Воротился старик – на его дворе стоит изба новая, дубовая, с вырезными узорами. Выбегает к нему навстречу старуха, пуще прежнего сердится, пуще прежнего ругается: "Ах ты, старый пес! Не умеешь ты счастьем пользоваться! Выпросил избу и, чай, думаешь – дело сделал! Нет, ступай-ка опять к золотой рыбке да скажи ей: не хочу я быть крестьянкою, хочу быть воеводихой, чтоб меня добрые люди слушались, при встречах в пояс кланялись".
Пошел старик на море, говорит громким голосом: "Рыбка, рыбка! Стань в море хвостом, ко мне головой". Приплыла рыбка, стала в море хвостом, к нему головой: "Что тебе, старик, надо?" Отвечает старик: "Не дает мне старуха спокою, совсем вздурилась: не хочет быть крестьянкою, хочет быть воеводихой". – "Хорошо, не тужи! Ступай домой да молись Богу, все будет сделано".
Воротился старик, а вместо избы каменный дом стоит, в три этажа выстроен; по двору прислуга бегает, на кухне повара стучат, а старуха в дорогом парчовом платье на высоких креслах сидит да приказы отдает. "Здравствуй, жена!" – говорит старик. "Ах ты, невежа этакой! Как смел обозвать меня, воево-диху, своею женою? Эй, люди! Взять этого мужичонка на конюшню и отодрать плетьми как можно больнее". Тотчас прибежала прислуга, схватила старика за шиворот и потащила в конюшню; начали конюхи угощать его плетьми, да так угостили, что еле на ноги поднялся. После того старуха поставила старика дворником; велела дать ему метлу, чтоб двор убирал, а кормить и поить его на кухне. Плохое житье старику: целый день двор убирай, а чуть где нечисто – сейчас на конюшню! "Экая ведьма! – думает старик. – Далось ей счастье, а она, как свинья, зарылась, уж и за мужа меня не считает!"
Ни много ни мало прошло времени, придокучило старухе быть воеводихой, потребовала к себе старика и приказывает: "Ступай, старый черт, к золотой рыбке, скажи ей: не хочу я быть воеводихой, хочу быть царицею".
Пошел старик на море: "Рыбка, рыбка! Стань в море хвостом, ко мне головой!" Приплыла золотая рыбка: "Что тебе, старик, надо?" – "Да что, вздурилась моя старуха пуще прежнего: не хочет быть воеводихой, хочет быть царицею". – "Не тужи! Ступай домой да молись Богу, все будет сделано".
Воротился старик, а вместо прежнего дома высокий дворец стоит под золотою крышею; кругом часовые ходят да ружьями выкидывают; позади большой сад раскинулся, а перед самым дворцом – зеленый луг; на лугу войска собраны. Старуха нарядилась царицею, выступила на балкон с генералами да с боярами и начала делать тем войскам смотр и развод: барабаны бьют, музыка гремит, солдаты "ура" кричат!
Ни много ни мало прошло времени, придокучило старухе быть царицею, велела разыскать старика и представить пред свои очи светлые. Поднялась суматоха, генералы суетятся; бояре бегают: "Какой такой старик?" Насилу нашли его на заднем дворе, повели к царице. "Слушай, старый черт! – говорит ему старуха. – Ступай к золотой рыбке да скажи ей: не хочу быть царицею, хочу быть морскою владычицей, чтобы все моря и все рыбы меня слушались". Старик стал было отнекиваться – куда тебе! Коли не пойдешь – голова долой!
Скрепя сердце пошел старик на море, пришел и говорит: "Рыбка, рыбка! Стань в море хвостом, ко мне головой". Золотой рыбки нет как нет! Зовет старик в другой раз – опять нету! Зовет в третий раз – вдруг море зашумело, взволновалося; то было светлое, чистое а тут совсем почернело. Приплывает рыбка к берегу: "Что тебе, старик, надо?" – "Старуха еще пуще вздурилась: уж не хочет быть царицею, хочет быть морскою владычицей, над всеми водами властвовать, над всеми рыбами повелевать!"
Ничего не сказала старику золотая рыбка, повернулась и ушла в глубину моря. Старик воротился назад, смотрит – и глазам не верит: дворца как не бывало, а на его месте стоит небольшая ветхая избушка, а в избушке сидит старуха в изодранном сарафане.
Начали они жить по-прежнему, старик опять принялся за рыбную ловлю; только как часто ни закидывал сетей в море, не удалось больше поймать золотой рыбки.
