- Его заедят комары, - вмешалась тетя Нанчи.
- Это их дело.
- Дюла расчешется до крови.
- Это его дело. Матулу они жрут семьдесят лет, а он целешенек.
- У меня есть мазь от комаров, - сказал обрадованный Плотовщик, жаждавший приключений; вмешательство старушки он находил теперь излишним.
- Возьмите несколько одеял и пальто. Ночи прохладные, и дождь может пойти.
- А что он есть будет? - воинственно спросила тетя Нанчи.
Тетя Нанчи даст Матуле всякой всячины - и сала, и свиного жира и прочего. Даже перца не забудет. Ловите рыбу. С Матулой ты не пропадешь. А если соскучишься, так придешь домой.
- Не соскучусь! Я сам хотел попроситься, только боялся. Дядя Иштван, можно мне взять с собой книгу Ловаши?
- Бери хоть все, что найдешь дома. Дюла засмеялся.
- Что ты смеешься?
- Куда столько, - вывернулся смущенный Плотовщик, потому что перед его мысленным взором всплыла "Семейная переписка", "обожаемая сударыня" и вычеркнутая Ирма. - Мне хватит одной книги.
- Хорошо. Старик был моим наставником, и я его до сих пор крепко люблю. Он много бродил в камышах и может нарассказывать всяких историй. А теперь пора спать. Прихватите и палинки на случай холодного ливня. А поранитесь, она тоже пригодится.
В эту ночь Дюла спал беспокойно, ему снились сумбурные сны - кузнечики и букашки, так как кожа у него зудела. Не раз ему чудилось, будто Матула стучит в окно. Но это кошка охотилась на чердаке за мышами. А когда потом старик действительно постучал в окно, Дюла спал так крепко, что Матуле пришлось долго колотить по ставне.
- Эй, лошади забрались в овес!
- Что? - испуганно подскочил наш друг, но тут же собрался с мыслями. - Иду, дядя Матула!
На полу в кухне лежал битком набитый рюкзак.
- Добрая душа Нанчи! - Матула указал на рюкзак. - Я понесу его, а то натрешь себе плечи.
Тут из кладовки вышла тетя Нанчи с двумя банками в руках.
- Вот еще две банки компота. Дюла его любит.
- Если любит, так пусть сам и тащит. В мешке больше нет места.
- А для палинки нашлось?
- Это лекарство, а от компота у людей только брюхо болит. Словом, если Дюла хочет, пусть тащит. Впрочем, с него хватит и двух шерстяных одеял.
- В другой раз возьмем, тетя Нанчи.
Старушка сердито посмотрела на Матулу, однако это его не смутило.
- Пора идти, - сказал он. - Дай бог тебе здоровья, Нанчи! Жареные цыплята в тот раз были знатные.
Пока Плотовщик прощался со старушкой, огромный рюкзак уже пересекал двор, хотя воробьи еще не открыли своего утреннего заседания. Сад, прохладный и тихий, будто хранил ночные тайны; ручей, журча, стремительно прыгал по камушкам, словно до наступления утра намеревался успеть куда-то, а тропка за садами манила вырядившегося в новые сапоги Дюлу как старого знакомого.
- Не тяжело вам, дядя Матула?
- Понятно, тяжело. Сам хочешь нести?
- Если бы я только мог.
- Чего тогда спрашивать?
Плотовщик понял: вопрос его был пустой вежливостью. Или, может быть, он ожидал, что Матула тоже ответит вежливо: "Что ты! Мешок совсем легкий, как пушинка".
И он разочаровался бы в своем названом отце, потому что и слепому видно, что рюкзак тяжеленный. Но тогда зачем было спрашивать? Зачем?
"Ты олух!" - сказал себе Лайош Дюла и намотал на ус, что от пустых разговоров мало проку. Он замолчал, понимая, что человеку с тяжелой ношей не до переливания из пустого в порожнее.
Теперь уже мальчику были знакомы рассветные запахи, и он с закрытыми глазами мог бы сказать, что они проходят по кукурузному или конопляному полю или же поблизости от скошенной люцерны.
