Итак, время первого летописца - вторая половина XI века, может быть, начало XII. За 700 лет до Карамзина. За 200 - до Лаврентия… Поэтому с особенным вниманием Карамзин читает: "В лето 6618 (1110 год). В том году было знамение в Печерском монастыре 11 февраля: явился столп огненный от земли до неба, а молния осветила всю землю, и в небе прогремело в один час ночи, и все видели это. Этот же столп справа стал над трапезницею каменною, так что не видно было креста, передвинулся на церковь и стал над гробом Федосьевым и потом передвинулся на верх церкви, как бы к востоку лицом, а потом невидим стал".
Описывается какое-то атмосферное явление. Вероятно, чрезвычайно редкое для Киева северное сияние. Автор записи - очевидец, который, без сомнения, отлично знаком с Киево-Печерским монастырем. Напрашивается мысль, что летописец - печерский монах…
Вслед за описанием "огненного столпа" следует объяснение: "…это был не огненный столп, а видение ангела. Это знамение показывало некоторое явление, которому предстояло быть и которое сбылось. Ибо на второй год не этот ли ангел был вождем на иноплеменников и супостатов, как сказано: "Ангел тебе предшествует" или еще: "Ангел твой будь с тобой".
Ясно, куда автор клонит: появление "ангела" связывается с каким-то значительным событием, происшедшим "через год", то есть в 1111 году. Читатель предупрежден о "чуде" и, естественно, ждет описания ангельского гнева "на иноплеменников и супостатов", а "супостаты" для тогдашнего русского историка, конечно, - половцы…
Внезапно рассказ обрывается!
Ни о каком походе 1111 года в Лаврентьевской летописи ни слова. Вообще о событиях с 1111 по 1116 год ничего не сказано.
Даже сами даты эти в тексте отсутствуют.
Вместо них следуют неожиданные строки:
"Я, игумен Сильвестр монастыря святого Михаила, написал книги эти, летопись, надеясь от бога милость получить, при князе Владимире, когда он княжил в Киеве, а я в то время игуменствовал у святого Михаила в лето 6624" (в 1116 году).
Это середина Лаврентьевской летописи. Именно здесь древнейший летописец пожелал открыться, назвать себя и признаться, что "написал книги эти".
Для историка ясно, что "князь Владимир" - конечно, Владимир Мономах (княжил в Киеве в 1113–1125 годах). Михайловский Выдубицкий монастырь в Киеве был основан отцом его и находился под особым покровительством князя.
У позднейшего исследователя вопросы, десятки вопросов об игумене Сильвестре… Но летописная повесть, не останавливаясь, медленно устремляется дальше и дальше. На соседнем листе мелькает второе и последнее упоминание только что прозвучавшего имени: "В лето 6631 (1123) умер Сильвестр, епископ Переяславский".
И снова неторопливо движутся годы.
"В лето 6633 (1125)…", "В лето 6648 (1140)…" Летопись, уж понятно, продолжают другие летописцы.
Переворачиваются страницы, уплывают века, уходят люди…
И вот 173-й лист. Заключительная запись:
"…аз, худый, недостойный, многогрешный раб божий Лаврентий мних…"
Но Лаврентий и его ближайшие предшественники не занимают Карамзина.
"Огненный столп" над Печерским монастырем, молчание о событиях 1111–1116 годов, имя Сильвестра, - вот где скрыта загадка первого из летописцев…
Все научное, сухое, "непоэтическое" Карамзин отправляет в примечания. Чего доброго, какой-нибудь червь науки только их и прочтет. Живой рассказ, поэтический охват прошлого - вот что будет в основном тексте книги. Полтома - "поэзия", полтома - примечания.
С удовольствием он перечитывает собственный текст, касающийся "огненного столпа" над Печерским монастырем. На языке XIX столетия это выглядело так: "Достойно замечания, что около сего времени были многие воздушные явления в России, и даже землетрясение; но благоразумные люди старались ободрять суеверных, толкуя им, что необыкновенные знамения предвещают иногда необыкновенное счастие для государства, или победу: ибо россияне не знали тогда иного счастия".
Карамзину нравилось, сколь изящно он объяснял веру древнего писателя в "приметы" и "знамения".
Но пять пропущенных лет (1111–1116) и неожиданное появление Сильвестра? В этом надо разобраться. Значит, еще искать и читать, читать и искать…
Приносят пакет: "Историографу Карамзину в собственные руки". На пакете памятка: "Книга казенная".
Несколько месяцев назад друзья известили остафьевского отшельника о том, что в Петербурге, в библиотеке Академии наук, немало любопытного среди дефектных рукописей, не внесенных ни в один каталог.
Одной рукописью Карамзин чрезвычайно заинтересовался и выпросил на месяц.
"Дефектная летопись" была из пергамена и сохранилась совсем неплохо.
