Сальткрока - это утопающий в алых розах шиповника и белых гирляндах жасмина остров, где среди серых щербатых скал растут зеленые дубы и березки, цветы на лугу и густой кустарник. Остров, за которым начинается открытое море. Чтобы на него попасть, нужно несколько часов плыть на белом рейсовом пароходике "Сальткрока-I". На нем-то и отправилась в один прекрасный июньский день семья коренных стокгольмцев по фамилии Мелькерссон: отец и четверо детей, чтобы провести незабываемые летние каникулы...
Содержание:
-
ИЮНЬСКИМ ДНЕМ 1
-
СТОЛЯРОВА УСАДЬБА 3
-
ГРЕБЕМ, ГРЕБЕМ В РЫБЬЮ ШХЕРУ 5
-
ЗАБЛУДИЛИСЬ В ТУМАНЕ 9
-
НАСТАЛ ДЕНЬ ЛЕТНЕГО РАВНОДЕНСТВИЯ… 12
-
ДЕНЬ - РАВНЫЙ ЦЕЛОЙ ЖИЗНИ! 15
-
ПЕЛЛЕ ПОКУПАЕТ КРОЛИКА 19
-
"ЛЕТО, КАК НИ СТРАННО,КОНЧАЕТСЯ ВСЕГДА СЛИШКОМ БЫСТРО!" 23
-
ПОШЛИ ПРОЧЬ ВМЕСТЕ СО СВОИМИ ЗАКОЛДОВАННЫМИ ПРИНЦАМИ! 27
-
НЕУЖТО МАЛИН НЕ ХОЧЕТ ЖЕНИТЬСЯ? 30
-
ГОРЕ И РАДОСТЬ НЕРАЗЛУЧНЫ… 35
-
ПЕЛЛЕ, МИР НЕ ОСТРОВ СКОРБИ И ПЕЧАЛИ 37
-
ЧЁРВЕН ЗАРАБАТЫВАЕТ ТРИ КРОНЫ 40
-
ДОМ НА САМОМ КРАЮ МОРЯ 42
-
Примечания 45
Астрид ЛИНДГРЕН
МЫ - НА ОСТРОВЕ САЛЬТКРОКА
ИЮНЬСКИМ ДНЕМ
Спустись как-нибудь летним утром к Приморской набережной в Стокгольме и посмотри, не стоит ли там у причала белый рейсовый пароходик "Сальткрока I". Если стоит, так это и есть тот самый пароход, что ходит в шхеры, и тогда смело подымайся на борт. Ровно в десять он даст прощальный гудок и отчалит от набережной, отправляясь в пристани, той, что на острове Сальткрока . В честь ее и называется пароходик. Дальше ему идти незачем. За Сальткрокой начинается открытое море, где торчат из-под воды лишь голые скалы да шхеры . Там никто не живет, только что гага, да чайка, да другая морская птица.
А на Сальткроке живут люди. Их немного. От силы десятка два. Правда, это зимой. Летом на остров приезжают дачники.
Вот такая семья дачников и ехала на пароходе "Сальткрока I" в один прекрасный июньский день несколько лет назад. Отец и четверо детей по фамилии Мелькерсон, коренные стокгольмцы. Никто из них еще не бывал на острове, и все они с нетерпением ожидали встречи с ним, особенно Мелькерсон-старший.
- Сальткрока, - сказал он задумчиво. - Мне нравится это название, поэтому я и снял там дачу.
Его девятнадцатилетняя дочь, Малин, взглянув на него, покачала головой. До чего же легкомысленный у них отец! Ему скоро пятьдесят, а он все такой же непосредственный, как ребенок: в нем больше мальчишества и беспечности, чем у его собственных сыновей. Вот он стоит на палубе в радостном нетерпении, будто мальчуган в рождественский вечер, и ждет, что его затея снять дачу на Сальткроке всех осчастливит.
- На тебя это похоже, - сетует Малин. - Только ты можешь за глаза снять дачу на острове только потому, что тебе понравилось его название.
- А я думал, все так делают, - оправдывался Мелькер.
Но тут же смолк и задумался. А может, надо быть писателем и чуточку не в своем уме, чтобы так поступать? Из-за одного названия… Сальткрока, ха, ха! Может, другие сперва едут и смотрят.
