"Автор", немного смущенный всеобщим вниманием, поспешно перелезал через стену, спускался в нижний двор, шарил там в кустах сирени.
Минута, и мяч возвращался на площадку, игра продолжалась…
Во дворе среди ребят старшим был Алик. Он ходил в отцовской кожаной тужурке со следами от споротых петлиц, и это делало его похожим на взрослого. Все, кроме Ромки, подчинялись ему. Алик был справедливым в спорах, драться не лез, и поэтому получалось, что подчиняться ему легко и даже приятно. Один Ромка имел по этому поводу свое особое мнение:
- Э! Почему он должен командовать? Он кто такой? Подумаешь, на два года старше!.. Тужурку имеет! Я отцу скажу, мне тоже такую купят. Если плохих отметок в четверти не принесу.
- Так то купят, - возражал ему Ива. - Купить многое можно, да что толку. В этой тужурке его отец на Халхин-Голе летал и в финскую. Это боевая тужурка!
- Боевая-моевая! - не сдавался Ромка. - Зато у меня новая будет, блестящая, во!
Но сколько бы ни разорялся Ромка, сколько бы он ни хвастал, Алику все равно завидовали, хотя, по принятым во дворе законам, завидовать друг другу не полагалось.
Когда летчик Пинчук вернулся из госпиталя, его встречал весь дом. Два здоровенных парня - племянники Мак-Валуа - вынесли его на руках из машины, и все старались протиснуться вперед, поближе, пожать большую сильную руку летчика, глянуть на красную эмаль его звезды, горящей на отвороте летной тужурки.
Даже старик Туманов, и тот крутился среди других, а его шепелявый Никс все пытался произнести речь:
- Мы оцень тебе приснательны…
Но речь сказал дядя Коля. Он обнял летчика за плечи, поцеловал его в щеку.
- Ты молодчага! - сказал дядя Коля. - Ты герой нашего советского неба! И ты должен знать, что мы все, твои соседи, гордимся тобой, и, как говорится, не теряйся, все будет на большой. - И он оттопырил короткий, темный от въевшегося металла палец, поднял его над головой, как бы показывая собравшимся, что все у летчика будет отлично.
Ни в одном из домов на Подгорной не было сразу двух орденоносцев. Вся улица говорила:
- Очень знаменитый стал этот дом! Два года назад встречали профессора - орден Ленина человеку дали! Какой, значит, умный он, сколько книг прочитал! Теперь смотрите - летчик, оказывается, тоже не просто так себе летчик был. Три самолета сбил! За четвертым тоже погнался, но не повезло. Очень жалко - хороший человек этот летчик…
Четвертый самолет часто снился летчику. Он видел, как настигает его. Вот мелькнул в перекрестье прицела фюзеляж, еще секунда, и палец, лежащий на гашетке пулемета… Но самолет на крутом вираже уходит в тучу и исчезает в ней, как в черной кляксе. И снова взлохмаченное небо и фюзеляж в кресте нитей, и онемевший палец на пулеметной гашетке. А потом тишина. Молчит мотор. Что-то случилось с ним, словно не выдержал он сумасшедшей гонки в скованном морозом небе. Можно бросить машину, ледяной ветер обожжет лицо, натянутся струнами парашютные стропы, а беспомощный истребитель, кувыркаясь, полетит к земле, врежется в черные финские сосны. И все из-за того, что остановилось на секунду его сердце.
Голова летчика мечется по подушке. В который раз сажает он в снег свою машину, который раз бьет его в спину короткий тупой удар.
- Ты что, папа?!
- А?.. - Летчик открывает глаза. - Это ты, Шурец? Ничего, ничего… Порядок, Шурец, уже порядок. Спи…
А вот у Ивы отец ничем не знаменит. Он инженер-технолог на том же заводе, на котором работает дядя Коля. Каждое утро они вдвоем едут через только-только еще просыпающийся город в разболтанном, дребезжащем трамвае. Знакомый старик кондуктор в фуражке из мочала, увидев их, дергает за сигнальный шнур и останавливает вагон.
- Аба, ватман! Подожди! - кричит он. - Что значит нет остановки? Людям на завод надо, не в духан! Ва, что ты за человек, да?..
* * *
Как все толстяки, Минасик любил помечтать.
- Кем ты будешь, Ивка? - в который раз спрашивал он.
- А ты?
