Как школьник Сева Соколов сопротивлялся намерениям родителей и бабушки сделать из него вундеркинда…
Содержание:
-
Я И ПРЕЗИДЕНТ 1
-
МЕЖДУ НЕБОМ И ЗЕМЛЁЙ 2
-
ПИРШЕСТВО ПО-АНГЛИЙСКИ 2
-
КИТ В БАССЕЙНЕ 3
-
МНОГОСЕРИЙНЫЙ ДЕНЬ 4
-
АКАДЕМИК СПАСАЕТ ШКОЛЬНИКОВ 5
-
КАК Я СТАЛ ВУНДЕРКИНДОМ 6
-
А-КВАДРАТ КУЁТ ЖЕЛЕЗО 7
-
У ВУНДЕРКИНДА НЕ БЫВАЕТ СОБАКИ 8
-
ЛЮБЯТ ТЕБЯ РОДИТЕЛИ? 9
-
Я ПИШУ ПАПЕ, А ПАПА ПИШЕТ МНЕ 10
-
КЛЮЧИ К СЕРДЦУ БАБУШКИ 10
-
КАК Я УВИДЕЛ БЕЛЫЙ СВЕТ 11
-
СОВЕСТЬ МОЛЧАТЬ НЕ МОЖЕТ 12
-
ЧИСТАЯ ДОСКА 13
-
ТОНУТЬ НАДО УМЕЮЧИ 14
-
РОЖКИ ДА НОЖКИ 15
-
ПРОНИЦАТЕЛЬНЫЙ ВЗГЛЯД 16
-
КРЕПКИЙ ОРЕШЕК 16
-
ГРОМ СРЕДИ ЯСНОГО НЕБА 17
-
НУЛЬ БЕЗ ПАЛОЧКИ 18
-
ГРИША БЕЖИТ ПО СЛЕДУ 19
-
ДНИ СВОБОДНОГО ВРЕМЕНИ 20
-
А ВСЁ-ТАКИ ОНА ВЕРТИТСЯ! 21
-
ОЖИВШАЯ ЧЕКАНКА 21
-
ЛЮБИМЫЙ УЧЕНИК 22
-
ТЯМТЯ-ЛЯМТЯ 23
-
УКРОТИТЕЛЬ ТИГРОВ 23
-
В ЛУЧАХ СЛАВЫ 24
-
РАЗГАДКА ТАИНСТВЕННЫХ ИСТОРИЙ 25
-
ШТЫКИ НА КУРГАНЕ 26
Я И ПРЕЗИДЕНТ
Говорят, что у президента Академии наук нет ни капельки свободного времени, и день его расписан не только по часам, но и по минутам.
Вот, например, в 9 часов 35 минут он совершает великое научное открытие, а уже в 9 часов 36 минут он торопится на научный конгресс, чтобы поведать всему учёному миру о своём открытии. И так с утра до вечера крутится бедный человек, словно он не президент, а белка, которую посадили в колесо.
Воображаю, как хочется президенту погонять в футбол с младшими научными сотрудниками или бросить всё, вскочить на велосипед и помчаться куда глаза глядят. Но нельзя. Президент не может даже на минуту оставить науку. Не имеет права.
Наверное, я единственный, кто может понять и пожалеть президента. Потому что у нас с ним одна доля, одна судьба.
Хотя я не президент Академии наук, а всего лишь школьник по имени Сева и по фамилии Соколов, но у меня, как и у президента, нет ни капельки свободного времени, и я тоже, как и президент, могу лишь мечтать о том, чтобы поиграть в футбол или покататься на велосипеде.
Но детские забавы не для нас с президентом. На такие пустяки нам просто жаль нашего драгоценного времени.
Каждое утро я встаю с одной мыслью - надо прожить день так, чтобы не потерять понапрасну ни минуты…
Будильник кашляет раз, другой. Наверное, прочищает горло перед тем, как затянуть утреннюю песенку. Но не успевает. Я бросаюсь на будильник, как вратарь на шайбу. В будильнике что-то щёлкает, и он обиженно замолкает. А чего обижаться? Не хватало ещё, чтобы его грохот разбудил папу с мамой. Пусть поспят подольше.
