Я сначала подумал, что это куклуксклановцы, такими их показывали как-то в кино. Но одному стали надевать на руки длинные резиновые перчатки, и я догадался, что это врачи и что они хотят мне что-то отрезать.
- Дяденька, подождите минуточку, - сказал я как можно спокойнее, так как слышал, будто хирургов только спокойствием и можно взять. Если начнешь кричать, они марлей рот закроют, и готово - уснул! Проснешься, а у тебя уже или руки, или ноги, или кишки какой-нибудь нет - отрезали! Но я не за ногу боялся.
- Дяденька, вы можете уделить мне две минуты?
Врач, которому надевали перчатки, наверно, удивился моему спокойствию и даже повязку с лица попросил снять.
- Пожалуйста. Я к вашим услугам, молодой человек.
- Наклонитесь, мне надо вам что-то сообщить очень важное.
Я рассказал все, что знал про сегодняшний налет, про Белотелова и Голенищева, и о том, как выпрыгнул из машины и как Белотелов меня искал в темноте, чтобы убить. Я попросил, чтобы врач отложил пока операцию и вызвал кого-нибудь из НКВД в больницу. Он выпрямился, пощупал мой лоб, серьезно посмотрел на меня, подумал и сказал остальным врачам:
- Вы пока свободны.
А сам вышел из палаты, но через несколько минут вернулся:
- Сейчас приедут. Как ты себя чувствуешь? На-ка, вот выпей - это тебя подкрепит, - и дал мне в стакане лекарство.
Скоро пришли какие-то двое в белых халатах, но халаты были завязаны плохо, и около шеи виднелись чекистские петлички-то, что мне и надо!
- Здравствуй, малец, - весело поздоровался со мной один, наверно, капитан, потому что на петлице у него была шпала, - рассказывай.
- А вы кто? - спросил я на всякий случай. Мало ли, может, такие же враги, как Белотелов!
- Капитан госбезопасности Любомиров, - отрекомендовался тот, который со шпалой. - А это мой сотрудник.
- А, так это - вы? - улыбнулся я.
- Что? - удивился капитан. - Ты-то откуда меня знаешь?
- Как же мне вас не знать, если вы не хотели мне поверить…
- Позволь, позволь… - сказал Любомиров. - Да как твоя фамилия?
И только я назвал себя, как капитан сразу оживился, повеселел и протянул мне руку:
- Ах, вот ты какой, Молокоед! Ну, ну, давай рассказывай.
Я не стал им говорить все, а сообщил только про Белотелова и Голенищева и про то, что на город вот-вот полетят фашистские самолеты.
Было уже четверть двенадцатого, и я просил чекистов поторопиться. Они пожали мне руку, велели скорей выздоравливать и ушли.
- Ну, а теперь, герой, давай займемся тобой, - сказал врач.
- Можете заниматься, только ногу у меня не отрезайте - самому нужна.
Доктор развеселился (попадаются же иногда такие хорошие врачи! - В. М.), нажал электрическую кнопку, набежали снова те, в белых халатах, и все-таки закрыли мне рот марлей.
Проснулся я уже в другой палате, где, кроме меня, было еще человек семь больных.
- Сколько времени? - шепотом спросил я у няни.
- Без десяти час.
"Вот здорово! - подумал я. - Прошло каких-нибудь полчаса, а мне уже все сделали".
- Нянечка, а ногу отрезали?
Она тихонько засмеялась, откинула с меня одеяло, и я увидел свои ноги: одна, как бочка, и в марле, а другая забинтована до колена.
- Гипс наложили. Врач сказал: через две недели в футбол играть будешь. А теперь спи, - видишь, все спят.
Но мне было не до сна. Один вопрос не давал покоя - успели или нет чекисты поймать Белотелова и Голенищева?
Через час примерно послышался где-то далеко шум самолетов, все ближе и ближе. У меня сердце так и упало: не успели! Но тут и с другой стороны зашумели самолеты - наши истребители! Ястребки просвистели прямо над больницей, и не успел я приподняться на постели, как где-то совсем близко начался воздушный бой.