Лихо одноглазое
Жил один кузнец. "Что, – говорит, – я горя никакого не видал. Говорят, лихо на свете есть; пойду поищу себе лихо". Взял и пошел; выпил хорошенько и пошел искать лихо. Навстречу ему портной. "Здравствуй!" – "Здравствуй!" – "Куда идешь?" – "Что, брат, все говорят: лихо на свете есть; я никакого лиха не видал, иду искать". – "Пойдем вместе. И я хорошо живу и не видал лиха; пойдем поищем".
Вот они шли-шли, зашли в лес, в густой, темный, нашли маленькую дорожку, пошли по ней – по узенькой дорожке. Шли-шли по этой дорожке, видят: изба стоит большая. Ночь, некуда идти. "Вот, – говорят, – зайдем в эту избу". Вошли; никого там нету, пусто, нехорошо. Сели себе и сидят. Входит высокая женщина, худощавая, кривая, одноокая. "А! – говорит. – У меня гости. Здравствуйте". – "Здравствуй, бабушка! Мы пришли ночевать к тебе". – "Ну, хорошо; будет что поужинать мне!" Они перепугались. Вот она пошла, беремя дров большое принесла; принесла беремя дров, поклала в печку, затопила. Подошла к ним, взяла одного, портного, и зарезала, посадила в печку и убрала.
Кузнец сидит и думает: что делать, как быть? Она взяла – поужинала. Кузнец смотрит в печку и говорит: "Бабушка, я кузнец". – "Что умеешь делать-ковать?" – "Да я все умею". – "Скуй мне глаз". – "Хорошо, – говорит, – да есть ли у тебя веревка? Надо тебя связать, а то ты не дашься; я бы тебе вковал глаз". Она пошла, принесла две веревки, одну потоньше, а другую толще. Вот он связал ее одною, которая была потоньше. "Ну-ка, бабушка, повернися!" Она повернулась и разорвала веревку. "Ну, – говорит, – нет, бабушка! Эта не годится". Взял он толстую веревку да этою веревкою скрутил ее хорошенько. "Повернись-ка, бабушка!" Вот она повернулась – не порвала. Он взял шило, разжег его, наставил на глаз здоровый, взял топор да обухом как вдарит по шилу. Она как повернется – и разорвала веревку, да и села на пороге. "А, злодей, теперича не уйдешь от меня!" Он видит, что опять лихо ему, сидит, думает: что делать?
Потом пришли с поля овцы; она загнала овец в свою избу ночевать. Вот кузнец ночевал ночь. Поутру стала она овец выпускать. Он взял шубу, да вывернул шерстью вверх, да в рукава-то надел и подполз к ней, как овечка. Она все по одной выпускала: как хватит за спинку, так и выкинет ее. И он подполз; она и его хватила за спинку и выкинула. Выкинула его, он встал и говорит: "Прощай, Лихо! Натерпелся я от тебя лиха; теперь ничего не сделаешь". Она говорит: "Постой, еще натерпишься, ты не ушел!"
И пошел кузнец опять в лес по узенькой тропинке. Смотрит: в дереве топорик с золотой ручкой; захотел себе взять. Вот он взялся за этот топорик, рука и пристала к нему. Что делать? Никак не оторвешь. Оглянулся назад: идет к нему Лихо и кричит: "Вот ты, злодей, и не ушел!" Кузнец вынул ножичек, в кармане у него был, и давай эту руку пилить; отрезал ее и ушел.
Пришел в свою деревню и начал показывать руку и говорить, что теперь видел Лихо. "Вот, – говорит, – посмотрите – каково оно: я, – говорит, – без руки, а товарища моего совсем съела".
Тут и сказке конец.
Упырь
В некотором царстве, в некотором государстве был-жил старик со старухою; у них была дочь Маруся. В их деревне был обычай справлять праздник Андрея Первозванного: соберутся девки в одну избу, напекут пампушек и гуляют целую неделю, а то и больше. Вот дождались этого праздника, собрались девки, напекли-наварили что надо; вечером пришли парубки с сопелкою, принесли вина, и началась пляска, гульба – дым коромыслом! Все девки хорошо пляшут, а Маруся лучше всех. Немного погодя входит в избу такой молодец – что на поди! Кровь с молоком! Одет богато, чисто. "Здравствуйте, – говорит, – красные девицы!" – "Здравствуй, добрый молодец!" – "Гулянье вам!" – "Милости просим гулять к нам!" Сейчас вынул он кошель полон золота, послал за вином, за орехами, пряниками – разом все готово; начал угощать и девок и ребят, всех оделил. А пошел плясать – любо-дорого посмотреть! Больше всех полюбилась ему Маруся; так к ней и пристает.
