- Не помню. Чуть не год, мне показалось. Бандиты все вокруг меня стоят, злые все, рычат, как волки, а меня со страху прямо раздирает или разрывает, уж не помню. Голова совсем ничего не соображает. Я - к дверям, но не сам бросился, а меня прямо бросило туда. А Робертина спиной к дверям встал, руки в стороны и кричит, что никуда я, предатель, не выйду. И вдруг голова моя засоображала. Ведь если я сейчас до "мы" не успею, то всю жизнь меня, знаете, кем обзывать будут?!?! И я прямо головой Робертине в пузо! И вылетели мы с ним оба из гаража! Только Робертина упал, а я - дёру изо всех сил! Ну, думаю, или мировой рекорд по бегу сделаю, или… И тут у меня вдруг всё прошло, будто и не было… - Федька и сейчас вздохнул с огромным облегчением. - Ведь всё у меня со страху было. С ужаса.
- А тебя преследовали? Бежали за тобой?
- Да где им за мной угнаться! Немного попробовали и отстали, может, всё ещё бегут. А я вот сюда прибежал почему-то. Какой же я бандит, когда такой трусливый? Вот попробуй я к ним без шляпы появись. Убьют!
- Никто тебя не убьет! - рассердился Илларион Венедиктович. - И вовсе ты не трусливый! А они! Собираетесь вы завтра где и когда?
- У гаража в двенадцать.
- Слушай, Фёдор, меня внимательно, - задумчиво сказал Илларион Венедиктович. - И не перебивай, пожалуйста, сейчас у меня времени мало, а нам с тобой требуется оч-чень серьёзно договориться. Во-первых, да будет тебе известно, что я генерал-лейтенант в отставке, как дед вашего Робертины. И с дедом мы старые друзья. Во-вторых, я знаю этого толстого Вовика. Не оч-чень уж он и толстый, кстати. В-третьих, и это самое главное, являйся завтра, слышишь, обязательно являйся к гаражу в двенадцать. Предстоит ликвидация банды!
- Вон они, - с писком выдохнул Федька. - Меня ликвидировать! Я домой!
- Ни с места, Фёдор… - И крепкая рука Иллариона Венедиктовича удержала Федьку. - Я встаю, иду, ты - за мной и срывай с меня шляпу. Понял? И - дёру, как ты выражаешься. А завтра, запомни, к двенадцати будь у гаража и ничего не бойся! Всё остальное я беру на себя! Даю тебе честное генеральское!
Илларион Венедиктович встал и неторопливой походкой направился прочь, через плечо наблюдая за тем, как несколько мальчишек бегут к Фёдору. Впереди - Робка-Пробка, его длинные, кудрявые, прекрасные волосы развеваются. "Неужели Фёдор и сейчас трусит?" - обес-покоенно подумал Илларион Венедиктович и тут же почувствовал, что с его головы сорвали шляпу. Он не сразу обернулся, сначала недоуменно ощупал голову, словно убеждаясь, что шляпа действительно исчезла, и лишь после этого оглянулся вокруг, увидел, что Федька с бандитами свернули за угол, и тогда спокойно вернулся к подъезду.
В прежнем его доме лифта не было, и теперь он с удовольствием пользовался им, хотя жил всего на третьем этаже.
А тут ему вдруг захотелось подняться пешком, и, знаете ли, не по-стариковски, отдыхая чуть ли не на каждой площадке, а этак - легко, вроде бы без особенных усилий. Он и зашагал быстро, потом ещё быстрее, идти было легко, но как-то неудобно: всё казалось, что ботинки вот-вот спадут с ног. Было совершенно очевидно, что или ботинки разносились, или ноги уменьшились в размерах! Илларион Венедиктович остановился и тихо, с удовольствием посмеялся такому странному ощущению. Настроение было столь замечательное, что он, не переставая тихо смеяться, с удовольствием, если можно так выразиться, ковылял со ступеньки на ступеньку, осторожно подтягивая одну ногу к другой. "Да шнуровки просто ослабли!" - наконец-то догадался он, но когда дома в коридоре стал расшнуровывать ботинки, ничего подобного не обнаружилось. И он опять не придал этому странному факту абсолютно никакого значения.
