Орел, наблюдая за своими "цаплями", с досадой крякает. Мне досадовать не приходится. Мои "журавли" "мажут" реже.
Высота между тем не унимается. Поливает и поливает наступающих огнем. И пока длится эта огневая дуэль между высотой и наступающими на нее "журавлями" и "цаплями", разведчики той и другой стороны, вооружившись биноклями, ищут в кустах пулеметы с позывными отрядов.
Первыми на решительный штурм поднимаются "журавли". Значит, радуюсь я, все в порядке, разведка засекла пулеметы и сообщила данные командирам отрядов. Теперь каждый из них знает, какого направления держаться.
Увы, я рано радовался. Ничего она не засекла, разведка "журавлей". Просто Спартак махнул на нее рукой и, подгоняемый нетерпением первым взять высоту, поднял юнармейцев в атаку…
Взяли… Первыми… Но что это? Почему пулеметы продолжают строчить? Почему юнармейцы, как слепые котята, тычутся по высоте вместо того, чтобы всем до единого сосредоточиться возле своих пулеметов и тем прекратить огонь? Да потому, что они никак не могут найти "своих" пулеметов. Вот и мечутся от одного к другому.
А "цапли"? Как дела у них? По веселому покашливанию Орла догадываюсь: хорошо! И тут же убеждаюсь в этом, переведя бинокль на восточный склон Безымянной высоты. "Цапли" начали штурм высоты позже "журавлей", а закончили раньше, потому что штурмовали не наобум, а пользуясь достоверными данными разведки. То есть каждый отряд, штурмуя высоту, знал направление своего главного удара и вышел точно на свой пулемет.
Огонь на восточном склоне затих. Чуть позже затих он и на западном. В небо взлетела сигнальная ракета - отбой операции "Пулеметы". Юнармейцы, в ссадинах и царапинах, в грязи с ног до головы, разукрашенные пыльцой всех луговых цветов, злые и веселые, шагнули на гребень высоты и замерли, пожирая друг друга глазами.
"Ну, чья взяла?" - читалось в этих глазах. Они думали - все, игре конец и мечтали об одном: водрузить поскорее на мачтах вымпелы победы и завалиться отдыхать на траве-мураве, задрав усталые ноги выше головы. Но они и виду не подали, что изнемогают от усталости, когда узнали, что с отдыхом придется повременить. Перед тем как водрузить вымпелы, надо было еще преодолеть проволочное заграждение, снять мины и сбить воздушные шары на "мачтах победы".
Началось. Первыми "на дело" пошли саперы. Вот и проволока - простая, не колючая, один взмах ножниц и… "Осторожно", - хочется крикнуть мне, но саперы помнят об этом. Стараются действовать так, чтобы не потревожить колокольчики, а их вон сколько на проволоке. Зазвонят - записывай штрафное очко.
По донесениям посредников на высоте, я знаю - первыми идут саперы "цапель". У "журавлей" колокольчики звонят дважды.
Но вот проходы проделаны, и саперы уступают место минерам. Здесь спотыкаются "цапли". Мина в их руках "вспыхивает" раз и другой. А каждая вспышка лампочки от карманного фонарика означает взрыв. У минеров-"журавлей" дело обходится без взрывов.
Последнее испытание.
Восемь разноцветных шаров маячат на мачтах, по четыре на каждой. Восемь стрелков - по четыре возле каждой мачты - целятся в них из малокалиберных винтовок.
- Пли!
Гремят восемь выстрелов, и… восемь пуль "летят в соседний колхоз за молоком"…
- Пли! - И "журавли" поражают сразу две цели, "цапли" - ни одной.
Последняя попытка (их всего три).
"Журавли", фасоня, оставляют на огневом рубеже только двух стрелков. Это командир Спартак и комиссар Нина. Я мысленно грожу Спартаку кулаком и иронизирую: "Задавака, зазнайка, воображала, не мог оставить всех четверых. А вдруг промах?.."
Орел тоже волнуется. Он так и сросся с биноклем и не спускает глаз с Юлькиных стрелков во главе с Юлькой.
Залп - и вздох облегчения вырывается у нас из груди. Ни на одной мачте ни одного шара.