На обороте первого листа помещалась запись, сделанная, по-видимому, сравнительно недавно: "Книга Ипацкого монастыря, летописец о княжении".
Значит, летопись до ее перемещения в столицу хранилась в костромском Ипатьевском монастыре. Ипатьевскую летопись переписали в начале XV столетия, всего лет на тридцать позже Лаврентьевской.
И вот Карамзин кладет две старейшие летописи рядом на сосновый стол. Он сильно взволнован. Открывает первую страницу…
ЛАВРЕНТЬЕВСКАЯ ЛЕТОПИСЬ
Се повести временных лет, откуду есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуду Русская земля стала есть.
ИПАТЬЕВСКАЯ ЛЕТОПИСЬ
Се повести временных лет черноризца Федосьева монастыря Печерского, откуду есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуду Русская земля стала есть.
Это тексты-близнецы. Только в Ипатьевской летописи говорится о каком-то "черноризце Федосьева монастыря Печерского".
Черноризец - это монах. "Федосьев монастырь" - знаменитый Киево-Печерский.
Очевидно, это представился сам автор. Тот, кто написал "Повесть временных лет".
И все сразу запутывается. При чем тут Печерский Федосьев монастырь, когда автор, игумен Сильвестр, - из Михайловского Выдубицкого монастыря? Почему черноризец, а не игумен? Почему нет имени черноризца? В старину имя чаще всего ставилось перед званием: "Сильвестр, игумен Выдубицкий", "Святослав, князь Киевский", а тут просто - "черноризец… монастыря Печерского"?
Историк встает из-за стола и подходит к разложенным на досках летописям. Как-то зимой в Москве Карамзин зашел за книгами к Мусину-Пушкину, постаревшему и давно удалившемуся на покой.
- Сколько, Алексей Иванович, мыслите, летописных списков на Руси?
- Бог знает, - отвечал граф. - Еще покойный Татищев взывал: "Всякий трудолюбивый, если где какую летопись сыщет, академии сообщить может". Сам Татищев сыскал с десяток, мне несколько перепало, некоторые и без нас известны, а всего - не ведаю. Сотни, думаю.
- Я полагаю, в главных хранилищах не менее тысячи, - сказал Карамзин.
И вот лучшие и старейшие летописи сейчас лежат на верхнем этаже остафьевского дома, впервые за тысячелетия собранные в одном месте.
На днях жена зашла позвать историка к обеду и заинтересовалась причудливыми разноцветными миниатюрами одной из рукописей.
- В этой летописи 617 рисунков, - объяснил Карамзин. - Долгое время они хранились в Кенигсберге. Когда в Семилетнюю войну русская армия заняла этот город, рукопись возвратилась на родину. Еще прежде ею владел польский князь Радзивилл, а переписали ее в XVI веке где-то на Руси… Поэтому у летописи с рисунками двойное имя: Радзивилловская, или Кенигсбергская…
Николай Михайлович с легкой улыбкой прочел жене небольшую лекцию о летописных именах:
- Имена людские происхождения разного. Мое - Николай - в переводе с греческого "победитель", твое - Катерина - значит "непорочная". Наименования географические тоже порождены самыми различными обстоятельствами. Киев - от Кия, Смоленск - от смолы, Новгород - город новый. Был город Тьмутаракань, есть город Звенигород, село Грязные харчевни.
И летописи - как только не прозываются… Лаврентьевская, Ипатьевская, Радзивилловская, или Кенигсбергская. Синодальная - в честь московской синодальной библиотеки. Летопись Никоновская - по имени патриарха Никона, Троицкая в честь Троице-Сергиевской лавры, Татищевская, Ростовская, летописи Новгородские…
Историк представлял тогда жене летописи будто светских знакомых. Но сегодня они его сотрудники, умные, но скрытные…
Карамзин раскрывает одновременно несколько старых манускриптов. Они должны как-то решить спор двух "летописных старейшин" - Лаврентьевской и Ипатьевской. Спор о том, кто же первый великий летописец: игумен Сильвестр или черноризец безымянный?
"Се повести временных лет…", "Се повести временных лет…", "Се повести временных лет…" - почти все летописи начинаются с этой строки. Одна из Смоленска, другая из Новгорода, третья - из Москвы, четвертая - из Суздаля, пятая, шестая - с юга… И у всех одинаковое начало!
У огромной Никоновской летописи заглавие точь-в-точь как у Лаврентия. Никакого "черноризца" нет в помине. Зато Радзивилловская (что с иллюстрациями-миниатюрами) следует за летописью Ипатьевской: "Се повесть временных лет черноризца Федосьева монастыря Печерского".