Я выкатываю из-под дивана гантели и принимаюсь размахивать ими. Чувствую, что прямо на глазах мускулы наливаются силой. Тогда я закатываю гантели под диван и направляюсь в ванную.
Из спальни показывается папа. Он в пижаме, спросонья почёсывает волосатую грудь.
- Доброе утро, папа, - говорю я. - Я перехожу к водным процедурам.
- Мо-о-о-л-о-о-дец! - одобрительно зевает папа, растягивая слово "молодец" так, будто в нём не два "о", а, по крайней мере, сто или тысяча.
Облившись холодной водой и растеревшись жёстким махровым полотенцем так, что кожа у меня становится красной, словно у индейца из племени сиу, я выскакиваю из ванной и вижу маму. Она сидит перед зеркалом и причёсывается.
- Доброе утро, мама. - Я чмокаю маму в щёку.
- Жоброе жутро, жынок, - произносит мама на совершенно непонятном языке, потому что ей мешают говорить приколки, которые торчат изо рта.
Я прекрасно понимаю свою маму, потому что слышу это каждое утро и знаю, что мама со мной поздоровалась.
Когда я запиваю горячим чаем яичницу, в кухне появляется папа. Он побрился, сбросил пижаму и облачился в наутюженные брюки и полосатую рубаху.
- Ты пойми, - говорит папа, - если бы у нас с мамой в своё время были такие возможности, как у тебя, то мы бы…
Папе не хватает слов. Он руками пытается показать, что бы натворили мои папа с мамой, если б им жилось, как мне. Получается что-то круглое, вроде воздушного шара.
Но и руки не способны выразить то, что хотел бы сказать папа, и поэтому он добавляет:
- Ого-го-го!
Мне становится неудобно, что я сижу и распиваю чай, когда необходимо вовсю использовать предоставленные мне возможности.
- Извини, папа, - вскакиваю я. - Мне пора в школу.
Я подхватываю сумку, набитую учебниками и тетрадями, и выбегаю на лестничную площадку. Вдогонку мне летят мамины слова:
- Сынок, осторожнее переходи улицу!..
Приколки уже перекочевали в мамины волосы, и потому мама говорит на понятном языке.
На площадке я нажимаю кнопки сразу трёх лифтов и жду, какой придёт первым.
Наш дом - самый высокий в городе, в нём - двадцать этажей. Да ещё архитекторы поставили его на горку. Поэтому с последнего, двадцатого, виден весь город, а с нашего, десятого, - только полгорода.
Щёлкнула кнопка - остановился лифт. Раздвинулись дверцы, и мне показалось, что в кабине пожар. Но тут же я улыбнулся - в лифте был Гриша, а пылала его голова. Гриша такой огненно-рыжий, что, лишь глянув на него, невольно ищешь глазами ведро с водой или шланг - поскорее залить этот огонь, как бы и в самом деле пожар не случился.
Я очень обрадовался Грише, потому что не видел его, наверное, сто лет. Да, точно, мы не виделись друг с другом сто лет.
- Видал? - вместо приветствия Гриша распахнул куртку и показал бинокль в чёрном футляре.
- Настоящий? - Я облизал губы.
- А то какой?! - фыркнул Гриша. - Настоящий, военный. Мне дядя Витя дал.
Дядю Витю, полковника-артиллериста, я знал, он жил на седьмом этаже.
- Насовсем? - я не сводил глаз с бинокля.
- Само собой, - сказал Гриша. - Бери, говорит, Григорий, и храни на память о нашей дружбе.
- А зачем тебе бинокль? - неожиданно спросил я.
Хотя сам прекрасно знал, зачем нужен человеку бинокль, - видеть то, что никто не видит.
