Я открываю книжку и начинаю читать. Краем глаза я посматриваю на старого дипломата. Дипломатическая невозмутимость его покидает. Он морщится, он страдает. Я догадываюсь, что чувствует Лев Семёнович. У него на глазах так бессовестно обращаются с любимым английским языком, так беззастенчиво его коверкают. Хотя я вовсе не коверкаю английские слова, а стараюсь их прочесть как можно лучше.
- Отдохните минутку, молодой человек, - останавливает меня учитель, когда я, прикончив одну страницу, набираю побольше воздуха, чтобы перейти ко второй. - И послушайте, как звучит английский язык.
Лев Семенович тщательно разглаживает страницы книги, проводит рукой по волосам, несколько секунд жует губами, потом откашливается, прочищает горло. Говорят, так готовятся к выступлению оперные певцы.
Наконец Лев Семенович готов, и начинается священнодействие.
Лев Семёнович читает, смакуя каждое слово, он причмокивает, он облизывается, будто не произносит обыкновенные английские слова, а вкушает некие восхитительные яства. Он наслаждается каждой буковкой, он обсасывает каждое слово.
Это не чтение, а пиршество. Я невольно заражаюсь, поддаюсь ею влиянию. Я тоже начинаю облизываться, словно объедаюсь какой-то вкуснятиной…
Лев Семенович откидывается на спинку кресла и закрывает глаза. Он отдыхает, почивает. У него спокойное, умиротворённое лицо человека, который сделал свое дело и теперь может немного отдохнуть с сознанием выполненного долга.
Наступает тишина. Но я слышу, как звучат ещё слова, летая по комнате, пока последнее слово не ускользает в раскрытую форточку.
Вдруг учитель открывает глаза.
- Вы знаете, - произносит Лев Семенович, - кем стал один из моих учеников? Он стал советником по вопросам культуры в нашем посольстве в одной крупной стране. И когда он говорит, его слушают. А если слушают его, значит, слушают всех нас.
Лев Семёнович вскидывает длинные худые руки и обводит ими комнату. Странное дело, но мне вдруг кажется, что его узкая комната расширяется и даже взлетает над земным шаром.
- А когда мой ученик замолкает, его спрашивают, кто его научил так прекрасно говорить по-английски.
Лев Семёнович глядит на меня, чуть сощурив глаза, спокойно и ласково. Но я уже разбираюсь в дипломатических взглядах и понимаю, что он хочет сказать. А он хочет спросить, будут ли слушать меня.
Тут Лев Семёнович спохватывается, что он должен учить меня английскому языку, и говорит:
- А теперь вы почитайте, молодой человек…
Во мне ещё звучат слова, которые он произносил, и я начинаю их воспроизводить по памяти. Я увлекаюсь, и мне самому кажется, что я никогда ещё так здорово не читал.
Дипломатическая выдержка помогает Льву Семёновичу вытерпеть на сей раз две страницы. К концу второй страницы я замечаю, что он начинает ёрзать в своём кресле.
- Маленький перерыв, молодой человек, вы его заслужили, - останавливает Лев Семёнович меня, когда я переворачиваю вторую страницу. - И послушайте, как это звучит по-английски.
И всё начинается сначала. Снова слышится беспрерывное чмоканье, снова мой учитель упивается своим чтением, и снова во мне долго ещё звучат прекрасные слова…
Потом принимаюсь за чтение я. Но теперь я чувствую, как ужасно читаю, спотыкаясь на каждом слове, будто вижу его впервые. В общем, жую какую-то жвачку, вместо того чтобы пить божественный нектар или вкушать сладчайшую амброзию.
Для тех, кто не знает, что такое нектар и амброзия и с чем их едят, объясняю, что оба эти блюда были самыми любимыми у древнегреческих богов, которые жили на горе Олимп, высотой примерно с мой 20-этажный дом.
И в третий раз всё повторяется. Учитель снова показывает мне, как это звучит по-английски. Я совершаю третью попытку подняться на высоту моего учителя, но безуспешно.
