Ну что ж… Он плел эту сеть. Терпеливо и старательно. Люди, которых находил Ордынский, становились ее ячейками. Каждая несла свою, независимую от другой службу. И результат этой тайной, неведомой никому службы, собираясь в центре сети, улетал в эфир короткими строчками шифрограмм.
Теперь, когда близилась развязка, такой сетью можно было запутать многое. Она как нежданный десант, появившийся в тылу.
Да, трудная была работа, опасная. Многого она стоит. Слава богу, все подходит к концу. Генерал Конрад стоит у ворот Кавказа. Орудия его танков смотрят в сторону перевалов.
"Как жаль, что мне уже пятьдесят девять…"
Ордынский подошел к окну. Во дворе госпиталя из санитарных машин выгружали раненых. Значит, сегодня весь день не будет покоя. А он полночи промаялся без сна.
"Да, пятьдесят девять, обидно. Жизнь фактически прошла мимо…"
За исключением последних двух лет он только и делал, что ждал. Для человека действия нет более отвратительного занятия.
В январе, сразу после Нового года, появилась радистка.
Первое время прятал радистку и рацию у себя дома, ничего другого не оставалось. Потом, сменив ей документы, пристроил медстатистиком в один из госпиталей; это для него особого труда не составило. Сложнее было добыть надежные документы.
Следом появился Каноныкин, и все пошло как по маслу. До самого последнего времени они действовали весьма успешно. И вот где-то порвалась очень искусно сплетенная цепочка, и теперь контрразведка неумолимо и последовательно движется по ней, перебирая звено за звеном. Значит, срочно придется исчезнуть.
В дверь постучали. Ордынский повернул ключ.
- Войдите.
- Разрешите обратиться, товарищ военврач второго ранга?
- Обращайтесь.
Он терпеть не мог этого настырного лейтенанта - начальника команды выздоравливающих. И внутренне опасался его дотошности.
- Начгоспиталя отсутствует, поэтому докладываю вам, что старшина второй статьи Каноныкин опять находится в самовольной отлучке, в госпитале не ночевал.
- Где он сейчас?
- Неизвестно. На вечерней поверке не был, значит, отсутствует уже… - лейтенант вынул из кармана большие серебряные часы, щелкнул крышкой, - не менее двенадцати часов.
- Безобразие! - Ордынский хлопнул по столу ладонью. - Вы распустили команду, лейтенант!
- Никак нет! Случаи нарушения только с Каноныкиным. Вчера днем, например, не явился для снятия гипса.
- Кто распорядился снимать гипс?
- Военврач Колесников.
- Черт знает что! Немедленно представьте рапорт по форме. Я под трибунал упеку этого Каноныкина!
- Слушаюсь! Разрешите идти?
- Да.
Лейтенант козырнул, повернувшись кругом, щелкнул каблуком.
Ордынский снова закрыл дверь. Что же произошло здесь вчера?.. С самого обеда ему пришлось проторчать на совещании в сануправлении штаба фронта. До позднего вечера. А тут этот самый Колесников затеял снимать гипс. Какое дурацкое совпадение!..
Значит, Вальтер ушел. На сутки раньше обговоренного срока. Но адрес, адрес! Куда идти завтра утром? Где будет ждать Рози?.. Все это должен был решить Каноныкин.
Впервые Ордынского охватило чувство страха. Его не было ни разу, хотя все это время опасность стояла рядом, за спиной.
Почему сунулся Колесников? Случайно ли это? Может, уже знали, что у Вальтера под гипсом? И сейчас за ним тянется хвост, его незаметно ведут, чтобы обнаружить остальных?
И еще: когда уходить, если все сдвинулось на сутки? Сегодня? Но где в таком случае адрес?..
Он шагал по кабинету из угла в угол, пытался подавить в себе растерянность.
"В конце концов, Каноныкин опытный и хладнокровный разведчик, - убеждал себя Ордынский. - Он все предусмотрит, не побежит в панике куда глаза глядят. Еще час-два, и все прояснится. Надо взять себя в руки!.."
Начальник команды принес рапорт.
- Положите на стол. Как только явится Каноныкин, немедленно ко мне его.
- Слушаюсь!
В том, что Вальтер не явится, Ордынский ни минуты не сомневался. Появиться в госпитале для него равносильно провалу. Сейчас главное - выиграть время. До прихода начальника госпиталя можно молчать, но потом придется поставить в известность не только его, но и многих других. В том числе и комендатуру. Начнется розыск…
Оставшись один, Ордынский открыл шкаф, достал приемник, завернул его в газету и спрятал в портфель. Он не признавал полевых сумок, только портфели.
