Повесть советского писателя Д. Д. Нагишкина (1909-1961) "Город Золотого Петушка", проникнутая романтикой, светлым чувством мечты о счастье, стремлением отстоять мир на земле, рассказывает о дружбе латышского и русского мальчиков.
О людях труда, о человеческой доброте - сказки "Храбрый Азмун", "Бедняк Монокто" и другие.
Содержание:
-
Сказочник Дим Димыч 1
-
ГОРОД ЗОЛОТОГО ПЕТУШКА - Повесть 2
-
СКАЗКИ 56
-
Примечания 85
Дмитрий Дмитриевич Нагишкин
Город Золотого Петушка. Сказки
Сказочник Дим Димыч
Пройдя стрельчатый лес, мы выходили ранним утром к побережью осеннего моря, медленно брели вдоль пустынного Янтарного берега, вновь возвращались под сенью высоченного готического сосняка домой, и говорили, и молчали, а спутник мой приметливо оглядывал все вокруг: вот песок побережья из золотистого стал белым, вот сквозь обнаженные липы дымится серое небо, вот тяжело вспухают волны на море. А вот, точно рыжий огонек, метнулась по бронзовому стволу белка, застыла, взглянула на нас черным острым глазом… И спутник мой застыл, задумался, и, вижу, что-то растревожило его - новое ощущение, новая мысль.
Мы прошли мимо крошечного Охотничьего домика, мимо причудливого Шведского, мимо Белого домика - позади остались сосны, дюны, зеленые волны Балтики.
- Теперь работать, работать!
Да, работать.
Он уходил в свою маленькую комнату с окном на сосны и море и запирался, запирался на долгие часы; он работал упоенно, самозабвенно - иначе не умел.
Дмитрий Дмитриевич, или, как называли его друзья, Дим Димыч, писал тогда "Город Золотого Петушка".
Я не знал тогда, что и липы, и песок, и янтарь, и жаркое лето того года, и дождливая, штормовая осень, и береговой бриз, и Шведский домик, и Охотничий домик, и рыбаки, с которыми он выезжал в море, - что все виденное тогда нами вместе и все увиденное только им одним, все это, преображенным, населит страницы этой сказочной и невыдуманной книги.
Дмитрий Нагишкин был сказочником - веселым, грустным, лукавым, щедрым, очень добрым и очень правдивым.
Он написал прекрасную книгу - ее знают и любят и дети и взрослые - "Амурские сказки". Кому из вас не полюбился храбрый Азмун, "который не для себя старался, для людей"? Или бедняк Монокто, "у которого руки все делать умеют", или мальчик Чокчо, наказавший купца - обманщика и грабителя?
А помните последние строчки этой книги? Сказочник говорит о новой жизни, которая пришла на берега Амура, когда в приамурской тайге встретились, как добрые товарищи, нанайские и русские охотники: "Отсюда и сказки новые начинаются. Про любовь и дружбу сказки, про силу и храбрость, про ловкость и верность сказки. Про твердое сердце, крепкие руки, верный глаз новые сказки начинаются".
Если как следует вдуматься во все то, что создано пером Нагишкина, - заново перечитать не только его сказки, но и рассказы и повести, - увидишь, что в каждой вещи он остается сказочником - немного наивным, умеющим изумляться волшебству мира, любящим людей и правдивым до жестокости. Живет этот сказочник в стремительной и драматичной "Тихой бухте" - повести о детстве, живет в героическом "Сердце Бонивура" - книге, завоевавшей миллионы читателей во многих странах, живет и в "Городе Золотого Петушка".
В каждой из этих книг - достоверность времени, реальные события, живые люди, неприкрашенная правда человеческих мыслей и поступков. И все это как бы пропущено сквозь дымку сказки, сквозь ее волшебство и очарование, в каждой из этих книг - вера в человеческую доброту и деятельная мечта о лучшем будущем.
Вот так и в "Городе Золотого Петушка". Добрый всезнающий сказочник увозит маленького Игоря в незнаемые края, на побережье Янтарного моря; глазами всевидящего и мечтательного сказочника смотрит мальчик на мир и вещи: с ним на человеческом языке разговаривают и птица, и белка, и лучик солнца, и морская волна, и машина, даже старая лестница, даже чемодан! И он с ними разговаривает свободно, весело, на загадочном и точном языке детей и сказки.
"Незнаемые края казались сказочными, как будто нарочно выдуманными для ребят… А как не быть необычайному в этих незнаемых краях?"
И вот, с веселой и хитроумной выдумкой сказочник превращает обыкновенную игру в прятки в таинственное приключение; найденное ребятами птичье гнездо становится источником многих веселых и грустных событий; и даже мама Галя - мать Игоря - вдруг получает облик легендарной Турайдской Розы.