Я попросил няню погасить свет и открыть черные шторы, которыми делали в больнице затемнение, и увидел великолепное зрелище! То один, то другой самолет загорался и, как огромная ракета, падал вниз. Потом все стихло.
Няня задернула шторы, включила ночник.
- Няня, - поманил я ее к себе, - положите меня на коляску и довезите до телефона.
- Что ты, милый, какой неугомонный! - махала она руками. - Нельзя. Сейчас спать надо.
- Я же не маленький, понимаю. Но если - надо?
Она не соглашалась. Тогда я рассердился и сказал, что если она не отвезет меня сейчас же к телефону, я так начну кричать, что всех разбужу, и ей же от главного врача влетит. Она испугалась и привела ко мне дежурного врача. Тот выслушал меня, ни слова не говоря, и велел дать коляску. Меня повезли по коридору. Открылась дверь с табличкой "Главный врач", и коляску подкатили прямо к телефону.
- Тебе набрать номер или сам наберешь?
- Что я, больной, что ли, какой или умирающий? Конечно, сам!
Я набрал номер нашего домашнего телефона, и мама сразу взяла трубку, она не спала.
- Мам! Ты не знаешь, где это воздушный бой был?
- Да где ты опять пропал? Обещал быть, а не идешь.
Говорит так, будто я недавно из дома вышел, а по голосу чувствую - волнуется. Она у меня всегда такая - умеет себя в руках держать.
- Ты все-таки скажи, мам, где был воздушный бой?
- Где-то недалеко. Прасковья Ивановна говорит: над Шайтанкой.
- А-а, хорошо, что над Шайтанкой. А разве Прасковья Ивановна у тебя сидит?
- У меня.
- Тогда дай ей трубку.
Мама рассердилась и велела немедленно приходить домой. Чудачка, будто я могу!
- Мам! Ты все-таки дай трубку Прасковье Ивановне. Ведь ты со мной разговариваешь, а она же с Димкой не разговаривает и волнуется.
Мама передала трубку Димкиной матери, и я сказал ей, чтобы она о Димке не беспокоилась, что он жив и здоров и скоро придет. Она, конечно, - миллион вопросов, но я пригласил ее прийти завтра ко мне в больницу. Тут мама выхватила у Прасковьи Ивановны трубку и испуганно спросила:
- Вася, разве ты в больнице? Что с тобой, дорогой? Я сейчас же прибегу.
- Мама! Какая ты смешная, кто же тебя пустит сейчас в больницу, когда больные все спят? А обо мне не беспокойся - ногу малость оцарапал, и мне перевязку сделали. До свидания. Вот доктор с тобой хочет поговорить.
Доктор просил маму не беспокоиться:
- Мальчик упал с машины, ничего серьезного нет.
И я услышал, как мама с досадой говорила Прасковье Ивановне:
- Опять, негодяй, за машину цеплялся!
Я улыбнулся:
- Теперь, доктор, везите меня спать.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Большой приёмный день. "Бы" мешает. Допрос Белотелова. Генрих или Пантюха?
Хирург не велел меня будить, и я проснулся только к обеду.
Наверно, врачу сообщили об этом, и он пришел в палату еще более веселый, чем вчера.
- Привет герою Золотой Долины! - поздоровался хирург и протянул мне руку, как взрослому.
Он осмотрел меня, повыспрашивал, где, что и как болит, а потом, потрепав по плечу, сказал старшей сестре:
- А теперь покормите его покрепче. У него сегодня большой приемный день.
Я думал, он шутит, а вышло наоборот. Только пообедал, ко мне заявились сразу мама и Прасковья Ивановна.
Они мне назадавали столько вопросов, что под конец я не выдержал:
- Прошу излагать вопросы в письменной форме.
Они посмеялись, но видно было, что им хочется многое узнать.
- Мама, а ты выполнила мою просьбу насчет НКВД?
