- Вы знаете, молодой человек, как дорога мне эта книга. Она была неизменным спутником моей долгой жизни. И сейчас, когда дни мои клонятся к закату, я задумался, кому отдать, в чьи руки передать книгу. Не скрою от вас, что я долго колебался. Но вчера я твёрдо решил, что она ваша по праву. Возьмите книгу в память о наших занятиях.
Я замотал головой, а руки протестующе выставил вперёд, словно отталкивая нежданный подарок. Но Лев Семёнович поймал мои руки и ловко вложил в них томик Шекспира. А потом прижал мои руки с книгой к моей груди и отпрянул от меня. Это произошло в одно мгновение, я не успел даже опомниться.
- Никаких возражений! - твёрдо произнёс Лев Семёнович.
Таким решительным я видел его впервые.
- Но почему мне? - только и мог спросить я.
- Потому что вы мой любимый ученик, и я вами горжусь, - спокойно объяснил Лев Семёнович.
- А как же?.. - я замялся.
Недаром Лев Семёнович был дипломатом, он сразу догадался, о ком я хочу спросить.
- Вы имеете в виду Роберта?
Лев Семёнович простодушно улыбнулся, как мальчишка, который долго хранил тайну и дождался, что настал час, когда её можно открыть.
- Да, Роберта. - От смущения я готов был залезть под стол.
- Я гордился и горжусь Робертом, - ответил учитель. - Но он давно уже не писал мне, не звонил. Я даже не знаю, где он сейчас. Разумеется, я на него не в обиде, я понимаю, что он чрезвычайно занятой человек…
Ни секунды больше я не мог оставаться в доме Льва Семёновича. Пробормотав слова благодарности, с томиком Шекспира в руках я скатился по лестнице вниз.
Конечно, Лев Семёнович сразу догадался, что звонил ему я. Это только Грише могло показаться, что мы здорово обвели вокруг пальца старого дипломата.
Но если он подарил мне книжку и назвал своим любимым учеником, значит, Лев Семёнович совсем не обиделся, что я его обманул.
Я осторожно дотронулся до золотых букв, сверкавших на обложке.
ТЯМТЯ-ЛЯМТЯ
- Здравствуйте, Всеволод! Вы совсем забыли к нам дорогу. Что случилось?
Я и вправду забыл Юлю, которая ещё не ходит в школу, а говорит, как взрослая.
Мы тихо прошли по полутёмному коридору, стараясь не шуметь, чтобы не потревожить хозяйку.
В комнате всё было как прежде. Важное пианино занимало всё пространство. Почти два года, страдая и мучаясь, я барабанил по его клавишам. А теперь в первый раз поглядел на пианино с симпатией.
- Почему вы не приходите, Всеволод?
Юлины глаза, увеличенные очками, пристально смотрели на меня.
- Твоя мама сказала, что мне медведь на ухо наступил.
- Неправда, - возразила Юля. - У вас есть слух, слабый, но есть. Его надо развивать.
Это я тоже забыл. Забыл, что Юле надо говорить только правду. У неё фантастический нюх на фальшь. Она настоящая дочь музыканта.
- Понимаешь, - протянул я, - это долго рассказывать.
- Я никуда не спешу, - Юля поудобнее уселась на диване.
- Это сложная история, - отнекивался я. - Ты не поймёшь.
- Как-нибудь разберусь, - обиделась Юля и добавила, чтобы я понял, с кем имею дело: - Я в этом году в первый класс пойду.
Я задумался. А почему бы не рассказать Юле правду? Она такой человек, что может всё понять.
И я рассказал Юле всё начистоту. И о том, что я света белого не видел, и о Грише, который надоумил меня, как избавиться от учителей, и о том, как я играл её маме лишь бы что, а она думала, что я играю правильно.
- Наверное, твоя мама была чем-то расстроена тогда, - сказал я. - У неё что-то случилось?
- Случилось, - подтвердила Юля.
- А что? - допытывался я.
- Долго рассказывать, - Юля отнекивалась точно так, как только что отказывался я.
- Не хочешь - не надо, - я перевёл разговор на другое. - А вы когда переезжаете на новую квартиру?
