А хозяйка с той поры только так кашу и варила. И до того наловчилась - уже щи из топора, компоты и, правду сказать, водку тоже из топора гонит. Накупила впрок топоров на ярмарке, завела трактир "Каша из топора".
Гостей к ней много захаживает. Особенно на Великий пост.
Ну, а сельцо-то малое превратилось в уездный город по имени Топорики.
Да всё благодаря безымянному солдату, который когда-то на побывку спешил, ногами вёрсты мерил.
Шинель и перина
(сказка на сон грядущий)
Повстречался в трактире барин с солдатом. Стал солдат хвалить-нахваливать свою шинель:
- Как дело ко сну - постелю шинель, укроюсь шинелью и под голову шинель! Такая вещь незаменимая!
Ну, у барина глаза разгорелись. Просит барин продать шинель. Прилип, как банный лист, к солдату. Кое-как за двадцать пять рублей сторговались.
Пришёл барин домой и говорит жене:
- Выкидывай, матушка, перину, подушки да одеялы! Только погляди, чего укупил! И постелю, и укроюсь, и в головах положу!
Жене-матушке с первого погляда не полюбилась шинелка, не пришлась по сердцу:
- Олух ты! - говорит, - Дубина ты стоеросовая! Спи теперь, как пёс, у дверей, а на кровать и не суйся!
Ну, постелил барин шинель на лавку. И так и эдак пристраивается, извертелся. Костям жёстко, с боков дует и под головой, как ни крути, - шиш.
Промучился ночь барин, а на утро пошёл с жалобой к полковому командиру.
Позвали солдата.
- Что ж ты, брат, - говорит командир, - обманул барина?
- Никак нет, ваше благородие, - отвечает солдат.
Взял шинель, расстелил шинель, голову положил на рукав, накрылся полою.
- Куда как хорошо, - говорит, - на шинели спится!
И уже, слыхать, похрапывает.
Ну, полковой командир похвалил солдата, подарил пятак на чарочку.
А барину такое обозрение дал:
- Служивому да работящему, тому и камень - перина. А коли баклуши бить, не про вас будет сказано, так и в гробу - бессонница.
Ушёл барин ни с чем - без шинелки, без денег.
А полковой командир склонил, куда пришлось, голову, да тут же и захрапел благородно - так, словно труба в поход призывает.
Немая голубка
(победная сказка)
Охотился как-то молодой царь-государь. Погнался за красным зверем, да и заблудился. Далеко ускакал от своей свиты.
Места глухие, безвестные. Куда не повернёт - лес да лес. Куда не взглянет - сучья-бурелом. А деревья таковы, что вершинами небо подпирают. Жутковато…
Кружил царь, кружил, в рожок дудел со всех щёк - никто не отзывается. Разве что ветер угукает, или леший дразнит.
День к вечеру быстро склонился. Ни дороги, ни тропиночки. Конь устал, спотыкается. Да и сам царь отдохнуть не прочь.
Только он спешился, как слышит - неподалёку песня. Ну, вскочил на коня заново, поскакал на голос и скоро выбрался на мшистую дорожку.
У обочины одинокий солдат сидит, тянет заунывную песню.
- Здравствуй, служба! - гаркнул царь так, чтоб повеселее вышло.
- Самому здорово, молодец, - солдат отвечает.
- Откуда, братец, куда да зачем? - спрашивает царь.
- Из отпуска в полк, - говорит солдат, - Службу дальше править. А ты кто таков будешь, юнош пылкий? Из охотников что ли?
А царь решил до поры, до времени не признаваться, кто он есть.
- Точно, - говорит, - Погнался за красным зверем, да сбился с пути. А зовут меня на всякий случай Иваном.
- Значит, друг, надо нам с тобой ночлег искать, - рассудил солдат. - Сам не пойму, в какую сторону идти.
Скинул он ранец, влез на дерево:
- Вот удача! - подал голос с макушки. - Вижу, Ванюша, дым неподалёку да слыхать - будто ласковый пёсик брешет!
Спустился солдат, повёл коня под уздцы в примеченную сторону.
