Приглядываясь и прислушиваясь к весеннему утру, я, однако, больше внимал себе - во мне тоже шла какая-то весенняя реакция. Из мутной смеси вчерашних событий за ночь в сердце моем вдруг выпал пуховый осадок, и, еще не проснувшись, я радостно понял, что это связано с Валей, с тем, что живет на свете такая красивая девчонка сорвиголова, что она знает меня и что у нас с ней есть даже что-то недосказанное. Это меня особенно грело, потому что здесь теплилась возможность новой встречи, чтобы все досказать, а уж когда и где встреча - это детали. Тут еще не было никакой тайны, и, я, казалось бы, мог прямо рассказать об этом Шулину, но что-то удерживало меня от откровенности. А чувства просились наружу, не терпелось хоть полунамеком выдать их. И вот, заметив, каким пристальным взглядом Авга проводил через дорогу толстушку с портфелем, я спросил:
- Авга, у тебя есть девчонка?
- Здесь нету, а в деревне была, - охотно ответил он, нисколько не удивившись.
- Ты же там в шестом только учился, какие тогда могли быть девчонки? - усомнился я.
- А что, есть правила, с какого класса заводить девчонок? - недовольно спросил Шулин.
- Нет, конечно, но… как-то рано.
- Это вы тут размазываете: рано, нельзя, опасно! А у нас просто! - И Авга пропел мне на ухо: - Ты почто меня ударил балалайкой по лицу? Я потом тебя ударил - познакомиться хочу!.. Любка ее звали, Игошина. Набесимся, бывало, допоздна, а потом я ее провожал, чтоб никто не напугал. Она заикалась. А этим вахлакам только и давай таких, которых бы испугать! Я их гонял, как поросят. Ничего была девка. Хотя дура, конечно, - что-то вспомнив, поправился Авга. - Как-то идем летом, темно уже, звезды, новолуние. Смотри, говорит, спутник летит. Я башку задрал, а она меня чмок в щеку, как телка!
- В шестом-то классе?
- Еще в пятом!
- Ого!
- Так я к ней с неделю не подходил!
Я вдруг увидел Валины губы, увидел, как она обмахивает их кончиком косы, и у меня разгорелись уши.
- А дальше как? - спросил я.
- Как… Отвадил, коню понятно!
- Хм!.. Ну, а тут что, не нравятся городские?
- Наоборот! - воскликнул Шулин. - Девчонки тут - будь-будь! Вон видишь, какая цаца пошла?
- Вижу.
- Не идет, а пишет!.. Но я и боюсь!
- Да ну тебя!
- Правда. Они и сами от меня шарахаются. Понимают.
- Что понимают?
- Что я им неровня.
- Балда ты, граф, осиновая с медной нашлепкой!
- Ладно, замнем для ясности.
Только сейчас я сообразил, что, открыв Шулина и подружившись с ним, я забыл про других, для которых он остался, наверное, тем же деревенским тупицей, каким был и для меня. Это непростительно!.. А вдруг и я не открыт и считаюсь простофилей? А почему "вдруг" - точно! Может быть, вообще все мы кажемся марсианами, пока не откроем друг в друге людей?.. Я глянул на хмурый Авгин профиль. Лоб его, нос, губы и подбородок образовывали почти одинаковые выступы, похожие на притупленные зубья огромной циркульной пилы. Шулин был действительно сколочен грубовато и, пожалуй, не по вкусу нашим девчонкам. Ну, и плевать на них! Я им тоже не по вкусу! Не вешаться же теперь! Дело-то глубже легкомысленных девчачьих вкусов! А если глубже, то Авга во сто раз лучше того же Мишки Зефа, Аполлона Безведерного. Я так и хотел сказать Шулину, но понял, что это выйдет несолидно, к тому же Зеф, может, и ничего парень, только я его еще не открыл.
Авга толкнул меня бедром и лукаво заметил:
- А ведь и у тебя нету девчонки, нету ведь? А почему?
Я пожал плечами и легко ответил:
- Не знаю.