- Некоторые, разумеется, так и делают! Но не ты!
- Ну что ж, я как раз туда и еду, - беззаботно ответил Мелькер. - Приеду и посмотрю!
И он посмотрел по сторонам своими веселыми голубыми глазами. Все, что он видел, было ему дорого: эта неяркая водная гладь, эти островки и скалы, эти серые неприступные шхеры - обломки благородных шведских гор седой старины, эти берега с деревянными домишками, причалами и рыбачьими сараями… Ему захотелось дотянуться до них рукой и дружески их похлопать. Но вместо этого он обнял за шею Юхана и Никласа.
- А вы понимаете, как это красиво? Понимаете, какие вы счастливчики, что все лето будете жить среди такой красоты?
Юхан и Никлас ответили, что понимают. И Пелле сказал, что он тоже понимает.
- Почему же вы тогда не восторгаетесь? Сделайте милость, повосторгайтесь!
- А как? - удивился Пелле. Ему было только семь лет, и он еще не научился восторгаться по заказу.
- Мычите, - сказал Мелькер и безмятежно рассмеялся. Потом он сам замычал, и дети прыснули со смеху.
- Ты мычишь, как корова, - сказал Юхан, но благоразумная Малин возразила:
- Может, подождем мычать, пока не увидим, что за дом ты снял. - Но Мелькеру это не понравилось.
- Агент уверял меня - дом чудесный. Надо же верить людям на слово. "Настоящая дача, уютный старый дом", - говорил он мне.
- Когда же мы, наконец, доедем? - взмолился Пелле. Хочу скорее увидеть дачу.
Мелькер взглянул на часы.
- Через час, сынок. К тому времени мы здорово проголодаемся и отгадайте-ка, что мы тогда сделаем?
- Пообедаем, - ответил Никлас.
- Вот именно. Усядемся на залитой солнцем лужайке и перекусим чудесными бутербродами, которые припасла Малин. На зеленой травке, понимаете… так вот просто будем сидеть, и у нас будет лето.
- Вот здорово! - воскликнул Пелле. - Так я скоро замычу.
Но потом он решил заняться другим. Остался еще час пути, сказал отец, и на пароходе наверняка найдется еще для него дело. Правда, чего он только не переделал! Он облазил все трапы и заглянул во все тайники и уголки. Сунул было нос в штурманскую рубку, но его оттуда выпроводили. Забежал на минуточку в кают-компанию, но и оттуда его выпроводили. Пытался пробраться на капитанский мостик, но и тут ему дали от ворот поворот. Долго стоял в машинном отделении и таращился на поршни машины, которые ходили и стучали. Свешивался через перила за борт и плевал в шипящую белую пену, которую взбивал пароход. Попил лимонада на баке и поел сдобных булочек, а остатки бросил голодным чайкам. Переговорил почти со всеми пассажирами на пароходе. Проверил, за сколько времени можно пробежать от носа до кормы. И путался под ногами у матросов всякий раз, когда пароход причаливал к пристани и на берег сгружали груз и чемоданы пассажиров. Словом, проделал все, что только может проделать семилетний мальчик на рейсовом пароходе, идущем в шхеры. Теперь он оглядывался в поисках чего-нибудь новенького - и вдруг обнаружил двух пассажиров, которых прежде не заметил. На баке сидел старик с маленькой девочкой. А на скамейке рядом с девочкой стояла клетка с вороном. Живехонький, взаправдашний ворон! Пелле оживился. Он любил всяких разных зверюшек и вообще всех, кто живет, движется, летает и ползает под небесным сводом и на тверди земной, - всех птиц, всех рыб и всех четвероногих. "Мои миленькие зверюшки", - называл он их всех без разбору, причисляя к зверюшкам даже жаб, ос, кузнечиков, майских жуков и всяких других букашек.
А тут ворон! Живехонький, взаправдашний ворон!
Когда он подошел к клетке, девочка приветливо улыбнулась ему беззубым ртом.
- Твой? - спросил он, просунув указательный палец между железными прутьями, чтобы, если удастся, немножко погладить птицу. Этого не следовало делать. Ворон клюнул его в палец, и Пелле быстро отдернул руку.