- Пока секрет, - напустил на себя загадочный вид Гриша.
Конечно, я не ждал, что Гриша выложит тут же всю правду, но всё-таки обиделся.
- Молодые люди, вы едете или беседуете? - К лифту подошёл сосед - толстяк с папиросой в зубах.
- Едем, - сказал я.
В молчании мы спустились вниз, и на площадке первого этажа Гриша шепнул мне:
- Выходи днём, вместе поглядим…
Гриша подмигнул и похлопал по чёрному футляру бинокля.
Я лишь кивнул, потому что отвечать было некогда - я опаздывал в школу.
Прямо перед нашим домом, если спуститься в долину, как любит говорить мама, находится школа. За ней - другая, выложенная из тёмно-красного кирпича, очень красивая да ещё с бассейном.
Но эти школы не для меня. Они обыкновенные, средние. А я езжу в специализированную. И хотя до неё - пять остановок на троллейбусе, я езжу, потому что эта школа с углублённым изучением английского языка. Попросту говоря, английская школа.
Я спускаюсь вниз к остановке, сажусь в троллейбус и достаю из сумки "Робинзона Крузо". Художественную литературу я читаю только в дороге - другого времени у меня нет.
Гляжу на картинку - по тропинке в широкополой шляпе шагает бородатый Робинзон. Неожиданно Робинзон подмигивает мне и хлопает себя по кожаной куртке.
Да это же не Робинзон, а Гриша!
Я закрываю книжку. Легко сказать - выходи днём, вместе посмотрим, а если не получается?
Но что собирается смотреть Гриша?
МЕЖДУ НЕБОМ И ЗЕМЛЁЙ
Класс, грохнув крышками парт, поднялся. Чуть помедлив, встал и я.
- Здравствуйте, дети! - сказала Клавдия Васильевна.
Учительница с улыбкой оглядела всех ребят, а мне еле заметно кивнула.
- Садитесь, дети. Достаньте тетради, проверим домашнее задание.
Я достаю тетрадку по письму, а следом за ней упитанный том "Физики для любознательных". Её мне дал полистать А-квадрат - о нём я ещё расскажу. Тетрадку я кладу раскрытой на край парты. Если Клавдия Васильевна захочет проверить, пожалуйста, я выполнил домашнее задание. Но я уверен, она не захочет.
Клавдия Васильевна прекрасно знает, что я всё знаю, и потому почти никогда меня не вызывает.
Школу я люблю, потому что в школе я отдыхаю. Школа для меня единственная передышка перед самым главным. Перед тем, что начнётся, когда прозвенит звонок с уроков.
Поэтому в школе самое важное для меня - набираться сил, не отвлекаться по пустякам и не заниматься всякой чепухой, ну вроде того, чтобы отвечать на уроках.
Клавдия Васильевна меня не отвлекает и другим запрещает это делать.
Вот и сейчас она на цыпочках прошла мимо моей парты и даже не бросила взгляда на раскрытую тетрадь. Ну и правильно, чего зря время терять, проверять там, где всё в порядке.
Я сказал - моя парта. Верно, моя, собственная. Ведь сижу я на парте один. Может, потому, что некого со мной рядом посадить, может, потому, чтобы никто мне не мешал.
Я уткнулся в толстый том "Физики для любознательных". Правда, я с трудом продирался сквозь джунгли формул. Не выходил у меня из головы Гриша - что он там затеял?
Сегодня я впервые с нетерпением ждал переменки. Хотя переменки, честно говоря, я не люблю. Единственная от них польза - можно выпить чаю с булочкой. На это удовольствие мне хватает пяти минут большой переменки. А куда девать остальное время? А чем заниматься на других переменках?
Наконец звонок! Я с наслаждением захлопнул "Физику для любознательных".
Мальчишки с гиканьем выскочили из класса. Девчонки, разбившись на стайки, принялись шушукаться.
Я неторопливо поднялся и подошёл к окну, у которого стояли три девчонки и, перебивая друг дружку, что-то рассказывали.
