В колхозном саду было два сторожа. Старый Гасан все позволял, а Гаджи-Магомед носил под буркой кинжал. Он еще помнил, Гаджи-Магомед, как много лет назад старший брат Усмана, Загир, ныне большой начальник на каспийских промыслах, снял с него, спящего, кинжал и носился с ребятами по аулу, изображая кагача - страшного разбойника. Когда старик проснулся, ребята сидели вокруг него с горящими глазами, и Загир, захлебываясь, рассказывал, что у Гаджи-Магомеда сняли кинжал ребята с верхнего аула, а он, Загир, долго гнался за ними и едва отобрал. С тех пор прошло, наверно, лет пятнадцать, годы совсем согнули старого Гаджи, но он до сих пор не забыл той ребячьей проделки и, охраняя сад, никогда не расставался с кинжалом, таким же, наверно, древним, как и сам Гаджи-Магомед. Он знал все ребячьи хитрости и не отходил от яблонь, на которых росли ранние вкусные яблоки. К другим же яблоням ребята не подходили сами, потому что яблоки были повсюду - они пестрели в траве, грудились в арыках вместе с листвой, валялись на шоссе, доставаясь шоферам проезжающих машин. Местный фруктово-консервный завод не успевал перерабатывать фрукты.
Возвращался Усман в аул, когда звезды сияли над горами и громко трещали цикады. Он украдкой пробирался в дом. С каменной крыши он спускался на веранду, на цыпочках шел мимо спящего отца. Из комнаты матери доносилось сонное кряхтенье.
- Это ты, Усман?
- Я, ма, - говорил шепотом Усман и нашаривал в кухне кастрюлю с холодным хинкалом - чесночным супом с клецками. Наспех ел, снова проходил мимо спящего отца, нырял на деревянный тах, укрывался овчиной и засыпал.
Бывало и так, что Усман не приходил ночевать домой по нескольку дней подряд. Он жил, как цыган, повсюду чувствуя себя дома. Весь аул, и горы вокруг, и колхозные фермы, и школьная станция - это были его, Усмана, владения. Сады давали ему пищу, река - воду, в стогах на ферме он находил ночлег. А с ребятами он всегда найдет себе дело. Просто Усман был такой, что не мог оставаться без дела.
В августе приехал в гости брат Габиб. Он рассказывал о море, о телевизорах и спутниках, и рассказы его звучали как сказки. Старый Ахмед, который не ездил дальше соседних аулов и самым большим городом на свете считал Буйнакск, цокал языком и недоверчиво качал головой. Он верил в аллаха, а спутники и телевизоры не укладывались в его веру. Он слушал сына, как дети слушают сказки. Даже дети знают, что так не бывает.
Усман уже больше года не видел Габиба. С другими братьями он мало дружил - те были много старше его и уехали из аула, когда Усман был совсем малышом, а Габиб был старше на каких-то пять лет, почти ровня, еще недавно они вместе ходили в школу, лазили в сады и не расставались, как самые добрые юлдаши. От рассказов Габиба у мальчика кружилась голова, и давняя мечта его - уехать в город и начать самостоятельную, взрослую жизнь - просто не давала покоя.
Мать теперь каждый день готовила вкусные обеды. Отец ставил на стол бутыль чагира, и Габиб, вытирая губы после баранины, пил вино. Усман то и дело заглядывал в кружку брата, доливая ему, а заодно и себе. И мать не ругалась. Такой случай - сыновья приезжали не часто.
Потом они вместе, Габиб и Усман, слегка охмелев, бродили по аулу, и встречные вежливо здоровались с ними:
- Идешь, Габиб?
- Иду, Курбан. А ты сидишь?
- Сижу, Габиб.
Так здоровались в ауле.
- Послушай, Габиб, я должен тебе что-то показать, - таинственно сказал Усман.
- Что же?
- Нет, я не скажу. Ты потерпи немножко.
И они пошли к ущелью, над которым висела труба, а внизу, ворочая камни, грохотала Койсу.
- Ты видишь, там кустик растет на трубе? - спросил Усман.
- Ну, вижу. А дальше что?
- Видишь? А теперь стань вот сюда и смотри.
Странные эти взрослые! Даже Габиб, который был старше Усмана на каких-то пять лет, считал своей обязанностью поучать его и наставлять. И не только наставлять. Он схватил Усмана, когда тот еще не успел ступить на трубу, и стукнул по шее.