Ему как-то необычно легко двигалось, и он походил, наслаждаясь незнакомым ощущением, по квартире, раздумывая о том, как проведет вечер у Ивана Варфоломеевича, и ЧТО они с Гордеюшкой преподнесут банде Робки-Пробки-Робертины! Получат по заслугам бандитики, извините, сопливые! А Фёдор-то какой молодец! Есть в нём что-то доброе, хотя он и участвовал в истязании чёрного котёночка, и глуповат, правда, в достаточной степени. И если он завтра не струсит, явится к гаражу… Илларион Венедиктович замер на месте: а к какому гаражу?! Где этот гараж - место сборища банды- находится?! Ведь если завтра туда явится, переборов страх, развитый в нём довольно сильно, Фёдор, а они с Гордеюшкой ничего не предпримут, то у Вовика будет большая неприятность, а с бедным Фёдором опять получится "мневуб… мневтул…"!
И честному, в высшей степени обязательному человеку, генерал-лейтенанту в отставке ничего не оставалось делать, как вместо отдыха перед ответственным вечером у Ивана Варфоломеевича с его импортным сыном идти на розыски мальчишки.
Размышлять над тем, что же это такое странное случилось с ботинками, было некогда, к тому же Илларион Венедиктович вспомнил, что зимой покупал летние туфли, и они оказались малы, очень уж жали. Зато вот сейчас неудачная покупка пришлась в самый раз!
Раздался телефонный звонок: Иван Варфоломеевич просил не опаздывать.
- Ты же знаешь мою прямо-таки болезненную пунктуальность, - с обидой сказал Илларион Венедиктович, но на всякий случай оговорился: - Однако сегодня у меня непредвиденные заботы. И если я немножечко задержусь, заранее приношу извинения.
Но Иван Варфоломеевич был до того взволнован и, как почувствовал Илларион Венедиктович, в не меньшей степени обеспокоен за исход ответственного вечера, что всё-таки почти требовал не опаздывать.
И как часто случается в жизни, именно тогда, когда промедление совершенно нежелательно, тебя словно нарочно задерживает каждая мелочишка. Илларион Венедиктович надолго замешкался с галстуком, перевязав его несколько раз, и каждый раз что-то не получалось - узел то прятался под воротничок, то опускался значительно ниже положенного. И так случилось с несколькими галстуками! Тогда Илларион Венедиктович решил, что во всём виновата рубашка. Увы! Он переменил несколько рубашек, а результат был один и тот же: галстук сидел не как положено!
Скрепя сердце наиаккуратнейший Илларион Венедиктович заставил себя примириться с этим безобразием, и когда уже подходил к двери, почувствовал, что у него сползают брюки! Он принял и это за очередную нелепость судьбы, подтянул ремень потуже и наконец-то вышел из квартиры.
Фёдора ему быстро разыскали мальчишки. Тот запрыгал от радости, увидев Иллариона Венедиктовича, возбуждённо затараторил:
- Уважают меня теперь бандиты-то, ух, как уважают! Оказалось, Робка-то Пробка вас знает! Говорит мне, что ты хоть соображаешь, дурак, с кого шляпу сорвал? Я ему и отвечаю, что ещё неизвестно, кто дурак, а шляпу я с генерала сорвал. Не буду же я с пенсионерами разными связываться!
- Расскажи-ка мне, Фёдор, быстренько, где этот гараж находится.
По всем приметам, это был гараж Гордеюшки.
- А шляпу вашу, - восторженно сообщил Федька, - назвали - итог операции номер один! Я её дома под ванну засунул, чтоб никто не заметил!
- Прощай, шляпа, - весело сказал Илларион Венедиктович, - до свиданья, Фёдор, до завтра.
Он бодро зашагал к кинотеатру, возле которого всегда продавались цветы, выбрал букет из крупных садовых ромашек и ещё бодрее зашагал дальше. Можно было воспользоваться любым из видов городского транспорта, в том числе и такси, конечно, но ему хотелось идти пешком и - быстро. ЧТО-ТО ПРОИСХОДИЛО В ЕГО ОРГАНИЗМЕ! Видимо, он выздоровел сразу от всех своих недомоганий, которые недавно довели его до того, что во сне ему дважды являлась Смерть-фашистка, требовавшая не делать ничего хорошего людям, особенно детям. Фига тебе, пустоголовая!