- Не знаю, - пролепетала Юля. - Маме сказали, что в том доме квартиру не дадут.
И тут меня осенило:
- Значит, твоя мама из-за этого и была тогда расстроенная?
- Из-за этого, - кивнула Юля.
- А я воспользовался её состоянием и обдурил, - я не на шутку рассердился сам на себя. - Хорош гусь!
- Нет, Всеволод, вы не гусь, - шмыгнула носом Юля. - Вы случайно поступили плохо. Но вы не хотели так поступить.
- Ты меня, пожалуйста, не защищай, Юля, - кипятился я. - Раз я сказал, что гусь - значит, гусь. А почему не дадут квартиру?
- Маме сказали, что непредвиденные обстоятельства, - Юля с трудом выговорила тяжёлые слова. - Пообещали, что дадут через год.
- Ты не расстраивайся, - попробовал я утешить девочку. - Ты думаешь, год - это долго? Время очень быстро летит. Я вон уже десять лет прожил на свете, а не заметил даже…
- Я не из-за квартиры расстраиваюсь, - Юля вытерла слезы ладошкой. - Я из-за мамы с папой. Я не знаю, что мне с ними делать…
- А что? - удивился я.
- Она так дружно жили, так любили друг дружку, что приятно на них было смотреть. А сейчас…
Юля запнулась. Я её понимал. Очень трудно рассказывать про маму с папой да ещё не совсем хорошее.
- А сейчас ссорятся, кричат друг на друга, - переведя дух, вновь заговорила Юля. - И меня совсем не стесняются…
Я сочувственно кивал Юле и ничего не говорил. А чего говорить. Иногда человека просто надо выслушать, и ему сразу станет легче.
- Мама кричит на папу: "Ты ничего не можешь предпринять, сидишь и молчишь, тямтя-лямтя настоящий…"
- А что такое тямтя-лямтя? - подал я голос, услышав незнакомое слово.
- Я думаю, - вздохнула Юля, - тямтей-лямтей называют человека, у которого нет характера, силы воли… А тут ещё хозяйка велит нам убираться, осточертели, говорит, ваши пианины…
- Ну, это уже безобразие, - возмутился я. - Надо что-то предпринять.
- А что? - спросила Юля.
Что, я и сам не знал. Но предпринять что-то надо. Нельзя быть тямтей-лямтей. Правильно сказала Юлина мама.
- Знаешь что, - вдруг сказал я. - Напиши мне, пожалуйста, адрес того дома, куда вы должны были переехать. А ещё ваш теперешний адрес и фамилию, имя, отчество родителей.
- Зачем? - встрепенулась Юля. - Вы нам поможете, Всеволод?
- На всякий случай, - я не стал вдаваться в подробности.
Просто я знал, что с Юлиными родителями поступили несправедливо, но как им помочь, совершенно не представлял. У меня была надежда на Гришу. Мне казалось, что мой друг должен разбираться в такого рода делах.
Юля, хотя ещё не была школьницей, умела писать. Она быстро исполнила мою просьбу.
Я сунул листок бумаги в карман и прямиком направился к Грише. Я рассказал ему обо всём, что узнал от Юли.
- Бывает, - с философским спокойствием заметил Гриша.
- Ну, а что можно сделать, чтобы им помочь?
- Надо написать бумагу, - важно проговорил Гриша.
- Что?
- Заявление в райисполком и всё объяснить.
Я вырвал двойной лист из тетрадки, взял ручку и вопросительно уставился на моего друга.
- Лучше всего писать от имени бывших учеников. - Гриша приосанился. - Пиши! "Мы, нижеподписавшиеся лауреаты Международных конкурсов пианистов…"
- Погоди, - остановил я Гришу. - А я не знаю, есть ли у Валентины Михайловны ученики-лауреаты Международных конкурсов?
- Это не важно, - махнул рукой Гриша. - Но все заявления так пишутся… "Мы, нижеподписавшиеся чемпионы мира, Европы и Олимпийских игр" и тому подобное…
- А если у человека нет знаменитых учеников, значит, и квартиры ему нельзя дать? - сердито спросил я.