- Я покажу тебе фокусы! - ругался Габиб. - Некому тебя учить, голова ослиная! Совсем тут без меня разболтался! Думаешь, я не знаю о твоих номерах?
Впрочем, когда братья пошли в школу (Габиб хотел поговорить с учителями об Усмане, узнать, как он учится), они помирились.
В школе очень обрадовались Габибу. Старый учитель Мухтаров хлопал Габиба по плечу и вспоминал его детские проделки. Молодой директор Ханов показывал кабинеты с чучелами орлов и шакалов, угощал в саду яблоками и очень сожалел, что не может показать ему школьную станцию: до нее было не близко, к тому же уехал Омар Герейханов, захватив с собою ключи.
- Ха! Мы ему сами покажем, - заявил Усман, впрочем, так, чтобы никто не услышал. - Подумаешь, без Омара нельзя обойтись!
Потом Габиб вертел на школьном турнике "солнце", и ребята завистливо смотрели на Усмана: не у каждого были братья, которые умеют вертеть "солнце"! Усман при этом хвастал, что у Габиба первый разряд по борьбе, а на областной спартакиаде он занял второе место.
- Не первый разряд, а второй, - поправил Габиб. - А во-вторых, на спартакиаде я занял пятое место. И это тоже неплохо. Там были борцы дай бог!
- Ну, а как твой брат Абдулла, все еще играет в футбол? - спросили его.
- Откуда у него время на это? Даже судить ему некогда, хотя имеет первую судейскую категорию. А жаль, ведь он был лучшим центром нападения в команде.
- Очень приятно, что наш аул дал столько знаменитых чемпионов, - сказал молодой директор Ханов и тут же предложил Габибу остаться в школе преподавателем физкультуры, чтобы готовить достойную смену братьям Ахмедовым.
- Ну какие мы чемпионы, - смутился Габиб. - Прямо неудобно слушать такие слова. А учить ребят мне еще рано. Мне самому учиться надо. А потом я пойду служить во флот. Мне хотелось бы побывать в Антарктике.
В общем, это был скромный парень, не чета Усману. Тут же, на школьной площадке, Габиб показывал желающим борцовские приемы. Ребята подходили по очереди, и он всех, одного за другим, бросал на опилковый мат. Ну, и после этого, что же удивительного, что Габиб так и не вспомнил о цели своего прихода в школу! Как учится Усман, как ведет себя, какие наклонности у него (Габиб уже подумывал о будущей профессии брата) - об этом он так и не спросил.
Весь день братья ходили по аулу. Их зазывали в дома, угощали. Взрослые парни стояли у пруда и вели неторопливые разговоры. Девушки проходили будто сквозь строй и быстро оглядывали Габиба.
- Ты что, не узнала меня, Гамар?
И в самом деле трудно было узнать Габиба. Уехал из аула тощим пареньком, а сейчас богатырь, почти мужчина. Гамар, девятиклассница, которую Габиб раньше никогда не замечал, покраснела и убежала.
Когда пришло время ужинать, Габиб куда-то исчез.
- Ты не видел его? - спросила мать Усмана. - Иди поищи: я приготовила плов.
- Что же, он не может ходить куда хочет? - обиделся Усман. - А может, у него свидание?
- Какие еще там свидания! - рассмеялась Рукият.
- Такие! - рассердился Усман. - Никуда я не пойду.
- Поговори еще у меня! - прикрикнула мать. - Кому я сказала - пойди и поищи?!
Хорошо, он пойдет и поищет Габиба. Но жить он так больше не может. Усман обошел весь аул, ругаясь про себя, но брата нигде не встретил. Он решил уйти на станцию и там отоспаться - выслушивать наставления, а потом слоняться в поисках брата, который гуляет, наверно, с Гамар где-то в горах, - нет уж, пускай его самого поищут…
Путь на станцию лежал мимо ущелья. Усман шел, сбивая камешки палкой и прислушиваясь, как они падают вниз, в Койсу.
Проходя мимо трубы, он остановился и не поверил глазам: кто-то барахтался над пропастью. Проползет немного, помогая себе руками, посмотрит вниз и снова ползет.
