…На западной опушке Зарецкого леса нас нагнали две крытые брезентом машины. Из машин с автоматами, как горох из спелых стручков, выкатились солдаты и, разомкнувшись в цепь, скрылись в лесу. Я догадался - их вызвал Орел, когда звонил по телефону.
Дело было за нами. Но где обещанное оружие?
- Командиры, ко мне! - крикнул Орел.
Мы подошли, я и старшая вожатая Зоя.
- Под вашу личную ответственность, - сказал Орел, вручая нам пистолеты.
Их, видимо, только что передал ему офицер, приехавший в машине. Я видел, как он, выслушав Орла, озабоченно козырнул и нырнул в лес, догоняя солдат.
Посоветовавшись, мы вернулись к ротам. "Журавли" и "цапли" удивленно таращили глаза, увидев нас с оружием. И - нет, мне это не показалось - одни тут же, украдкой, посмотрели назад, а другие, побледнев, невольно прижались друг к другу. В глазах тех и других откровенно читалось: и чего, дураки, сунулись, ведь говорил же командующий - опасно! Но в строю и трус храбрец. Ни один из них не дал власти страху, и вскоре все они, как большинство других, выглядели орлами.
В лес мы углубились "журавлиными клиньями" (тактическая новинка командующего Орла). Орел, шагавший во главе своей роты-стаи, держал середину, я - правый фланг, старшая вожатая Зоя - левый. В арьергарде, замыкающей цепью, равняясь на командира Юльку - она посредине, - двигались "цапли".
Мы шли с опаской, оглядываясь по сторонам и вдруг, как было заранее условлено с Орлом и договорено с юнармейцами, останавливались по соловьиному, с трелью, свистку командующего и тревожно прислушивались. Чу, стонет кто-то? Нет, какой-то зверек жалобно всплакнул, прощаясь с жизнью в зубах лесного хищника. Чу, стреляют где-то? Нет, лось пробежал, круша рогами сушняк. Чу, свистит кто-то? Да, командующий Орел. Раз и два, по-соловьиному. Сигнал - возобновить движение. Юнармейцы - кто с облегчением, кто с разочарованием - вздыхают и идут дальше. "Трижды по-соловьиному" означало бы опасность и приказ - замереть и не двигаться до главного сигнала - пистолетного выстрела - "Бегом, на помощь, марш!".
Пробежал, шевеля деревья, будто пробуя на устойчивость, ветерок-ревизор. Соловей отколол неожиданное коленце. Бабочка, сев на лютик, неистово, но неслышно захлопала в ладоши-крылышки. Потянуло пряным настоем медуницы. Лес поредел и стал мельчать. По всему, мы приближались к Ведьмину броду.
Орел остановил роты и собрал совет командиров. "Цапли" на совете были представлены командиром Юлькой и старым Марком Ивановичем.
- Впереди Ведьмин брод, - сказал Орел. - Командирам рот выставить боевое охранение и замаскировать юнармейцев…
На командира Юльку жалко было смотреть. Неужели они пришли сюда только за этим? Замаскироваться и ждать? Ну, нет… Боевая Юлькина душа жаждала активной деятельности.
- Разрешите обратиться? - Юлька, как ученица, подняла руку. Орел недовольно кивнул. - Разрешите послать разведку?
Орел понимающе усмехнулся.
- Я еще не кончил, - сказал он. - Замаскироваться и ждать ракеты. Зеленой, если там, - он кивнул в сторону Ведьмина брода, - все в порядке, или красной, если нас позовут на помощь.
Мы разошлись по ротам, отобрали самых зорких и, как птиц, рассадили по деревьям.
Потянулись минуты ожидания. Дозорные не подавали признаков жизни. Юлька не выдержала, полезла проверять посты и первой увидела ракету.
- Красная! - тревожно закричала она.
Голос ее упал на землю и вдребезги разбил тишину.
- Вперед! - подал голос Орел, поднимая роты. - За мной! - И юнармейцы, как молодые лосята, напролом понеслись за своим вожаком.
