сутолоки и суеты в Большой Хатке. В крохотной хатке Крыши обитал мощный ум, втиснутый в мелкую головку хозяина. Ум, вселяющий уверенность и спокойствие в этом огромном тревожном мире. Ум, живущий в обреченном теле…
Крыша родился с неправильным прикусом, поэтому резцы его быстро стачивались и к тому же уродливо загибались. С малых лет он не мог ни точить дерево, ни добывать себе пищу. К счастью, сызмальства он уже славился острым умом, так что бобры безотказно таскали ему еду и кормили пережеванными кусочками в надежде услышать умное словцо.
Но когда-нибудь резцы так искривятся, что проткнут его маленькую головку, вонзятся в мозг - и вся мудрость вытечет из него. И этот день не за горами. Всю зиму Крыша жаловался на головные боли. Смерть умного бобра пугала и остальных. Бобры крутились вокруг Крыши, ублажали его, стараясь, пока не поздно, ухватить для себя немного мудрости.
- Достаточно ли разумен Аттила? - как бы размышляя вслух, проговорил Грызун. Он знал, чем подзадорить мудреца Крышу.
Но на этот раз мудрый бобер, который обычно любил посмаковать слухи и сплетни, настроен был выяснить все о визите Лутры.
- И что же было потом?
- Мы высунулись из дыры в стене и увидели лед и небо. Вот уж нелепость! Спасались от хищника и сами себя выставили ему на съедение. И все это под руководством Аттилы. Глупость его команд была очевидна даже для самого тупого бобра. Даже Дэрр заметил.
- В стене дыра, - сказал он. - По-моему, это не очень хорошо.
- Обычное дело, - ответил ему Аттила. - Когда бобры собираются перенести хатку, они ее сначала разбирают. Тебе, Дэрр, должно быть это известно.
И все согласились. Мы действительно давно хотели перетащить Большую Хатку к зарослям ольхи. Там безопаснее и ближе к еде. Бобры часто об этом толковали, а теперь вот дошло до дела. Правда… я никак не могу вспомнить, когда это было решено.
Крыша мудро кивнул.
Грызун вздохнул:
- Надо что-то делать с Аттилой.
- Уже несколько поколений бобров не видели удачи. Последняя была во времена Великого Рубщика. Но это нам дорого стоило. Пруды тогда стали темно-красными от крови бобров.
- Зато, говорят, Великий Рубщик был умным и добрым вожаком.
- Он СЛЫЛ таким, потому что все, кто был в этом с ним не согласен, умерли. Борьба за существование. Люди называют это эволюцией. Выжили только его преданные друзья. Они размножались и передавали легенду о добром Рубщике из поколения в поколение. Среди них был и мой дед, который помнил многое, но был достаточно умен, чтобы помалкивать.
На Грызуна внезапно напала тоска. Он почувствовал себя ужасно одиноким. Великий Рубщик был злым бобром? Все, на чем держался его мир, рушилось в одночасье. Дно уплывало из-под ног. Во что же верить бобру, если не в Великого Рубщика, их божественного предка? Он пристально вглядывался в Крышу, и этот коротышка вырастал в его глазах, превращаясь в недосягаемого кумира.
- Что же нам делать? - спросил он, покорно склонив голову.
- То, что должны делать бобры.
- Да?
Крыша вдруг ожесточился:
- Напасть и загрызть.
- То есть… ты… ПРИКОНЧИТЬ Аттилу? - вырвался из горла Грызуна тоненький, прерывающийся писк.
И в этот момент в хатку вплыл Аттила.
- Хочешь заговорить смерть ночной болтовней, Крыша? - весело пророкотал вожак, бодрый от утренней свежести. Он встряхнулся, рассыпая холодные брызги. - Правильно делаешь. Говорят, ночью резцы растут быстрее. - Тут он заметил Грызуна, и глаза его сузились. - Это еще что? Тайная сходка? Сколько раз я твердил, чтобы без меня не собирались, выдра вас задери!