Усман сразу догадался: Габиб. Что же теперь делать? Кричать на Габиба, по шее ударить? Попробуй свяжись с ним, так огреет, что взвоешь! Жаль, что Усман младший в семье, все учат его, а он, Усман, никого не может наставлять. Он напряженно следил за Габибом, пока тот, так и не добравшись до середины, пополз обратно.
Хорошо, Усман сделает вид, что ничего не знает, ничего не заметил. Зато он скажет ему: "А я знаю про тебя такое! Если возьмешь меня в город, тогда никому не скажу". Он понимал, что вряд ли это поможет, но все же тайну решил держать про запас: авось пригодится.
- Где ты пропадал, Габиб? - спросил Усман, выйдя навстречу брату возле самого аула. - Тебя мать ужинать ждет. Хе, она решила, что ты с кем-то на свидание пошел…
- Что ты! - смутился Габиб. - Меня тут заинтересовала система водоснабжения. Интересно, когда это успели провести трубы? Слушай, завтра пойдем с тобой на насосную станцию…
Усман торжествовал: захоти он только, он тут же посадил бы его в лужу со всеми его увертками!
- Ладно, - согласился он. - Только еще мы с тобой пойдем играть в фуникулер. Ты пойдешь с нами, а? Я тебя буду катать без билета сколько захочешь. Только обязательно приходи, ладно?
- А он меня выдержит, твой фуникулер?
- Еще бы - двоих, как ты! Сами делали!
- Вот поэтому-то я и беспокоюсь.
- Если только не выдержит, пускай гром попадет мне в макушку, пускай шакалы разорвут меня на части, пускай я упаду в Койсу, так что косточки никто не соберет…
- Ладно, ладно, по рукам! А то устанешь слушать тебя…
- Значит, уговор? Только смотри, ты слово дал! И потом, знаешь что? Не говори об этом директору школы, ладно?
Через два дня Габиб стал готовиться к отъезду. Вместе с ним тайно собирался и Усман.
Ночью, накануне отъезда, Усман долго ворочался, слушая, как разговаривают на веранде Габиб с матерью и отцом.
- Вы думаете, он сразу стал начальником? - рассказывал Габиб о старшем брате. - Как бы не так! Работал сперва рабочим, потом бурильщиком, а потом мастером. Ну, и как хорошего мастера его выдвинули начальником. Теперь он держит первенство на всем Каспии.
- На всем? - удивилась мать.
- Какое это имеет значение, если даже не на всем? Ты думаешь, это просто?
Мать пожаловалась, что вот уже лет пять, как Загир не приезжал в аул.
- Ну как ты думаешь, мама, разве есть у него время, чтобы приезжать в гости, когда там такие важные дела?
- Но Абдулла-то уж мог бы, наверно, приехать?
- А откуда у Абдуллы время? Он же партийный секретарь. Он же себе не принадлежит, за все в районе отвечает. А ведь он еще заочно учится в пединституте - это ведь тоже кое-что…
- Ну, а ты как учишься, сынок?
Габиб тяжело вздохнул и почесал пятерней кудрявые волосы.
- В голову не лезет.
- Абдулла заставляет?
- Жить не дает. Если, говорит, не кончишь школу, я тебя на флот не пущу. А без флота я жить не могу. Не нужны, говорит, в нашей семье неучи. Хватит на наш род лоботрясов.
Усман при этих словах даже съежился. Кто же эти лоботрясы? Уж не его ли, Усмана, имеют в виду? И в самом деле, мать тут же перескочила на Усмана. Усман даже зажал, потому что наперед знал все, что сейчас скажет мать.
- Ничего, я с ним поговорю. (Усман открыл уши, потому что говорил Габиб.) Он у меня еще посмотрит, как не учиться! Нам, Ахмедовым, неучи не нужны. Я строго с ним. И вообще, если что, вы пишите мне, и я с ним по-свойски. А если не поможет, приеду…
Мать почтительно смотрела на Габиба, который еще недавно был мальчишкой и доставлял ей хлопот не меньше, чем сейчас Усман, и точно так же говорили старшие братья про Габиба.
Ах, дети, дети! Рукият казалось, что она их воспитывает. Но, кажется, старшие это делали лучше ее.