Пробираются напрямки, продираются сквозь кусты да валежник. Но разговор разговаривают. Царь про службу спрашивает, про войну.
- Солдатская доля - не своя воля, - сказывает солдат. - А на войне-то всяко. И жар донимает, и ветер обдувает, и дождичком мочит, и ржа сердце точит. Тянется война - конца ей краю нет. Выбраться из неё мудренее, чем из этого дремучего леса. Хорошо бы царю всё высказать, как оно есть.
- А ты, служивый, царя-то видал?
- Видать не видал, - говорит солдат, - а слыхал, будто бы справедливый. И нашим братом солдатом не брезгает!
Так они шли, шли да уткнулись в забор высокий. За ним, видать, большая изба-пятистенок. Постучали в ворота. Сразу собаки взъярились. Вот и весь привет.
Ну, солдат, не долго думая, перемахнул через забор-то. Только на ноги поднялся, видит - два страховитых пса подлетают. То ли волки, то ли медведи - хищная такая, злодейская помесь! Еле успел саблю выхватить. Махнул с присвистом и зарубил зверей - двух одним ударом.
Огляделся, ворота отпер:
- Заезжай, Ванюша! Хоть и не по сердцу мне эта избёнка, а всё от ночи-ненастья схоронимся.
Как взошли на крыльцо, отворилась тяжёлая дверь, сильно скрипучая. Навстречу им старуха.
Солдат поклонился:
- Здравствуй, бабушка, приюти дорожных людей до рассвета, - говорит. - А коли не откажешь, так поужинаем.
Но старуха скрипит да скрежещет пуще двери:
- Нечего тут, негде тут, - и норовит с крыльца спихнуть, - Некуда, незачем!
Солдату такая сердечность хуже вражьей пули.
- Не взыщи, барышня! - и отодвинул бабку в сторону. - Придётся, Ванюша, самим поглядеть, что тут совершается…
Заходят они в горницу. На лавке в углу пригожая девушка сидит, приветливо глядит.
- Собери, красавица, на стол, - улыбается солдат. - Не даром просим, за деньги! Уже животы подвело.
Заворковала девушка, как голубка-горлица, и руками взмахивает - то на печку, то на сундук указывает.
- Видать, сирота немая, - догадался солдат.
Поднял он печную заслонку и вытащил знатного жареного гуся. Открыл сундук, а там, чего только нет, всякие разносолы - и заедки, и напитки, видимо-невидимо. Не только что двое, а две дюжины сыты будут.
Знатно отужинали солдат с царём. Ещё бы слаще было, кабы старуха не бранила девушку.
- Чего гыркаешь? - спрашивает солдат. - Кто она тебе?
- Нищенка, сирота приблудная! - ярится старуха, - Дармоедка безгласная, подрезали уж язычок-то ей, так ещё бы и руки обкоротить!
- Ну, добрая бабушка! - поднял солдат тяжёлый кулак. - Это птичка Божия в твоём курятнике! Поласковей с ней!
Огляделся солдат, нету ли где перин, да вдруг сердце ему подсказало, что лучше будет на чердаке заночевать. Поднялись они с царём по приставной лесенке.
- Вижу, Ванюша, крепко ты сморился, - говорит солдат. - Ложись, а я покараулю - мало ли, какие тут крысы.
Молодой царь лишь головой соломы коснулся, сразу и уплыл во сны далёкие. А солдат приютился возле чердачного лаза с саблей наголо. Тоже умаялся, носом клевал, но ухо востро держал.
И вот слышит среди полночи - свист, шум, ворота крякнули. На дворе верховые толкуют.
- Куда девку-то девать?
- Да запри в чулан, некогда возиться!
А тут, слыхать, и старуха из дома выкатилась:
- Нагрянули лешаки! - скрипит ведьма, - Тишку и Мышку порубили. Хозяевали, как у себя запазухой.
"Вещее моё сердце! - ахнул солдат. - Подсказывало - не добрый это дом, а разбойничье логово!"
Приник к чердачному оконцу и видит - трое мужиков-разбойничков, лохматые да могучие, словно вековые ели.