- Выдра нам не тетка, а два бобра - не сходка, - сказал Крыша. - Это старая добрая бобриная поговорка.
- Болван! Когда я вижу двух болтающих бобров, то сразу чую недоброе. Растолкуй-ка мне, о чем это они сговариваются, если не желают, чтобы я слышал? Не знаю, кому выдра тетка, но уж два бобра наверняка сходка!
- А может быть, случка? - лукаво хмыкнул Крыша.
Аттила вперился в него долгим подозрительным взглядом.
- Случка? Ну и хитрая ты бестия, мудрец. Хочешь пойти против меня?
- Просто напоминаю, что не всякое правило верно, Аттила. Это нужно знать, чтобы не ошибиться. Тебе нельзя терять уважение шайки.
Аттила смягчился:
- Ладно. Вам доверяю. Но будьте настороже. А теперь займись, Крыша, прутиками, если, конечно, соизволишь оторваться от сладкой беседы с Грызуном.
Прутики лежали длинным рядом, с востока на запад вдоль дальней стены хатки. Издревле они считались магическими знаками предков. Бобры приходили сюда и в благоговейном страхе созерцали их по нескольку часов кряду. Палочки, каждая длиной с бобриный хвост и толщиной с переднюю лапку, были иссечены зарубками от бобриных зубов. Всего их было около сотни. С восточного края лежали палочки давнишние, высохшие и побелевшие. При взгляде на этот магический ряд даже у Грызуна екало в груди. Едва ли не вся история бобриного рода заключалась в этих сухих палочках. Бобры находили в них то, что ищет всякое существо, оставленное наедине с дикой природой: привычное чувство традиции, ощущение общности с себе подобными, память о прежних победах и величии.
Завел палочки Аттила десять лет тому назад - в борьбе с бобриной глупостью.
Палочка обозначала один лунный месяц, а каждая зарубка на ней напоминала о бобре, убитом упавшим деревом. Аттила часто пересчитывал зарубки и убеждался, что год от году их становится все меньше. Это доказывало, что бобры прибавляют в осторожности и уме.
И все же зарубки постепенно прибавлялись.
- А чего ты ожидал? - уже не в первый раз объяснял вожаку Крыша. - Бобры размножаются. Популяция их растет. Должно увеличиваться и количество смертей. И это доказательство нашего успеха, а не поражения.
- Успех? Глупость! Размножаются и кролики, но ты же не считаешь их умницами, правда? Размножение - это всего лишь глупый инстинкт. - Много лет назад Аттила поменял сексуальные страсти на жажду власти.
Сегодня вожак был на удивление весел.
- Сделай зарубку на палке этого месяца, Крыша, - подначил он. - За упокой Пильщика.
- Ты же знаешь, Аттила, я не могу и листика разгрызть. Сам сделай.
- Вожаку не подобает заниматься черной работой, - раздраженно проговорил Аттила. - Придется тебе, Грызун.
Когда подручный покорно исполнил приказ, Аттила заметил:
- Да, на этих прутиках отмечена грустная череда случайных и глупых смертей. Но ничего, скоро мы добьемся обратного счета.
- Ты решил читать зарубки в обратном порядке, с запада на восток?
- Нет, мы начинаем программу отбора. Селекцию. Размножение по плану. Полигон устроим на Мельничном пруду.
- Я-то всегда считал, что размножение - дело нехитрое. И дуракам под силу. Знай подчиняйся инстинкту, - проговорил Крыша, который помнил еще дедушкины наставления.
- Это сказал ты, а не я. Селекция - дело умных и наше великое будущее.
- Но для того чтобы рождались умные бобры, нужны и умники производители. Много ли ты их наберешь? Мои силы, боюсь, на исходе.
- Члены нашей шайки - превосходный материал. Кроме Дэрра, конечно. Я научу их выбирать самок по уму, а не по красоте.
- О, это как раз для тебя, Аттила. Уверен. Это Фройд придумал?