Постепенно возвращалось спокойствие. Звонил телефон - Ордынский давал распоряжения, одних распекал, с другими милостиво шутил. Но где-то в глубине его, неотступная и тревожная, продолжала биться мысль:
"Адрес… Адрес. Когда же адрес и как мне его передадут?.."
Он все время заставлял себя отвлечься. Даже расставил снова на доске шахматы и сделал несколько ходов.
"Жаль, нет Ивы - телефонного мальчика, моего любопытствующего партнера…"
Ордынский представил себе круглое мальчишеское лицо. Каким оно будет, когда станет явным то, что сегодня еще тайна?
"Что же поделаешь - жизнь состоит главным образом из разочарований…"
Неожиданно для себя он заметил, что вновь ходит по кабинету. Быстрыми, нервными шагами, из одного угла в другой.
"Что же это со мной, черт возьми! - Он резко остановился, сжал кисти сложенных за спиной рук. - Неужели страх?.. Какая мерзость! Бесконтрольный страх, классическое начало поражения. Нет уж!.."
Страх можно победить по-разному. Ордынский знал несколько проверенных способов, но лучшим из них он считал ненависть. Устоявшуюся, непримиримую, возведенную в культ. Он умел вызывать ее из глубин своего сознания, зримо восстанавливая первопричины, породившие эту ненависть, представляя себе все в подробностях, этап за этапом, и ни для каких других чувств, кроме ненависти, места в его душе уже не оставалось. Она царила в ней одна.
В тысячу первый раз видел он седую от поземки степь, замерший на путях железнодорожный состав и конников в бурках.
Красные перерезали путь, отбиться не удалось, и горстка оставшихся в живых офицеров идет под конвоем к темнеющей вдали деревушке. И он, Ордынский, среди них…
- А вы молодцом, господин доктор, - сказал ему тогда идущий рядом усатый ротмистр. - Никогда не предполагал, что Гиппократовы жрецы столь великолепно режут из маузера. Вы словно цыплят прихлопнули тех двух, что первыми сунулись к вагону. Браво, доктор!
- У меня в поезде остались больная жена и сын, - Ордынский посмотрел на ротмистра. - Вы понимаете, что их ждет?
- То же, что и нас, доктор. Отнеситесь к этому философски…
- Послушайте, ротмистр, когда мы подойдем к тому вон мостику через овраг, я прыгну под откос влево. Вы прыгайте вправо. А остальные врассыпную. Темнеет, есть шанс уйти по балкам.
Он сказал это по-французски, достаточно громко, чтоб услышали идущие сзади офицеры.
- Браво, доктор! - пробормотал ротмистр. - Попробуем, хотя шанс ничтожно мал…
Ордынскому удалось уйти. Что стало с остальными, он так и не узнал.
Своих он тоже больше никогда не видел.
Сам Ордынский блуждал по бескрайним дорогам гражданской войны, до последнего ее дня. С белоказаками, с антоновцами, с "зелеными", с кем угодно - он был согласен на любых союзников по ненависти…
В конце двадцатого, когда все было кончено, Ордынский пробрался в Закавказье, где еще удерживались грузинские меньшевики, самые бездарные из всех его союзников. Впрочем, он с ними и не вступал в союз, понимая всю его бессмысленность.
- Я не терплю бессмысленных действий! - говорил он князю Цицианову. - Бессмыслица унизительна…
К тому времени Ордынский твердо решил, что останется, не уйдет за рубеж с этой толпой перепуганных до смерти авантюристов.
- Да вас шлепнут в первый же день, дорогой Варлам! - пугал его Цицианов.
- За что же это, позвольте, спросить?
- А за то, за что они шлепают нашего брата, милостивый государь.
- Так то вашего брата, - посмеивался Ордынский. Ему нравилось злить этого осунувшегося, растерявшего былую самоуверенность Цицианова. - Вашего брата эксплуататора. А я всего лишь скромный эскулап и, в их понимании, трудящийся гражданин, который может быть полезен новому российскому обществу.
- Вы ничего не сделаете здесь в одиночку, Варлам! А там, - Цицианов махнул рукой в сторону моря; оно было ненастным, седым от шторма, холодное февральское море, - там нас много, там мы - сила!
- Не верю я больше в вашу силу, князь. Я буду ждать, когда появится другая, реальная. А она появится. Непременно появится!