- Выполнила, дорогой, выполнила. Не верила тебе, но все же пошла… Я еще раньше там была, когда эта девочка от тебя приходила. Но тогда я больше о Белотелове говорила… А тут - только начала рассказывать - этот их начальник сразу всех на ноги поставил… Вот уж не знала, что ты и впрямь шпиона поймаешь…
- Жужжал, жужжал - и нажужжал! Надо понимать, когда человеку можно верить, а когда - нельзя.
И ни словом не упрекнула меня мама за случившееся. "Вот, - думаю, - подвезло мне, что сразу в больницу угодил, - иначе попало бы по первое число. Димке и Левке хуже: им так просто не отвертеться".
Не успела уйти из палаты мама, смотрю, Белка явилась. Халат на ней огромный, только пушистая рыжая голова из него торчит да синенькие глазенки светятся.
- Иди сюда, Рыжик! - обрадовался я.
- Зачем ты меня Рыжиком зовешь? - сердито принялась шептать она. - Меня так только в школе дразнят. Лучше зови меня Белкой.
- Ты на меня вчера обиделась?
- Конечно, обиделась, - в ее васильках сразу стала собираться водичка, и с них закапало. - Я все ждала, когда ты придешь, а ты сразу заорал: "Марш отсюда!" Я всю дорогу ревела.
- Ты меня извини, - я пожал ей руку, - но так было надо. Потом расскажу.
Вдруг входит в палату какой-то седой дядя в очках, оглядывает всех и идет прямо к моей кровати.
- Ну, здравствуй! - подал он руку Белке. - А это, наверно, знаменитый Молокоед?
Белка радостно пискнула в ответ, а он протянул руку мне:
- Здравствуй, последний из могикан! Говорят, гуроны опять стали на Военную Тропу?
"Что это, - думаю, - еще за чудак?"
Но это сам академик Туляков пришел, чтобы разузнать от меня все относительно Золотой Долины.
- А вот там, в этой котловине, где вы нашли кристаллики, ты больше ничего не заметил? - спросил он.
Вместо ответа я позвал няню и попросил, чтобы она сходила к кастелянше, взяла у нее мои брюки и выгребла из карманов все, что там есть. Няня вернулась и принесла в подоле камешки, которые я предусмотрительно унес с собой.
- Вот что я там заметил. Там все скалы сплошь из этих камней.
Туляков схватил один камешек, второй, третий и даже в лице переменился:
- А ты не шутишь? Неужели сплошь?
- Сплошь. Честное пионерское, сплошь!
- Ну спасибо тебе, малыш! - он схватил меня за плечи и расцеловал. - Какое счастье, что я дожил до поры, когда появились на нашей земле такие ребята!
Я сначала не понял, чему он так сильно обрадовался. Но академик разъяснил, что мои камешки - не что иное, как медный блеск - самая богатая руда, в которой содержится восемьдесят процентов меди.
- Во-семь-де-сят! - раздельно, по складам, выкрикнул он. - А мы сейчас даже руду с пятью процентами меди считаем богатой. Ты понимаешь теперь, что это такое, индейская твоя голова?
Он еще раз обнял меня, поздравил, пожал руку Белке и обещал наведываться.
Не успела закрыться дверь, как дежурный врач объявил, что зовут к телефону Молокоедова. Меня уложили опять в коляску, я подмигнул Белке - знай, мол, наших! - и снова попал в кабинет главного врача. Телефонная трубка лежала на столе, мне ее подали, и со мной стал говорить капитан Любомиров.
- Вася! - сказал он так, будто мы были сто лет знакомы. - Ты Белотелова узнаешь?
- Конечно! Как же не узнать.
Он засмеялся и попросил передать трубку врачу.
Врач ответил:
- Молодцом… Вполне можно… Разрешаю. Можете у меня в кабинете.
Нетрудно было догадаться, что капитан спрашивает, хорошо ли я себя чувствую, и можно ли со мной говорить, и где.
Меня опять привезли в палату, и Белка спросила:
- Это куда тебя возили?
- Пока военная тайна. Потом расскажу.
- Что ты со мной так разговариваешь? - обиделась она. - Все - "потом" да "потом", будто я маленькая.