- Где ж они, эти мерзавцы? - спрашивает самый дюжий. - Сейчас кровью зальются!
Старуха тычет кривым пальцем на чердак:
- Спят лешаки без задних ног…
Душегуб, что помладше, гогочет:
- Эх, братцы, сладкие, верно, сны перед смертью!
- Сперва поужинаем, - говорит средний, - А уж потом развяжемся с ними! На голодное-то брюхо скучно убийствовать!
Прошли они в горницу. Сели за стол. Пируют, вопят, бранятся, мирятся. Скоро все захмелели.
Старший саблю вытащил:
- Время гостей проведать!
Идёт через сени, слышит - храпят незваные на чердаке. Царь и правда спит, как младенец, - беды не чует. А солдат хорошо притворяется, - всхрапывает, что есть мочи, в две ноздри. Но уже саблю занёс над чердачным лазом.
Разбойник-то без всякой опаски по приставной лесенке взбирается. И только голова показалась в проёме, солдат её, словно кочан капусты, саблей смахнул.
- Ну, - перекрестился он, - одним меньше!
В горнице два разбойника всё гуляют - вино пьют да песни поют. Вспомнили, наконец, о старшем. Поднялся из-за стола средний, прихватил кинжал.
- Наливай, сейчас ворочусь!
Идёт по сеням, от стены к стене шатается. А лестница крута - пыхтит разбойник, срывается, да вновь лезет. Едва выставил голову на чердак, как отведал солдатской сабли. Даже не понял, что случилось, - застыла дурная улыбка на роже, будто только что золотой украл.
Третьего солдат не мог дождаться. Сам спустился и прикончил прямо за столом.
А уже заря занималась, будит солдат молодого царя:
- Вставай, вставай, Ванюша! Пора в путь-дорогу. Загостились тут!
Как увидел царь мёртвых разбойников, вздрогнул - будто страшный сон не отпускает.
- Что же ты, служивый, меня не растолкал, - говорит, - Вдвоём-то сподручней!
- Ну, пылкий юнош, мне не привыкать, - мигнул солдат. - На войне с ворогом управляюсь, а эти, тьфу! - пакость. Плюнуть да растереть!
Подлетела к ним немая голубка и так внятно заворковала, что солдат всё разом постигнул, - какие новости и что делать.
Значит, старуха из дому улизнула! Ну, новостей не много, а дел не мало. Подскочил солдат к чулану, сбил замок, дверь размахнул - а там связанная по рукам и ногам девица. Как распеленали да разглядели - писаная красавица!
Говорит слабым да томным голосочком:
- Дочь я знатного купца Ерёмы, а звать Полинушкой. Похитили меня злодеи из отцова дома, чтобы богатый выкуп взять… Ах, любезные! Сейчас я чувств лишусь от волнения.
Вот и глаза уже закатила. Положили Полю отдыхать на лавку.
А солдат отыскал погреб, крышку откинул, спустился со свечой и аж остолбенел - сколько золота!
Набил походный ранец, едва поднять. Да ещё мешочек полнёхонький для друга Ванюши.
- Ехать надо! - говорит солдат. - Выводи, братец, коней.
Пока Ванюша девиц усаживал в сёдла, солдат избу пятистенную запалил с углов, чтоб и духа разбойничьего не осталось.
Тронули коней и поехали - не шибко, не медленно, а в самый раз, солидным ходом.
- Знаешь ли, Ванюша, - говорит солдат. - Я-то человек походный и казённый, а ты послушай совета, приглядись к Полинушке. Красотой, сам видишь, не обижена! К тому же дочь богатого купца. Чем тебе не пара, юнош пылкий?
Усмехнулся молодой царь:
- Пойдёт ли за меня? Там видно будет…
Ехали они целый день и затемно приблизились к столице.
- Вот что, служивый, - говорит царь. - Такое дело, что у заставы мы расстанемся. Ты с девицами поезжай на постоялый двор, а я должен брата разыскать. Найду, сразу дам знать!
На том и простились. Солдат сам-третей прибыл на постоялый двор. Заказал ужин славный. Сидят за столом.