Показания свидетелей разделились. Как было бы просто и хорошо без них. Нашлась бы одна Лаврентьевская летопись - и все было бы спокойно. В конце ее - подпись Лаврентия: он последний летописец. В начале - имя Сильвестра: он первый… А сейчас нужно сравнивать и сравнивать…
Но дальше самое интересное! Удивительное сходство разных летописей не ограничивается началом, первыми строками. У всех почти полностью совпадают тексты па десятках листов.
Во всех летописях история начинается - "по потопе"; везде - легенда о Кие и его братьях, о том как поляне платили хазарам дань мечами. Первая дата всюду - 852 год, и т. д. И т. п. - все, как в Лаврентьевской. Порою встречаются кое-какие расхождения: иначе построенная фраза, новые подробности, но в основном сходство, как у близнецов.
Сходство, продолжающееся примерно до записей 1110–1120 годов.
После этих записей также встречаются совпадения, но их значительно меньше…
Что все это значит?
Что у всех летописей был один общий предок: "Повесть временных лет" - начало всех летописных начал.
Сходство пропадает, как только "Повесть" кончается.
Значит, кончается она около 1110–1120 годов.
Где-то в этом десятилетии великий летописец - автор "Повести временных лет" - произнес "аминь", завершая свой труд. Но ведь как раз Сильвестр признается, что "написал книги сии" около 1116 года. Значит, Сильвестр был первым летописцем.
Но как быть с "черноризцем"?
Надо разобраться…
Если имя первого, главного летописца скрыто между 1110 и 1120 годами, значит, надо внимательнейшим образом прочитать, как освещаются эти годы в разных летописях. Все сотни и тысячи списков сравнивать, конечно, не нужно. Свидетели, как оказалось, придерживаются двух суждений: одни обходятся без "черноризца Федосьева монастыря Печерского" (Лаврентьевская и другие). В иных заглавиях упоминается "черноризец" (Ипатьевская и другие)…
Темнеет. Вечером Карамзин обычно не занимается - болят глаза. Но сегодня он чувствует, что остановиться не может. Наскоро обедает и продолжает работу при свечах. Сад за окном потемнел и исчез, комната стала походить на келью летописца.
Незаметно исчезает куда-то и 1809 год. Бесшумно подступает 1110 (или "от сотворения мира - 6618").
В лето 6618
11 февраля 1110 года над Печерским монастырем появился "огненный столп", а по убеждению летописца - "ангел", который "на второй год был вождем на иноплеменников и супостатов". Об этом сказано и в Лаврентьевской летописи и в Ипатьевской. А затем Лаврентьевская обрывает повествование, и сразу идут строки Сильвестра: "Я… написал книги сии".
То же самое и в десятках других списков.
А как в Ипатьевской летописи?
Рассказ 1110 года там отнюдь не обрывается, и Карамзин легко находит потерянное продолжение. В Ипатьевской летописи все на месте. Как только заканчивается рассуждение об ангеле, что "на второй год был вождем на супостатов", тут же следует доказательство:
"В лето 6619 (1111). И поднялись со своих мест Владимир (Мономах) с сыновьями и Святополк с сыном своим и Давыд с сыном и попрощались и пошли на половцев. В понедельник же страстной недели вновь иноплеменники собрали многое множество полков своих и выступили, точно великий лес, тысячами тысяч. И послал господь бог ангела в помощь русским князьям. И двинулись половецкие полки и полки русские, и столкнулись полки с полками, и, точно гром, раздался треск столкнувшихся рядов. И стали наступать Владимир с полками своими и Давыд. И при виде этого половцы обратились в бегство. И падали половцы перед полком Владимировым, невидимо убиваемые ангелом, что видели многие люди, и головы летели, невидимо опускаемые на землю…"
Вот оно "чудо", о котором читатель летописи был предупрежден еще в записи 1110 года!..
Снова Карамзин оказывается перед задачей нелегкой: как написать обо всем этом в своей "Истории"?
Человеку просвещенному, конечно, не подобает принимать на веру "ангелов во главе войска". Но верноподданному Александра I не следует также и шутить над государственной религией.
Историк, однако, находит выход изящный и остроумный:
"Летописец говорит, что ангел свыше карал половцев и что головы их, невидимою рукой ссекаемые, летели на землю: бог всегда невидимо помогает храбрым…"
Вслед за описанием битвы и победы, Ипатьевская летопись очень подробно, обстоятельно повествует о 1112, 1113, 1114, 1115 и 1116 годах. Ничего подобного в Лаврентьевском списке нет.
После 1116 года Ипатьевская летопись спокойно переходит к 1117, 1118… И нигде никакого упоминания о Сильвестре,
Игумен или черноризец?
Кто же, в конце концов, был первым летописцем?
Карамзин размышляет:
Ответ первый.
В начале Лаврентьевской летописи находится сочинение Сильвестра.