При моём появлении девчонки затихли. Они глядели на меня с обожанием. Я был для них загадочной личностью вроде Штирлица.
Девчонки ждали, что я скажу. А я не знал, о чём с ними говорить.
За окном вовсю носились снежинки. Это что же - зима началась? Вроде утром ещё никакого снега не было.
- Как быстро погода меняется, - открыл я наконец рот. - Утром ещё осень была, а сейчас снег валит.
Первой не вытерпела девчонка с голубым бантом. Она прыснула и прикрыла ладошкой рот. А следом засмеялись и её подружки.
Я обиделся и пошёл в коридор. Я давно знал, что девчонки несерьёзные создания. Ну что я такого сказал? Ничего особенного. Так чего смеяться?
В коридоре мальчишки играли в чехарду. С криками прыгали друг через друга.
Когда появился я, игра прекратилась. Я почувствовал, как вокруг меня образуется безвоздушное пространство.
Мальчишки отодвинулись от меня, сбились в кучку.
- Тебе чего? - выкрикнул мальчишка с быстрыми чёрными глазами.
Как же его фамилия? Макаревич? Мандер? Да, что-то в этом духе.
- Я тоже хочу поиграть, - говорю я миролюбиво.
Макаревич или Мандер - хоть убейте меня, не помню его фамилии - настроен воинственно.
- А мы не хотим с тобой играть, - объявляет он за всех.
Мальчишки молча кивают, соглашаются с черноглазым.
Макаревич-Мандер мне по плечо. Если я его как следует толкну, он наверняка упадёт. Другие ребята, конечно, заступятся за него. Нет, придётся уйти. Со всем классом - увы! - мне не справиться.
Я понимаю, что они мне завидуют, и не обижаюсь на мальчишек, хотя мне обидно так, что даже нет слов сказать, как обидно. Что поделаешь, такова судьба всех великих людей - их никто не понимал, над ними смеялись, их гнали…
Ну ладно, если со мной не хотят играть одноклассники, пойду к старшеклассникам - они мне компания.
Я поднялся на второй этаж и очутился перед весёлой толпой мальчишек, которые играли в "мазилу".
Посредине стоял очкарик с розовыми от волнения ушами. Правой рукой он подпирал щеку, будто спать собрался, а левую выставил из-под мышки.
Вот по этой руке один из ребят и бил изо всей силы, а когда очкарик оборачивался, мальчишки глядели на него с самым невинным видом - мол, угадай, кто из нас тебя "погладил".
Очкарик морщился и наобум показывал. Конечно, он не угадывал, мальчишки смеялись, и очкарик снова подпирал правой рукой щеку, а левую выставлял из-под мышки.
Нет, к ним я не пойду. К ним попадёшься, потом живым не уйдёшь.
И тут я увидел парня и девушку, которые медленно прогуливались по коридору. Парень, махая руками, о чём-то говорил девушке. Она глядела на него, широко раскрыв глаза, и молча кивала. А парень загорался то ли от её кивков, то ли от распахнутых глаз и ещё быстрее махал руками.
Вот это другое дело. С этими ребятами я найду общий язык. С ними есть о чём поговорить. Они явно обсуждают космические загадки.
Я двинулся наперерез парню и девушке.
- Как вы считаете, - спросил я, - чёрные дыры в космосе существуют или это гипотеза?
Парень осёкся и, хлопая ресницами, недоуменно поглядел на меня.
- Чего?
Начиная догадываться, что влез туда, куда не надо, я всё же переспросил:
- Я хотел узнать ваше мнение о чёрных дырах в космосе.
У парня раздулись и побелели ноздри. Он стал удивительно похож на разъярённого тигра.
- Слушай, малявка, катись отсюда…
Но девушка коснулась рукой его руки, и этот сорвавшийся с цепи "тигр" в одно мгновение затих.
- Мальчик, о чём ты хотел узнать? - спросила девушка.
