Так что у командира Юльки были основания спрятаться за мою спину: может быть, только что какой-нибудь из ее санитаров не сдал экзамена строгому Марку Ивановичу.
Однако, как это ни странно, ни на нее, ни на нас, своих коллег по штабу игры, Марк Иванович даже не посмотрел. Я подозреваю, что он даже не заметил нас. Потому что как вошел, так, замерев на пороге, уставился на приезжего. Потом оба они, заморгав и вытянув руки, как пловцы перед прыжком в воду, пошли навстречу и утонули в объятиях друг друга.
Впоследствии мы узнали - младший Князев учился у Марка Ивановича и был его любимым учеником. Они долго не виделись, и вот - первая за много лет встреча. А в гостинице потому, что младший Князев не застал Марка Ивановича дома и оставил ему записку. Но это мы узнали потом, а сейчас, затаив дыхание, смотрели и слушали. Первым, подавив волнение, заговорил наш хозяин:
- Принесли, Марк Иванович? - В голосе у него надежда и тревога.
- А как же? - В голосе у Марка Ивановича, наоборот, уверенность и гордость, наверное, потому, что он может чем-то удружить своему бывшему ученику.
А вот чем?.. Марк Иванович передает агроному какую-то фотографию. Но странно, почему у него такой вид? Как будто и рад оказать услугу и в то же время сожалеет о том, что делает.
- Надеюсь, это вас обрадует? - говорит он с грустью.
- Не только меня, Марк Иванович, - взволнованно отвечает агроном Князев, глядя на фотографию. - Не только меня… Но еще и моих гостей.
Марк Иванович не понимает - каких гостей? - оглядывается, и его изумлению нет границ: он видит своих - меня, Орла, командира Юльку…
Но мы не смотрим на Марка Ивановича - да извинит он нас! - мы смотрим на фотографию, которую держит агроном, и видим на ней юношу, очень похожего на самого агронома. Может, он и есть?
Юлька, конечно, тут же высказалась:
- Опять вы. Молодей, чем в книжке.
- Нет, - сказал приезжий, - это не я, это мой брат Андрей.
Командир Юлька - не сказать взяла - чуть не выхватила у него фотографию.
- Испанец, смотрите, Испанец! - закричала она, приглашая всех разделить ее восторг.
Марк Иванович, и без того изумленный встречей, услышав "Испанец", изумился еще больше:
- Испанец… Но откуда?.. Столько лет прошло… Молодой человек, откуда вам известно, что моего бывшего ученика звали Испанцем?
Командир Юлька не сразу поняла, что, говоря это, Марк Иванович имеет в виду ее. "Молодой человек…" Разве так обращаются к лицам женского пола? Но бывший учитель смотрел на нее, и до Юльки наконец дошло, что "молодой человек" это не кто иной, как она, и никому иному, как ей, предстоит отвечать на сердитый вопрос Марка Ивановича. На всякий случай Юлька вопросительно посмотрела на нас: может быть, лучше мне или Орлу? Но я кивнул - "давай", и она начала…
Слушая Юльку, Марк Иванович вел себя странно. Как ученик, которому учитель напоминает забытый урок: то и дело порывался вставить словечко, а если удавалось, то вставлял: "Да, да, у дуба…", "Да, да, семеро…", "Да, да, облили бензином и сожгли…", "Да, да, бабка Алена их и похоронила…"
В конце концов командир Юлька прервала рассказ и с изумлением воззрилась на Марка Ивановича. Потом посмотрела на Орла, перевела взгляд на меня и разочарованно сказала:
- А он уже все знает.
- Не все, - сказал Орел, - только то, что знали все. Знали и забыли. Но самого главного Марк Иванович не знает. Что одного из семи неизвестных звали Испанцем и что мы хотим знать, почему его так звали.
- Звали Испанцем, - машинально повторил Марк Иванович и поник головой. - Да, да, Испанцем. Я расскажу, почему его так звали. Но сейчас… сейчас прошу вас… всех… и тебя тоже, - обратился он к приезжему агроному, - посмотрите все на меня и скажите, кого вы перед собой видите? Почетного пенсионера? Заслуженного учителя республики? Дудки. Не заслуженного учителя республики, а самого заслуженного простофилю в республике видите вы перед собой…
Потрясенные монологом, мы молча ожидали объяснений. И они последовали. Марк Иванович взял фотографию Испанца и вслух прочитал то, что было написано на обороте:
- "Двадцать первого января тысяча девятьсот сорок второго года…" - Сделал паузу и, посмотрев почему-то на Юльку, спросил: - А теперь скажите, молодой человек, когда фашисты заняли Наташин?