Наконец время урока истекает. Лев Семёнович, дав мне задание на дом, провожает меня до двери, галантно раскланивается, наказывает, чтобы я непременно передал привет бабушке и дедушке, маме и папе.
В прихожей он долго трясёт мою руку:
- Мне очень приятно было сегодня с вами заниматься. Вы делаете несомненные успехи, молодой человек. Жду вас послезавтра.
Ошеломлённый, я спускаюсь во двор. Какие успехи?! Мне кажется, что никогда так скверно я ещё не читал. Но тут во мне начинают звучать слова, произнесённые Львом Семёновичем, и у меня появляется надежда, что когда-нибудь я прочту их так, как старый дипломат.
Во дворе меня встречает дедушка. Я передаю ему большой привет от Льва Семёновича. Дедушка бурчит в ответ нечто невразумительное. Я ни капельки не удивляюсь этому. Сказать про моего дедушку, что он неразговорчив, это значит ничего не сказать. Как говорит бабушка, дедушка открывает рот раз в год, и то по большим праздникам.
Дедушка берёт меня за руку и ведёт через парк к бассейну. Следующий мой урок - плавание.
КИТ В БАССЕЙНЕ
- Не отвлекайся, Сева! - напоминает мне с бортика Янина Станиславовна. - Работай руками…
Если ты скажешь в бассейне слово шёпотом, то получится, будто ты крикнул. А если ты крикнешь, то раздастся такой вопль, что могут вылететь окна. Огромные окна, которые заполнили всю стену - от пола до потолка.
Вот почему я услышал Янину Станиславовну и вовсю заработал руками, а также ногами.
А вначале мы замерли на тумбах. Мы ждали, когда Янина Станиславовна свистнет в свисток, и тогда мы поплывём наперегонки.
И дождались. Я плюхнулся плашмя, вода обожгла мне живот. Я ойкнул, но поплыл.
Сегодня были тренировочные соревнования - кто быстрее проплывёт вольным стилем 25 метров. Вольным стилем - это значит, что каждый плывёт, как хочет, как ему больше нравится.
Мне больше нравился кроль, потому что кроль - самый быстрый стиль в плавании, а мне хотелось быть первым.
Интересно, что бы сказал Лев Семёнович, увидав, как я плыву. Наверное, воскликнул бы: "Минуточку передохните, молодой человек, посмотрите, как плавают кролем по-английски".
Я представляю, как Лев Семёнович сбрасывает дипломатический костюм, прыгает с тумбы в воду и начинает демонстрировать настоящий кроль, разумеется, английский. Мне становится неудержимо весело. Рот у меня раскрывается, и я тут же захлёбываюсь водой.
Я совсем выпустил из виду, что плыву в бассейне.
Вот тогда и крикнула мне Янина Станиславовна, чтобы я не отвлекался, а работал руками. И ещё она добавила:
- Посмотри, где уже ребята…
Я наконец откашлялся и поглядел, где уже ребята. Они меня здорово обогнали. Тогда я стал изо всех сил работать руками, а также ногами, как мне советовала Янина Станиславовна.
Да, а на что понадобился Грише бинокль? Вообще-то ясно на что. Был бы у меня бинокль…
Да, что бы я сделал, если бы у меня был бинокль?
- Сева, снова задумался?
Янина Станиславовна опять мне напомнила, что я на соревнованиях по плаванию, а не сижу дома в кресле с книжкой в руках.
Все ребята уже финишировали, остался я один. Но вот и я заканчиваю дистанцию.
- Ну что мне с тобой делать? - встречает меня Янина Станиславовна. - Почему ты такой несобранный?
- Шёл первым, а пришёл последним, - улыбается Игорь, мальчишка из нашей группы.
- А кто выиграл? - спрашиваю я.
- Я, - произносит Игорь и снова улыбается.
- Ну и хорошо. - Я на Игоря совсем не обижаюсь, у него очень добрая улыбка - рот до ушей, хоть завязочки пришей.
- У тебя такие отличные данные для пловца, - сокрушается Янина Станиславовна.