- Он немного потрудился над моими идеями. И наполнил их плотью. Я хотел сказать, уплотнил.
- Значит, завоевание жизненного пространства откладывается до исполнения твоего безумного плана?
Вожак взъярился:
- От своих планов я никогда не отступаю. Отступление - удел нерешительных глупцов. Мы будем наступать на людей сразу с трех сторон. Затопим луга. Наплодим сверхбобров. И подточим человеческий дом.
- Хватило бы и затопленных лугов. Тем более что это естественный путь природы.
- Все, что мы делаем, - это и есть природный ход вещей, Крыша! - завопил Аттила. - Мы же бобры!
Грызун поднял взгляд на вожака и с тревогой заметил пену в уголках его пасти.
Глава третья
Прошел месяц. Жизнь в пустынном уединении - не жизнь, размышляла Ханна. Фрэнк Дрейк был прав. Она, конечно, еще не дошла до того, чтобы лопать кошачью еду и прыгать голой по кустам. Но как долго она продержится? Ничто в этой жизни ей уже не казалось стоящим. Надо готовиться к весне, а она все еще погружена в унылую зимнюю спячку. Пора заняться трактором. Поменять свечи. Ах нет, трактор ведь дизельный! Ну, тогда надо поменять масло. Может быть, завтра?
Эти неприятные дела всегда лежали на Чарльзе. Наверное, она не ценила его по-настоящему. Память почему-то сохранила только последние месяцы его жизни, когда бедняга буквально угасал на глазах и стал сгустком страдания. Было что-то таинственное в его неожиданной болезни и смерти. И это вызвало несправедливые подозрения полиции. Неужто прошло уже целых два года? А события тех дней все еще свежи в ее памяти…
Двое полицейских из Ванкувера. Один высокий, подтянутый, чисто выбритый и начищенный, очевидно, офицер. Другой - низенький, плотный, круглое лицо с вислыми усами, форменный френч не скрывает выпирающего пуза любителя пивка. Человек с такой неряшливой внешностью просто обречен всю жизнь оставаться подчиненным. Жизнь пристрастна и не всегда справедлива.
Щеголеватый заговорил первым:
- Нас интересует причина необычных ран, от которых страдал ваш муж, миссис Пигго.
- Ран, инспектор?
- Да, израненных пальцев ног.
Этого еще не хватало!
- Я, кажется, понимаю, что вы называете ранами. Но, инспектор, какое они имеют отношение к смерти моего мужа? Заключение врача было совершенно ясным. Микроинфаркт после микроинсульта.
- Простите, миссис Пигго. Мне не хотелось бы огорчать вас на фоне только что пережитого горя. Но природа ран настораживает. Они очень необычны. Кроме того, у вашего мужа и в госпитале не останавливалось кровотечение.
Неряшливый толстяк наконец тоже подал голос:
- Он так остервенело комкал простыни, что превратил постель в груду тряпья.
- Прекрати, Мак-Ферлейн. Я не хотел, миссис Пигго, тревожить вас подробностями. Но такие уж перевернутые мозги у нас, полицейских. Подобные раны наводят на… НЕКОТОРЫЕ МЫСЛИ.
- На этом проклятом острове Гарсия, миссис Пигго, все не так, как в нормальном мире. Когда нужно бороться за существование, люди подчас совершают странные поступки, - заметил бесцеремонный Мак-Ферлейн.
- Если вам так уж хочется знать, инспектор, произошел несчастный случай, и пальцы ног моего мужа затянуло в барабан механического плуга. Я удовлетворила ваше любопытство?
- Он был обут?
- Мой муж часто работал босиком. Он считал, что так больше чувствуешь слияние с природой. Ощущение грязи между пальцами ног, говорил он, делает тебя частью благодатной почвы. Видите ли, прежде он был биржевым маклером, а в городе не доставишь себе такого удовольствия.
- Но разве, э-ээ, он не боялся наступить на какую-нибудь, э-ээ, неприятную тварь?