Наступило время по домам расходиться. Говорит этот молодец: "Маруся! Поди, проводи меня". Она вышла провожать его; он и говорит: "Маруся, сердце! Хочешь ли, я тебя замуж возьму?" – "Коли бы взял, я бы с радостью пошла. Да ты отколя?" – "А вот из такого-то места, живу у купца за приказчика". Тут они попрощались и пошли всякий своей дорогою. Воротилась Маруся домой, мать ее спрашивает: "Хорошо ли погуляла, дочка?" – "Хорошо, матушка! Да еще скажу тебе радость: был там со стороны добрый молодец, собой красавец, и денег много; обещал взять меня замуж". – "Слушай, Маруся: как пойдешь завтра к девкам, возьми с собой клубок ниток; станешь провожать его, в те поры накинь ему петельку на пуговицу и распускай потихоньку клубок, а после по этой нитке и сведаешь, где он живет".
На другой день пошла Маруся на вечерницу и захватила с собой клубок ниток. Опять пришел добрый молодец: "Здравствуй, Маруся!" – "Здравствуй!" Начались игры, пляски; он пуще прежнего льнет к Марусе, ни на шаг не отходит. Уж время и домой идти. "Маруся, – говорит гость, – проводи меня". Она вышла на улицу, стала с ним прощаться и тихонько накинула петельку на пуговицу; пошел он своею дорогою, а она стоит да клубок распускает; весь распустила и побежала узнавать, где живет ее названый жених. Сначала нитка по дороге шла, после потянулась через заборы, через канавы и вывела Марусю прямо к церкви, к главным дверям. Маруся попробовала – двери заперты; пошла кругом церкви, отыскала лестницу, подставила к окну и полезла посмотреть, что там деется? Влезла, глянула – а названый жених стоит у гроба да упокойника ест; в церкви тогда ночевало мертвое тело. Хотела было потихоньку соскочить с лестницы, да с испугу не остереглась и стукнула; бежит домой – себя не помнит, все ей погоня чудится; еле жива прибежала!
Поутру мать спрашивает: "Что, Маруся, видела того молодца?" – "Видела, матушка!" А что видела, того не рассказывает. Вечером сидит Маруся в раздумье: идти или нет на вечерницу? "Ступай, – говорит мать, – поиграй, пока молода!" Приходит она на вечерницу, а нечистый уже там. Опять начались игры, смехи, пляска; девки ничего не ведают! Стали по домам расходиться; говорит нечистый: "Маруся! Поди, проводи меня". Она нейдет, боится. Тут все девки на нее накинулись: "Что с тобой? Или застыдилася? Ступай, проводи добра молодца!" Нечего делать, пошла – что Бог даст! Только вышла на улицу, он ее и спрашивает: "Ты вчера к церкви ходила?" – "Нет!" – "А видела, что я там делал?" – "Нет!" – "Ну, завтра твой отец помрет!" Сказал и исчез.
Вернулась Маруся домой грустна и невесела; поутру проснулась – отец мертвый лежит. Поплакали над ним и в гроб положили; вечером мать к попу поехала, а Маруся осталась: страшно ей одной дома. "Дай, – думает, – пойду к подругам". Приходит, а нечистый там. "Здравствуй, Маруся! Что не весела?" – спрашивают ее девки. "Какое веселье? Отец помер". – "Ах, бедная!" Все тужат об ней, тужит и он, проклятый, будто не его дело. Стали прощаться, по домам расходиться. "Маруся, – говорит он, – проводи меня". Она не хочет. "Что ты – маленькая, что ли? Чего боишься? Проводи его!" – пристают девки. Пошла провожать; вышли на улицу: "Скажи, Маруся, была ты у церкви?" – "Нет!" – "А видела, что я делал?" – "Нет!" – "Ну, завтра мать твоя помрет!" Сказал и исчез.