На большой вяз он посмотрел как на старого приятеля, только что не поздоровался с ним. На коре старого дерева время оставило свои тайные знаки, и Дюле хотелось спросить Матулу, сколько лет вязу и почему он стоит так одиноко. Но он смолчал, и большой рюкзак продолжал равномерно покачиваться перед ним.
За дамбой тысячи птиц начинали свой день пространной, но тихой беседой, в которой различались надтреснутые голоса цапель, шиканье лысух и гиканье поганок; а на сухой ветке прибрежной ивы каркала серая ворона, зовя своего родича, но его дальний ответ трудно было расслышать.
Дюле теперь уже было знакомо и рассветное дыхание камышовых зарослей, и тяжелый запах болота, а острые листья осоки беспомощно лизали скользкие резиновые сапоги. Широкие голенища надежно защищали исцарапанные ноги, и наш Плотовщик нарочно наступал в лужи, где позавчера размокли и испортились его сандалии.
Услышав плеск воды, Матула оглянулся:
- Хороши сапоги?
- Очень, дядя Матула. Спасибо, что сказали дяде.
- Не стоит благодарности. Я сказал потому, что здесь они сгодятся. Ну, пойдем дальше. Леший возьми этот мешок, хорошо бы его поскорей скинуть.
Когда они поднялись на дамбу, за ней бушевал ураган птиц, но Матула даже не посмотрел в ту сторону и остановился совсем по другой причине.
- Видишь?
- А что это, дядя Матула?
- Мускусная крыса. Ондатра.
Переплывавший реку зверек с коротким и широким туловищем исчез в камышах на том берегу.
- Кусается?
- Если ее схватить. Тогда все крысы кусаются.
- Что она ест?
- Что попадется. Да все: жуков, раков, улиток, даже свеклу и кукурузу. Очень любит пшеницу. Если посеют на берегу пшеницу, опустошит все поле. Но шкурка у ондатры просто загляденье. Двуглазку прихватил?
- Ой, забыл, дядя Матула!
- А ведь я тебе говорил, верно? Значит, у тебя в одно ухо влетело, в другое вылетело.
Пристыженный Дюла молчал, предпочитая не признаваться, что на этом его ловил не только дядя Матула, но и Кендел. Кендел тоже замечал, что он не слушает и тут же следовало: "Продолжайте, Ладо".
Наш Плотовщик поежился и в душе выругал себя за рассеянность. Матула уже свернул от дамбы к чаще ракитовых кустов, и Дюле почудилось, будто ольховые деревья, караулящие шалаш, раскрывают объятия возвратившимся домой путникам.
Сам шалаш словно приветливо здоровался с ними. Его темное нутро, пропахшее камышом, казалось домом, а Серка - членом семьи, радостно встречающим прибывших.
- Отвяжи пса, пусть побегает. - Матула снял со спины рюкзак. - Он запомнит, кто спустил его с цепи.
Пес при приближении Дюлы слегка насторожился, но стоило мальчику отстегнуть цепь, как Серка завилял хвостом. Потом трижды обежал вокруг шалаша и улегся наконец у ног Матулы.
- Ну какой же ты шалый! - побранил Серку старик. - Когда ты ума наберешься?
Плотовщик почувствовал, что эти слова косвенно относятся и к нему.
- Дядя Матула, он ведь молодой.
- Это еще не значит, что в голове должен ветер гулять… Вогнала меня в пот Нанчи, так набила мешок. Ну да приволок, и кончено дело. Передохнем чуток, потом наведем тут порядок.
Старик сел, сел и Дюла. Серка лежал, растянувшись, возле закопченной печурки, и некоторое время слышался только далекий птичий гомон. Заря в небе сменилась синевой, роса - туманом, а мягкий свет - солнечным сиянием.
- Как чудесно здесь, дядя Матула!
Старик молчал. Он закурил трубку и следил за легкой струйкой дыма.
- Хорошо тому, кто любит все это, - сказал он немного погодя. - Я обыкновенно тут живу, а когда зимой переберусь к дочке, то задыхаюсь в доме, даже от табака нет никакой радости, и к весне маюсь, как хворый пес. Потом выползаю сюда, поправляю шалаш, если он осел под снегом, и домой уже ни ногой.