…Зарецкий лес командир Спартак знал наизусть, как таблицу умножения. И страха перед лесом, в отличие от комиссара Нины, у него не было. А у Нины был. Москвичка, она знала лес только по сказкам, которые почти все вышли из леса. Ну а по сказкам зверья в лесу видимо-невидимо. Ничего удивительного, что комиссару Нине всюду мерещились то хищная рожица кумушки лисы, то несытая пасть серого разбойника волка, то курносая морда царя северных зверей - медведя. Всякий раз, когда это случалось, комиссар Нина благоразумно пряталась за мужественную спину командира Спартака и оттуда, из-за спины, информировала своего спутника:
- Ой, волк… Ой, медведь…
Наконец Спартаку это надоело, и он, вздохнув - так было жаль разочаровывать спутницу! - признался:
- В нашем лесу безопасно, как в зоопарке.
- Да, но в зоопарке звери в клетке, - возразила Нина.
- А в нашем лесу, - сказал командир Спартак, - их совсем нет.
Комиссару Нине сразу стало скучно: лес без зверей, что дом без жильцов - неуютно и одиноко. Чтобы развеселить спутницу, командир Спартак стал на все лады передразнивать птиц: стрекотать, щелкать, куковать, пищать, каркать, ухать, цвенькать и звенькать. Но разве в лесу на каждый свист отзовешься? И он, исчерпав свои возможности, сдался. Дальше пошли молча, каждый думая о своем: Спартак - о деле, на которое решился, Нина - о Спартаке, первом и единственном мальчишке, которому удалось с ней сладить. С ней, от которой еще там, в Москве, открещивались все, кто был причастен к ее воспитанию. "Плыви вдоль, - требовали они, - и тебя не собьет течением". А она со своим дурацким характером не хотела вдоль, а норовила поперек, и течение жизни частенько сбивало ее с ног.
"Все в лес, а ты по дрова", - злилась вожатая, когда она, вместо того чтобы учиться штопке в кружке умелых рук для девочек, воспылав вдруг непонятной любовью к кожаному мячу, пыталась затесаться в сборную лагеря и занять в ней - ни много ни мало - место центрального нападающего!
"Чтобы узнать, сколько от Москвы до Брянска, не надо каждому заново бить ноги, - внушал ей учитель географии, - достаточно поверить карте". Но Нина карте не поверила и, купив шагомер, отправилась однажды утром пешком на мамину родину. Увы, она не согласовала своих действий с желудком, и тот, сердито заурчав среди дня от голода, заставил ее вернуться на электричке обратно. Зато потом, когда тот же учитель, решив проверить ее познания о космосе, спросил, знает ли она, как далеко от Земли до Луны, Нина ответила, что не совсем уверена в этом, но зато с точностью до одной тысячной сказать может, сколько шагов от Москвы до Внукова. Она была искренне удивлена, когда учитель сердито отверг ее предложение и сказал, что может с точностью до одной единицы сообщить, какая отметка по географии ожидает ее в четверти.
И вдруг все изменилось. Она, как тот шарик в детской игрушке, каталась, каталась по зеленому полю школьной жизни, не попадая в свою лунку, и вдруг попала!.. И если учителя и вожатые по-прежнему склоняли ее фамилию, то совсем в другом значении, со знаком плюс, а не минус, в пример, а не в порицание другим. А все он, Спартак. Она к нему сразу потянулась, едва увидела. И тут же разозлилась на себя за то, что потянулась, за то, что, сама того не желая, жила только думой о нем, а он, в отличие от нее, не только не думал о ней, а как будто даже и не замечал вовсе. Он был всегда разным: в решительную минуту - решительным, в грустную - грустным, в веселую - веселым, но в любую минуту - активным и никогда - пассивным. Увидеть командира Спартака без дела было так же невозможно, как птицу без движения, с одним, правда, исключением: когда оба спали. Он всегда всем был нужен, и все, кем он командовал, подчинялись ему охотно и весело. Ей тоже хотелось этого, но она ведь никогда не плыла по течению…
Это случилось на другой или третий день ее пребывания в новой школе.