Старый Ахмед не участвовал в разговоре. Он только жевал табак и кивал в знак одобрения. Но эти кивки значили не меньше чем причитания матери. Если старик не был с чем-нибудь согласен, он раздраженно кашлял и смотрел мимо, словно все здесь были чужие и он никого знать не хотел. Старик без слов умел выражать свой мысли.
Усман ворочался под жаркой овчиной, он задыхался от тоски, слушая взрослых. Учиться, учиться, учиться! Это еще Ленин сказал, а они повторяют, будто сами додумались.
Хорошо, Усман согласен учиться. Но разве он не может уехать с Габибом и учиться в вечерней школе? Ведь и Загир, и Абдулла, и Габиб - все учились, работая, и ничего, вышли в люди. А от него, Усмана, все чего-то хотят, сами не знают чего, воспитывают, как маленького.
А он не маленький! Возьмет вот и уедет вместе с Габибом. Встанет утром, тайком прицепится к машине и уедет. Ищи свищи, догоняй тогда его!
В ауле ревели ишаки. В хлеву сонно мычали коровы. Лаяли собаки.
Из комнаты через полуоткрытую дверь Усман видел, как над горой, задевая вершину, плывут облака. Когда они проплывали, в черном небе, как лампочки, зажигались звезды.
Вскоре к нему на тах перебрался Габиб. На рассвете за ним должен приехать знакомый шофер. Габиб укрылся овчиной и тут же заснул. Усман прижался к плечу брата и долго не мог заснуть. За стенкой, на веранде, сопел отец. В дальней комнате все еще возилась мать. Наверное, ей тоже не спалось. А может, она собирала Габибу в дорогу еду.
Всю ночь Усман просыпался. Мысли, тяжелые, как камни в Койсу, ворочались в его беспокойной голове. Одна набегала на другую, прыгая и обгоняя, а в душе теснились горы - маленький аул раздвигался, ширился, горы опадали, превращаясь в волны, и где-то плескалось море, и звезды качались на волнах, и плыл, разрезая волны, корабль, унося Усмана в неведомый мир…
Утром возле их дома прогудела машина. Габиб встал, позавтракал, постоял над спящим Усманом и осторожно прикрыл его овчиной. Потом простился со стариками и уехал. А Усман все еще спал. Погудел на прощание грузовик, но Усман ничего не слышал, только перевернулся на другой бок, чтобы удобнее было досмотреть сон…
Новая жизнь Баскаева-младшего
Джафар и Тофик жили в маленькой комнатке общежития. Правда, Джафару обещали квартиру, как только женится, но он не торопился. Ну, а Тофику, конечно, ничего не обещали. Просто ему было десять лет.
Жили они вместе очень хорошо. Впрочем, только называется, что вместе. Джафар надолго уезжал в море, и тогда Тофик оставался сам по себе - сам заботился о своем пропитании, сам себя воспитывал, а вообще-то делал что хотел: гонял с ребятами голубей, ходил на шаланде в море, толкался возле нефтяных вышек, путаясь под ногами у рабочих. Брат оставлял денег, и Тофик с ребятами проедал их в первые же дни на конфеты, кишмиш и вяленый инжир. На что же еще их тратить? Ходить в столовую и отдавать их за борщи и каши - разве может быть что-нибудь глупее? В общем, на жизнь свою Тофик не жаловался.
Как-то в гости к ним нагрянула Тая Шумейко. Неизвестно, что ей нужно было, но она ходила по комнате, словно комиссия: оглядывала голые стены, изучала грязные кастрюли, осматривала белье, перебирала книги. На раскладушках, столе и книгах лежала толстым слоем пыль - добрая прикаспийская пыль, во время штормов проникавшая во все щели.
- Ты сегодня ел что-нибудь? - спросила Тая.
Тофик, напряженно следивший за ней, сделал беспечный вид, даже похлопал себя по животу:
- А как же.
Тофик торжественно вынес из чуланчика мешок с кукурузой. Он захотел тут же показать, как замечательно варит початки, но Тая махнула рукой.
- Ладно, как-нибудь потом. А сейчас пойдем в столовую, вместе пообедаем. И, пожалуйста, когда вернешься - очень грязно у тебя! - прибери.