- Мне вообще хотелось бы доктором, - отвечал Минасик и, почему-то краснея, добавлял: - Ну можно и зубным врачом…
Эти сокровенные беседы велись обычно на крыше кирпичной пристройки, стоящей в углу двора, вплотную к стене соседнего дома. Когда-то, говорят, в пристройке была кухня. От нее шла галерея прямо к флигелю, в котором до революции жил биржевой маклер Сананиди. А потом он удрал за границу, галерея сгорела, кухню закрыли на большой висячий замок и теперь хранят в ней всякий хлам. Лишь высокая кирпичная труба, соединенная с дымоходом соседнего дома, напоминает о том, что в пристройке и вправду когда-то была кухня.
Забраться на ее крышу так, чтобы никто не заметил, можно только с нижнего двора по стволу глицинии. Здесь, сидя на теплой от солнца черепице, ребята чувствовали себя надежно укрытыми от любопытных взоров - крыша была - с крутыми скатами, сиди сколько хочешь, никто не увидит…
Поход на озеро Безымянное
Однажды на уроке учитель зоологии, рассказывая о земноводных, сказал:
- Знаете, дети, километрах в двенадцати от нашего города есть озеро, в котором, по слухам, водится малоазиатский тритон. Мольге витата - это его латинское название. А если верить справочникам, то вообще на территории Закавказья этот вид водиться не должен. Вот ведь как интересно!..
Учитель был старенький и тащиться куда-то в горы на поиск тритоньего озера не мог. Но где его следует искать, объяснил.
- Вы сами там были? - спросил его Ива.
- Когда-то очень давно. А теперь увы. Я сердечник, и мне рекомендуют избегать крутых подъемов…
- Давай сходим на это озеро, - предложил Ива Минасику.
- Ты знаешь, моя мама…
- Но если нам удастся найти этих самых тритонов, мы же почти открытие сделаем!
- Открытие, конечно… Но мама очень волнуется, даже когда я ухожу к Персидской крепости, хотя она совсем рядом.
- Ну, может, как-нибудь… - Иве долго не шло на язык никакое другое слово, кроме "обмануть". - Как-нибудь… придумать что-то.
Минасик понял его.
- Нет, - он снова покачал головой. - В воскресенье к нам всегда приходит бабушка. И другая бабушка, и еще тетя Маргарита. Мне надо быть дома, неудобно.
- Скажи: не пустят, - вмешался в их разговор Ромка.
- Да, не пустят, - покорно согласился Минасик.
"Очень жаль, - думал Ива. - И что они у него такие панические? Подумаешь, сходить на озеро. А без Минасика идти неохота…"
И тут снова вмешался Ромка. Он всегда умел горячо браться за дела, к которым еще минуту назад не испытывал никакого интереса:
- Это вы про то озеро, что учитель рассказывал? Слушай, я тоже пойду. Поймаю этих… как его, он говорил, ну?
- Малоазиатских тритонов, - подсказал Минасик.
- Правильно! Почему он так называется - тритон? Что, три тонны весит? - Ромка рассмеялся своей шутке, хлопнул Минасика по плечу. - А ты давай сиди дома, маменькин сынок. Убежать не может. Жирный, как барашка, любит манный кашка! - Окончательно развеселившись, Ромка почувствовал себя главой затеваемого дела. - Ловить их чем будем? Руками?
- Сачок бы надо сделать, - сказал Ива, - из рыболовной сетки.
- Правильно! Пусть Алик сделает сачок, он что хочешь может сделать. Молодец, хорошие руки имеет. Его тоже надо позвать, пусть с нами пойдет. - И Ромка, продолжая планировать предстоящий поход к озеру, добавил с уверенностью: - Обязательно пойдет Алик. Скажем ему: пусть ружье свое возьмет. Если убьет зайца, можно шашлык пожарить.
На том и порешили: идти втроем в ближайшее воскресенье.
* * *
На языке школьников это называлось "шатало". Термин происходил, надо думать, от слова "шататься". Шататься по городу или за городом вместо того, чтобы сидеть в школе на уроках.
"Шатало" было большой слабостью Ромки. Если б школа находилась на самой Подгорной улице, дело другое. Но кто-то додумался расположить ее в очень неудачном, точки зрения Ромки, месте. Пока дойдешь, нужно дважды свернуть за угол. С Подгорной на Арочную, а потом еще в переулок. Один раз обязательно свернешь не в ту сторону, да еще при этом вспомнится, что первый урок математика или, еще хуже, немецкий! Куда же тут деться человеку? Поневоле подашься на "шатало".