Я хотел поправить бинт на ноге, но Белка сердито хлестнула меня по рукам и приказала:
- Лежи! Если не умеешь, так не берись.
Она ловко размотала бинт, высунув язычок, осторожно осмотрела рану и снова завязала.
- Теперь хорошо?
- Ага! Где это ты так ловко научилась делать перевязки?
- Правда, ловко? - обрадовалась Белка. - Я сейчас могу идти санинструктором на фронт. Только не берут. А так я уже на ГСО сдала и значок получила.
Она расстегнула халат, и у нее на кофточке рядом с пионерским значком я, действительно, увидел значок ГСО первой ступени.
Вот хорошо бы поехать с Белкой на фронт! Меня бы там все время ранили, а она все время выносила бы меня из боя и перевязывала раны.
- А ты хорошо учишься? - спросил я.
- Одни пятерки! - сказала она и принялась беспечно болтать ногами. - А ты?
Мне стало стыдно, что я двоечник, верный кандидат во второгодники, и я не посмел сказать правду Белке.
- Я бы тоже учился бы на пятерки…
- "Бы" мешает?
Этим "бы" Белка рассмешила больных, и вся палата стала хохотать. И хотя смеялись не надо мной, а над тем, как ловко Белка меня поддела, все мое геройство растаяло от этого "бы", как дым.
В первый раз я подумал о том, что будет, когда я выпишусь из больницы. Сейчас мне хорошо и весело, все считают меня героем. Но нога заживет, приду домой, а дальше что?
Все ребята перейдут в седьмой класс, а я как был двоечник, так двоечником и останусь, как сидел в шестом, так и буду сидеть в нем второй год. В классе нам с Димкой отведут самую последнюю парту, чтобы мы, два здоровенных дурака, не загораживали доску другим ученикам, которые меньше нас, но умнее. Картинка! Хорошо, если не исключат из школы! А ведь могут и исключить! Что тогда? Идти опять искать золото, которого нет? Или ловить еще какого-нибудь старикашку?
- Ты что стал кислый, как простокваша? - спросила Белка.
Не знаю, что бы я ответил ей, если бы не зашла к нам в палату дежурная сестра:
- Васю Молокоедова в кабинет главного врача!
- Ох, Молокоед, и мучают же тебя здесь! - посочувствовала Белка. - Даже поговорить не дадут.
В кабинете главного врача сидели стенографистка и капитан, а напротив… Белотелов. Очки он или потерял или нарочно спрятал и глядел на меня злыми, желтыми, как у кота, глазами.
- Узнаете друг друга? - спросил капитан. - Скажите, Белотелов, где вы последний раз виделись с Васей Молокоедовым?
Так Любомиров начал допрос этого мерзавца.
Тот сразу начал крутиться, говорить, что ездил присмотреть место для рыбной ловли и на обратном пути встретился со мной в кузове попутной машины и что я будто ехал с рыбалки.
Потом, сказал он, мальчик выпрыгнул из машины, и они с шофером долго меня искали, боялись, как бы я не расшибся.
- А вы не знаете, почему мальчик выпрыгнул?
- Откуда же мне знать? - пробурчал Белотелов. - Это вы у него спрашивайте.
- Скажи, Вася, почему ты выпрыгнул? - обратился ко мне капитан. - Что это вздумалось тебе ломать собственные ноги?
- Что вы скажете на это Белотелов? - стал допытываться капитан, выслушав меня.
- Мальчишеские бредни! Этот парнишка, товарищ капитан, вообще большой фантазер. Я у них часто бываю по соседству, и вечно он носится с Джеком Лондоном, Брет-Гартом и Луи Буссенаром. Это и его соседи подтвердят. Да что уж чище - он целую экспедицию в Золотую Долину снарядил и решил там заняться добычей золота!
Я подмигнул капитану и спрашиваю:
- Между прочим, гражданин Белотелов, от кого вам стало известно про нашу экспедицию в Золотую Долину?
Белотелов понял, что попался:
- Слухи такие были…
Тут уж в него опять капитан вцепился:
- От кого слышали?