- Ну вот, - обрадовался Авга. - Значит, мы два сапога пара! Только я опять не понимаю. Как это у тебя, такого городского гуся, нет девчонки?.. Да будь я на твоем месте…
Я рассмеялся.
Мы свернули в переулок, где в глубине обширного двора стояла наша кирпичная, неоштукатуренная школа. Славная старушка! Конечно, мой уход решен, но сделать это надо добро и весело, а не как вчера - с горечью и обидой.
Толпы нашего брата гудели в вестибюле, кишели в раздевалке. Я поздоровался с тетей Полей, готовый уверить ее, что все в порядке, если она поинтересуется вчерашним, но тетя Поля, видно, уже трижды забыла вчерашний день.
Всюду носилась малышня. На третьем этаже, у восьмиклассников, суеты было меньше, но шума столько же. Девчонки жались к батареям, пацаны вертелись перед ними. Зеф, пританцовывая, что-то рассказывал. Увидев меня, он крикнул:
- Эп, сюда!.. Внимание! Труднейший матч СССР - Англия выиграл нокаутом советский школьник Аскольд Эпов! - И, как боксеру на ринге, поднял мне руку.
Кто захлопал, кто захихикал, посыпались реплики:
- Бесстыжий!
- Качать Эпа!
- Гы-гы-гы!
Только тут я понял хамский смысл его репортажа и выдернул руку. Все, что медленно скапливалось в душе моей против Зефа, поднялось вдруг и замутило голову. Я как держал папку с учебниками в левой руке, так и врезал ею Мишке. Он захлопнул лицо руками, девчонки охнули, а я оглушенно двинулся в класс. Шулин в дверях одобрительно пожал мне локоть.
Дали звонок.
Народ стал рассаживаться, шушукаясь и косясь на меня. Зефа не было. Уже вошла Нина Юрьевна, математичка и наша классная, уже проверили домашнее задание… Явился Зеф посреди урока, с влажным и бледным лицом, припухшим носом, подняв воротничок пиджака и пальцами сцепив борта у горла, как будто замерз.
- Ты где был? - удивилась Нина Юрьевна.
- Кровь из носа шла, - ответил Зеф.
- Какая кровь?
- Обычная. - Мишка на миг распахнул пиджак и на белой рубашке дико полыхнуло красное пятно.
- Садись! - испуганно разрешила математичка.
Мне стало не по себе и от вида окровавленной рубахи и от того, что это сделал я. К концу урока мне передали записку от Зефа. В ней два слова: "Береги сопатку" - и кровавый оттиск - к рубашке, наверное, прикладывал. Значит, после занятий драка, там, в тупике, за левым крылом школы, где дерутся обычно и где всегда кто-нибудь стоит "на атанде". Я не представлял себя дерущимся, потому что никогда еще не дрался, а только разнимал, но, видно, так уж устроена жизнь, что рано или поздно драться надо. Правда и Зеф не слыл драчуном, но был нагл и безбожно хулиганист. Последний номер Зеф отмочил перед маем. Класс освещали четыре матовых плафона на трубчатых шлангах. Мишка связал их ниткой и в тот момент, когда вошла наша старенькая чертежница Евгения Ивановна, потянул нитку. Плафоны враз качнулись. Евгения Ивановна охнула и качнулась тоже - ей показалось, что у нее закружилась голова и она падает. Жаловаться старушка не стала, но пол-урока поварчивала, что, мол, спасибо ее крепким нервам, а то был бы нам смех.
- Ну-ка, ну-ка, - сказал Авга, беря у меня записку. - Ага… - И, что-то написав на обороте, отправил бумажку назад.
- Не надо вмешиваться, - вяло сказал я.
- Надо! - уверил он.
На перемене я не вышел из класса. Следующим был английский, и мне хотелось посмотреть урок еще раз. Если Светлана Петровна и не вызовет, то буду хоть руку тянуть, пусть видит, что учил и что в эфире хулиганил не зря.
Но драка сбивала с толку. А тут еще подсел Забор. Его темные глаза с темными ресницами были так сильно втянуты в глазницы, что казалось, будто в голове вакуум. Эта заглубленность делала взгляд Васьки пронзительно-цепким и суровым. Такие глаза пошли бы инквизитору или гипнотизеру, но шли они и нашему комсоргу, броско выделяя его из нас.