Слева барышня-красавица Полинушка глаза закатывает. Хоть и язык на месте, а слова пустые. Того и гляди, опять чувств лишится. Такую сударыню только на руках носить.
Справа пригожая немая голубка воркует, словно пташка Божья. Да так нежно, да так понятно. Другой и тысячи слов не хватит, чтобы столько высказать.
"Эх, - думает солдат, - Вот какая мне нужна! Неужто нашёл суженую? А с другого бока, ей-то к чему такая удача? Солдатка, известно, - ни вдова, ни мужняя жена!"
И только хотел он кубок во здравие поднять, как раздался на улице грохот, подкатили к воротам две кареты, шестериками запряжённые, - вокруг конные солдаты, а впереди офицер.
"Вот те на! - спохватился солдат. - Никак проведали о моём самоуправстве! Старуха ли донесла!? Или охотник Ванюша сболтнул? Да как ни поверни, всё одно - каторга!"
А офицер строго допрашивает привратника:
- Есть ли у тебя эдакие постояльцы - служивый сам-третей с двумя девицами?
- Вот он я - тут как тут, с повинной головой, - подходит солдат, - Век я, ваше благородие, под судом не был - забирайте золото, прах его возьми! Как говорится, солдат не украл, а просто взял! Отпустите меня с миром - очень на войну тороплюсь!
- Ладно, помалкивай пока! - приказывает офицер. - Живо по каретам!
Барышню Полинушку, уже без чувств, погрузили в первую карету, да и отправили к папеньке-купцу Ерёме.
А во вторую солдат сел с немой голубкой. Она на ухо воркует, утешает - мол, всё к лучшему, всё устроится, будет у нас свадьба и много счастливых лет…
Летит карета, шестериком запряжённая, мимо гауптвахты, мимо тюрьмы, подкатывает прямо к царскому дворцу.
"Да, пышная у нас свадьба! - думает солдат. - Досадно, что не успел кубок во здравие осушить! Теперь навряд ли придётся".
На дворцовом крыльце генералов видимо-невидимо. И все гурьбой вокруг одного крутятся, честь отдают, государем величают. А государь этот - ну вылитый охотник Ванюша!
Подзывает он солдата:
- Здорово, служивый! Не признал что ли?
Солдат вытянулся по струнке, глазом не моргнёт, не дышит.
Обнял его молодой царь:
- Не робей, служба! Разбойники тебе нипочём, а перед государем-то чего бледнеешь?
Ещё можно понять, если солдат смутится. А полковому командиру, это нынче совсем не к лицу! Заказывай, кстати, новый мундир, да проси, братец, чего душа пожелает, - всё исполню!
Кое-как собрался солдат с мыслями, заглянул в душу:
- Вот что, царь-батюшка, не успели мы на постоялом дворе кубки во здравие опрокинуть.
А перед военным походом - это дело не лишнее!
Тут же махнул рукой молодой государь, и появились кубки, полные вина. Опрокинули, как полагается, и расцеловались.
Государь и говорит:
- Заканчивай, господин полковник, войну, которой ни конца, ни края! Выбирайся из неё, как из того дремучего леса, - с победой! А я уж, слово даю, сберегу тебе Божью голубку и золото в приданное. Как вернёшься, свадьбу сыграем!
Хорошо сказал молодой царь-батюшка!
После таких слов, отчего не опрокинуть ещё один кубок во здравие.
И войну-то, глядишь, волей-неволей, а закончишь побыстрее - самой, что ни на есть, полной победой!
Когда дерёшься за скорую свадьбу, никакой враг не устоит…
Как чёрт осолдател
(сказка на посту)
Служил солдат на царской службе. Год служил, два служил, пять лет служил и десять, а всё не выходит ему срок. Царская служба - она долгая.
Солдат домой пишет - поминать велит.
Стоит на часах, да так тоскует, так охота на родине побывать - ну, никакого терпежу!
- Хоть бы, - говорит, - какой чёрт меня туды снёс!
А чёрт, конечно, тут как тут. Только помяни!
- Это ты, - говорит, - звал меня? Чего надо?