Командир Спартак проводил занятие на тему "Что должен знать юнармеец?". Построил роты буквой "П" (в каре, по-военному), скомандовал "Вольно!" и ходил вдоль фронта, внушая:
- Участвуя в игре на местности, юнармеец обязан внимательно вести наблюдения и обо всем замеченном немедленно докладывать командиру, смело и решительно действовать в наступлении, стойко - в обороне, проявлять решительность… - Тут он вдруг обернулся и увидел Нину. - Девочка, - сказал он, - стань в строй.
- Вот еще! - вспыхнула Нина.
- Тогда уйди, - приказал Спартак.
- Вот еще…
Командир Спартак впервые с любопытством посмотрел на Нину. Подумав, крикнул:
- Санитары первой роты, ко мне! - Две пионерки - сумки на боку - выбежали из строя. - У этой девочки боевая травма, - сказал Спартак, на глаз ставя диагноз, - перелом ноги. Оказать первую помощь!
И Нина глазом моргнуть не успела, как оказалась в плену у санитарок. Попробовала отбиться, да где там. Санитарки в два приема укротили строптивую "пострадавшую" и, спеленав, как новорожденную, уложили на носилки.
- Ваше приказание выполнено!
Командир Спартак с видом знатока осмотрел перевязку и поблагодарил санитарок "за службу".
У Нины было два выхода - зареветь или обратить все в шутку. Она не воспользовалась ни тем, ни другим. А лежа на носилках, смерила командира Спартака насмешливым взглядом и сказала, что шина наложена неправильно, и потребовала оказать ей помощь по всем правилам медицины. Уж она-то, дочь хирурга, знала, как делают перевязки. Санитарки - те просто ошалели от такой наглости. А Спартак, чтобы не уронить свой командирский авторитет в глазах рядовых юнармейцев - вдруг с шиной действительно что-нибудь не так? - приказал тут же распеленать "пострадавшую" и выпроводить вон из расположения части. Но Нина, освободившись от бинтов, наотрез отказалась уйти.
- Чего же ты хочешь? - заорал командир Спартак, теряя терпение.
- Стать в строй! - с вызовом ответила Нина.
Потом было много всякого… И "заговор" с целью побега на Северный полюс. И обещание, в связи с этим, учиться не хуже других. И военизированная эстафета, в которой она отличилась и принесла победу "журавлям". И неожиданное комиссарство… Хотя, как сказать, неожиданное. Очень даже ожиданное. Конечно, командиру Спартаку и в голову не приходило, что она во всем соревнуется с ним. Ему казалось, просто старается, как все, кем он командовал. Но она не просто старалась, а с упорством, которого раньше даже не подозревала в себе, стремилась стать такой же незаменимой в батальоне, как он. И стала, потому что, когда хотела, умела ладить со всеми. Другое дело, что она редко хотела этого. Зачем? А тут была цель - дружба со Спартаком. И она пришла к ней, эта дружба, как перед тем пришла дружба со всеми. Став нужной всем, она как воздух стала нужна Спартаку. Она огорчилась, когда раз невзначай услышала, как "журавли" хвастались перед "цаплями": "Наш командир - на пять, а комиссар - на пять с плюсом", и показывали большой палец. Вот уж чего она меньше всего хотела. И насторожилась. И никогда ничего не предпринимала прежде, чем, подумав, не убеждалась, что ее поступок не повредит авторитету Спартака, что она своим приказом, распоряжением не оттолкнет от себя командира "журавлей", вернее, не даст тому повода оттолкнуть ее от себя.
Он позвал ее в лес, и она, не задумываясь, пошла, хотя знала, что батальон не простит этого ни командиру Спартаку, ни ей, своему комиссару. Тайна "Суда Мазая" была общей тайной, и украсть ее у всех значило обидеть всех, попросту говоря, предать. Но дружба с командиром Спартаком была ей дороже дружбы с батальоном Потому что первая могла быть (и она верила в это) на всю жизнь, а вторая… Вторая, увы, должна была умереть, как только окончится игра "Зарница". К этой, второй дружбе она и относилась, как к игре… Но все же, все же, все же, игра игрой, а на душе у нее кошки скребли, и мысль о преданной дружбе не давала покоя.