Он знал, что если соврет, ему сразу очную ставку сделают, и брякнул:
- Молокоедов мне сам сказал.
- Когда?
- Накануне своего бегства.
- И вы молчали об этом, хотя бывали у них и знали, что мать утопленником его считает? Почему вы молчали?
- Простите, я ошибся, - мычал Белотелов. - Он сказал мне об этом в машине.
- Ну, знаете, Белотелов, - смеялся капитан, - не надо так стенографистку подводить. Ведь она записала с ваших слов, что Молокоедов возвращался с рыбалки, а теперь вы говорите, что он там добычу золота вел. Что же, прикажете, переправлять ваши ответы?
Засыпался Белотелов, а признаться не хочет.
- Вы спросите, товарищ капитан, как его зовут.
- Можете ответить, Белотелов?
- Меня зовут Пантелеймон Петрович. Да это и из паспорта видно.
- Значит, Пантюхой зовут? А почему отдельные граждане вас Генрихом величают?
Белотелов вскочил, сразу видно, что я его под ребро поддел, потом сел и, глядя мне в глаза, бросил:
- Мальчишка сочиняет…
Капитан успокоил его, дал выпить холодной воды и спросил, откуда мне известно насчет Генриха. Я рассказал, как стоял за елкой, и как этот Пантюха со стариком говорил, и как ему было поручено убить меня.
- Вот почему, господин Генрих, вы за мной в машине гонялись, а я выпрыгнул и лежу теперь здесь со сломанной ногой.
А он свое твердит:
- Бредни. Мальчишка не в меру начитался приключенческих романов!
Тогда опять Любомиров вмешался:
- Значит, вы, Белотелов, утверждаете, что вас зовут не Генрихом, а Пантелеймоном и что никакого знакомого старика у вас в Золотой Долине нет?
- Утверждаю! - поднял на него бесстыжие глаза Пантюха. - И, надеюсь, скоро вы сами поймете, что нельзя верить показаниям несовершеннолетнего мальчишки.
- Одну минутку, товарищ капитан, - попросил я. - Разрешите мне съездить к кастелянше?
Меня свозили к кастелянше, я достал из кармана пальто кашне и положил на стол перед Белотеловым.
- Вам неизвестно это кашне?
Белотелов вскочил и закричал:
- Товарищ капитан! Кто здесь следователь, вы или этот молокосос?
Капитан успокоил Белотелова, а потом с недоумением посмотрел на меня и пожал плечами, он не понимал, причем тут кашне? Тогда я попросил, чтобы Белотелова пока вывели из кабинета, и рассказал, где и при каких обстоятельствах подобран этот шарф. И еще спросил капитана, зачем он возится с Белотеловым, когда ясно, что он - враг.
- Нельзя так, Вася. Все надо доказать. Чтобы Белотелов признал наши обвинения справедливыми.
Белотелова снова ввели.
- Вася задал вам, гражданин Белотелов, уместный вопрос - "это ваше кашне?".
Белотелов отрицал. По моей просьбе вызвали дядю Пашу, и он подтвердил, что такое кашне, действительно, носил Белотелов.
- Такое, но не это, - пытался увильнуть Белотелов.
Когда следователь попросил его показать свое "настоящее" кашне, он сказал, что не может этого сделать, так как оно потеряно.
- Ну вот, а я и нашел его!
- Где?! - заревел Белотелов.
- В Золотой Долине! Там, где ваша нога, гражданин Генрих, никогда не ступала, а только оставляла за собой следы новых галош.
Но даже и вещественное доказательство не могло сломить упрямства моего врага.
Капитан прекратил допрос.
- Ты устал, Вася! Может, пока протокол перепечатывают, чайку попьешь? Знаешь, такого крепкого, с лимончиком?
- Крепкого чаю с лимончиком после войны попьем, товарищ капитан!
Но капитан вынул из кармана пачку настоящего грузинского чаю, лимон. Попросил сестру-хозяйку:
- Будьте любезны, заварите чайку покрепче, нам с Васей подкрепиться надо.