- Нет, инспектор. Мой муж безмерно любил Божьих тварей. Из-за этого и умер. Плуг наткнулся на норку полевых мышек и выбросил наружу изуродованные тельца. Испугавшись, Чарльз дал задний ход. Барабан закрутился в обратную сторону, и острые лезвия поранили пальцы ног.
- Раны не очень-то были похожи на порезы, миссис Пигго. Они были… как бы это сказать… жеваными.
- Мой муж ленился возиться с механизмами, инспектор. Лезвия давно требовали заточки.
Они ушли, а ее продолжала бить дрожь. Боже, какое это было испытание. И как она ненавидела ложь. Но не выкладывать же им правду. Об этом и подумать невозможно. Стоило только вообразить заголовки в "Ванкувер сан", не говоря уже о "Виктория таймс-колонист" и "Сидни ревью" - во всех этих газетенках, пачками лежащих перед входом в супермаркет "Сейвей".
Нет, НЕ допустит, чтобы марали память о Чарльзе. Тем более в газетах. Да и о матери надо помнить. Бедная старушка слегла тогда на неделю. А газетные сплетни просто убили бы ее.
Мюсли опять впитали все молоко. Ни капли на завтрак. Просто отвратительно. Эти мюсли самая ужасная вещь, которую можно было отыскать в Швейцарии, или в Швеции, или где-то там еще. Она зачерпнула ложку месива и скривилась. Мягкая, разбухшая кашица с маленькими твердыми кусочками чего-то невнятного. Похоже на щепки. И что заставило ее купить эту дрянь? Очень просто. Это продавалось без упаковки, на вес. В супермаркете "Сейвей" для подобных гадостей стоит большой деревянный ларь и его содержимое продается с большой скидкой. Ладно, куры все склюют.
Куры. Они и не подозревают, какая туча нависла над ними. И в самом деле, десять кур, а получаешь от них одно жалкое яйцо в день. Зато как жрут! На мешке было написано "смесь для несушек". Но куры не несутся. Их, наоборот, несет. Эта смесь превращается не в яйца, а в гуано. Вокруг загона уже выросла гора этого добра. Футов десять высотой, не меньше. Пусть. Сами же и склюют.
Куры живут у нее на полном иждивении, как и кошка. Но та, по крайней мере, могла бы придушить курочку. Кошке это ничего не стоит, а она сумеет? Чарльз это делал легко. Он просто скручивал им шеи. Она слышала хруст. Ладно, сегодня попробует сама. После завтрака. В конце концов, не так все и страшно. Хватаешь любую, поднимаешь и - хрясь! - быстро сворачиваешь голову. Отбросила в сторону и занялась следующей, пока на промерзшей земле не вырастет кучка подрагивающих тушек. А вдруг они станут носиться вокруг, кудахтая свернутыми набок головами? Бр-рр! Нет, такое, кажется, бывает, когда им отрубаешь головы.
Но ведь одна из куриц не отлынивает, а исправно исполняет свои обязанности, откладывая в день по яйцу. Которая? Не известно. Этично ли наказывать невиновную? Э, к черту этику! Надо с этим кончать. А вдруг они несутся по очереди? ПОСЛУШАЙТЕ, ДЕВОЧКИ. КУДАХ-ТАХ-ТАХ! ДА-ДА, У МЕНЯ ОТЛИЧНАЯ ИДЕЯ. ЕСЛИ КАЖДАЯ ПОТРУДИТСЯ ХОТЯ БЫ ОДИН РАЗ В ДЕНЬ, ВАМ УГОТОВАНА ДОЛГАЯ, А МНЕ СЧАСТЛИВАЯ ЖИЗНЬ. Нет, все-таки Ханна - человек действия. Она надевает резиновые перчатки и выходит из дома.