Пока он говорил, Серка все ближе подбирался к нему, и наконец его голова оказалась возле руки хозяина. Посмотрев на собачонку, старик погладил ее.
- Не был бы ты, Серка, таким шалым, - сказал Матула, - я бы не стал тебя сажать на цепь, знал бы, что ты не бросишь шалаш без присмотра. Но нет тебе доверия. Да, двуглазка-то в рюкзаке, я взял ее, - обратился он к Дюле. - Погляди на старое дерево, может, еще сидит там большой орел.
Плотовщик достал бинокль, настроил по глазам, но на дереве никого не было.
- Ничего не вижу.
Но это было не совсем верно. Пока Дюла смотрел в бинокль, перед ним стояли слова Матулы: "Пока ты такой шалый, нет тебе доверия".
- Перво-наперво приготовим постель. - Матула выбил пепел из трубки. - Потом приберемся тут. Надо принести сена.
Он вынес из шалаша две длинные жерди.
- Есть поблизости стожок, летось он вымок, да дожди лили такие, что телега увязла бы. Половину притащим, и хватит с нас. Хорошая постель получится.
Стог стоял далеко, и Дюла по дороге запоминал кусты, некоторые деревья, вид местности. Постепенно у него вырабатывалась способность ориентироваться. Трава, еще мокрая от росы, доходила ему почти до пояса.
Матула сбросил верхушку стога и подсунул жерди под оставшееся сено.
- Силенок хватит?
- А как же! - встал между жердями Дюла.
- Иди не спеша, чтобы ношу не скинуть.
- Ой, дядя Матула, змея! И какая большая! - точно кузнечик, подпрыгнул Плотовщик.
- Не трогай ее. Рука провоняет. Чтоб ей треснуть, твоей змее!
Нужно мне очень ее трогать! - Дюле не хотелось сознаваться, что он не дотронулся бы до змеи ни за какие деньги, что при одном взгляде на нее озноб пробежал у него по спине.
- В шалаш они всегда забираются - то одна, то две. Не трогай их.
Плотовщик испуганно смотрел вслед уползающей змее.
- Поднимай.
Половину стожка они подняли без труда, но Дюлу уже не увлекала переноска сена даже с помощью жердей.
"В шалаше то одна, то две, - думал он. - Господи!"
- Когда я ступаю левой ногой, ты ступай правой, и сено перестанет колыхаться. Ведь если оно рассыплется, подбирать будет нелегко.
"Она еще ко мне в постель заползет, - сменил ногу мальчик по приказанию Матулы, но мысли его были заняты другим. - Когда я буду спать, обовьется вокруг шеи.." И тут он чуть не выронил из рук жердь.
- Тяжело? - раздался впереди укоризненный голос, потому что ноша заколебалась. - А то можно передохнуть.
- Нет, дядя Матула, я споткнулся.
Старик промолчал, а Дюла рассердился на себя, зачем он ответил, что не тяжело, когда на самом деле тяжело. Глупость какая! Ведь и правда тяжело! И как видно, здесь, в лугах, единственная возможность не сбиться с пути - это не уклоняться от истины. Не тяжело? Он чувствовал, как у него сгибаются плечи, как вытягиваются руки - скоро они станут такими же длинными, как у Кряжа.
"Не тяжело. Дурак!" - сказал себе Лайош Дюла и заскрипел зубами, а глаза у него от натуги округлились. Дюла забыл даже о змее.
- Передохнем? - прозвучали впереди чудесные слова.
Да! - радостно согласился мальчик, но как только он опустил ношу на землю, его мыслями снова завладели змеи. - Значит, и в шалаше есть змеи?
- Им там уютно. Подходящее для них местечко… Только Серка иногда их душит.
Любовь Дюлы к Серке значительно возросла.
- Вот бы не воняли они! - спокойно продолжал Матула. - А то схватишь змею, а она выпустит такую мерзкую жижу…
- А они кусаются?
- Еще чего! Держишь змею за шею, а она только головой крутит и извивается. Чем ей кусаться?
- Так я правильно понял, - содрогнулся от ужаса Плотовщик, - змеи не кусаются?
- Они не прочь укусить, да не на тех напали. Ну, берись за жерди. Не спеши. Шагай осторожно.