- Значит, со Спинстой улажено, - задумчиво, как бы ставя мысленную галочку, сказал Забор.
- А не пора ли сменить прозвище? - сердито спросил я. - Это же гадко - так называть молодую женщину!
- А что, есть резон! - живо согласился комсорг. - Есть, есть! Это ты прав! Надо будет принять неофициальное решение, а то действительно смех. Это мы провернем. Слушай, Эп! - тише заговорил он, склонившись ко мне. - В субботу у Садовкиной день рождения. Вот он, списочек приглашенных. - Васька вынул из кармана бумажку. - В списочке и ты, конечно. Надо маг с пленками приготовить, ну и, естественно, полтинник - на подарок!
- Шулин приглашен?
- Нет.
- Тогда и я пас.
- Что, Эп, за хохма? И вообще, что сегодня с тобой? Зефу по морде съездил! На меня кидаешься! Это тебе не так, то не этак! - возмутился Васька. - Именины не у меня, а у Садовкиной, и при чем тут Шулин?
- А при том, что вы его за человека не считаете! - зло выпалил я, хлопнув учебником.
- Кто не считает?
- Вы все!
- Спятил.
- Спятил?.. А у Мирошникова был день рождения, пригласил он Авгу?.. А у Ленки Гриц?.. Да и у тебя в феврале собирались, ты звал его? - припомнил я.
- Чш-ш! - с оглядкой зашипел комсорг. - Это не потому, что за человека не считаем, а просто автоматически: кто раньше был, тот и потом. Всегда так!
- Автоматически и есть бесчеловечно!
- Ну, ладно. Значит, Шулин тебе нужен?
- Мне все нужны! И я хочу, чтобы и я нужен был всем! - Неотвратимость предстоящей драки, в которой меня могут убить или покалечить, что, говорят, случается сплошь и рядом, настроили меня на какую-то болезненную откровенность, точно я оставлял устное завещание. - Класс один, а живем кучками, как сектанты!.. И не знаем, у кого что за душой!.. Обидно это, Забор!
- М-да… - задумчиво буркнул Васька, вдвое, втрое, вчетверо складывая списочек и ногтями заостряя сгибы. - М-да… Давай-ка пока с Шулиным решим, о’кэй!
Дали звонок.
Зеф вошел лениво, задерживая остальных. Наши взгляды встретились, и я не уловил ожидаемой ненависти, а лишь какое-то надменное любопытство; хотя Зеф был артистом - он мог волка и ягненка играть одновременно. Но странно, что и я уже не злился на него. Тот удар разрядил меня, как искра лейденскую банку, и не будь записки, я бы даже извинился перед Мишкой, но теперь всякое извинение превращалось в трусливый пас.
Поторапливая замешкавшихся, в класс протиснулась тучная и медлительно-строгая Анна Михайловна, завуч, с неизменным двухцветным карандашом в руке.
- Ребята, - сказала она, перекрывая шум, - Светланы Петровны не будет. С сегодняшнего дня она вынуждена уйти в отпуск. - Какая-то дура сзади хихикнула, и Анна Михайловна постучала карандашом по столу. - Девочки, ничего тут смешного нет! Вы будущие матери и должны понимать. - Тут фыркнул кто-то из пацанов. - И для вас тут нет ничего смешного, будущие отцы!.. Нового учителя мы нашли, но предупредить не успели, поэтому в расписании небольшая перестановка. Сейчас будет черчение вместо английского, а завтра наоборот, будет английский вместо черчения. Ясно? Чш-ш, знаю, что альбомов нет - на листочках! Пожалуйста, Евгения Ивановна! - сказала завуч, увидев входящую чертежницу.
Сухонькая Евгения Ивановна, не отпуская дверной ручки, поглядела на потолок: у нее за один сеанс выработался условный рефлекс. Убедившись, что плафоны не качаются, она, с большими деревянными треугольниками, транспортиром и линейкой радостно кивая нам, живо просеменила к столу.