- Берегись Попрыгуши-Калле, - сказала девочка. - Да, ворон мой, правда, дедушка?
Старик кивнул.
- Как же, как же, это Стинин ворон, - подтвердил он. - Во всяком случае - пока она живет у меня на Сальткроке.
- Вы живете на Сальткроке? - восторженно спросил Пелле. - И я там буду жить летом. Вернее, папа и все мы будем жить там.
Старик с любопытством посмотрел на него.
- Вон оно что, так это вы сняли старую Столярову усадьбу? Пелле усердно закивал головой.
- Мы. А хорошо там?
Склонив голову набок, старик пытался что-то вспомнить. Потом рассмеялся чуть кудахтающим смешком.
- Как же, как же, хорошо. Только кому что нравится.
- Как это? - переспросил Пелле.
Старик снова закудахтал.
- Бывает, которым нравится, когда крыша течет, а бывают и такие, которым не нравится.
- Бывают и такие, которым не нравится, - словно эхо повторила девочка. - Мне вовсе не нравится.
Пелле призадумался. Об этом, пожалуй, стоит рассказать папе. Но не сейчас. Как раз сейчас ему нужно поглядеть на ворона, это крайне необходимо. Видно, что и Стине не терпелось показать ему свою птицу. Наверно, здорово иметь ворона, на которого охотно глазеют люди, и особенно такие вот большие мальчики, как он сам. И пусть Стина всего-навсего маленькая девочка, больше пяти ей не дашь, но ради ворона Пелле готов подружиться с ней и играть все лето или хотя бы до тех пор, пока не найдет себе товарища получше.
- Хочешь, я как-нибудь зайду к тебе? - милостиво предложил он. - В каком доме ты живешь?
- В красном, - ответила Стина.
Что ж, это тоже примета, хотя и не очень хорошая.
- Ты лучше спроси, где живет дедушка Сёдерман, - посоветовал ему старик. - Меня тут всяк знает.
Ворон хрипло закаркал в клетке, всем своим видом выражая беспокойство. Оказывается, Пелле снова просунул палец в клетку, и ворон снова клюнул его.
- Ты не думай, он умный, - сказала Стина. - Умнее всех на свете - так говорит дедушка.
Расхвасталась, решил Пелле. Где уж Стине или ее дедушке знать, какая птица умнее всех на свете.
- А у моей бабушки есть попугай, - сказал Пелле. - Он умеет говорить "Пошел прочь!"
- Подумаешь, - сказала Стина. - И моя бабушка тоже так умеет.
Пелле рассмеялся.
- Да не бабушка так говорит, а попугай.
Стине не понравилось, что над ней смеются. Она обиделась.
- Говори тогда так, чтоб было понятно, - угрюмо буркнула она.
Потом она отвернулась и уставилась на воду за бортом, не желая больше разговаривать с глупым мальчишкой.
- Ну, пока, - попрощался Пелле и пошел по пароходу искать своих. Он нашел Юхана и Никласа на верхней палубе и, увидев их, тотчас понял: что-то стряслось. Оба были насуплены, и Пелле даже испугался, уж не натворил ли он чего-нибудь такого, за что ему влетит?
- Что случилось? - спросил он с опаской.
- Вон, погляди! - сказал Никлас и ткнул пальцем через плечо. И вот что увидел Пелле. Несколько поодаль, облокотившись о перила, стояла Малин, а рядом с ней - долговязый паренек в светло-голубой рубашке поло. Они болтали и смеялись, а этот, в рубашке поло, глядел на Малин, на их Малин, так, будто он вдруг неожиданно нашел маленький прекрасный самородок золота там, где меньше всего ожидал.
- Готово дело! Опять за старое, - сокрушался Никлас. А я-то думал, стоит уехать из города, и все пойдет на лад.
Юхан покачал головой:
- И не надейся. Высади ты Малин хоть на необитаемом острове посреди Балтийского моря, как через пять минут туда приплывет малый, которому дозарезу нужно как раз на этот остров. - Никлас покосился на паренька и рубашке поло.