- Двадцать пятого сентября тысяча девятьсот сорок первого года, - без запинки ответила командир Юлька.
- А ушли… - Марк Иванович задумался, вспоминая, но его опередил Орел. Он был более точен в выражениях:
- А вышибли мы их отсюда, уважаемый Марк Иванович, тринадцатого февраля тысяча девятьсот сорок второго года.
- Вот именно "вышибли", - повторил Марк Иванович. - Тринадцатого февраля. Следовательно, эту фотографию я получил, когда в Наташине стояли немцы.
- Значит, вы знали, что Испанец, то есть Андрей… - командир Юлька ухватилась за последние слова Марка Ивановича как за соломинку. Но Марк Иванович разочаровал ее.
- Ничего я не знал, - глухо сказал он, - ничего. Даже не подозревал. Слухам поверил. Немцы слух пустили, будто, кто желает, может через Красный Крест куда хочешь писать. И ответы получать. А тут фотография эта. В конверте. С советской маркой. Я и поверил… - Командир Юлька смущенно потупилась: учитель, а в такую глупость поверил. Разве фашистам можно верить? Ни в чем и никогда. - Да, - продолжал Марк Иванович, - поверил, а теперь вот открылось, сам он это…
- Испанец, - наводяще подсказала Юлька.
- Вот именно, Испанец, - подхватил Марк Иванович. - Испанец - прозвище это оттого, что пионер Андрей Князев хотел в Испанию убежать, а его учитель Марк Иванович способствовал ему в этом.
Надо ли говорить, с каким восторгом посмотрела командир Юлька на Марка Ивановича. Учитель, помогающий ученику бежать в Испанию! Ей бы такого! Правда, услышав продолжение, Юлька несколько разочаровалась в Марке Ивановиче. Он, оказывается, если и помогал Андрею, то делал это, увы, "бессознательно". Андрей пришел и сказал, у них игра: "Рейс бронепоезда "Юный коммунар" в Испанию", и попросил разработать маршрут. Ну, Марк Иванович - старый и верный друг отряда, разве мог отказать? За честь счел. И разработал: "Наташин - Брянск - Москва - Минск - Варшава - Берлин - Париж - Мадрид". Он же его, бронепоезд этот "Наташин - Мадрид", и "боеприпасами" снабдил. Тоже сам того не подозревая. Андрей сказал - для фейерверка и получил два ракетных заряда. Один для проводов "Юного коммунара", второй - для встречи после возвращения с победой над фашистами.
Увы, проводы были тихими. "Бронепоезд" даже сигнала не подал, прощаясь с родным Наташином. Зато возвращение наделало немало шума. "Бронепоезд", которому так и не удалось достичь земли басков, был задержан в Брянске, "обезоружен" и в сопровождении двух милиционеров отправлен обратно в Наташин, где в образе пионера Андрея Князева и предстал перед членами педагогического совета, а затем перед лицом своих товарищей по отряду. Там и тут Андрею не поздоровилось. Но если учителя, объявив ему выговор, были единодушны в своем решении, то товарищи по отряду скорей двоедушны, так как одной рукой голосовали за строгое порицание пионеру Князеву, а другой… другой пожимали руку тому же Князеву в знак уважения. С тех пор - со дня возвращения в Наташин после побега в Испанию - к Андрею Князеву, с легкой руки учителя, и прилипло на все школьные годы прозвище Испанец.
Рассказ окончен. Синий вечер за окном стал черным. Часы в коридоре бьют девять. Ого! Ночь на носу, пора расходиться.
Мы начинаем собираться, но Марк Иванович задерживает нас.
Вид у него смущенный, а в руках все та же фотография Андрея Князева.
- Вот смотрите, - говорит он, и мы, склонив головы, читаем на обороте: "Ориентир № 1. Азимут 43°. 2 км 43 м". - Что бы это значило, а?