Конечно, иногда случались осложнения из-за Джульки. Откуда она только бралась в самый неподходящий момент - как раз когда Ромка приближался к роковому перекрестку улиц? И сразу же поднимала ужасающий крик и грозилась. Лупить ее портфелем, это только время зря тратить; уговаривать по-хорошему тем более. Приходилось Ромке сворачивать к школе.
- Замолчи, захурма! - огрызался он на ходу. - Видишь, иду? Чего еще хочешь?
И поддавал сестрице портфелем.
- Ненормальный, ненормальный, ненормальный! - единым духом выпаливала Джулька, тыча пальцем в самый нос брату. Был у нее такой излюбленный прием при оценке действий противника.
Что касается Ивы, то и углы и повороты его не смущали, он всегда сворачивал правильно. Ну а Минасик, у того даже мысль о "шатало" вызывала почти суеверный ужас.
Ромка пренебрежительно сплевывал сквозь зубы.
- Дрейфит, ну.
- А вот выгонят тебя из школы, - пытался парировать Минасик.
- Подумаешь! Это ты хочешь стать как наш профессор. А я лучше к Люлику пойду…
Люлька - парень лет девятнадцати - был известным на всю Подгорную хулиганом. Ходил он в шикарных диагоналевых галифе, сапогах "царского" покроя, со срезанными под прямым углом носами и, по уверению Ромки, всегда носил при себе финский нож.
- Вот такой! Шестой номер, ну! - Ромка, выставив перед носом перемазанные чернилами пальцы, показывал, какого размера у Люлика финка.
И вот неожиданно для всех пойти на "шатало" предложил Минасик.
- В воскресенье меня с вами все равно не пустят, - сказал он. - Искать озеро? Нет, безнадежное дело, не пустят. Пойдемте в пятницу с самого утра, а к концу уроков вернемся.
- Аоэ! - обрадовался Ромка. - Давай на "шатало"! Молодец, Копижир!
В Иве боролись два чувства: зачем удирать с уроков, когда можно пойти в воскресенье? Но, с другой стороны, как идти без Минасика? Ведь он-то в этом деле как бы главный. Без него и тритонов не найти - никто никогда их не видел. И карту они вместе чертили. Дорога к озеру вилась по ней пунктирной змейкой, все до одного ориентиры, перечисленные учителем зоологии, были нанесены разноцветной тушью: родник, старое кладбище, холм с одиноким дубом на вершине, загон для овец, каменный столб.
Да что там карта! Дело совсем в другом. Вот придут они на озеро, и вдруг тот же Ромка, наугад пошарив в воде, торжествующе заорет:
- Иф-иф-иф! Смотрите, я какуй-то гадость с хвостом поймал!
Но окажется, что это никакая не гадость, а великолепный экземпляр малоазиатского тритона. Мольге витата!
Ромка, который вообще во всей этой затее сбоку припека, который лишь благодаря доброте старичка зоолога имеет в четверти "посредственно с минусом", вдруг сделает научное открытие! И в журнале "Юный натуралист" появится фотография: Ромкина физиономия с нахальной улыбочкой и малоазиатский тритон, который, по общему мнению, должен водиться совсем в других краях. Ромка держит тритона за хвост своими перемазанными в чернилах пальцами с таким видом, словно он поймал по крайней мере нильского крокодила.
- Может, тебя все-таки пустят в воскресенье? - на всякий случай спросил Алик.
Минасик грустно покачал головой.
- Тогда пойдем на "шатало"! - Ива сказал это решительно, как отрубил. - Если уж Минасик рискует…
- Я не рискую, я только потому, что… это… в научном отношении…
- Научном-паучном! - перебил Минасика Ромка. - Идем, значит, идем. Все! Барахло надо вечером в старой кухне, наверху, спрятать. Сачок этот ваш, котелок, что там берем, ну еще? Только чтоб Джулька не увидела.
Джулька не увидела. Предлог уйти в школу раньше обычного нашелся. Залезть по стволу глицинии на крышу старой кухни и забрать припрятанное с вечера снаряжение, а заодно оставить там школьные портфели - дело минутное. Еще бы не наткнуться на улице ни на кого из соседей…
Ромка пересчитал собранные накануне деньги, сунул их в карман.
- Идите к Верхнему шоссе, - сказал он. - Я один в гастрономе сагзали куплю. Зачем толпой ходить?
И верно, толпой ни к чему. Поэтому Алик, закинув на плечи берданку, пошел вперед; за ним, чуть отступя, Минасик. Он нес сачок. Замечательный сачок, сработанный Аликом накануне вечером. Последним шел Ива. Ему достался рюкзак с остальным имуществом.