Вернулась Маруся домой еще печальнее; переночевала ночь, поутру проснулась – мать лежит мертвая! Целый день она проплакала, вот солнце село, кругом темнеть стало – боится Маруся одна оставаться; пошла к подругам. "Здравствуй! Что с тобой? На тебе лица не видать!" – говорят девки. "Уж какое мое веселье! Вчера отец помер, а сегодня мать". – "Бедная, несчастная!" – сожалеют ее все. Вот пришло время прощаться. "Маруся! Проводи меня", – говорит нечистый. Вышла провожать его. "Скажи, была ты у церкви?" – "Нет!" – "А видела, что я делал?" – "Нет!" – "Ну, завтра ввечеру сама помрешь!" Маруся переночевала с подругами, поутру встала и думает: что ей делать? Вспомнила, что у ней есть бабка – старая-старая, уж ослепла от долгих лет. "Пойду-ка я к ней, посоветуюсь".
Отправилась к бабке. "Здравствуй, бабушка!" – "Здравствуй, внучка! Как Бог милует? Что отец с матерью?" – "Померли, бабушка!" И рассказала ей все, что с нею случилося. Старуха выслушала и говорит: "Ох, горемычная ты моя! Ступай скорей к попу, попроси его: коли ты помрешь, чтоб вырыли под порогом яму да несли бы тебя из избы не в двери, а протащили б сквозь то отверстье; да еще попроси, чтоб похоронили тебя на перекрестке – там, где две дороги пересекаются". Пришла Маруся к попу, слезно заплакала и упросила его сделать все так, как бабушка научила; воротилась домой, купила гроб, легла в него – и тотчас же померла. Вот дали знать священнику; похоронил он сначала отца и мать Маруси, а потом и ее. Вынесли Марусю под порогом, схоронили на раздорожье.
В скором времени случилось одному боярскому сыну проезжать мимо Марусиной могилы; смотрит – а на той могиле растет чудный цветок, какого он никогда не видывал. Говорит барич своему слуге: "Поди, вырой мне тот цветок с корнем; привезем домой и посадим в горшок: пусть у нас цветет!" Вот вырыли цветок, привезли домой, посадили в муравленый горшок и поставили на окно. Начал цветок расти, красоваться. Раз как-то не послалось слуге ночью; смотрит он на окно и видит – чудо свершилось: вдруг цветок зашатался, упал с ветки наземь – и обратился красной девицей; цветок был хорош, а девица лучше! Пошла она по комнатам, достала себе разных напитков и кушаньев, напилась-наелась, ударилась об пол – сделалась по-прежнему цветком, поднялась на окно и села на веточку.
На другой день рассказал слуга баричу, какое чудо ему в ночи привиделось. "Ах, братец, что ж ты меня не разбудил? Нынешнюю ночь станем вдвоем караулить". Пришла ночь – они не спят, дожидаются. Ровно в двенадцать часов цветок начал шевелиться, с места на место перелетать, после упал наземь – и явилась красная девица; достала себе напитков и кушаньев и села ужинать. Барич выбежал, схватил ее за белые руки и повел в свою горницу; не может вдоволь на нее насмотреться, на красоту ее наглядеться. Наутро говорит отцу, матери: "Позвольте мне жениться; я нашел себе невесту". Родители позволили. Маруся говорит: "Я пойду за тебя только с тем уговором, чтобы четыре года в церковь не ходить". – "Хорошо!"
Вот обвенчались, живут себе год и два и прижили сына. Один раз наехали к ним гости; подгуляли, выпили и стали хвалиться своими женами: у того хороша, у другого еще лучше. "Ну, как хотите, – говорит хозяин, – а лучше моей жены во всем свете нету!" – "Хороша, да некрещена!" – отвечают гости. "Как так?" – "Да в церковь не ходит". Те речи показались мужу обидны; дождался воскресенья и велел жене наряжаться к обедне. "Знать ничего не хочу! Будь сейчас готова!" Собрались они и поехали в церковь; муж входит – ничего не видит, а она глянула – сидит на окне нечистый. "А, так ты вот она! Вспомни-ка старое: была ты ночью у церкви?" – "Нет!" – "А видела, что я там делал?" – "Нет!" – "Ну, завтра у тебя и муж и сын помрут!"
Маруся прямо из церкви бросилась к своей старой бабушке. Та ей дала в одном пузырьке святой воды, а в другом живущей и сказала, как и что делать. На другой день померли у Маруси и муж и сын; а нечистый прилетел и спрашивает: "Скажи, была у церкви?" – "Была". – "А видела, что я делал?" – "Мертвого жрал!" Сказала да как плеснет на него святой водою – он так прахом и рассыпался. После взбрызнула живущей водой мужа и сына – они тотчас ожили и с той поры не знали ни горя, ни разлуки, а жили все вместе долго и гцягтлияп Лесной швец.