Теперь я понял, что им не до меня, не до загадок космоса, вообще, ни до чего на свете.
- Извините, - попросил я прощения у девушки, а на "тигра" даже не поглядел. Конечно, я виноват, но зачем же орать?
Тут как раз прозвенел звонок, и я поплёлся в свой класс. Я видел, что "тигр" хотел мне что-то сказануть на прощанье. Не тут-то было. Девушка мягко, но надёжно держала его руку, и "тигр" лишь только прорычал мне вдогонку.
Что же мне делать? Младшие не хотят со мной играть, а старшие не хотят со мной разговаривать.
В классе я появился, когда урок уже начался. Клавдия Васильевна очень обрадовалась, что я пришёл.
На задних партах и на стульях у стены сидели тётеньки с блокнотами в руках. Всё понятно - открытый урок. То есть такой урок, на котором учителя сами учатся, как нас лучше учить.
Так вот открытый урок - это был единственный урок, на котором меня вызывала Клавдия Васильевна.
Я сел за свою парту и стал глядеть, как, волнуясь, отвечали одна за другой девчонки.
Я покосился на Макаревича-Мандера. Тот сидел с отсутствующим видом. То есть он вроде сам сидел, но его мысли, а значит, и он сам, были где-то далеко отсюда. В общем, он явно отсутствовал. Ну, конечно, он спокоен, его ни за что не вызовут, потому что Клавдия Васильевна на него не надеется, потому что она не уверена в нём на все сто процентов. А во мне Клавдия Васильевна уверена, она знает, что я её не подведу…
И вот настал мой звёздный час. Я вышел к доске и принялся решать задачу. Я стучал мелом по доске, оборачивался к ребятам и объяснял, что я делаю. Потом то же самое я объяснял учительницам. Учительницы открыли блокноты и дружно застрочили. Чтобы они успевали записывать, я стал объяснять чуть помедленнее…
Клавдия Васильевна сияла от счастья.
А девчонки, те девчонки, которые только что хихикали надо мной, снова глядели на меня восхищённо, как на Штирлица.
И Макаревич-Мандер наконец вернулся в класс. Словно завороженный, он следил за движениями моих рук. Ага, понял теперь, кто я такой.
И тут я вспомнил, как его фамилия - и не Макаревич, и не Мандер, а Ситников.
ПИРШЕСТВО ПО-АНГЛИЙСКИ
- А, молодой человек, очень рад вас видеть. Как здоровье? Как успехи в ученье?
Такими словами Лев Семёнович каждый раз встречает меня. Седые волосы его аккуратно зачёсаны назад. Глаза - живые, горящие - глядят на меня добро и весело. Вообще, у него такой вид, будто он ждал меня целую вечность и наконец дождался, а потому безмерно счастлив.
Одет Лев Семёнович в полосатый халат, накинутый на белоснежную рубашку с галстуком-бабочкой. Из-под халата виднеются тщательно отутюженные брюки и чёрные, начищенные до блеска ботинки.
Когда я сообщаю, что здоровье у меня хорошее, успехи в школе тоже хорошие, Лев Семёнович вежливо осведомляется, как чувствуют себя мои бабушка и дедушка, мама и папа.
Я отвечаю, что они все чувствуют себя хорошо, передают самый сердечный привет Льву Семёновичу, и, в свою очередь, интересуюсь, каково его здоровье.
- Если здоров дух, то и тело здорово, - с неизменной бодростью отвечает Лев Семёнович и приглашает меня в комнату.
Три раза в неделю я приезжаю ко Льву Семёновичу, чтобы заниматься английским языком. Лев Семёнович когда-то был дипломатом, а потом преподавал в институте. Теперь он на пенсии и рад возможности пообщаться с молодёжью, то есть со мной.
- Ну что ж, аб ово, что по-латыни означает, от яйца, а попросту говоря, танцевать следует от печки, или начнём сначала… Прошу вас, молодой человек, почитайте.