- Ну до чего вы, вундеркинды, тёмные люди, - вскипел Гриша. - Я же тебе сто раз объяснял: заявления так пишутся. Не хочешь, пиши сам…
Нет, без Гриши я бы не справился. После долгих споров мы начали так:
"Мы, нижеподписавшиеся лауреаты Международных и Всесоюзных конкурсов пианистов, а также будущие лауреаты этих конкурсов, обращаемся к Вам с убедительной просьбой…"
А дальше шло более правдоподобное, в общем, то, о чём мне рассказала Юля.
Когда заявление было окончено, Гриша восхитился:
- Отличная работа! А что тебе не нравится?
Я и вправду сидел мрачный.
- А где мы возьмём подписи?
- Ты что, не знаешь ни одного знаменитого пианиста? - спросил Гриша.
- Знаю, - ответил я. - Но не хочу врать…
- Ладно, - ответил Гриша. - Заявление возьми, и попробуем попасть на приём к председателю райисполкома.
- А это трудно?
- Спрашиваешь, - фыркнул Гриша. - Но ничего невозможного нет…
УКРОТИТЕЛЬ ТИГРОВ
Со школьными сумками через плечо мы двигались по длинному коридору. Гриша вертел головой по сторонам, отыскивая нужную дверь, и давал мне последние наставления.
- Значит, договорились? Ты будешь только кивать головой, а говорить буду я…
- А вдруг он подумает, что я немой? - не выдержал я.
- Ты прав, - подумав, согласился Гриша. - Можешь иногда сказать: "Да", "Хорошо", но не больше, понял? Всё остальное предоставь мне.
Я кивнул, входя в роль. Гриша подмигнул мне, мол, отлично.
Мы вошли в небольшую комнату, где слева и справа были двери. Не мешкая, Гриша направился к левой двери, на которой было написано: "Председатель райисполкома". Я брёл следом за другом.
Тётя в брюках, которая стучала на машинке, приподнялась:
- Вы куда?
Тогда Гриша выставил меня вперёд и очаровательно улыбнулся:
- К папе. Забыл, понимаете, ключ и не может попасть домой.
Я вздрогнул от такой неожиданной лжи, но, как было договорено, кивнул и сказал:
- Да.
- Проходите, - разрешила тётя.
По её лицу было видно, что она нам ни капельки не поверила, но просто не знала, как поступить.
Гриша торопливо открыл дверь и подтолкнул меня, но впереди оказалась ещё одна дверь, которую я уже открыл сам и замер на пороге.
У распахнутого настежь окна спиной к нам человек в белой рубашке делал приседания с гантелями в руках.
Гриша ввалился сразу же за мной и хлопнул дверью.
Человек обернулся и с нескрываемым удивлением посмотрел на нас. Потом, не торопясь, закрыл окно, сунул гантели в ящик письменного стола, надел пиджак, повязал галстук и тогда только спросил:
- Вы ко мне?
Гриша недоверчиво глядел на человека - совсем не похож на председателя райисполкома, слишком молодой да ещё гантелями размахивает, как мальчишка.
- Как вы считаете, лауреаты Международных конкурсов прославляют нашу страну? - начал издалека Гриша.
- Считаю, что прославляют, - улыбнулся председатель. - Но нельзя ли ближе к делу?
- Можно, - сказал Гриша. - Так почему же вы не даёте квартиру талантливому педагогу, воспитателю будущих лауреатов?
- Кому конкретно?
Гриша повернулся ко мне за помощью. Я вытащил из сумки сложенный вдвое лист бумаги и протянул его председателю. Тот внимательно прочитал наше заявление, сделал на календаре какую-то запись и вновь поглядел на нас:
- А вы, как я понимаю, будущие лауреаты, наша надежда и слава?
Грише очень хотелось приврать, что он будущий лауреат, но при мне постеснялся. Я видел, как мучительно он боролся сам с собой. На этот раз верх взяла честность.
- Я, к сожалению, нет, - вздохнул Гриша. - А вот он - будущий лауреат, наша надежда и слава.
Гриша пошарил глазами по кабинету:
- Жаль, у вас нет рояля, а то Сева сыграл бы сейчас первый концерт для фортепиано с оркестром.