Дюла не мог думать ни о чем, кроме змей. Если они не прочь укусить, то почему не на тех напали? Неужели Матула только успокаивает его? Какой ужас!
Теперь мальчик уже не смотрел по сторонам и не обращал внимания на тучу птиц в серебристой дали. Легкие пухлые облачка догоняли его, но он, уставившись в землю, думал о змее, бесшумно уползшей в густую траву. Об этой мерзкой твари.
Когда, добравшись до места, они опустили сено на землю, Плотовщик ласково взглянул на Серку и неприязненно на шалаш, чье уютное нутро сразу превратилось для него в змеиное гнездо.
- Но змеи-то ползают только по ночам? Так, дядя Матула?
- И ночью и днем, леший их возьми. Пошел вон, Серка, а то отдавлю тебе лапу. Если находится палка, я их насмерть забиваю: ведь они истребляют рыб и птиц. Но людей не трогают. Нечего о них столько болтать… Давай отнесем сено в шалаш.
"Людей не трогают", - думал Дюла.
- И гадюки? - прибавил он вслух.
- Их тут нет. Понимаю, у тебя всё из головы не выходят змеи. Из мешка я все выложу, набьем его сеном, будет подушка.
Матула сделал сенник и прикрыл его одеялом.
- Ляг, испытай.
Дюла растянулся на мягкой постели.
- Замечательно, дядя Матула.
- А что я говорил? С прочими делами я сам управлюсь, а ты налови рыбки к обеду. Червей накопай на берегу, кузнечиков в траве полно, да и на хлебный шарик можешь попробовать. Я пока смастерю полку, на ней разместим припасы, посуду. Ты не горячись, если подцепишь на крючок какую-нибудь стоящую рыбу. Дай ей умаяться. Можешь прихватить с собой Серку, не мешает тебе с ним обвыкнуться.
Тут Плотовщик совсем забыл о змеях, чувствуя, что Матула дал ему немного воли.
- Пошли, Серка! - позвал он.
Собака виляла хвостом, но не шла за ним.
- Пошел! - махнул ей Матула, и она весело выскочила на тропку, оглядываясь, идет ли за ней новый друг.
А Дюла в новых сапогах с трудом ковылял по высокой траве, спеша поскорей выбраться на дамбу.
"Там, по крайней мере, я успею заметить…" - думал он, и излишне добавлять, что он имел в виду пресмыкающихся.
На всякий случай он срезал себе палку, так как Матула убивал змей палкой.
Расположился он возле плотины. Поймал несколько кузнечиков, накопал червяков, и как только закинул удочку, его перестал пугать змеиный вопрос.
"По голове ее стукну, и дело с концом", - мелькнула у него воинственная мысль.
Течение реки было медленным. Над бесконечными зарослями камыша непрерывно кружили птицы. Серых цапель и колпиц Дюла уже знал, но многих птиц еще нет, и он вспомнил о книжке. Но где же поплавок? Зацепился за что-нибудь?
Он осторожно приподнял удилище.
- Вот так так! - воскликнул он, и Серка, подбежав, облаял "рыбу" с клешнями, оказавшуюся на крючке.
Наш Плотовщик долго собирался с духом, пока наконец решился прикоснуться к раку, а потом, не желая убивать его, забросил подальше в траву.
"Вечером он найдет дорогу обратно", - успокоил он себя и снова закинул удочку.
Рыба все не клевала. По небу плыли барашки; и постепенно птичий гомон вверху смолк. Но беспрерывно щебетала камышовка, и на сверкающей воде ни на минуту не прекращалось кряканье и гоготанье. Если неожиданно наступала тишина, Дюла поднимал голову, зная, что это сигнал опасности и птицы насторожились. И он видел кружащего ястреба, коричневого коршуна или другого хищника, небрежно парящего над водой, точно речь шла о невинной прогулке.
Видел он также, как такое беспечное парение переходит в стремительный полет, потом разрывается водная гладь, поднимается гомон, словно бранят, прогоняют опасного гостя мирные водоплавающие птицы. Прогоняют, но не настигают: ведь хищники мастера летать. Мгновение, и вот он уже взмыл в вышину и спокойно кружит под облаками, точно все это лишь игра.