- Ноги коротковаты.
К нам подошёл директор бассейна - широкоплечий мужчина с короткими седыми волосами и с глазами холодными, замёрзшими, как будто он целыми днями не вылазит из воды. А что? Если бы я был директором бассейна, я бы плескался в воде день и ночь.
- Нет, нормальные, - защищает мои ноги Янина Станиславовна.
- Коротковаты, - не сдаётся директор.
- Но зато какие руки. - Янина Станиславовна велит мне вытянуть руки. - А грудная клетка?!
- Крепкий парень, - соглашается директор, но я чувствую, что восторга Янины Станиславовны он не разделяет, и добавляет: - Засиживается на старте…
- И нет совсем спортивной злости, - огорчается Янина Станиславовна.
- Чего нет, того нет, - наконец улыбается директор.
Правда, глаза его не теплеют. Здорово застудил их директор в бассейне.
Мы остаёмся вдвоём с Яниной Станиславовной. Она огорчена и раздумывает над словами директора.
Я понял лишь одно, что директору что-то во мне не понравилось. И он совсем не уверен, что из меня выйдет толк. То есть, что я когда-нибудь установлю мировой рекорд.
А Янина Станиславовна уверена, что я установлю рекорд. Пусть сперва не мировой, а городской, но установлю. Поэтому её так огорчили слова директора.
Мне очень нравится Янина Станиславовна. Она совсем не похожа на взрослую. Янина Станиславовна никогда нас не ругает, а когда у нас что-то не получается, расстраивается, как девчонка. Да и похожа она на девчонку-семиклассницу, тоненькая, с коротко стриженными волосами.
Я очень бы хотел, чтобы из-за меня Янина Станиславовна никогда не огорчалась. Но не выходит.
- И потом, как ты ныряешь? - наконец прервала молчание Янина Станиславовна. - Плюхнулся животом… После тренировки мы с тобой отдельно займёмся…
- Я не могу после тренировки, - протянул я. - У меня после бассейна музыка…
- Я и забыла, - вздохнула Янина Станиславовна. - Тогда займёмся сейчас.
Она велела ребятам взять доски и отрабатывать движение ног. А со мной направилась к стартовым тумбам.
Я взобрался на одну из тумб, пригнулся, подготовился к прыжку.
- Пригнись, - командовала Янина Станиславовна. - Ещё, ещё… Прыгай!
Я прыгаю и ударяюсь животом о воду. В бассейне раздаётся оглушительный всплеск. Будто прыгнул с тумбы кит крупных размеров.
Я снова взбираюсь на тумбу, незаметно поглаживаю живот.
- Не отрывай ноги, - советует Янина Станиславовна. - Входи в воду, входи…
Я вхожу и снова хлопаюсь пузом о воду. По всплеску в бассейне можно предположить, что с тумбы плюхнулся кит средних размеров.
Кожа на животе красная и ужасно жжёт, будто я обгорел на солнце.
Янине Станиславовне стало меня жалко:
- На сегодня хватит… Беги в раздевалку…
Я мотаю головой и снова влезаю на тумбу.
Я прыгаю до тех пор, пока не чувствую, что наконец-то в бассейн плюхнулся кит маленьких размеров, может быть, даже дельфин.
- Молодец, - хвалит меня Янина Станиславовна. - Продолжим в следующий раз…
В раздевалке уже нет никого из наших ребят. Я вытираюсь насухо, быстро одеваюсь и бегу на улицу.
Вот и мой трамвай. Поглядел на часы. Ехать мне двадцать минут, успею. А пока можно и вздремнуть. Я здорово устал сегодня в бассейне.
Я закрываю глаза и снова вижу Гришу. С биноклем в руках он стоит на балконе и что-то высматривает. Но что?
МНОГОСЕРИЙНЫЙ ДЕНЬ
Уже совсем темно, когда я стучусь в дверь одноэтажного деревянного домика.