С тех пор Тая каждый день брала с собою Тофика в столовую и кормила. За свой счет. Это его устраивало. Кормила она очень сытно - Тофик выбирал что хотел. Вскоре он и сам повадился ходить к ней в райком. Как проголодается - сразу к ней. И потом как-то незаметно для себя и вовсе привязался к ней. Стал приходить и в другое время, не только к обеду. И часто увязывался за ней. Куда она, туда и он. Она во Дворец культуры - и он туда. Поедет на промысел - и он за ней. Только на Нефтяные Камни не брала с собой - туда детей не пускали.
Тофик любил сидеть у Таи в кабинете и смотреть на нее. Входила машинистка, клала на стол какие-то бумаги. Тая их тут же, прижимая щекой телефонную трубку к плечу, подписывала. Забегали инструкторы - она отдавала распоряжения. И при этом не переставала разговаривать по телефону.
Тофик сидел и ждал, пока Тая вспомнит о нем и они вместе пойдут по делам. Тофик готов сидеть вот так и ждать хоть всю жизнь, сидеть, смотреть на Таю и слать. Отсюда, из этой комнаты, слышно все, что делается в поселке. И не только в поселке, даже в Баку. И не только в Баку, но и далеко в море, на Нефтяных Камнях, где работал его брат Джафар Баскаев. Выражение на лице Таи часто менялось - то властное, строгое, то подбадривающее, веселое. На лбу ее то собирались морщинки, то расправлялись. Даже ямочки на щеках и веснушки на носу менялись, точно и они участвовали в разговоре. Тофик хорошо видел по ее лицу, кто там у другого конца провода. Сейчас, например, говорит хромой Гаджи, комсорг на Нефтяных Камнях. Он жалуется на своих комсомольцев: никак не соберешь у них взносы, а гоняться за ними, когда у него столько разных поручений, - разве это дело? Голос у него скрипучий, так и рвется из трубки; по всему кабинету слышно. Тая долго молчит, слушает его, устало вздыхает, по-свойски подмигивает Тофику (мол, что с ним поделаешь, любит поговорить), снимает с кофточки невидимые пушинки и вообще отчаянно скучает. Даже Тофику надоело слушать его. Можно трубку оставить на столе и ходить по комнате, и все равно будет слышно, как орет Гаджи.
- Ты не скромничай, Гаджи, - усмехается Тая. - Хочешь, чтоб тебя похвалили?
Теперь Гаджи уже не кричит, говорит спокойно и о чем-то просит Таю.
- Ну, не будем об этом, - говорит она и оглядывается на Тофика, словно ищет у него защиты. - Я же просила тебя… Это разговор не для телефона.
Обрывки слов долетают до Тофика, он силится понять: о чем это нельзя говорить по телефону? Но вот наконец Гаджи прощается, неизвестно за что благодарит Таю, она поспешно кладет трубку, и вместе они, Тая и Тофик, выскакивают из райкома.
- Уф! - смеется она и сбегает по ступенькам так быстро, что легкий ситцевый сарафан раскрывается зонтиком. - Какая погода сегодня! Нет, ты посмотри, какая красота!
Тофик не спорит с ней. Он даже оглядывается, чтобы найти красоту. Он готов согласиться с ней, но где же тут все-таки красота?
Тофик вот уже полгода живет в поселке нефтяников, но до сих пор не может забыть свой родной аул в Дагестане. Там горы до самого неба, там грозные ущелья - прямо дух захватывает, когда смотришь вниз. А внизу, перекатывая камни, шумят стремительные реки. Может, кому-то и здесь красота, только не Тофику. Как тут все плоско, не за что глазу зацепиться! Море плоское, берег плоский, равнина серая, каменистая, покрытая редкой жесткой травой. А вместо деревьев - нефтяные вышки. Их много, этих вышек, целые рощи, настоящие черные рощи, словно после пожара. И каждая вышка похожа на танцующую змейку. Удивительно, до чего же похожа на змейку - так и извивается, стоя на хвосте, так и прыгает, так и скачет!..
Если бы не старший брат, Тофик никогда бы сюда не приехал. Джафар давно ушел из аула, стал нефтяником и взял брата к себе. Здесь хорошая школа, много ребят, большие дома. Но вот старики не хотят сюда, им неплохо и в горах. Приезжала как-то мать, посмотрела и вернулась. Воздух, видно, не пришелся по вкусу. А отец даже в гости не выбрался. Боится, вдруг умрет в дороге. А умереть он хочет только в родном ауле, иначе нельзя - таков у горцев обычай.