Командира Спартака очень мучили угрызения совести. В конце концов пионеры-герои стали героями не потому, что сражались в общем строю, а потому, что каждый из них лично совершил такое, что прославило его имя. Его, а не всех других.
Ему посчастливилось. Он первым узнал, что где-то в Зарецком лесу был лагерь партизан "Суда Мазая". Так почему бы ему первому и единственному, ну не единственному, а вместе с комиссаром Ниной не попытаться найти этот лагерь? Чтобы потом когда-нибудь и про них - про него, Спартака, и про его подругу… - подумав так, Спартак покраснел, - нет, про комиссара Нину говорили, что честь открытия лагеря партизанского отряда "Суд Мазая" принадлежит…
- Ой, лира! - крикнула Нина, перебив мысль.
Командир Спартак вздрогнул, оглядываясь: какая лира, где? И, увидев сосну с двумя верхушками, похожими на букву "V", удивился сравнению: действительно, лира. Ведь вот, сколько раз ходил на Ведьмин брод, и сосну эту сколько раз видел, а ему Нинино сравнение ни разу не пришло в голову. Вздохнул - значит, нет у него, как у Нины, художественной жилки. И тут же улыбнулся, довольный тем, что у Нины она есть.
Вдруг спохватился: о чем думает? Ведь если перед ними "лира", ну сосна эта, похожая на лиру, то они почти у цели. Сейчас пойдут пацанки-елочки, а там, за ними, и Ведьмин брод.
Они остановились. Спартак достал из планшета схему, найденную в книге, и компас. Вот он, Ведьмин брод, - рыжей кляксой на схеме. Слева от кляксы - СВ, две рыжие буквы, означающие "северо-восток". Они вышли туда, куда стремились, - на северо-восточный берег озера. Где-то здесь, между озером и лесом, одинокое дерево. Но если его нет, им придется не солоно хлебавши возвращаться обратно. Спартак залез на "лиру", огляделся, и сердце у него радостно забилось. "Лира" была единственным одиноким деревом, растущим между болотом и лесом с северо-западной стороны. Вот оно на схеме - рыжий конус на рыжей ножке. Чернила от времени выцвели, и все на схеме рыжее: топографические знаки, цифры, градусы… Теперь скорее вниз и - по азимуту - к болоту…
Вот он, Ведьмин брод, в зарослях тростников. "Ведьма гуляла - тросточки теряла". На глаз - лужайка во мхах и травах. А на ощупь… На ощупь лучше не надо. Ступишь на кочку, поросшую мхом, и, как на лифте, поедешь вниз, на самое дно. Скольких, по слухам, увез и не вернул такой лифт…
Теперь - найти брод. На схеме он обозначен пунктиром. В конце пунктира - колечко с вензелем "СМ" - "Суд Мазая", партизанский лагерь.
Спартак снял рюкзак и, развязав, вытряхнул на траву топорик и моток веревки. Сделал лямку и стал раздеваться. Но вспомнил о Нине и велел отвернуться.
Нина пожала плечами - подумаешь, церемонии! - но отвернулась.
Спартак разделся, напялил на живот, поверх трусов, тугую лямку и протянул конец веревки Нине.
- Страхуй, - сказал он и с топориком в руках полез в болото.
И сразу - ух! - по пояс провалился в липкую, как клей, жижу. Веревка в руках у Нины натянулась, как струна.
- Отпусти! - крикнул Спартак, взбираясь на кочку потверже. Соскользнул с нее и, ощутив под ногами что-то плоское и твердое, обрадованно крикнул: - Стою!
- На чем? - крикнула Нина, управляя веревкой.
Спартак наклонился и запустил руку в густую и черную, как мазут, грязь.
- На шпале, - крикнул он, нащупав, на чем стоит, выпрямился и пошел, балансируя, в глубь болота.