Мужичок ходил шить. Шитья не может найти. Идет и говорит: "Мне бы хоть лесной дал пошить!" Вдруг идет мужичок ему навстречу: "Куда ты, мужичок, ходишь?" – "А вот шитья ищу". – "А пойдем ко мне, есть одеяло, нужно пошить". – "А я и рад!"
Вот и пошли они дорожкой. Своротили они в сторону по тропе – вышли на долину. На долине дом стоит, большинской дом. Завел он его в дом. Выходит старуха, он и ушел – этот хозяин. Старуха и спрашивает его: "Для чего ты пришел, молодец?" – "Пришел я шить, меня хозяин шить созвал". – "Чего шить?" – "А одеяло", – говорит. "Ты смотри, шей получше, чтобы понравился! Сколько швецей не бывало – все не нравятся. Сколько он принесет овчин, ты все и клади – обрезков только не делай и не отрезывай лапочек".
Он и принес ему овчин ношу цельную; подал овчин, а сам ушел опять.
Вот он и стал шить одеяло и расклал все овчины по полу, так и старается, как можно половчее. Ничего, никаких он обрезочков не сделал и сшил одеяло.
Хозяин и приходит. Посмотрел, взял – и понравилось. "Вот что, братец! Сшей тулуп мальчику с рукавицами и с шапкой!" – "Ты бы как изразок – какой надо шить". – "А вот у моего брата есть, я вот пойду завтра схожу. А ты отдохни".
А тот и сходил и принес тулуп, ему показал. Он вымерил все, кажно место.
Вот сукна принес целой кусок. Сшил тулуп этакой. Ему понравилось – очень хорошо: "Сшей ты мне, братец, и другой!" Он у него кое-каких штук много нашил, жил долго у него. Он думает, что месяца три жил, как из дому вышел. Старуха и говорит ему: "Смотри, он станет тебя рассчитывать, спросит: много ли за работу надо, а ты не проси ничего, только скажи: сам ты знаешь сколько, не изобидь!"
Вот он и приходит: "Ну, швец, много ли надо за работу?" Он и говорит: "Сам ты знаешь, постарше меня – клади, безобидно чтобы было". – "Так не надо ли тебе, молодец, девицу?" Вывел девицу, так за первый сорт – просто бы глядел все время! Одежда на ней хорошая. "Дам я, – говорит, – ей в приданое тройку лошадей и с каретой. И одежу тебе под венец дам такую хорошую.
Еще, – говорит, – пятьдесят рублей деньгами дам". – "Так благодарю, – говорит, – довольно!" – "Вот я, – говорит, – привяжу колоколец к дуге, тебя отправлю со всем, – говорит, – сбрую дам на кони под серебром. И отправлю я тебя, на дорогу выправлю. Съедешь ты к венчанью, тебя признают, что кони у тебя старосты вашего церковного, станут у тебя коней отымать, а ты и скажи, вспомни: "У кого я жил – кабы тот на это время!" Я, – говорит, – и приду".
Вот он домой и поехал, приехал к своему дому с колокольчиком, в тройке: "Отпирай-ко, батько, ворота! Я, – говорит, – приехал!" Батька обычался – три года не было домой, его не клали и живым! "Как не жив? Я, – говорит, – себе невесту привез! Ступай-ко, батько, к священнику, нас надо завтра обвенчать". Священник и говорит: "Приезжайте – обвенчаю". Батька пришел домой, срядилися свадьбой и поехали.
Приехали к венчанью, стали их венчать. А народ обступили лошадей, говорят: "Кони же нашего старосты". Вот сейчас за старостой, говорят: "Твои кони находятся". Староста пришел: "Кони точно мои". Не дают им садиться на коней: "Где ты – говорит, – коней взял? Ты их украл". – "Ох! Кабы где я шил – тот на это время был!" А тот: "Я тут и стою. Что у тебя, Ванюха?" – "Коней отымают". – "Ты как, господин, признал коней-то?" – "Признал". – "А тарантас-то признал?" – "Признал", – говорит. "А дочки-то не признал?" – "Нет, – говорит, – не признал". – "Ах ты, дурак! Она у тебя из люльки потерялась, двадцать лет хранил при себе. Это теперь зять тебе, принимай его за зятя а это дочь твоя! Зови ты их, в гости веди! Давай ты ему приданого; сколько ему надо, столько и давай".
А был этот староста купцом. Вот он, взявши, захватил зятя за руку и дочку также и повел их в дом к себе. Вот он и начал их потчевать. Наделил ему столько товару и денег – спасибо, что дочку вывел!