Илларион Венедиктович остановился в изумлении. Почему именно фига? Что это за выражение для генерал-лейтенанта в отставке?!. Однако, ещё раз мысленно сказав Смерти-фашистке "Фига тебе!", Илларион Венедиктович быстро и бодро зашагал дальше, испытывая одно лишь маленькое неудобство: привыкший, чтобы воротничок довольно плотно облегал шею, а галстук был завязан туго, сейчас Илларион Венедиктович чувствовал, что воротничок как бы болтается вокруг шеи, а узел галстука упирается в подбородок.
В квартире Ивана Варфоломеевича в это время заканчивались приготовления к встрече дорогих друзей.
- Я так и не смог узнать, где продают комнатных собачек. Ты ведь разрешил мне завести этакую миниатюрную злючку? - спросил Серёжа.
- Хоть крокодила! - рассмеялся счастливо и громко Иван Варфоломеевич. - Вот интересно, Серёжа, мои старые орлы вместе прилетят или по отдельности? - с заметной грустью спросил он. - Если вместе, значит они сговорились, значит, что-нибудь задумали, будут вести себя неестественно…
- Но - почему? - искренне удивился Серёжа. - И что они могут задумать? По-моему, ты абсолютно зря нервничаешь. Всё обойдется.
- А я хочу, чтобы не только всё обошлось, а чтобы они приняли тебя как моего родного сына, а не…
- Папа, некоторое время, может быть, и длительное, им будет трудно привыкнуть ко мне. И надо постараться их понять.
- А чего тут понимать, да ещё длительное время? - Иван Варфоломеевич действительно разнервничался. - Ко мне вернулся сын… - Услышав дверной звонок, он быстро встал, чуточку помедлил, прежде чем выйти в прихожую.
Это пришёл Гордей Васильевич, о чём-то поговорил с Иваном Варфоломеевичем, а когда появился в комнате, долго разглядывал Сергея Ивановича, потом пожал ему руку и оживлённо, даже несколько торопливо, сказал:
- Серёжа, я, во-первых, сразу буду с тобой на "ты", а во-вторых, буду, есть такое выражение, пялить на тебя глаза. Не обращай внимания. Ты ведь у меня на коленях сиживал, я тебя на рыбалку брал. Понимаешь, когда я вчера узнал о твоем возвращении, всё думал: а вдруг да что-нибудь в твоем облике осталось от того мальчуганчика? У Ивана ни одной фотографии не сохранилось. А я надеюсь всё равно разыскать в своих обширных архивах. Я ведь сам тебя несколько раз фотографировал.
- Я с интересом взглянул бы на своё изображение! - Сергей Иванович сразу разволновался. - Я часто пробовал, изо всех сил напрягал память, чтобы вспомнить хоть что-нибудь… хоть кого-нибудь… Я ведь даже лица матери не помню… Сейчас же для меня главное - привыкнуть.
- А потом и полюбить! - воскликнул Иван Варфоломеевич. - Гордеюшка, я считаю, что Серёженьке не надо торопиться, пусть приглядится ко всему.
- Ты вообще поменьше приставай к нему с советами и замечаниями. Мы, старики, горазды поучать, а толку от наших поучений иногда - кот наплакал. Конечно, пусть привыкает постепенно.
- Я даже за то, чтобы он и с личными привычками по возможности не расставался. Вот захотелось ему комнатную собачку иметь - пожалуйста!
- Собачку? - удивился Гордей Васильевич. - Зачем? Не перевариваю я этих собачьих микробов!
- Так тебе никто и не предлагает! - возмутился Иван Варфоломеевич. - Что ты всем свои…
- Папа! - с мягким укором перебил Сергей Иванович. - Я прекрасно понимаю Гордея Васильевича. Недаром же я просил у тебя разрешения…
Тут, очень кстати, и появился Илларион Венедиктович, внешний вид которого сразу вызвал всеобщее недоумение и дружелюбный смех.
Новый гость не обратил на это никакого внимания, вручил Сергею Ивановичу букет крупных садовых ромашек со словами:
- Был бы помоложе, съездил бы за полевыми.