А рядом с этим, сквозь это - всамделишное, глубоко жизненное: болезнь отца, трудный быт старого двора, дотошное описание путешествия на самолете, сложная дружба двух мальчиков-сверстников - латыша и русского, трагедия семьи Каулсов, точные приметы природы Дальнего Востока и Прибалтики.
В этом переплетении мечты, романтики, устремленности в будущее с "обыкновенной" жизнью, с ее повседневными делами и заботами, - в этом весь Нагишкин. Нет, пожалуй, не весь. Нагишкин был на редкость одаренной натурой, очень разносторонней, щедрой на мысли и чувства, и это богатство отразилось в его книгах.
Про папу Диму - отца Игоря - писатель говорит, что он "все знает". Это же самое можно сказать и про самого Нагишкина. Он мог подробно и обстоятельно рассказать о ремесле рыбака. И мог тонко и проникновенно раскрыть прелесть фуги Баха. Он мог прочесть лекцию о происхождении янтаря - сам был мастер находить эти солнечные сгустки древности! И мог часами растолковывать смысл древней тюркской легенды. Он был ботаником и зоологом, был историком и экономистом, был географом и моряком - он был несравненным собеседником, и с ним всегда было интересно; он умел воспринимать мир, книги, людей с детской непосредственностью и с пытливостью ученого-исследователя. И, что очень важно, он был обязан самому себе своими огромными знаниями - своей воле, своему таланту, своему трудолюбию.
Я помню дни литовской декады в Москве. Помню выступление Дим Димыча. Говорил ли он о рассказах Владаса Мазурюнаса, или о творчестве Галины Корсакене, или о новеллах Миколаса Слуцкиса - это всегда было глубоко, насыщено материалом, взволнованно, убедительно. Это всегда было похоже на математический анализ, соединенный с пафосом художника. Когда говорил Нагишкин, мы видели Литву, ее историю, ее города и села, быт и традиции народа, видели живую природу; можно было подумать, что перед нами человек, всю свою жизнь посвятивший изучению Литвы и ее культуры!
Много лет спустя Нагишкин вернулся из поездки по Дагестану, и мы слушали его на большом писательском собрании.
Разговор шел о поэтах Дагестана, но Нагишкин говорил не только о поэтах. Это была речь, поразительная по широте взглядов и глубине проникновения в жизнь этого края.
Он со знанием дела говорил о борьбе с культурной отсталостью народов Дагестана, о борьбе с религиозными пережитками, - говорил страстно, взволнованно и очень точно, с цифрами и фактами в руках. И опять можно было подумать, что перед нами человек, всю жизнь только и занимавшийся историей и культурой Дагестана!
Вот таким был Дим Димыч - все знал не понаслышке, во все вникал глубоко и заинтересованно, будь то рукопись, явление политической и культурной жизни или, в особенности, человеческая судьба.
В его сказках и повестях - и в той повести, которую вы раскрыли сейчас, - всегда слышится призыв к знаниям, всегда сквозит глубокое уважение к людям пытливой мысли.
И рядом с этим - неизбывное, сердечное уважение к людям труда, к тому прекрасному и неувядаемому, что сотворено руками человека.
"Мы, латыши, умеем руками своими пользоваться, - говорит один из героев "Золотого Петушка", Янис Каулс. - Я и штукатур, и шофер, и каменщик, и плотник…" Он говорит о своем сыне: "Надо научить его любить дело, какое бы оно ни было, чтобы гордость за свои руки чувствовал…"
Эта мысль не случайна для Нагишкина! Недаром в сказке "Бедняк Монокто" есть такие слова:
"Хорошая работа даром не пропадет, людям пользу принесет. Не себе - так сыну, не сыну - так внуку".
Эти слова, выстраданные, выношенные писателем, неотделимы от жизненного пути и нравственного облика Нагишкина.
Он прошел суровую школу жизни. Сын землемера-дальневосточника, тесно связанного с народом, он сам с детства приобщился к труду. Он был грузчиком, носильщиком, рыбаком, был статистом в театре, был газетным репортером. У него были ладные, привычные к любой работе руки. Глядя на этого изящного, со вкусом одетого, всегда опрятного, всегда подтянутого человека с усталым лицом ученого, человека с немного грустными глазами и тонкой улыбкой на губах, глядя на него, рассказывающего латышскую легенду о реках-сестрах Тирзе и Гауе, трудно было представить его склонившимся над верстаком столяра или слесарными тисками! А он умел не только это. Он умел и портняжить, и сапожничать, умел приготовить хороший обед…
Он любил и уважал людей, у которых интерес к умственной жизни сочетался с пристрастием к простому физическому труду.