- Ура? - тихонько спрашивает Орел, снимает фуражку и ладонью вытирает вспотевшую лысину.
- Ура! - тихонько отвечаю я, с легкой печалью глядя на Орла. Вот и окончились наши заботы. А с тем, к чему привык, всегда грустно расставаться.
Над Безымянной высотой на мачтах вспыхивают в лучах полуденного солнца два вымпела с "гербами" - позывными "журавлей" и "цапель". И в ту же минуту в небе загорается дюжина красных ракет - прощальный салют посредников военно-спортивной игры "Зарница". Завтра мы с ними подсчитаем очки и по очкам определим победителя. Потом состоится торжественное собрание личного состава двух батальонов - "журавлей" и "цапель", и командующий Орел вручит победителю "Зарницы" модель крейсера "Наташин", который плавает где-то в северных морях. Модель - подарок юным наташинцам от моряков - шефов города. Жаль, что я не буду на этом торжестве. Послезавтра я уезжаю. Работа зовет меня в Москву. Прощай, задорная, боевая, озорная, веселая "Зарница", прощай, Наташин…
ПРОЩАЙ, НАТАШИН!
Здравствуй, Наташин. Сколько времени прошло, как мы не виделись? Месяц с небольшим, и вот я снова твой гость. На этот раз недолгий.
Осень… И лес вдали в короне лучей заходящего солнца. И Десна, дремлющая в желтых берегах и сладко, как дитя, причмокивающая в полусне. И Тютчев в голове - мой великий земляк, заученный с детства:
Есть в светлости осенних вечеров
Умильная, таинственная прелесть:
Зловещий блеск и пестрота дерев,
Багряных листьев томный, легкий шелест,
Туманная и тихая лазурь
Над грустно-сиротеющей землею,
И, как предчувствие сходящих бурь,
Порывистый, холодный ветр порою…
Ветра нет, но в душе у меня буря, буря чувств, которую никто не в силах унять. Ни участливый взгляд мамы - она сама волнуется не меньше моего, ни мужественное рукопожатие отчима, переживающего за маму, ни прямодушно-солдатские кивки Орла, призывающие к спокойствию. Мы все - я, отчим, мама, Орел - в полной парадной форме стоим возле братской могилы, близ дуба - "памятника природы" и не сводим глаз с обелиска, затянутого белым как снег покрывалом. Справа и слева от нас - местное начальство: из Наташина, Стародуба, окрестных сел и городов. А перед всеми нами - побатальонно - стоят юнармейцы, мои дорогие "журавли" и "цапли".
Тихонько грустит оркестр: "Шумел сурово Брянский лес…". Но вот песня сыграна.
- Смирно! - командует командир Спартак.
- Смирно! - командует командир Юлька.
И по очереди Орлу:
- Товарищ командующий, батальон по вашему приказанию построен…
- Памятник героям-подпольщикам открыть! - приказывает им Орел.
Гремят барабаны.
Поют горны.
Белое как снег полотнище падает на землю, и бронзовый, похожий на меня, Морозов устремляет на меня и на всех, кто со мной, строгий отчий взгляд. Он бронзовый, с гранатой в руках, я живой, с платком, который сунул мне зачем-то чувствительный отчим, - мы стоим друг против друга, ищем себя друг в друге и неслышно для других разговариваем друг с другом.
"Ты какой?" - спрашивает отец.
"Такой, как ты", - отвечаю я.
"Знаю и верю", - говорит отец.
Как мне хочется, чтобы произошло чудо и он оказался среди нас, живых…
- Батальоны, - командует Орел, - к торжественной перекличке будьте готовы!
- Всегда готовы! - отвечают "журавли" и "цапли".
И перекличка начинается.
- Алексей Морозов! - вызывает Орел.
- Народный мститель Алексей Морозов пал смертью храбрых в борьбе за советскую Родину, - отвечает правофланговый юнармеец.
- Тимофей Пасынок! - вызывает Орел.
Так же отвечает другой юнармеец.
- Андрей Князев!..
- Алексей Балалаев!..
- Ирина Горохова!..