- Прошу к столу! Прошу к столу! - засуетился Иван Варфоломеевич. - Серёжа его скудости подивился, а я ему…
- Нотацию прочел! - насмешливо добавил Гордей Васильевич, действительно не сводивший с Сергея Ивановича проницательного взгляда. - Много нам, старикам, нельзя, но по одной, Иванушка, за твоё счастье! Серёжа, с возвращением!
И разговор потек самый непринужденный, без напряжения, без тягостных или неловких пауз, когда надо торопливо и мучительно придумывать, как продлить беседу. То есть друзья честно, но без всяких усилий выполнили уговор: проведем вечер, как проводили всегда.
Конечно, вспоминали и войну, временами даже забывали о Сергее Ивановиче, и это было для Ивана Варфоломеевича отрадно: значит, им хорошо, как всегда здесь бывало. А Сергей Иванович слушал с видимым интересом, даже удовольствием, изредка спрашивал, и его спрашивали о разного рода современных заграничных мелочах.
Однако хозяин всё-таки нервничал, суетился, всё пытался, когда наступала пауза, свернуть разговор к тяжелой Серёжиной судьбе. Сам Сергей Иванович к этому не стремился, отвечал коротко и исчерпывающе, и наконец Илларион Венедиктович самым добродушным тоном предложил:
- Давай, Иванушка, оставим сегодня твоего сына в покое. Пусть уж он нас потерпит, да и видимся мы не в последний раз. Надеемся, что Сергей Иванович и у нас с Гордеюшкой побывает.
- Сочту за честь, - учтиво, но вместе с тем искренне отозвался Сергей Иванович. - Я ведь отлично понимаю, что я для вас…
- Только сын нашего друга, - осторожно перебил Илларион Венедиктович, а Гордей Васильевич добавил:
- Мы вообще, Сергей Иванович, беспокоимся только за Ивана, а вмешиваться в вашу судьбу не считаем возможным.
- А чего обо мне беспокоиться? - сердито спросил Иван Варфоломеевич. - На что намекаешь?
- Ни на что он не намекает, - по возможности весело ответил Илларион Венедиктович. - Просто мы хотим, чтобы ты не обалдел от радости и чтобы это не отразилось на твоей работе.
Иван Варфоломеевич только хотел что-то сердито возразить, как Сергей Иванович удивленно спросил Иллариона Венедиктовича:
- Почему вы закатали рукава пиджака?
- Такое впечатление, - тоже удивился Гордей Васильевич, - что ты в чужом пиджаке и чужой рубашке.
- Вид у тебя, извини, нелепый, - как бы подвёл итог Иван Варфоломеевич.
- А настроение у меня замечательное, - беззаботно и вроде бы невпопад ответил Илларион Венедиктович, - и со здоровьем у меня в последнее время дела обстоят лучше не надо! Вот сюда пешком топал! В обед, понимаете ли, приналег на свои любимые малосольные огурчики, а потом, не поверите, целый графин воды почти за один прием выпил!
- Чем больше будешь жидкостей пить, тем меньше тебе останется жить! - хотел пошутить Гордей Васильевич, а получилось это у него грубовато. - А много будешь употреблять соли, не избежать тебе в суставах боли!.. Покажись, покажись-ка врачам, а ещё лучше - ложись на обследование.
- Невоспитанная ты личность, - весело отозвался Илларион Венедиктович. - У всех такое оч-чень отличнейшее настроение, а ты о болезнях! Если хочешь знать, то я давно не чувствовал себя таким здоровым! (О дневном обмороке он почему-то совершенно забыл.)
- Ты же худеешь! - не унимался Гордей Васильевич.
- Много двигаюсь, много времени провожу с детворой на свежем воздухе и, я тонко намекаю, вовремя ложусь спать. Пора, Гордеюшка, нам откланиваться.
Конечно, Иван Варфоломеевич бурно запротестовал, даже обижаться собрался, но Серёжа ублажил его, сказав:
- Позвольте, дорогие и уважаемые ТОВАРИЩИ, я впервые употребляю это слово, сердечно поблагодарить вас не только за прекрасный вечер, но и за ваше отношение к моему отцу. Я воочию убедился, как много вы для него значите и как бы ему было трудно без таких друзей.