- Ну и жизнь, родную сестру не могут оставить в покое. А что, если рядом с ней прикрепить объявление: "Бросать якоря строго воспрещается"?
Он посмотрел на Юхана, и оба рассмеялись. По правде говоря, протестовали они против знакомств своей сестры не очень-то всерьез. Ведь с Малин, как утверждал Юхан, каждые четверть часа кто-нибудь знакомился. Не очень-то всерьез, ясное дело, но все-таки втайне они побаивались - подумать только, вдруг в один прекрасный день Малин влюбится так сильно, что дело кончится помолвкой, а то и свадьбой.
- И как только мы управимся без Малин, - часто повторял Пелле то, о чем каждый с тревогой думал про себя. Ведь Малин была опорой семьи. С того самого дня, когда умерла при родах Пелле их мать, Малин заменила ее всем Мелькерсонам, включая и самого Мелькера. Неокрепшая, тоненькая девочка-мама сперва была беспомощна и несчастна, но мало-помалу научилась вытирать носы, стирать, бранить и печь булочки - таковы были ее заботы по дому, как она писала в своем дневнике.
- Ты никогда не бранишься зазря, - уверял ее Пелле. - Вообще-то ты добрая, нежная и ласковая, как крольчиха.
Прежде Пелле не понимал, почему Юхан и Никлас не одобряли кавалеров Малин. Он был твердо уверен, что Малин на веки вечные принадлежит семье Мелькерсонов, сколько бы пареньков в рубашках поло ни увивалось вокруг нее. Но неожиданно сама Малин, не ведая о том, лишила его прежней уверенности. Как-то вечером Пелле лежал в постели и старался заснуть. Сон не шел, потому что совсем рядом, в ванной, Малин распевала во все горло. Она пела песню, которую Пелле никогда раньше не слыхал, и слова этой песни поразили его как гром среди ясного неба.
- "Едва лишь став студенткой, она выскочила замуж и родила ребенка…" - распевала Малин, не подозревая, что натворила.
"Едва лишь став студенткой…" А их Малин как раз сдала экзамен и стала студенткой. А потом, потом того и жди… Пелле даже вспотел в постели. Он понял, что ему грозит! И как это он раньше не понимал! Малин выйдет замуж и уйдет из дома, а они останутся с одной тетушкой Нильсон, которая приходила к ним ежедневно на четыре часа, а потом уходила к себе домой.
Мысль об этом была невыносима, и Пелле в отчаянии бросился к отцу.
- Папа, папа, когда Малин выйдет замуж и родит ребеночка? - спросил он дрожащим голосом.
Мелькер удивленно поднял брови. Он не слышал, чтобы Малин собиралась замуж, и не понимал, что для Пелле это вопрос жизни и смерти.
- Ну, когда? - не отставал Пелле.
- День и час нам неизвестны, - ответил Мелькер. - И незачем думать об этом, козленок.
Но Пелле не мог не думать об этом. Он думал об этом не каждый день и даже не каждый час, ясное дело, но время от времени, когда была на то причина. Как сейчас, например. Пелле во все глаза смотрел на Малин и парня в рубашке поло. К счастью, они уже прощались. Вероятно, паренек сходил с парохода на следующей пристани.
- Ну, пока, Кристер, - сказала на прощанье Малин, а этот, в рубашке поло, закричал с трапа:
- Я как-нибудь заверну на моторке, и тогда посмотрим, разыщу я тебя или нет!
- Только попробуй, - со злостью пробормотал Пелле.
Он твердо решил попросить отца прикрепить объявление, о котором говорил Никлас. Объявление "Бросать якоря строго воспрещается" будет висеть на пристани в усадьбе столяра, уж об этом Пелле позаботится.
Конечно, на Малин обращали бы меньше внимания, не будь она такой хорошенькой. Это понимал даже Пелле. И не потому, что он не спускал с нее глаз, а просто знал, какая она хорошенькая. Об этом говорили все вокруг. Да и в самом деле красиво, когда у тебя светлые волосы и зеленые глаза, как у Малин. И этот, в рубашке поло, думал то же самое.
- Кто этот наглец? - спросил Юхан, когда Малин подошла к ним. Малин засмеялась.