Агроном вдруг оживляется:
- Ориентир номер один? Ну как же, Марк Иванович, помните: "Ориентир номер один - парашютная вышка"?..
И агроном, при всеобщем внимании, вспоминает… В пионерские годы - его и Андрея - у них тоже были военные игры. И они тоже учились ходить по азимуту. А учил Марк Иванович, бывший разведчик Красной Армии. И когда учил, то ориентиром для азимута всегда брал почему-то парашютную вышку.
- Ведь так, Марк Иванович? - спросил приезжий.
- Так, - ответил Марк Иванович. - Верно, была у меня такая привычка, но позвольте, в свою очередь, спросить, для чего мой бывший ученик сообщил мне, своему бывшему учителю, этот азимут?
- Тут какая-то тайна, - сказал приезжий.
- А если тайна, то как он мог мне довериться? Я ведь у немцев служил…
- Все знают, как вы "служили", - усмехнулся Орел и, обращаясь ко мне, Юльке и приезжему, объяснил: - Марк Иванович в немецкой управе писарем был. Жителей учитывал по годам и по здоровью. И списки составлял, кому в русском голодном "аду" оставаться, кому в сытый немецкий "рай" ехать. Да, видно, адреса перепутал. Пошли фрицы по домам кандидатов в "рай" отбирать, а в списках - одни старики да младенцы. Хватились писаря… Удивляюсь, - Орел посмотрел на Марка Ивановича, - как вы тогда уцелели?
Марк Иванович усмехнулся:
- Ну как? В подполье ушел. Вот и уцелел.
- В какое подполье? - насторожился Орел. - Чье?
- Буквально в подполье, - сказал Марк Иванович. - Отсиделся у своих до прихода наших… Ну так что же нам с этим азимутом делать?
Командир Юлька удивилась.
- Как что? Что все, то и мы, - сказала она.
- А что все? - спросил Марк Иванович.
- Ходят по азимуту, если у них есть азимут, - ответила Юлька.
- Верно, - поддержал Орел. - И мы по нему пойдем.
- Хоть сейчас! - вскочила Юлька, посмотрела за окно и поправилась: - Хоть завтра!
- Ни завтра, ни послезавтра, - остудил ее Орел, - а на четвертый день каникул.
ТРОФЕИ "БУМАЖНОГО ДЕСАНТА"
Третий день летних каникул был полон сюрпризов. Он и начался с сюрприза.
Утром по дороге в школу ко мне зашел командир Спартак с устным донесением: вчера в полдень на главной улице Наташина - Садовой - был выброшен "бумажный десант" "журавлей". Собрано пятьдесят килограммов макулатуры. Отличился, как ни странно, Аника-воин. Зашел по рассеянности туда, куда пионеров, собирающих макулатуру, никогда не пускали, - в архив горисполкома - и припер целый мешок. Оказалось, бывший заведующий Иван Иванович Бессмертнов, старый и угрюмый, что трясся, бывало, над каждым клочком бумаги столетней давности и прозванный за это Кащеем Ивановичем Бессмертным, ушел наконец на пенсию, а новый, молодой и жизнерадостный, став заведующим, в тот же день приказал очистить "авгиевы конюшни" от ненужного хлама. Набралась куча, и пока сотрудники ломали головы над тем, как от нее избавиться, подоспел десантник Аникеев… Спартак сам, не поверив, что Анике-воину так глупо повезло, взвесил мешок и, любопытства ради, пошарил в его содержимом. Любопытство обернулось находкой. Да еще какой! Вот два немецких оригинала, а вот два перевода. В первом письме-копии, отправленном из Наташина в Берлин, сообщается о конфискации "редких рукописных книг, литературных памятников славянской культуры" в музее-монастыре Наташина и об отправке их в Музей восточных культур немецкой столицы, а во втором, присланном из Берлина в Наташин и датированном четырьмя месяцами позже, о том, что "редкие рукописные книги, литературные памятники славянской культуры Музеем восточных культур до сих пор не получены".
- Интересно, да? - спросил командир Спартак, видя, с каким увлечением я - не читаю, нет, - пожираю глазами переводы с немецкого на русский, сделанные, как он уже успел мне сообщить, учительницей немецкого языка.