- Спасибо, Серёжа, на добром слове, - задумчиво глядя на него, произнес Гордей Васильевич. - Я же от себя и от имени нашего друга Иллариона должен отметить, что и милый, добрейший, умнейший, нежнейший Иван многое и для нас значит, и нам без него было бы в жизни… Высокопарно, но, точно выражаясь, его работа, весь он сам - просто вдохновляющий пример отношения к науке, к долгу гражданина своей Родины.
Безуспешно пытаясь скрыть растроганность, Иван Варфоломеевич ответил:
- Кукушка не будет хвалить петуха, потому что петух явно переоценивает значение кукушки.
- А кукушечка-то скромничает, - сказал, вставая, Илларион Венедиктович. - Я выражусь кратко: мы любим Иванушку и никогда никому его в обиду не дадим.
- Кто это может обидеть меня? - сразу насторожился Иван Варфоломеевич. - У меня вот ещё один защитник появился - сын!
И опять его успокоил Сергей Иванович. Положив руку на его плечо, он проговорил:
- Я всё сделаю для того, чтобы наше воссоединение, папа, принесло тебе как можно больше пользы. Я буду смотреть за каждым твоим шагом, постараюсь стать для тебя незаменимым, хотя бы необходимым помощником.
- Да хватит, хватит обо мне! - отмахнулся Иван Варфоломеевич. - Мне сейчас только работать да работать!
Сергей Иванович вызвался проводить гостей, но они дружно и твёрдо отказались, честно признавшись, что по дороге им необходимо поговорить о своих делах на завтра.
В прихожей Илларион Венедиктович успел незаметно подтянуть ремень на брюках, которые опять спадывали. В его организме что-то происходило, и он впервые за день подумал об этом с некоторым беспокойством.
По улице друзья долго шли молча.
- Ну? - не выдержал Илларион Венедиктович. - Каково твоё впечатление?
- Никакое, - сердито буркнул Гордей Васильевич. - Серая личность. И не похож он ни на отца, ни на мать ни одной черточкой. От моей подозрительности и твоего благодушия толку ни на грош. Нам остается только ждать и надеяться на лучшее. Боюсь, боюсь, боюсь я за Ивана. Слишком уж он доверчив и открыт.
Тогда Илларион Венедиктович осторожно спросил:
- А тебе известно, что банда Робки-Пробки уже провела операцию под номером один?
- Да ну?! Когда? Чего они натворили?
- Пока пустячок. Принудили одного мальчуганчика сорвать с меня шляпу.
- Ну, я ему…
- Слушай внимательно, Гордеюшка. - Илларион Венедиктович с большим трудом поспевал за широко шагавшим другом, так как казалось, что туфли вот-вот останутся на асфальте. - Завтра в двенадцать банда собирается в твоем гараже.
- Это я сам дал зачем-то обормоту ключ!
- Намереваются они похитить девочку, требовать за неё у бабушки выкуп, а потом ещё и одного моего знакомого мальчика тоже зачем-то похитить.
- Выпороть его, что ли? - растерянно спросил Гордей Васильевич. - А? Прямо в гараже перед бандитами снять с их шефа импортные джинсы и отечественным ремнем…
- Уж если пороть, то уж всю эту, извини, сопливую банду! - рассмеялся Илларион Венедиктович, останавливаясь и вставляя ногу в спавшую с неё туфлю. - Утром созвонимся и договоримся о совместных действиях. Я обещал ввязаться в эту историю.
- Черт его знает что! - воскликнул Гордей Васильевич. - Единственное, что есть в Робке-Пробке действительного ценного, так это красивая шевелюра! Ну и ходил бы себе, красовался, а он в бандиты полез! Вон твой автобус. Вполне успеешь. Будь здоров! Я пойду действовать! Мысль у меня обнаружилась!
Хорошо, что, увлеченный какой-то мыслью, Гордеюшка сразу свернул за угол: для того чтобы встать на ступеньку автобуса, Иллариону Венедиктовичу пришлось снять туфли и держать их в руках. Компостируя абонемент, он, можно сказать, запутался в рукавах пиджака и не замечал, с каким ужасом или презрением смотрели на него немногочисленные пассажиры.