- Октябрина Некипелова!
- Николай Сова!
Перекличка окончена.
- Напра-во, - командует Орел, - шагом марш! - и спешит занять место во главе колонны рядом с командирами Юлькой и Спартаком.
Они идут по городу, по улице, которая носит партизанское имя моего отца - улице Мазая, бывшей Садовой, - и все окна нараспашку, все улыбки и аплодисменты им, "журавлям" и "цаплям", юнармейцам, идущим дорогой отцов.
Мы идем следом. Мы провожаем их на вечер встречи нового учебного года в Дом культуры кирпичного завода, и сами весь вечер будем с ними - встречать такой важный для всех, такой нужный всем - детям и взрослым - новый учебный год Родины. Новый год труда и борьбы. "Наша жизнь есть борьба", - вспоминаю я слова Юльки Цаплиной, которые она сказала на открытии памятника героям-подпольщикам Наташина. И еще вспоминаю, как седая грустная женщина - от роно, - приласкав Юльку, сказала:
- Они боролись за то, чтобы вы были всегда счастливы.
Юлька ласки не приняла и возразила:
- Нет, они боролись за то, чтобы мы тоже могли бороться. - Подумала и добавила: - За лучшую жизнь для всех.
…Ночью мы уезжали - я, мама и отчим. Перрон, обычно пустынный, едва вместил провожающих. Веселый и шумный, как гроза, примчался скорый и удивленно выпучил глаза-окна: такого многолюдства он здесь никогда не видел. Перрон, как газон, цвел алыми и синими маками. Это в пилотках, держа равнение на середину - на нас, отъезжающих, - в две шеренги стояли юнармейцы.
Мы вошли в вагон и оглянулись. "Журавли" и "цапли" прощально, как крыльями, махали снятыми с шеи пионерскими галстуками. Маленький Орел, то улыбаясь, то хмурясь, парадно отдавал честь.
Поезд тронулся, и в ту же минуту - "Счастливый путь!" - загремели барабаны и запели горны.
Прощай, Наташин. На этот раз надолго.
ЭПИЛОГ
В раннюю пору утра на уступе скалы, торчавшей из моря и дальше ракетой уходившей ввысь, сидели мальчик и девочка. Одинаково одетые в защитного цвета шорты, гимнастерки, пилотки и вооруженные морскими биноклями, они пристально всматривались в серую мглу моря. Позади них, за скалой-ракетой, под кипарисами, дремал пионерский лагерь. Море, лениво мурлыча, ласково терлось о подножье скалы.
На востоке засветлело. Из-за горы, бурой медведицей лежащей у самого моря, выплыл спелый апельсин солнца и брызнул во все стороны струями ярких лучей. Лучи упали в море, и волны моря заиграли всеми цветами радуги.
Девочка опустила на грудь бинокль и радостно всплеснула руками. Она ведь впервые видела чудо рождения морского утра. Мальчик, правда, тоже видел его впервые, но он был старшим в пограничном наряде, и долг старшинства велел ему сдерживать свои чувства. Поэтому на восторженные слова девочки он лишь буркнул: "Угу" и, не отрывая глаз от бинокля, продолжал всматриваться в морскую даль. Девочка, виновато поджав губы, последовала его примеру и стала смотреть туда же. Что искали они в морском просторе?
Рыбацкий баркас протарахтел… Катерок, чуть касаясь воды, пронесся… Самолет в вышине прошел… Труба из-за горизонта вынырнула, помаячила и вновь провалилась куда-то. Это, не объявляясь взору, по другой стороне моря теплоход прошел, оставив, как и все прочее - баркас, катерок, самолет, - письменный след в дневнике-книжке юных пограничников. Сменятся дозорные с поста и обо всем увиденном и услышанном доложат отряду на утренней линейке. Доложат и, кто знает! - может, лишний балл за наблюдательность получат. А там, глядишь, в конце лагерной смены и медаль вручат "ЮДП" - "Юные друзья пограничников". Ею тех награждают, кто больше других разных объектов "заметит и отметит". Вот лагерный наряд и охотится за этими объектами - баркасами, катерами, самолетами, теплоходами…
Луч солнца упал в море и, отразившись от него, ослепил мальчика. Мальчик опустил бинокль и зажмурился. В глазах поплыли радужные круги. Девочка с тревогой взглянула на мальчика и потянулась с платком, решив, что мальчик засорил глаз. Но мальчик не принял ее услуги.