- Дай-то бог…
Ордынский с молодости был германофилом. И вот они снова здесь.
- Я рад увидеть вас, генерал Конрад!..
"Да, шанс, как бы ни был он ничтожно мал, все равно остается шансом, - Ордынский посмотрел на часы. - Двенадцать пятьдесят две. Что ж, шанс еще есть…"
Раздался телефонный звонок. Ордынский после секундного колебания поднял трубку и сразу узнал голос радистки. Он был непривычно кокетлив, этот хихикающий девичий голосок:
- Что ж вы не пришли, доктор? Я вас так ждала, ждала. Я звоню из автомата, у меня буквально одна минута.
Сначала он не мог понять, в чем дело. В госпиталь звонить ей не разрешалось ни под каким видом. И потом этот дурацкий тон…
Когда он наконец сообразил, что произошло, у него сразу похолодели кончики пальцев.
- Я… Я не знал, где вас найти, милая, э-э… Розочка.
- Как же так, доктор? Сегодня рано утром мой брат передал вам через… кого-то там, не знаю, где искать меня. Если вы, конечно, хотите еще видеть наскучившую вам Розу.
- Никто ничего не передавал мне! - Он почти крикнул это.
- Не может быть, вы шутите, доктор. Вы же у меня такой шутник!
- Где вас искать?
Она не ответила.
- Где вас искать, я спрашиваю!
- Доктор, ну что вы, право, какой! Я никому не даю по телефону своего адреса. И потом, брат велел мне не позже полудня быть дома, а сейчас…
- Ваш брат… - Ордынский скрипнул зубами. - Ждите меня до двух, слышите?
- Но брат…
- Плевал я на вашего братца! До двух. Ясно?
Он бросил трубку. Если телефон уже подключили для прослушивания, то все пропало. Только дураков может обмануть столь примитивная конспирация. Но другого на месте Рози не придумаешь. В такой ситуации являться сюда за ним просто безумие. Каждый в первую очередь опасается за свою собственную шкуру, и Рози не составляет, конечно, исключения.
"Что же случилось с Вальтером? - Он впервые назвал его так - Вальтер. - Неужели его взяли? Нет, не может быть!.."
Ордынский подошел к двери, дважды повернул ключ. Задернул штору на окне. Во дворе все еще стояли санитарные машины.
Он посмотрел на часы. Если через час ему каким-то образом не сообщат, где ждет его Рози, то тогда уж все.
А вдруг Вальтер предал его? В последний момент, не желая рисковать, махнул рукой на его судьбу, укрыл радистку с рацией и ушел за перевал… Ерунда, он этого не сделает! Не посмеет сделать!
- Прекратите, Варлам Александрович, пороть панику! - сказал Ордынский громко и вздрогнул от звука собственного голоса. - Стыдно, милостивый государь!..
Время от времени он подходил к двери. Ему все время казалось, что за нею кто-то стоит.
В маленький, выскобленный в белой краске глазок была видна часть коридора, столик с телефоном и стул. На стуле сидел щекастый юнармеец с забинтованной шеей, держал на коленях сложенное пальто. Вид у юнармейца был тоскливый.
Часы пробили половину второго. Стараясь оттянуть время, он поставил на плитку кофейник. Никогда еще вода не вскипала так быстро.
Снова пробили часы. Тянуть дальше было бессмысленно. А он не терпел бессмысленных поступков.
Обидно не дойти до цели. Особенно когда осталось каких-нибудь два месяца.
Он налил себе кофе и вынул из портфеля синий пузырек с притертой пробкой.
* * *
Когда открыли дверь, Ордынский сидел в кресле, уронив прямые длинные руки. Можно было подумать, что он спит. На рукавах кителя поблескивали широкие золотые шевроны.
Кофейник все еще стоял на плитке, из носика тонкой струйкой выбивался пар. Один из военных взял со стола синий пузырек, протянул его полковнику. На этикетке было всего лишь одно слово: "Морфий".
- А что там за бумаги?
- Рапорт об исчезновении Каноныкина, товарищ полковник.
- Ну что ж, все ясно. Остается выяснить, куда он исчез. - Полковник подошел к столику, на котором лежала шахматная доска, подперев рукой подбородок, задумался. - Для черных партия безнадежна. Еще два хода, и белые делают мат… Интересно, кто играл белыми?..