В начале Ипатьевской - другое сочинение какого-то "печерского черноризца"…
Но ответ этот явно не годится, потому что до 1110 года совпадение обоих списков почти полное: это одна и та же "Повесть временных лет". Только в одном случае автором объявляет себя Сильвестр, а в другом - безымянный черноризец.
Ответ второй.
Печерского черноризца отвергнуть. Автор Сильвестр. Он как-никак лицо историческое. Действительно жил в это время и, согласно летописи, скончался в 1123 году. Черноризец же - безымянный, неведомо когда существовавший…
Но и это не ответ.
Кто же, как не печерский монах, мог заключить, что "огненный столп" ночью 11 февраля 1110 года "справа стал над трапезницею каменной, так что не видно было креста, передвинулся на церковь и стал над гробом Федосьевым"?
Печерский монастырь упоминается в летописи, пожалуй, куда чаще, чем все другие церкви и монастыри, вместе взятые. А Михайловский Выдубицкий монастырь встречается (до 1110 года) всего два раза.
Ответ третий.
Сильвестр был раньше печерским монахом, а потом перешел в Михайловский монастырь, то есть игумен, черноризец, летописец - это одно лицо…
Россыпь книг и рукописей на досках едва видна во мраке, но Карамзин, даже не оборачиваясь, нащупывает рукою и кладет на освещенный свечами стол Киево-Печерский патерик. Патерик - это "книга отцов" (от латинского "pater" - отец). Печерские монахи веками вели записи о жизни и деяниях своих собратьев. Уцелело несколько десятков экземпляров патерика, переписанных в XIV–XVII столетиях в Москве, Ярославле и других местах. Здесь на каждой странице - ценнейшие исторические сведения, хотя, разумеется, в редкой главе ангелы не беседуют с монахами, а бесы не искушают затворников.
В этом сборнике имени Сильвестра не встречается.
Если б какой-нибудь печерский монах сделался михайловским игуменом, а затем и переяславским епископом, его биография непременно попала бы в патерик.
Значит, Сильвестр не из печерских монахов.
Значит, печерский черноризец - не Сильвестр.
И Карамзин составляет о двух "претендентах" мнение, вполне определенное, то есть ответ четвертый: многие считают, что Сильвестр был нашим первым летописцем, потому что сей игумен заявил, что "написал книги сии". Но слово "написал" тут значит "списал". Иначе говоря, Сильвестр - простой переписчик и как таковой может быть удостоен внесения в примечание номер 213 ко II тому "Истории государства Российского"…
Где-то в глубине сознания мелькает мысль: как-то странно, что игумен большого столичного монастыря, то есть персона важная, был простым переписчиком… Но Карамзин не собирается углубляться дальше в эти дебри…
Поместив Сильвестра в примечание, он хочет погасить свечу и прервать работу до' утра.
Потом задумывается и, счастливо посмеиваясь, пишет: "Множество сделанных мною примечаний и выписок устрашает меня самого. Счастливы древние: они не ведали сего мелочного труда, в коем теряется половина времени, скучает ум, вянет воображение: тягостная жертва, приносимая достоверности, однако ж необходимая!.."
Глава 3. Черноризец
В жизни ученого и писателя главные биографические факты - книги, важнейшие события - мысли.
В. О. Ключевский
Хлебников был большой любитель древних рукописей. Когда он умер, дали знать Карамзину.
"В 1809 году, осматривая древние рукописи Петра Кирилловича Хлебникова, - записал историк, - нашел я два сокровища в одной книге: летопись Киевскую, известную единственно Татищеву, и Волынскую, прежде никому не известную".
Старинная лощеная бумага и характерный почерк говорили о том, что Хлебниковская летописная книга - отнюдь не старейшая: XVI век.
Текст ее почти буквально совпадал с текстом Ипатьевской летописи. Заглавие, например, отличалось только одним словом:
ИПАТЬЕВСКАЯ ЛЕТОПИСЬ
Се повести временных лет черноризца Федосьева монастыря Печерского, откуду есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуду Русская земля стала есть.
ХЛЕБНИКОВСКАЯ ЛЕТОПИСЬ
Се повести временных лет Нестора, черноризца Федосьева монастыря Печерского, откуду есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуду Русская земля стала есть.
В сотнях списков повторяется: "черноризца Федосьева монастыря Печерского…", "черноризца…", "черноризца…" И только в одном имя: Нестор.
Может быть, имя случайное, ошибочно попавшее в летопись XVI века?.. Целое семейство летописей, подобных Лаврентьевской, называет автором Сильвестра. Ипатьевская и ее "последователи" - воздерживаются. И только одна Хлебниковская объявляет первым летописцем какого-то Нестора.
Где доказательства в пользу этого Нестора?
Однако это имя Карамзину не ново. Он привычно открывает толстую книгу в крепком желтом переплете - "Историю Российскую" Василия Никитича Татищева.