- Смотри… там… объект!.. - крикнул он и утопил лицо в ладонях, чтобы дать глазам отдохнуть в темноте.
Девочка навела бинокль на море и в последнее мгновение успела заметить уходящее под воду смотровое стекло акваланга.
"Аквалангист? Ну и что? Всего-навсего еще один объект для наблюдения", - подумала девочка, хотя в глубине души у нее шевельнулась и другая мысль: "Чужой… С той стороны лазутчик…" Впрочем, думать так у нее не было ровно никаких оснований, и, когда мальчик, вернув себе зрение, взглянул на нее, равнодушно сказала:
- Аквалангист… Запиши, пожалуйста.
Мальчик записал, и они снова стали смотреть вдаль.
Вдруг под скалой забулькало. Они, как по команде, перевели взгляды ближе и увидели в одно время гирлянду пузырьков, бегущих со дна к поверхности, и ныряльщика, плывущего в прозрачной воде к берегу. А вот он уже и на берегу. Огляделся, отряхнулся, вошел в кабину, каких много было наставлено на пляже, и - по ногам было видно - стал одеваться.
Мальчик и девочка, затаив дыхание, следили за происходящим: "Ныряльщик… Откуда он взялся?" Они с полночи не спускали глаз с моря и не видели, чтобы кто-нибудь входил в воду. Входить - не входил, а вот, на тебе, взял и вышел…
- Аквалангист! - осенило вдруг девочку.
Мальчик вскинул голову:
- Верно, но… где же он?
- Акваланг? - догадалась девочка.
- Да… Тсс! Смотри… - мальчик кивнул на берег, где, переодевшись во все вожатское - защитного цвета брюки и куртку, спиной к ним стоял ныряльщик, и облегченно вздохнул - наш это, вожатый…
Видимо, брошенные на ветер слова долетели до берега, потому что ныряльщик внезапно обернулся и стал озираться по сторонам. Ребята в испуге прильнули к скале: лицо вожатого было им совершенно незнакомо. Осмотрев скалу и не заметив ничего подозрительного, ныряльщик успокоился и с беспечным видом зашагал к выходу из лагеря.
Решение пришло мгновенно и сразу в обе головы: преследовать, обогнать и предупредить о ныряльщике милицейский пост у входа в лагерь.
Преследовать вызвалась девочка. Соскользнула со скалы в воду и, в чем была, поплыла к берегу. Выбралась и напрямик, через гору, поросшую кипарисами и соснами, помчалась в обгон ныряльщика к выходу из лагеря. Когда ныряльщик подошел к лагерю, девочка была уже там. И не одна. Рядом с нею стоял милиционер. Странно, но ни один мускул не дрогнул у ныряльщика, когда милиционер потребовал у него документы. Он ведь с моря, купальщик. А у купальщика, как известно, один документ - черноморский загар!
Он еще мог шутить, этот ныряльщик!
Девочка приуныла: а почему нет? Чем она докажет, что купальщик и аквалангист одно и то же лицо? Предъявит акваланг? А где она его возьмет? Пожурит милиционер ныряльщика за проход по территории лагеря без специального пропуска и отпустит с миром…
Ее выручил мальчик. Он, как и девочка, прибежал напрямик через гору и, отведя милиционера в сторону, зашептал о чем-то тревожном. Тревожном, потому что мальчикова тревога тут же передалась милиционеру, и он, смерив ныряльщика недобрым взглядом, совсем уже недобрым голосом велел ему пройти в дежурную комнату. А мальчик и девочка остались стоять у входа в лагерь. И видели, как вскоре примчался милицейский "газик" и увез ныряльщика неизвестно куда.
- Пошли, - сказал мальчик, - скоро подъем.
- Постой, - сказала девочка, - разве ты ни о чем не хочешь мне рассказать?