Чем закончился день 29 мая
Ромкин пес отходил медленно. Время от времени капитан Зархия поил его водой с уксусом. Пес лакал жадно, словно не пил неделю. Остатки воды капитан осторожно выливал ему на голову. Розовые струйки стекали по морде пса, капали на пыльные капитановы сапоги.
Любопытствующие стали помаленьку расходиться. Нельзя же весь день ждать, что будет дальше.
Появился Ромкин отец. Он с опаской поглядывал на капитана. Ему явно не нравилось, что в одном не очень большом дворе собралось сразу так много милиционеров.
- Слушай, - сказал он жене, - если вдруг начнут про курицу спрашивать, скажешь - купила на базаре для больной старушки матери.
- Но бабушка здорова, - встряла Джулька. - На четвертый этаж два ведра воды бегом поднимает.
- Э! Тебя кто спрашивает! Послал бог детей! За что он только на меня такой зуб имеет? - Он стукнул дочь по лбу костяшками пальцев. - Сама воду поноси, пока здесь столько чужих глаз! А ты, мама-джан, будешь больная, я так сказал…
Но капитану было не до курицы и не до здоровья Ромкиной бабки. Он приподнял пса, помог ему удержаться на ногах, пригладил взлохмаченную шерсть.
- Давай, давай, молодец, - приговаривал капитан. - Ну, где твой хозяин? Где Ромка? Ромка где? Ну, джаник, покажи нам где.
Пес тихо скулил и лизал ему руку.
- Глупая дворнязка! - сказал стоявший рядом Никс. - Ну сто она мозет показать?
- Отойдите! - закричал на него капитан. - Не мешайте! Очистите вообще двор! Что может показать? Все может показать! Что вы понимаете - у него сейчас сердце разрывается, он же плачет!
Капитан смотрел на пса. Пес пошел. Ноги его дрожали и подгибались. Он приседал на задние лапы, его заносило в сторону, но он все равно шел, изредка оглядываясь на капитана, точно проверяя, идет ли тот следом.
- Давай, давай, дорогой! Покажи нам, где Рома. Рома, Ромка где?..
Пес поскуливал в ответ и пытался идти быстрее, но ничего не получалось. Когда он останавливался, капитан подносил к самой его морде миску с водой.
- Ничего, отдохни, попей немножко. - Он поворачивался к своим помощникам. - Много крови потерял, потому жажда; язык совсем сухой, нос горячий, плохо.
- Туда ли он идет, товарищ капитан?
- Туда. Конечно, туда…
На то, чтобы добраться до. нижнего двора, псу потребовался целый час. К стене он уже подполз на брюхе и замер, уткнувшись мордой в узловатые корни глицинии.
- Все, - сказал капитан и машинально снял фуражку. Потом, спохватившись, надел ее.
- Собаки, когда конец чуют, всегда уходят подальше, - заметил усатый лейтенант. - Вот и этот тоже…
- Нет, - капитан покачал головой. - Он не просто шел, чтобы уйти.
- Но здесь же стена.
- Да, стена! Думаешь, я стену не вижу? - Капитан достал кожаный портсигар, вынул папиросу, долго раскуривал ее. - Знаешь что, - сказал он лейтенанту, - приведи сюда ребят. Ну, товарищей этого Ромки.
Пришел один Минасик.
- А где твой друг? - спросил его капитан. - Которого Ивой зовут?
- С ним товарищ полковник разговаривает.
- С тобой что, не разговаривает?
- Со мной уже разговаривал. Много… Что это с… с собакой?
Только сейчас Минасик увидел неподвижно лежащего Ромкиного пса.
- Разве не видишь?.. Хорошая была собака, верная. За что ей только имя такое проклятое дали?
У Минасика защекотало в носу и в горле стало давить, как будто снова началась ангина.
- Скажи, мальчик, - капитан присел на корточки, прислонился спиной к стене. - Мог здесь зачем-нибудь оказаться Ромка?
Минасик глотнул твердый комочек, один, другой; в горле полегчало. Он кивнул головой.
- Мог.
- Зачем?
Смолчать про старую кухню - значило бы обмануть милицию. Минасик обманывать не умел вообще, а милиционеров он вдобавок еще и боялся. Причин к тому никаких не было, но он все равно боялся.
- Ты нам скажешь зачем, правда?
- Скажу. Мы лазаем вон туда, - Минасик показал пальцем на слуховое окно кухни, - по стволу глицинии. И никто не видит.
- Хорошая была собака, - сказал капитан. - Такую с оркестром хоронить можно…