- Вовсе он не наглец. Я его видела на студенческой вечеринке у Боссе. Славный паренек.
- Наглец, каких мало, - неумолимо повторил Юхан. - Будь с ним поосторожней и запиши об этом в своем дневнике.
Как-никак, а Малин была дочерью писателя. Она тоже немного сочиняла, но только на страницах своего секретного дневника. Ему она поверяла свои сокровенные мысли и мечты и, кроме того, записывала все "подвиги" мальчиков и даже самого Мелькерсона-старшего. Она часто грозила им дневником:
- Вот подождите, опубликую свой секретный дневник - и тогда вы все будете разоблачены.
- Ха, ха, ха! Да больше всех ты сама себя разоблачишь, - заверял Юхан. - Ведь ты небось записываешь в дневнике по порядку всех своих шейхов-ухажеров.
- Заведи список, чтоб никого не пропустить в спешке, - советовал Никлас. - Пер Четырнадцатый Улоф, Карл Четвертый Карлсон, Леннарт Семнадцатый и Оке Восемнадцатый. Будешь продолжать в том же духе, ничего себе списочек получится!
В эту минуту Юхан и Никлас были уверены, что и паренек в рубашке поло станет Кристером XIX.
- Хотел бы я знать, как она его распишет в своем дневнике? - поинтересовался Никлас.
- Редкий наглец с прилизанными волосами и самодовольной рожей, - ответил Юхан, - Развязный и противный.
- А может, такой и нравится Малин, - сказал Никлас.
Но Малин ни словом не упомянула о Кристере XIX в своем дневнике. Он сошел с парохода у своего причала, так и не оставив следа в ее душе. А через четверть часа у Малин была куда более волнующая встреча, которая заставила ее позабыть обо всем остальном. Она произошла, когда пароход причалил к следующей пристани и она впервые увидела Сальткроку. Вот что написала она об этой встрече в своем дневнике:
"Малин, Малин, где ты пропадала? Остров всегда поджидал тебя - он тихо и спокойно лежал на взморье со своими трогательными сараями, ветхими причалами, рыбачьими лодками и единственной старой улицей - во всей своей трогательной красоте. А ты даже не подозревала о его существовании, разве это не ужасно? Интересно, что думал Бог, создавая этот остров? "Пусть все перемешается здесь, - верно, подумал он. - Пусть будет пустынно и громоздятся серые щербатые скалы, а рядом пусть растут зеленые дубы, березки, цветы на лугу, густой кустарник, да, да, потому что я хочу, чтобы остров утопал в алых розах шиповника и белых гирляндах жасмина, когда через тысячи миллионов лет сюда в июньский день приедет Малин Мелькерсон". Да, дорогие мои Юхан и Никлас, я знаю, что вы думаете, когда тайком читаете мой дневник, ну и пусть, думайте: "Вот так фантазерка, ничего себе!" Нет, я вовсе не фантазерка. Я просто рада, понимаете ли вы, что Бог догадался сделать Сальткроку именно такой, а не иной, и что он догадался бросить эту жемчужину на самое взморье, где она пребывала в покое и оставалась в своем первозданном виде, дожидаясь моего приезда".
Мелькер сказал:
- Вот увидите! Все сальткроковцы явятся на пристань поглазеть на нас. Мы произведем фурор.
Но получилось совсем не так. Когда пароход пришвартовался, дождь лил как из ведра - и на пристани стоял всего один низенький человечек с собакой. Человечек был девочкой лет семи. Она стояла неподвижно, словно выросшая из причала, и хотя дождь поливал ее, не шевелилась. Казалось, сам Бог сотворил эту девочку вместе с островом и оставил ее здесь владычицей и стражем на вечные времена.
"В жизни мне не приходилось чувствовать себя такой маленькой, как под взглядом этого ребенка, когда я, нагруженная узлами, спускалась под проливным дождем по трапу, - писала Малин в дневнике. - Казалось, девочка видела все насквозь. Я подумала, что она - само олицетворение Сальткроки, и если она нас не примет, мы никогда не будем приняты на острове. Поэтому я спросила ее несколько заискивающе, как принято у взрослых в разговорах с маленькими:
- Как тебя зовут?
- Чёрвен , - ответила она.