- Хочу, - сказал мальчик, - под скалой тайник. Я нырял и видел. А в тайнике ружья, пики какие-то. Вот такие, - он развел руками.
…А было так. Проводив взглядом девочку, он решил выпытать у моря тайну проворных, бьющих со дна жемчужных пузырьков. Нырнуть и посмотреть? Он готов, но… пост! Время дежурства свято, и распоряжаться им, этим временем, по своей воле он не вправе.
Мальчик взглянул на часы и обрадовался: время дежурства вышло!
Разделся, пригнулся, выкинул руки вперед и, - головой вперед, воды не замутив, - бесшумно вошел в изумрудную прохладу моря. В руках, на всякий случай, сигнальный фонарик. Он, если надо, и в воде светит. Открыл глаза и удивился: все вокруг - рыбешки в воде, раковины на дне, как под микроскопом, - увеличенное. И ничего подозрительного, никаких пузырьков. Вдруг потемнело. Куда же он это заплыл? За скалу, наверно, и скала погасила свет.
Пора наверх. Пошел, помогая себе руками и ногами. Вынырнул и испугался, решив, что ослеп. Вокруг не было видно ни зги. Может быть, на земле, пока он нырял, затмение случилось? Завертелся, как уж, и, вертясь, поймал в поле зрения тусклое пятно света. Вон оно что, он, оказывается, в подземную пещеру поднырнул! Зажег фонарик, огляделся и удивленно присвистнул: на выступах пещеры чего только не было: акваланг, ружье для подводной охоты, острога…
"Вон оно что - логово!", - подумал и заторопился наверх…
Выбрался на берег, залитый солнцем, и удивился мирной тишине, в которой если и звенело что, то одни неугомонные птицы.
Хрустально-чистый разгорался день. Море после ночного покоя, как на утренней зарядке, то всплескивало руками-волнами, то снова роняло их.
Как странно, здесь, на берегу, - солнце, мир, тишина, а там, внизу, в таинственной пещере, - мрак и орудия преступления. В том, что это орудия преступления, он нисколько не сомневался: зачем иначе их в темноте прятать?
Девочка, выслушав мальчика, ужаснулась:
- Диверсант!
Она и потом, на вечерней линейке, узнав истину, стояла на своем - "диверсант"! - хотя ныряльщик оказался браконьером. Все равно от диверсанта недалеко ушел, раз бил гарпуном и острогой, кинжалом и пикой запрещенные для охоты, редкие породы рыб. Поэтому и награду - медаль "ЮДП", которую вручил ей и мальчику командир отряда морских пограничников, она восприняла как вполне заслуженную: граница охраны живой природы - тоже граница, и в недозволенных местах ее переступать нельзя.
Вот и все. И мне, гостю слета победителей военно-спортивной игры "Зарница", который проходил в Крыму, на побережье Черного моря, остается только назвать имена девочки и мальчика, задержавших браконьера. Это герои нашей повести - Юлька Цаплина из Стародуба и Спартак Журавлев из Наташина.
РАССКАЗЫ
"Отставке не подлежит"
В поселке Снегири сразу две новости: в доме на Ямской, пугавшем прохожих заколоченными окнами, поселились наконец жильцы. А в снегиревской школе появились два новичка: учитель физкультуры Тимофей Иванович и ученик восьмого класса Илья Чмутов. Последнюю новость можно было разложить на две - новичков-то двое! - но для краткости изложения объединим их в одну.
Поселок Снегири - не город, не село. Вернее, одним краем к городу тянет, другим к селу. Городской край - это стекольный и молочный заводишки, сельский - колхозные фермы и угодья.
С пожарной каланчи, усеченным конусом уходящей в небо, Снегири как на ладони. И вся жизнь снегиревцев тоже как на ладони, потому что почти все они друг другу кем-нибудь да приходятся, какой-нибудь дальней или близкой родней, ну а среди родственников какие могут быть тайны?
Дом на Ямской, что много лет стоял с заколоченными ставнями, тоже не был для снегиревцев тайной. Наоборот, обо всем, что касается дома и его обитателей, в поселке знали лучше, чем экскурсоводы об экспонатах своего музея.