Слышатся быстрые лёгкие шаги. И тут же возглас: "Ой!" Я улыбаюсь. Юля снова потеряла тапочку. Она так торопилась открыть мне дверь, что тапочка слетела с ноги и теперь Юля, бедняжка, ищет её в темноте. Ведь хозяйка не разрешает зазря палить свет в коридоре, она считает, что и так всё видно.
Я больше не стучу и терпеливо жду.
"Ой!" - снова долетает до меня. Но это уже радостное "ой". Значит, тапочка нашлась. И вот уже Юля отворяет мне дверь.
- Здравствуйте, Всеволод! Вы приготовили урок?
- Добрый вечер, Юля! Конечно, приготовил.
В тёмном коридоре Юля помогает мне снять и повесить на вешалку куртку. А потом берёт меня за руку и ведёт в комнату. Как она умудряется видеть в сплошной темноте, я не представляю. Но спросить - не спрашиваю. Знаю, что надо вести себя тихо, ведь за стеной живёт хозяйка.
Юле скоро семь лет, на будущий год она пойдёт в школу, но меня она почему-то называет на "вы" и полным именем - Всеволод. Честно говоря, мне очень нравится, когда меня так зовут - Всеволод.
А когда мне Юля первый раз сказала "вы" (это было больше года назад), я покатился со смеху. Юля обиделась и не разговаривала со мной весь вечер. С тех пор я стараюсь её больше не расстраивать и принимаю "вы" как должное.
Наконец этот длиннющий мрачный коридор оканчивается, и Юля открывает ещё одну дверь - дверь комнаты, где она живёт с мамой и папой.
Я не знаю, оттого ли, что пианино такое большое, или оттого, что комната маленькая, но пианино занимает половину комнаты, оно только и заметно.
Я здороваюсь с Юлиной мамой, Валентиной Михайловной, и мы начинаем урок.
При первых звуках пианино за стеной резко поворачивают рукоятку громкости телевизора - чтобы нас не слышать.
Валентина Михайловна вздрагивает. Я делаю вид, что ничего не слышу, и играю очень старательно.
Валентине Михайловне, я чувствую, моя игра нравится, и она постепенно успокаивается.
Я изредка бросаю взгляды на Юлю. Она сидит на диване, тихая, как мышь, и играет с куклами. Но я знаю, что Юля всё видит и всё слышит.
- Молодец, ты отлично подготовился, - хвалит меня Валентина Михайловна.
Краем глаза я вижу, как сияет Юля, будто её похвалили.
- Начнём новый материал… Этюд № 14… Послушай, как он звучит…
Пальцы Валентины Михайловны опускаются на клавиши. Я слышу, как за стеной приглушили телевизор. Наверное, хотят послушать Валентину Михайловну. А играет она здорово. Так здорово играют только по радио или на пластинках.
Я повторяю за ней следом, по нотам. Раньше, когда я видел, как играет моя мама по нотам, я ничего не мог понять. Ноты мне казались загадочными письменами древних народов. А теперь я знаю, что за каждым нотным знаком прячется звук, и когда я гляжу на ноту, я уже слышу, как звучит весь этюд.
- Не останавливаться, - поправляет меня Валентина Михайловна. - Ритмично играть. Больше уверенности…
Я прошу разрешения снять пиджак. Мне уже жарко.
Засучив рукава рубахи и расстегнув верхнюю пуговицу, я снова принимаюсь за этюд № 14.
- Плотнее звук… Выше стоять на пальцах… Ярче звук…
Я начинаю этюд сначала.
- Концы фраз - тише… Следи за ритмом… Точно выполняй штрихи… Играй с оттенками…
И так бесконечно. За стеной уже выключили телевизор. То ли передача кончилась, то ли устали бороться с музыкой.
- На сегодня, пожалуй, всё, - наконец говорит Валентина Михайловна.
Она записывает в мой дневник домашнее задание. У меня есть особый музыкальный дневник. И отметки там есть. Правда, не музыкальные, а обычные.
- За домашнее задание и за сегодняшний урок я ставлю тебе пятёрку, - объявляет Валентина Михайловна.