Послушайте, как он говорит в "Золотом Петушке" об инженере Балодисе:
"Он, конечно, выйдет в море. И будет тянуть сеть. И рыбаки забудут на это время, что он инженер, - на нем будет надета непромокаемая куртка и зюйдвестка, от него будет пахнуть рыбой и ветром, а руки у него такие же сильные, как у них, и им не придется стыдиться своего рыбака, избравшего другие дороги в жизни, не менее тяжелые, чем их пахнущая солью дорога…"
А сам он работал над своими книгами и как чернорабочий, и как ювелир!
Тринадцать лет трудился он над "Сердцем Бонивура".
"После выхода книги в 1947 году, - свидетельствует о себе сам Нагишкин, - я с новым рвением принялся работать, по-новому увидев все то, от чего только что отнял натруженные руки…" Лишь спустя еще десять лет он почувствовал себя вправе сказать себе самому и читателю, что работа, начатая тринадцать лет назад, закончена.
Неустанная работа мысли и натруженные руки - как это характерно для Дмитрия Нагишкина!
Он был человек острой, живой мысли, и он был человек постоянного и разностороннего труда. Знаете ли вы, что он был отличный график и сам иллюстрировал многие свои книги? Раскройте "Амурские сказки", и вы увидите, как рисунок Нагишкина дополняет слово Нагишкина.
И еще: Дим Димыч был человек долга, человек общественного служения. Он нередко покидал письменный стол, чтобы помочь товарищу, чтобы послужить общему делу своими познаниями, своим опытом, своим гражданским темпераментом. Он читал рукописи молодых литераторов, он много ездил по стране, помогая литературным организациям на местах. Он заботился о том, чтобы его товарищи писатели имели угол для работы, чтобы они не нуждались и могли спокойно писать книги, чтобы они вовремя отдыхали. А сам отдыхал редко. А самого его слишком часто отрывали от любимого дела. Он мог бы писать гораздо больше, хотя и то, что он успел написать, не так уж мало.
Нагишкин оставил после себя не только умные и добрые книги. Он оставил и о себе добрую память в душах людей. Он был одним из тех, кто создавал вокруг себя атмосферу чистоты, подвижничества и содружества.
И "Сердце Бонивура", и "Амурские сказки", и "Город Золотого Петушка" - книги, которые будут читаться многими поколениями читателей. Это - книги надолго, так же как и та, последняя, книга - он закончил ее накануне своей смерти, в Риге, в том самом Городе Золотого Петушка, который он любил и воспел. Я говорю о "Созвездии Стрельца", где вы снова встретитесь с полюбившимися вам героями "Золотого Петушка" - папой Димой, мамой Галей, Игорем и с самим автором, добрым и правдивым сказочником Дим Димычем!
Откройте же первую страницу книги и войдите в "Город Золотого Петушка"!
Поезжайте вместе с героями в незнаемые края, и вы найдете там для себя много интересного и полезного. Вы не пожалеете об этой поездке, честное слово! Вы познакомитесь на Янтарном побережье со многими хорошими, сильными и добрыми людьми. Пройдете вместе с Игорем и Андрисом суровую школу жизни и увезете с собой живое и вечное стремление мечтать, трудиться и бороться ради мира и братства на земле.
Счастливого пути!
О. Хавкин
ГОРОД ЗОЛОТОГО ПЕТУШКА
Повесть
Есть на свете незнаемые края
1
Есть на свете незнаемые края, и Игорь узнал об этом…
Отец Игоря болел всю зиму. Он похудел, глаза у него обметало темными кругами, он тяжело, с хрипом и какими-то всхлипываниями, дышал и, кажется, все не мог надышаться…
Игорь был не мастер считать время - дни пролетали с удивительной быстротой, но, пока болел отец, Игорь сменил лыжи на коньки, потом и коньки забросил в чулан и теперь с ребятами гонял футбольный мяч по тихой улице, на которую выходил фасад дома, где жили Вихровы.
Игорю было жаль отца.
Иногда он подходил к его постели и тихонько клал свою руку на сухую горячую руку отца. Отец поднимал на Игоря глаза, совсем не похожие на те, какими они бывали тогда, когда отец был здоров. Как ни затуманены были эти глаза, в них начинала теплиться светлая искорка, когда Вихров улыбался сыну бледной улыбкой.
- Ну, как дела? - спрашивал отец.
- Дела ничего! - отвечал обычно Игорь. - А ты все болеешь, папа Дима?
- Да вот так уж получается, что все болею! - тихонько пожимал плечами отец, как бы извиняясь за свою болезнь, которая уже давно донимала его.
Игорь всегда знал отца таким, то допоздна сидящим за письменным столом, когда свет лампы выхватывал из темноты его бледноватое лицо с серо-голубыми усталыми глазами, то сидящим в постели, в очень странной позе - с поджатыми ногами и низко склоненной головой, словно он что-то все время рассматривал на одеяле, только так, опираясь руками о края кровати, он мог дышать… Как часто при этом глаза его были обращены к письменному столу, который был виден ему из спальни.