- Потрясающе! - воскликнул я, нисколько не преувеличивая силы охватившего меня чувства. Да иначе и быть не могло. Не далее, как вчера, проявив и отпечатав пленку, я прочитал о них в одном из приговоров "Суда Мазая". В приговоре говорилось: "Слушали. О похищении древних рукописей из монастыря-музея г. Наташина. Постановили: похищенное конфисковать. Организатора похищения обер-лейтенанта Фогеля приговорить к смертной казни". Далее, в скобках, сообщалось: "22 января 1942 г. приговор приведен в исполнение".
Спартак, узнав о приговоре, весь так и засветился завистью. О чем он думал, догадаться было нетрудно: ему бы туда, в прошлое, вот там бы он отличился - за все и за всех отомстил бы фашистам.
Мой голос вернул его в настоящее.
- Узнать бы, где они теперь? - задумчиво проговорил я.
- Судьи Мазая? - оживился Спартак.
- Судьи? Нет. Были бы живы - сами объявились бы, - вздохнул я. - Книги, которые они конфисковали.
- А разве можно? - загорелся Спартак.
- Почему же… - сказал я. - Мазай судил в Наташине и Стародубе. Здесь где-нибудь и конфискованное спрятал. Поищем и… - Спартак, не дослушав, кинулся к двери. - Ты куда?
- За картой и в штаб, - донеслось с улицы. - Поищем и найдем!
Командир Спартак никогда не откладывал на завтра то, что мог сделать сегодня.
Я тоже заторопился, собираясь к Орлу, как вдруг в дверь постучали и два голоса, слившиеся в один, возгласили:
- Мы к вам! Полевая почта!
Я догадался: дежурные связисты "журавлей" помогают разносить письма и телеграммы. Открыл дверь. Так и есть. "Журавлики" пятиклассницы Маша и Наташа в юнармейской форме с эмблемой воинской специальности на груди.
- Вам телеграмма.
Я расписался в получении, и они ушли.
Нет, не зря я назвал третий день каникул днем сюрпризов. Телеграмма, полученная мной, была самым удивительным из них.
Еще не распечатав ее, я уже волновался. Как всякий человек, получающий телеграмму. Что в ней, боль или радость? Телеграммы по пустякам не отбивают. Поэтому их всегда читают с конца. Чтобы сразу узнать о самом главном.
"Немедленно выезжаю. Мама". Последние слова телеграммы не столько успокоили меня, сколько удивили: мама, зачем она едет? Ответ заключался в первых словах: "Безумно взволнована почерк твоего отца". Это и было ответом на мою фототелеграмму.
Я стоял потрясенный с телеграммой в руках и твердил: "Почерк моего отца… почерк моего отца…" Так прозревший, наверное, твердит: "Я вижу свет… Я вижу свет…"
Я, наверное, плохо соображал, что делал, потому что, вернувшись вечером домой, обнаружил, что утром, уходя из дому, забыл закрыть дверь.
Четыре места требовали моего присутствия в то утро. Во-первых, телеграф, где я послал маме полуграмотную телеграмму: "Жду немедленно", во-вторых, дом Орла, которому я рассказал обо всем случившемся, в-третьих и в-четвертых, две школы - в Наташине и Стародубе, - где учились "журавли" и "цапли". Здесь я и получил сведения об успеваемости юнармейцев и поспешил с ними сперва в штаб второго батальона (командир Ю. Цаплина), потом в штаб первого батальона (командир С. Журавлев). Следствием моего визита в тот и другой штаб были световые табло, вспыхнувшие на НП двух батальонов. "Городской" и "деревенский" берега Десны усеяли любопытные. Посвященные объясняли непосвященным значение цифрового кода, которыми обменивались батальоны-"неприятели". Цифры были их "трофеями" в минувшей "битве" за знания.
Нули на том и другом табло означали, что юнармейцы выдержали эту "битву" с честью и не понесли "потерь", все до единого перешагнули за рубежи тех классов, в которых учились. Цифры "5" и "17" у "журавлей" и "4" и "19" у "цапель" показывали в процентах число тех, кто перешагнул эти рубежи с круглыми пятерками и четверками.
Последним событием того дня было заседание штаба "журавлей", на котором, как было положено, присутствовал и Черняк.