- Да вот домой на побывку охота.
- Что ж, - говорит чёрт, - устроить можно. Это для меня пустячное дело. А чем платить будешь?
- Бери последний пятак! У солдата, прости, за душой больше пятака не бывает…
- На кой мне твой пятак?! - плюнул чёрт, - А коли душу отдашь, возьму!
- Если сгодится, так забирай, - говорит солдат, - Тут другая загвоздка! С поста уходить заказано - присягу давал…
- Ну, постою вместо тебя, - говорит чёрт. - Авось не тресну!
И порешили они так: солдат в своей деревне год поживёт, а чёрт за него отслужит.
- Скидывай амуницию! - торопит чёрт. - А вместе с ней и душеньку выкладывай.
А солдат не согласен.
- Э, так дело не пойдёт, - говорит, - Вперёд платить не буду. Солдатская душа не балалайка. Как же я без души домой приду? Да и кто тебя знает, чёрта, - может, обманешь.
- Несговорчивый вы народ, солдаты, - поморщился чёрт, - Ну да ладно, вернёшься - рассчитаемся.
На том и сошлись.
Солдат казённое обмундирование с себя скинул, и, моргнуть не успел, - дома очутился.
А чёрт вместо него на часах стоит.
Подходит к нему генерал. Видит, выправка у часового что надо. Глазами, как полагается, начальство ест. А вот с ремнями беда. Им бы крест-накрест через грудь, а они через плечо болтаются
- Эт-то что такое? Почему кавардак? - хмурится генерал. - Надеть по уставу!
Чёрт и так, и сяк - и мнётся, и ёжится, да никак не приладит ремни…
Но генерал долго не ждёт.
- Болван! - кричит, - Раззява! Проучить его хорошенько!
Генеральский приказ, что отцовский наказ. Стали чёрта учить. Каждый день учат - порют розгами.
И вроде бы всем хорош солдат! Службу несёт справно. Ну, не к чему придраться, кабы не эти ремни. Учи ты его, не учи, а болтаются, хоть плач, через плечо. Конечно, мудрено смекнуть, откуда у солдата такое упрямство.
- Ну, дурья башка! - просит ротный, - Чего тебе стоит, братец? Присобачь ты их по форме, - крест-накрест!
Да где ж это видано, чтоб у чёрта крест на груди?!
Долго учили его - то розгами учили, то плетью, а то и шомполом.
Вот уже условленный год подходит к концу. Ждёт чёрт, недождётся, когда солдат вернётся. Стоит на посту, зорко по сторонам глядит - не прозевать бы солдата.
И видит - ползёт-пробирается кто-то к оружейному складу. Ночь такая тёмная, что другой бы и не заметил. А чёрт мигом подскочил, как из-под земли вырос. Хвать лазутчика за шиворот и в тюрьму сдал.
"Совсем я осолдател! - размышляет чёрт, - Не хватало ещё мне, чёрту, злодеев ловить!"
Так-то, может, и мыслит, но маленько даже гордится.
На другой день зовут его к генералу. Награда ждёт, Георгиевский крест за поимку злоумышленника. И хочет генерал самолично на грудь его приколоть. Уж коли такое геройство, то ремни не в счёт, о ремнях можно и забыть на день.
А чёрт думает: "Всё, крышка! Влип! Сгорю под крестом, словно лучинка! Как бы убраться втихомолку, подобру-поздорову?"
- Дозвольте, - говорит, - ваше высокоблагородие, отлучиться, портянки сменить. Хочется в свежих принять награду!
Генерал поморщился, но делать нечего, отпустил.
Завернул чёрт за угол, да нос к носу с солдатом столкнулся.
- Ах, братец! - возликовал чёрт. - Вот спасибо, не подвёл - минута в минуту! Сейчас тебя крестом угостят!
Скинул амуницию, и бежать со всех ног без оглядки. Про душу солдатскую и не вспомнил.
А солдат получил от генерала награду и, как ни в чём ни бывало, службу несёт.
И ремни на нём по форме - крест-накрест. И Георгий на груди. А главное - душа на месте.