На этом столе лежали чистые и исписанные листы бумаги. На этом столе никогда нельзя было ничего трогать - даже мама Галя не прикасалась к нему, чтобы не нарушить на этом столе порядок, заведенный отцом, порядок, который больше всего, с ее точки зрения, был беспорядком. Глядя на этот "порядок", где смешивались в одно странички, отпечатанные на машинке, исписанные рукой, какие-то записки, на которых совсем невозможно было что-либо разобрать, уйма разных книг, с закладками и без закладок, страницы которых были измараны красным, синим, зеленым карандашами, а также горы ученических тетрадей, - мама Галя говорила не очень громко: "Ералаш! Кавардак! Неразбериха! Не понимаю, как ты можешь разбираться во всем этом!" На что папа Дима неизменно отвечал: "Уж я-то разберусь, ты за меня не беспокойся! А вот с твоим порядком я целую неделю не смогу понять, что к чему!.."
Но теперь на этом столе был мамин порядок - все бумаги сложены в стопочку, все книги закрыты, все карандаши убраны. Даже ученических тетрадей на столе не осталось - отец болел так долго, что тетради пришлось передать другому учителю. Теперь отец не мог не только заниматься ученическими тетрадями, но читать и писать, и вся его работа остановилась. Он жадными глазами глядел на стопку книг, корешки которых были видны ему - Коменский, Ушинский, Макаренко! - словно продолжая читать их, он иногда даже шевелил губами, повторяя какие-то особо интересные ему места из их сочинений и время от времени вслух что-то додумывал для той рукописи, которая лежала теперь запертая мамой Галей в стол, подальше от соблазна! Но сегодня утром с папиного стола исчезли и Коменский, и Ушинский, и Макаренко, по маминой воле убрались они на книжную полку и спрятались от взоров папы Димы. На их место мама Галя поставила вазу с цветами. Цветы были очень красивы, но папа Дима морщился, глядя на них. Как хотелось ему сесть за стол и остаться один на один с рукописью, в которой папа Дима хотел высказать свои мысли о том, какой должна быть школа, споря со многими людьми и книгами на эту тему…
Игорь проследил за взором отца, увидел, что тот опять глядит на свой стол, и понял его мысли и желания. Ему захотелось немного ободрить отца - ведь в самом деле болеть совсем нехорошее дело! И он сказал папе Диме:
- А у тебя вчера профессор был… Мама Галя говорила, что это самый главный доктор. Теперь ты перестанешь болеть?
- Да уж постараюсь! - отвечал папа Дима. - Если самый главный, то надо подыматься…
- Ты подымайся, пожалуйста!
- Да уж подымусь! - отвечал отец и опять низко склонялся, так что Игорь переставал видеть его лицо. Когда боль отпускала его, он опять выпрямлялся. - Вот скоро перестану болеть, и поедем мы в незнаемые края - людей посмотреть и себя показать…
- А где эти незнаемые края?
Отец неприметно усмехнулся и прищурил вдруг ставшие веселыми глаза:
- А что, интересно? Да?
- Ну, скажи - где незнаемые края?
- Если я скажу, тогда это будут уже знаемые края! - Отец легонько прижал к себе Игоря, потом подтолкнул в сторону двери. - Иди, маленький!
Игорь уже знал, что это обозначает. У отца начинался очередной приступ удушья, и он не хотел, чтобы Игорь видел его в таком состоянии. С жалостью посмотрев на отца, он вышел…
2
Незнаемые края!
Где лежат они, какие люди там живут и что делают?
До сих пор Игорь знал только город, в котором он родился и прожил первые десять лет своей жизни. Город раскинулся на берегу большой реки, что виднелась из окон дома. Здесь почти не было ненастных дней - ласковое, яркое, ослепительное солнце встречало Игоря на улицах и летом и зимой, заглядывало в окна его дома, утром с одной, вечером с другой стороны. Казалось, во всем мире и есть только один этот город… Правда, откуда-то приходили и куда-то уходили поезда - Игорь слышал их гулкие свистки, доносившиеся с железнодорожной станции; откуда-то приходили и куда-то уходили пароходы - Игорь видел их из окна своего дома или с берега, но до сих пор это не задевало его сознания: идут поезда, плывут пароходы - значит, так и надо!
Столько интересного было вокруг - каждая новая улица, на которую случалось ему попадать то с родителями, когда они отправлялись гулять, то со знакомыми мальчишками, несмотря на строгое запрещение таких походов, - а это было куда интереснее! - каждая новая улица была для него целым открытием. А за этими, уже знакомыми улицами были еще и другие, а за другими - еще и еще: непознанный город расстилался перед Игорем - и вправо, и влево, и по берегу реки, и вдоль от нее, туда, откуда доносились свистки паровозов.
Это был мир, в котором жил Игорь.