Куриный загон сплетен из обвисшей от времени толстой проволоки с сетью сверху, чтобы до кур не добрались еноты. Муж устроил его как раз между дверью черного хода и дворовой уборной. Одна из многих выдумок Чарльза. Он, видите ли, думал о Ханне. Когда ее в разгар ночи потянет на улицу обычный зов природы, она не заблудится. И почему сортир должен быть непременно во дворе? Что дурного в нормальном гигиеничном бачке в теплых домашних стенах?
НЕ ВОРЧИ, НЕ ПРИВЕРЕДНИЧАЙ, ХАННА. ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ УДОБРЕНИЯ - ОДИН ИЗ САМЫХ ЦЕННЫХ ПРОДУКТОВ, СУБСТРАТ БЕЗ ОТВРАТИТЕЛЬНОГО ЗАПАХА. СОРТИР-ИСТОЧНИК ПРОЦВЕТАНИЯ ПОЛЕЙ. ТОЛЬКО ВООБРАЗИ: ЕСЛИ КАЖДАЯ СЕМЬЯ В КАНАДЕ УСТРОИТ ПОДОБНЫЙ НЕИСЧЕРПАЕМЫЙ КЛАДЕЗЬ, ТО В АФРИКЕ НЕ ОСТАНЕТСЯ ГОЛОДНЫХ РТОВ.
- Если этот, как ты говоришь, "субстракт" не вонючий, почему бы не устроить туалет прямо в доме? - спрашивала она.
Я ЕЩЕ НЕ ПОЛНЫЙ ИДИОТ, МОЯ ДОРОГАЯ.
Едва она распахнула воротца, куры рванулись к ней и принялись яростно клевать боты. Боже, они ЗНАЛИ! Она давно уже подозревала, что Сабрина читает ее мысли. Но куры? Они хотят прогнать, вытолкать, вытеснить ее из своих владений. Еще бы, это их двор - СКОТНЫЙ ДВОР! Куры, кошка, еноты и эти ужасные бобры все заодно! ЧЕТВЕРОЛАПЫЕ ПРОТИВ ДВУНОГИХ! Помогите!
Опомнись, дурочка. Они проголодались, вот и все. Стоит явиться с кормежкой, как они набрасываются на ботинки. Только и всего. Хватай одну из этих несчастных и сверни ей шею!
Она присела на корточки. Куры столпились вокруг, до крови расклевывая запястья.
- Проклятые твари! - Она схватила за шею первую попавшуюся курицу, высоко подняла ее и принялась трясти. Прямо в глаза ей уставились маленькие обезумевшие куриные зенки. А может быть, это как раз та самая невинная несушка?
Ко-оо! Ко-ко-ко-ооооооооо!
- Заткнись! Где твое достоинство? - Так-так. Хватай ее за шею второй рукой. И крути.
Ко-ко-ко-оооооооооооо!
Что за упрямая маленькая тварь! Попробуй ухвати ее за шею, когда она так бешено молотит когтистыми лапами. А крыльями чего ради хлопает? Курицы ведь не летают, верно? Дурочка, кажется, об этом еще не знает.
- Утихомирься, сумасшедшая!
Ко-ооооооооооо! Ко-оооо… Ах-так-так-так… Отпущенная курица шлепнулась на землю и как ни в чем не бывало принялась чистить и приводить в порядок перышки.
- Временная отсрочка приговора, так и знай. - Ханна, раздосадованная собственной беспомощностью, зашагала прочь. - Я вернусь с подкреплением.
Ну как вам нравится? Сабрина с интересом наблюдала за неудавшейся экзекуцией, распластавшись на капоте трактора. Ханна уловила циничный блеск в кошачьих глазах. Эта черная бездельница похожа на Джимини Крикет, которая всегда материализуется в самый неподходящий момент. Сабрина должна бы помнить, что и у самой рыльце в пушку. Только сегодня утром она уснула под печкой и уже начала было тлеть. В который раз это происходит, а она так и не может усвоить элементарного. Если бы Ханна немедленно не окатила ее стаканом домашнего пива, пепел Сабрины уже покоился бы в урне на полке.