- Жаль, что и оркестра нет, - шутливо подхватил председатель, а потом протянул Грише, как взрослому, руку: - Разберёмся, ребята, с вашей учительницей.
Мне он тоже пожал руку:
- А что же будущий лауреат молчит?
- Он скромен, как настоящий талант, - произнёс Гриша заранее придуманную фразу.
Вместо того чтобы кивнуть согласно или проговорить "да", как мы договорились с Гришей, я вдруг взорвался:
- Никакой я не талант и не будущий лауреат. Совсем наоборот. Валентина Михайловна перестала со мной заниматься, потому что у меня слабый слух, и сколько ни учи, лауреата всё равно не выйдет.
Председатель слушал, не сводя с меня глаз.
- И я не знаю, научила ли она хоть одного лауреата Международного конкурса. Но разве это важно? Валентина Михайловна очень хорошая учительница, она столько возится со своими учениками, чтобы научить их любить музыку. Неужели она не может получить квартиру, если пришла её очередь? Как вы считаете?
- Ты прав, - председатель ещё раз тряхнул мне руку. - Обещаю вам, ребята, что сам всё проверю. А вообще молодцы, что пришли.
Когда мы очутились на улице, Гриша накинулся на меня:
- Ну вот, всё испортил. О чём я тебя просил? Чтобы ты рта не раскрывал… А ты… Теперь всё пропало.
- И ничего не пропало, - возразил я. - Теперь я верю, что у Валентины Михайловны будет квартира. А враньё никогда и никому не помогало…
- Враньё? Какое враньё? - обиделся Гриша. - Я же не сказал, что я будущий лауреат.
- Этого ещё не хватало.
- Если б ты знал, как мне вдруг захотелось стать знаменитым пианистом, - мечтательно протянул Гриша. - Представь, я выхожу на сцену, весь зал аплодирует. Я начинаю барабанить по клавишам, весь зал затихает.
- Если ты начнёшь барабанить, - вставил я, - весь зал засвистит…
- Не придирайся к словам, - Гриша вовсе не думал обижаться. - А когда я кончу… э… играть, весь зал захлопает, на сцену полетят цветы, я их буду ловить, как вратарь мячи. Нет, что ни говори, а хорошо быть вундеркиндом, вообще, знаменитым…
- Когда цветы бросают на сцену, это хорошо. Но сперва надо десять лет и каждый день барабанить на пианино, - охладил я его пыл. - Я барабанил, я знаю.
- Ничего, я выдержу. - Гриша сжал зубы. - Я упрямый.
- Мне бы твоё упрямство!
- Бери сколько хочешь, мне не жалко, - рассмеялся Гриша. И неожиданно погрустнел: - Но знаменитым пианистом мне не бывать.
- Это почему?
- Родители пианино не купят.
- Тогда, может, гитару? - улыбнулся я.
- Нет, - помотал головой Гриша. - Если уж браться, так за что-то настоящее…
Я понял, что мой друг не хочет размениваться на пустяки - или пианино, или ничего.
- И вообще, неужели тебе нравится такая жизнь? - Гриша напал на меня. - Гоняешь с утра до вечера, высунув язык, а ради чего? Ты задумался хоть раз?
- Какая тебя муха сегодня укусила? - поразился я.
- Обидно, годы идут, а ты не сделал ничего, чтобы о тебе вспомнили. - Гриша пропустил мимо ушей мой вопрос. - Так и жизнь пройдёт…
Вот тебе на! Сам научил меня, как избавиться от учителей, а теперь на меня же нападает.
- Придумал! - крикнул на всю улицу Гриша и уже потише добавил: - Буду укротителем в цирке. Ты видал, как меня собаки слушаются? Подрессирую собак и возьмусь за тигров. Только нельзя терять ни минуты времени. Ну, я побежал. Пока!
Гриша умчался в подвал, чтобы дрессировать своих "тигров", то есть собачек, а я снова остался один.
В ЛУЧАХ СЛАВЫ
После того дня, когда оказалось, что у меня нет никаких талантов, мама, папа и бабушка ходили как в воду опущенные. Так говорят про людей, у которых кислый вид. Поэтому я старался поменьше попадаться на глаза маме, папе и бабушке и при первой возможности убегал на улицу.