Глава шестая
Из школы Зеф выскочил раньше меня, чтобы, наверное, взять инициативу в свои руки, поэтому выходил я на крыльцо с полной уверенностью, что он или скажет сейчас "пойдем" и кивнет влево, или трахнет чем-нибудь по голове без всяких кивков. На драку я настроился. Я рассчитал, что для начала защищусь папкой, потом ударю ногой, благо ноги у меня длинные, а потом как повезет. Но драться буду ожесточенно!..
На крыльце Зефа не оказалось. Мы с Авгой, который следовал за мной, как секундант, сбегали за левое крыло школы - не было мишки и за воротами.
- Смылся, кажись, - предположил Шулин.
- Да?
- Кажись струхнул.
- Ты думаешь?
Мне казалось, что такое серьезно-опасное дело не может кончиться ничем. Скорее всего Зеф придумал особую тактику, расхолаживающую, чтобы налететь, когда мы успокоимся, поэтому я был напряжен и сосредоточен, да и Авга тоже. Лишь после переулка, на людной улице, Шулин усмехнулся:
- Ну, точно, трухнул!
- Да? - опять спросил я, но уже с облегчением - на людях обычно не дерутся, а если и сцепимся, то народ не даст убить или покалечить. - А чего бы ему трухать?
- Не знаю. Может моей приписки. Я ведь ему написал, чтобы он напарника подыскивал: будем, мол, двое надвое драться. А он подходит на перемене и говорит: может, вообще капелла на капеллу сойдемся, так давай, говорит, зови свою Черемшанку, а я своих позову. Я говорю: давай, только я без Черемшанки обойдусь, у меня ближе есть, в Гусином Логу. Вот он, видно, и трухнул, коридорный храбрец!
- А у тебя что, правда там кто есть? - спросил я испуганно-восхищенно, потому что о пацанах из Гусиного Лога ходили жуткие слухи: будто они и раздевают, и насилуют, и в карты людей проигрывают, то есть режут.
- По-моему, там никого и нет. Мифы Древней Греции. Уж за два-то года я бы разнюхал!
- Припугнул, значит, Зефа?
- Да так вышло.
- Забавно… А как ты-то решил драться? - удивился я внезапной Авгиной задиристости.
- А что? Думаешь, тихий, так и драться не умею! Я, брат, залимоню - эхо пойдет. Меня батя с топором такой самбе научил, что ого-го!.. Я не потому тихий. Просто я самого города побаиваюсь. Я ведь тут вроде гостя, а в гостях знаешь как - не шибко-то… Вон бог, скажут, а вон порог, и дуй в свою берлогу. А мне пока нельзя обратно, мне сперва надо - во! - Шулин сжал кулак и вздрогнул всем своим напрягшимся телом. - А сегодня, не знаю с чего, вдруг почувствовал себя маленько дома. Да-да! Ну, и решил… Да и зефовская морда больно уж постылая, ломается, как этот!..
Я все понял и почувствовал к Авге странную нежность, какую, наверно, можно испытать к девчонке, и в порыве чуть не сказал, что в субботу мы с ним идем к Садовкиной на день рождения, а это значит, что он уже вполне свой человек среди нас, но осекся. Во-первых, Авга еще не приглашен, а во-вторых, пусть он не догадывается о моем вмешательстве в это дело. И я лишь одобрительно потрепал Шулина за плечо.
А вокруг все сверкало, была теплынь, текли ручьи. Я радостно сдернул берет и распахнул куртку, как бы говоря всем: берите меня, я ваш!.. Перед сквером ремонтировали фонтан, по лужам на трехколесиках раскатывали малыши, а на скамейках осторожно, на газетках, посиживали улыбающиеся мамы и бабушки. Из школы и в школу шагали яркие, разноцветные девчонки, размахивая кто портфелями, кто сумками с надписью "Аэрофлот", а кто нес папки на "молниях", прижимая их к груди, как новорожденных. Я представил, как Валя спешит сейчас домой, вот так же болтая с подружками, и меня вдруг прямо кольнуло, я почувствовал, что Валя вот-вот позвонит мне, явится домой и тут же позвонит. Я подхлестнул Авгу, и мы побежали.