Все складывалось хорошо, пока вдруг совершенно неожиданно они не услышали очень знакомый голос:
- Нет, что это такие за дети! Не то что уж не здороваются со взрослыми, но даже дорогу им не уступят!
Вот тебе и на - мадам Флигель! С базара, видать, тащится, с корзинищей.
- Здравствуйте… - упавшим голосом сказал ей Минасик.
- Сильно нужно мне твое "здравствуйте"! Видали, какой рыбак нашелся, цепляет своей дурацкой сеткой за лицо прохожих. А еще из интеллигентной семьи, врачи у него, видите ли, папа с мамой…
- Вернемся, пожалуй… - нерешительно предложил Минасик, когда мадам Флигель свернула за угол. - Застукала она нас.
- Чего застукала? - Алик даже не обернулся, продолжал шагать, придерживая рукой ружейный ремень. - Подумаешь!
- Тебе хорошо! Она твоего папу боится, не нарывается на него.
- Не ной! А то дождик пойдет.
И хотя Минасик продолжал еще некоторое время ныть, дождь все же не пошел. Напротив, ветер разогнал последние тучи, и солнце сразу же принялось поджаривать все вокруг: и крутой склон горы, начинающийся прямо от Верхнего шоссе, и каменную тропу, вьющуюся по нему, и самих путников, и город, который остался у них за спиной. Минасик в последний раз оглянулся на него, отыскал глазами зеленую крышу школы.
"Наверное, начался третий урок первой смены, - тоскливо подумал он. - Еще не поздно вернуться. Можно даже успеть повторить физику…"
Но у поворота тропы уже маячила фигура Ромки. Он ел шоти, размахивал сеткой с продуктами и кричал при этом:
- Э! Быстрей, ну! Сколько ждать можно?..
Солнце ползло вверх по небу, тропа ползла вверх по горе, а все остальные ползли вверх по тропе. Легче всего было солнцу, труднее всех Минасику. Во-первых, он был немного толстоват, во-вторых, ходить по горам ему приходилось не так-то уж часто, и, в-третьих, мама одевала его теплее, чем это полагалось по сезону. Обливаясь потом, Минасик опирался на сачок, как на посох, во рту у него все пересохло, а горячая тропа становилась все круче, и казалось, что ей самой нестерпимо хочется, перевалив через гребень, сбежать наконец в какую-нибудь прохладную низинку, заросшую кизиловыми кустами, окунуть сухие камни в мелкую прозрачную речушку, смыть с себя колючую пыль.
Но на карте не было никаких речушек и приветливых низин. Имелся, правда, родник, но до него надо было еще добираться и добираться.
Пить хотелось всем, и каждый переживал это по-своему. Ромка, наевшись хлеба с сыром, корил всех за то, что не взяли с собой воду.
- Ну и купил бы в гастрономе лимонад, - сказал ему Ива.
- А ты напомнил мне? Скажешь, напомнил?
Алик в такие разговоры не встревал, потому что, сколько ни говори, ни вода, ни лимонад от этого не появятся.
- Почему не взяли лимонад?! - настырничал Ромка. - Почему, ва?
Ему никто не отвечал.
Тогда он принялся за Минасика.
- Где твой родник?! - наскакивал Ромка. - Где, ну? Карты рисует, профессор Копижир! Родник, озеро… Где родник?!
- Не дошли еще, - оправдывался Минасик. Он брел позади всех, держась за сачок двумя руками. - Сперва должен быть загон для баранов, а потом уже родник.
Минасик был прав лишь отчасти. Загон для баранов и родник оказались в одном и том же месте. Каменное корыто, обросшее зелеными волосами тины, было полно воды. Тоненькой струйкой стекала она вниз по каменному желобу.
Ромка первым добежал до родника. Он окунулся в него по плечи и замер. Можно было подумать, что он пьет не только ртом, но и ушами, и носом, и глазами. На дне корыта сидели маленькие лупоглазые лягушки. Но всем было не до них - пусть хоть крокодилы сидят!
Вода, не очень холодная и солоноватая, только сначала показалась вкусной.
- Так себе водица, - сказал Ива, напившись.
- Лучше, чем никакая, - возразил Алик.
- Лимонад как забыли купить! - снова возмутился Ромка. - Теперь с лягушками пьем.
- Вообще-то лягушки… - начал было Минасик, но его перебил чей-то окрик:
- Э, швилебо!
Обернувшись, они увидели пастуха с седой бородкой. Он стоял у входа в кош и махал им рукой.