Собирались на нижнем - штабном - этаже вышки. Комиссар Нина, обожавшая секретность, выставила вокруг усиленные патрули. Был вечер. В окне, распахнутом на Десну, выгнув шею буквой "С", задавакой-лебедем плыла луна. Щурясь, моргали звезды, тщетно пытаясь разглядеть что-либо на космической пылинке Земле. А на Земле, дразня друг друга учебными успехами, перемигивались световые табло "журавлей" и "цапель".
- Заседание штаба объявляю открытым, - сказал Спартак и посмотрел на комиссара, поднявшего руку. - Ты хочешь что-то сказать?
- Да, - встала Нина. - Прежде чем открыть, надо кое-что закрыть, - сказала она и выразительно посмотрела на окно.
Команда Спартак осуждающе взглянул на худенького черноволосого Игоря Мотяшова. Задумчивость, которая так шла к нему, как к начальнику штаба, в то же время и мешала, когда ему, как начальнику, требовалось проявить не ум, а энергию.
Окно закрыли, и командир Спартак попросил меня рассказать о находке Аники-воина.
Я рассказал, добавив, что, по имеющимся у меня сведениям, музейные ценности, похищенные фашистами, находятся в Наташине, в одном из партизанских тайников, и что если "журавли" проявят смекалку и находчивость, то тайник с рукописями можно будет найти и…
- А чего их искать? - сказал вдруг Черняк, и это было как гром среди ясного неба. - У меня они, книги эти…
- Как у вас? - вскочила старшая вожатая Зоя Алексеева.
- Почему у вас? - строго спросил задумчивый начальник штаба Игорь Мотяшов.
- У вас? - разочарованно протянули члены штаба, у которых, как я понял по их тону, Черняк из-под носа увел интересное приключение: чего уж теперь искать, если все найдено?
Я сидел как оглушенный, не зная, как отнестись к признанию Черняка. Он ведь мог и не признаваться. Мог просто сказать, что о сокровищах ему ничего не известно. Или, наконец, мог сколько угодно водить нас за нос, помогая якобы разыскивать эти сокровища. Нет, в признании Черняка определенно крылась какая-то тайна. Наконец я нашелся. Махнул рукой и сказал:
- Может, еще и не те…
Мне показалось, что Черняк смутился.
- Может, и не те, - легко согласился он. - Я их возле немецкой машины подобрал… которые уцелели… Машина на мине подорвалась. И шофер с нею. А что за книги - невдомек. Церковные. Какой с них прок? Так, партизанская память. Потому и сберег… Может, и не те, - закончил он тем же, с чего начал.
Посмотрел на часы, засуетился, кинул: "Бывайте!" - и направился к выходу.
- А книги? - окликнула Черняка комиссар Нина.
Черняк обернулся и кивнул на внука:
- Завтра с Тарасом пришлю, - сказал он и ушел.
Вскоре и мы разошлись.
…В ту ночь я спал плохо. Переживания двух минувших дней, вспыхивая в сознании, прогоняли сон. Загадочный азимут на фотографии… Почерк отца в таинственной черной тетради… Удивительная находка "бумажного десанта"… Странное признание Черняка… Мог ли я, ворочаясь с боку на бок, знать, что утро четвертого дня каникул принесет мне еще один сюрприз.
Проснувшись, я посмотрел на будильник и ахнул: без пяти десять! А я "приказал" будильнику разбудить себя в восемь. Проверил завод - все в порядке, пружина спущена. Значит, будил, да не добудился…
В дверь постучали. Я вскочил и, напялив пижаму, открыл дверь. В комнату, хмурый, как осень, вошел начальник штаба "журавлей" Игорь Мотяшов. Вяло отдал салют и, понурив голову, пробубнил:
- В батальоне бунт…
…Черняк сдержал слово. Утром Тарас принес книги. Их тут же решили передать музею, а заодно узнать, те ли? Отправились вчетвером: Спартак, Нина, Игорь и Тарас.
Директор Анциферов, сухой и желтый, как пергамент, в больших, как колеса, очках, едва глянув, так и растаял от радости.
- Что это? Что это? - твердил он как заведенный, хотя прекрасно видел, что держит в руках.