Мама закрывала квартиру, когда я по-собачьи стелясь над ступеньками, взлетел на пятый этаж.
- Мам, никто сейчас не звонил?
- Папа.
- Нет, мне.
- Тебе и звонил. Во-первых, после обеда придет дядя Гриша, отдашь ему чертежи, они у папы на столе. Во-вторых, обед готов, а в-третьих, ни шагу из дома, пока не выполнишь во-первых. Все понятно?
- Да. Как с папой?
- Следствие возобновили.
- Опять следствие?
- Радуйся, чудак. В нашем положении и это выигрыш. Почти из-за решетки выскочил. Ну, я пошла.
Я сначала проверил, работает ли телефон, а потом сел напротив него на пол, прямо тут же, в коридоре, привалился спиной к стене и стал ждать Валиного звонка, повернув голову к ходикам в гостиной. Я ничего не хотел делать, только ждать. Маятник качался чинно и деловито. Я подсчитал, что тридцать качаний дают минуту, и продолжил счет… На одна тысяча двести девяносто пятом колебании телефон зазвонил. Я рванулся, но онемевшие ноги подкосились, и я едва удержался за косяк.
- Квартира Эповых, минуточку! - хладнокровно отвечал Меб.
- Да-да! - прохрипел я, с трудом дотянувшись до трубки.
- Аскольд?
- Он самый.
- Это я, Валя!
- А-а, привет!
- Привет! Что там с тобой?
- Да так.
- А кто это басил, отец?
- Нет, мой робот Мебиус.
- Как робот?
- Ну так. Маленький, самодельный, на столе стоит и первым трубку хватает.
- Правда? Ой, как интересно!
- А что со Светланой Петровной? - спросил я, более или менее почувствовав под собой ноги.
- Все нормально, но в школу она больше не придет, пока не родит. Вместо нее уроки у вас будет вести Амалия Викторовна, наша англичанка из седьмой школы. И знаешь, что я тебе звоню? Твои пары можно теперь легко исправить!.. Но мне неловко объяснять все по телефону. Надо встретиться.
- Давай! - выпалил я. - А когда?
- Когда хочешь.
Брякнул дверной звонок.
- Минутку, Валя!
На ватных ногах, пронизанных колючими мурашками, я неуверенно подковылял к двери и открыл ее. Это был дядя Гриша, низенький, как карлик, но цилиндрически округлый.
- Здорово, Аскольд! - сказал он, улыбаясь. - Как оно? Где-то тут твоего бати чертежи. Ты в курсе?
- В курсе, дядя Гриша! - Я принес два большущих альбома. - Вот… Вы сейчас куда?
- На комбинат.
- Не прихватите меня?
- Валяй. Я внизу обожду.
Дядя Гриша вышел, а я припал к трубке.
- Слушай, Валя, сколько на твоих?
- М-м, два семнадцать.
- Выходи ровно в два тридцать! - приказал я. - Все поймешь! Живо одевайся! Пока!
Когда вырулили на проспект, я спросил:
- Дядя Гриша, можно маленький крюк?
- Куда?
- Влево.
Машина с прискоком перемахнула трамвайную линию, пронеслась мимо парка и тормознула против Валиного дома. Я только хотел попросить дядю Гришу подождать минуту-две, как Валя появилась на крыльце, в красных сапожках, красной шапочке и в сиреневом плаще. С птичьей быстротой глянув туда-сюда, она ловко перебежала по кирпичам лужу у подъезда, и тут я, выскочив из кабины, крикнул:
- Мы здесь!
- Ой! - пискнула она.
Радостным жестом, смущенно улыбаясь, я предложил ей одноместное сиденье в кабине, отделенное от шоферского теплым бугром мотора, нескладно подсадил, а сам запрыгнул в будочку, которая соединялась с кабиной окошком без стекла. "УАЗик" круто развернулся, и нас тут как не бывало.
Валя обернулась ко мне, сияя.
- Вы меня прямо как похитили!
- Джигиты!
- А куда мы?
- В глушь, в Саратов, - ответил я.
- Как здорово!