- Стоп! - закричал Дюла и вцепился в удилище, на сей раз совершенно напрасно: ведь чтобы вытащить из воды карася, сила не нужна.
Хорошая, красивая рыба карась и вкусная, если ее поймали не в тинистой яме, но редко тянет даже килограмм. Тот карась, которого Дюла бросил сейчас в садок, весил не более четверти килограмма.
Наш Плотовщик был вполне доволен и даже счастлив. Волнение, внутреннее напряжение постепенно сменялось спокойствием.
Поплавок плавно полетел в реку - теперь на крючок был насажен хлебный шарик, - и Дюла обрадовался, почувствовав, что движения у него так же точны и уверенны, как у Матулы. Теперь, уже действительно не горячась, он подвел к берегу еще одного карася, поменьше, и ради практики, а не по необходимости вытащил его сачком.
"Такой мелюзги надо уйму наудить, чтобы хватило на обед", - подумал Плотовщик.
Потом он насадил на крючок здоровенного земляного червя. Червь сопротивлялся, извиваясь всем телом, но за это трудно было на него сердиться. Он продолжал, как видно, извиваться и под водой, потому что вскоре поплавок дернулся и не всплыл.
- Подсечь мне сейчас или не подсекать, - прошептал мальчик и посмотрел на Серку, но пес лишь вилял хвостом и не мог дать ему совета.
Тут поплавок задергался, и Дюла не стал мешкать. При подсечке загудела катушка.
- Ну, ты! - уговаривал он рыбу, отчаянно бившуюся под водой. Рыба метнулась влево - мальчик намотал леску, потом вправо - И он слегка отпустил леску. Эта игра, но игра только для Дюлы, доставляла ему огромное наслаждение: он чувствовал, что удилище его слушается и добыча уже у него в руках. Рыба, очевидно, устала.
- Теперь я буду ее вываживать, - объяснил он Серке, вспомнив выражение настоящих рыболовов, - и потом она пойдет в сачок послушно, как овечка.
Но рыба придерживалась иного мнения и долго металась, прежде чем ее удалось вытащить.
У нашего Плотовщика при виде рыбы глаза полезли на лоб. Рот, как у утки, и сама такая длинная!
Щука! Ох! Да какая чудесная щука! Вот посмотрел бы дядя Матула, вот посмотрел бы Кендел, мама и мама Пири, отец и Кряж! Да и весь класс!
- Ну-ка иди, моя овечка, - он вытащил щуку на берег, и Серка, негромко рыча, отскочил подальше от извивающегося водяного тигра.
Но рыба даже в сачке вела себя не как послушная овца, и Дюла тут же вспомнил совет Матулы не горячиться.
Но старик напрасно увещевал бы щуку не горячиться, потому что это у нее в характере.
- Я тебя! - закричал мальчик, но угроза на рыбу не подействовала, и она схватила Дюлу за указательный палец.
- У-у-у! - Плотовщик стал искать нож, чтобы раскрыть им пасть свирепого тигра, но один бог знал, в какой карман был он запрятан, и поэтому мальчик всунул между зубами щуки конец палки, предназначенной для защиты от змей, и тогда она разжала пасть. Дюла замахал кровоточащим пальцем. - Какой я дурак!
Серка по-прежнему одобрительно вилял хвостом, что могло означать и сочувствие.
Крючок продолжал торчать во рту у рыбы, но теперь Плотовщику удалось его вытащить, так как она сердито кусала палку.
Он вздохнул с облегчением, водворив наконец щуку в садок, хотя двух карасей отнюдь не обрадовало такое соседство. Они испуганно плескались, но хищница, измученная борьбой и не успевшая еще проголодаться, не обращала на них никакого внимания.
Дюла опять опустил садок в воду. Мысль о его тяжести и величине щуки утишила боль в пальце. Да, щуки больно кусаются, и их зубы, похожие на кривые иглы, очень опасны, в особенности два огромных передних зуба. Наш Плотовщик теперь узнал это на опыте. Он высосал кровь из ранки и, - где наша не пропадала! - закинул поплавок поближе к противоположному берегу, где возле островка камыша, казалось, больше всего плещется рыбы.