Шел и тянул, как паутину, веревку из рук Нины. Скрылся, невидим стал, а все тянул и тянул. Вдруг веревка ослабла. Нина, как условились, протяжно свистнула: "Что случилось?" И замерла, ожидая. Спартак в ответ свистнул дважды: "Все в порядке". И снова потянул веревку. Потом надолго остановился. Но Нина не волновалась. Веревка в ее руках то слегка ослабевала, то снова натягивалась, сигнализируя: Спартак что-то обследует.
Потянулись минуты ожидания. Ожидать всегда скучно. Но не в лесу. В лесу, да еще на болоте, не заскучаешь. Лесной комар всякому дело найдет. Любого ленивца "уговорит" физкультурой заниматься.
Нина как могла - головой, руками, ногами - отбивалась от комарья, да разве отобьешься - заживо съедят, если не убежишь с комариного места. Ну и пусть едят, Нина все равно не убежит. Однако как долго от Спартака нет сигнала! Ага, вот он: один длинный, три, с паузой, коротких свистка. Ну наконец-то возвращается.
Нина стала осторожно выбирать веревку. Вот и он, Спартак. От грязи - как негр. Одни зубы светятся. В одной руке топорик, в другой не поймешь что - фляга какая-то. Идет, как бычок на веревочке, осторожно перебирая ногами. Увидел ее, улыбнулся и вдруг, изменившись в лице, испуганно крикнул:
- Ко мне… Скорей…
И с этими словами по пояс ушел в трясину.
Нина, не разбирая дороги, кинулась на помощь и вдруг почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног.
- А-а-а…
- Тише ты…
Злой, вполголоса, окрик Спартака образумил Нину, но было уже поздно. Человек, за минуту перед тем вышедший из леса, тоже услышал Нину и, еще не видя, кто кричал, бросился к болоту. Это был Черняк. Страшная догадка мелькнула в голове у Спартака, когда он из-за плеча Нины увидел Тарасова деда. Черняк все знает. И то, что в руки Спартака попала схема лагеря партизанского отряда Мазая. И то, что он вместе с Ниной отправился на розыски этого лагеря. А раз у Черняка, владевшего протоколами "Суда Мазая", были основания скрывать их от других, то могли у него быть основания и для того, чтобы помешать Спартаку и Нине проникнуть в этот лагерь.
Черняк, прислушиваясь, шел к болоту.
Спартак и Нина с тоской следили за его приближением.
- Эх, жаль, спичек нет, - прошептал Спартак.
- Спички есть, - шепотом ответила Нина, не совсем понимая, для чего они - сигнал подать, что ли?
Она сняла тощий рюкзачок, развязала и, нащупав коробок, протянула его Спартаку. Спартак поджег весь коробок сразу и швырнул на берег. Он правильно рассчитал. Грива сухой прошлогодней травы, покрывавшая берег, вспыхнула, как порох, огонь лизнул болотную жижу, сердито зашипел, и от болота на берег, заслонив ребят от Черняка, повалил густой дым.
Знал бы он, что наделал, командир Спартак! Огонь, как испуганный конь, отпрянул обратно и пошел скакать по лугу к лесу, сжигая на пути все живое. Вот тут и взвилась в небо красная ракета, зовя нас на помощь. Прошли считанные минуты, и мы все - "журавли" и "цапли", - вооружившись еловыми лапами, вступили в битву с огнем, угрожавшим лесу. Но ничего этого ни командир Спартак, ни комиссар Нина не видели. Нечто иное открылось их взору, когда они, радуясь выдумке с дымовой завесой, посмотрели на берег. На берегу страшный и черный, как головня, стоял Черняк. Заметив их, он поспешно снял ружье и…
И когда мы, расправившись с огнем, подбежали к Ведьмину броду, то увидели такую картину. На берегу, забросив автоматы за спину, замерли солдаты, а перед ними, по пояс в трясине, стоял Черняк и, как Титан, держал на одном плече Спартака, а на другом Нину. Подошли еще солдаты и приволокли несколько лесин.