К тому же я всё время думал над тем, как помочь Янине Станиславовне. Ничего интересного, к сожалению, мне не приходило в голову.
Гриша возился целыми днями со своими собачками и ни о чём другом, кроме дрессировки, не хотел говорить.
Может, в бассейне мне что-нибудь путное придёт в голову? Но как снова попасть в бассейн?
Бабушка была категорически против:
- И слышать не хочу о бассейне. Благодари судьбу, что в тот раз жив остался.
Я попробовал уговорить папу:
- Давай купим абонементы и будем вместе плавать.
Папа растерялся:
- Отец, там же страшные сквозняки.
- Ну что ты, папа, в бассейне тепло, как в бане.
- Ты знаешь, отец, я и забыл, как плавать.
- Я тебя научу, - пообещал я. - А ещё в бассейне каждый день соревнования.
Папа согласился, и мы через день ходили плавать в открытом бассейне, который находился рядом с закрытым. С ребятами из моей бывшей группы мы встречались в раздевалке. Ребята одевались, а мы с папой раздевались.
- Привет тебе от папы, - сказал мне однажды Игорь.
- От какого? - не понял я.
- От А-квадрата, - напомнил Игорь.
- Спасибо, - поблагодарил я. - Ты тоже передай ему привет.
- Папа спрашивает, когда ты к нему придёшь?
- Понимаешь, времени пока нет, - ответил я. - Скажи, что обязательно приду когда-нибудь.
- Времени нет - это точно, - согласился Игорь. - В воскресенье соревнования "Олимпийские надежды".
- Послезавтра? - спросил я.
- Да, послезавтра, - сказал Игорь. - А у меня никак кроль не получается. Проиграю я соревнования.
И тут я понял, как могу помочь Янине Станиславовне, потому что в голову мне пришла отличная мысль, до которой бы и Гриша не додумался.
Тут же в раздевалке я посвятил в свои планы Игоря. Игорь испугался не на шутку.
- Это нечестно, - объявил он.
- А увольнять Янину Станиславовну ни за что ни про что - это честно? - в упор спросил я.
- Тоже нечестно, - уныло повесил голову Игорь. - Может, Сергею Егоровичу всё расскажем?
Я задумался. Нового тренера я совсем не знал. Как он отнесётся к моему плану?
- Сергею Егоровичу скажем перед стартом, - решил я.
В воскресенье мы с папой поплавали, как обычно.
Правда, я только разминался, берёг силы. Они мне сегодня были очень нужны.
- Папа, - сказал я. - Ты иди на трибуну, сейчас начнутся соревнования. А я здесь поболею за ребят.
Папа отправился на трибуну, а я в одних плавках помчался к ребятам. И прибежал как раз вовремя.
Сгорая то ли от жара, который его не мучил, то ли от стыда, который его вправду мучил, Игорь "хрипел":
- Сергей Егорович, горло болит, голова болит, не могу я лезть в воду.
- Настоящий спортсмен должен через "не могу" переступить, - неуверенно произнёс Сергей Егорович.
Тренер растерялся и не знал, что делать, но тут подоспел я.
- Сергей Егорович, я заменю Смелковского, - запыхавшись, проговорил я.
- Сергей Егорович, он меня заменит, - позабыв про свою болезнь, обычным голосом выпалил Игорь.
- А ты кто такой? - уставился на меня тренер.
- Это Севка Соколов, - снова захрипел Игорь. - Он у нас занимался.
- Это Соколов, - подтвердили другие ребята. - Он здорово плавает.
Наверное, они ещё помнили тот знаменитый заплыв, когда я чуть не утонул.
- Мне тебя Янина Станиславовна хвалила, - вспомнил Сергей Егорович. - Хорошо, заменишь Смелковского. Я пойду предупрежу судейскую коллегию.
Если тренер заявит меня вместо Игоря, то мою фамилию услышит директор. А он наверняка не разрешит мне принять старт, прогонит меня взашей, и тогда весь план рухнет.
И вдруг раздался голос диктора:
- На старт вызываются следующие участники…
Шумевшие трибуны притихли и стали прислушиваться.