Эскимо в апельсиновой глазури! Знаете, как это вкусно в яркий осенний день, когда ты наелся до отвала жареной курицы и твоя мама смеется по-настоящему, как смеялась когда-то давным-давно, и ты вдруг замечаешь, что твой отец держит ее за руку, чего не бывало ни разу за последние сто, а может, и двести лет?
Пока не появился Эрни Эко и мать не отошла в сторону.
Потом все матери убрали со столов, вытерли длинные белые скатерти и свернули их, весело смеясь, и сложили в коробки оставшуюся еду, а ее осталось немало. Ребята снова побежали купаться, и Джеймс Рассел крикнул: "Пошли!", но я снова покачал головой. Тогда он сам помчался к озеру, и мне было очень трудно не возненавидеть его, когда он нырнул туда ласточкой и вынырнул со смехом, и какой-то малыш стал карабкаться на него, чтобы сигануть в воду с его плеч.
Потом около очищенных столов стало собираться больше взрослых, и я пошел на площадку, где кидали подковы: хотел посмотреть, что в этом занятии такого умного. Кто-то закричал, что скоро начнется викторина и все должны найти себе партнера, чтобы соревноваться парами. Я огляделся. Мой отец стоял с Эрни Эко. Они о чем-то шептались – наверное, о том, как они выиграют.
Я поднял подкову и бросил. Недолет. Большой.
Я бросил другую. Снова недолет. Большой.
Взял третью. Перелет. Большой.
Просто блеск.
Я бросил последнюю. Она снова не долетела, но покатилась и плюхнулась в песок рядом с колышком. Неплохо.
Что и сказал мне какой-то старикан, когда я пошел собирать подковы.
– Неплохо. Но, по-моему, если ты будешь держать ее вот здесь, посередке, она полетит чуть дальше.
Я поднял все четыре подковы.
– Может, покажете?
Он взял подкову так, что ее концы торчали наружу.
– Смотри, – Он занял место напротив колышка. – Становишься пяткой сюда и отводишь руку назад. – Он пару раз махнул подковой взад и вперед. – А потом отпускаешь на взлете. – Он бросил подкову. Она не наделась на колышек, но звякнула о него. – А дальше только вопрос тренировки, – добавил он.
Я попробовал. Поставил пятку куда он велел и сделал пару взмахов рукой, как он. Потом посмотрел на него. Он кивнул, и я бросил подкову.
– По-моему, лучше кидать по более высокой дуге, – сказал он. – Тогда они не будут откатываться после того, как упадут на землю.
Я бросил еще одну. Недолет. Слишком высокая дуга.
– Неплохо, – сказал он.
Я отдал ему последнюю подкову. Я не придурок.
Он взял подкову так, как будто делал это уже полтора миллиона раз. Уперся пяткой. Размахнулся.
Подкова вылетела из его руки в голубое небо. Медленно повернулась один раз, точно примериваясь. Подлетая к колышку, она вытянула концы вперед, как ныряльщик руки, и шлепнулась на песок, ни капельки не подскочив и даже не дотронувшись до колышка, но обняв его настолько идеально, как будто кто-то подошел туда и специально положил ее именно так.
Я посмотрел на старикана.
– Я же тебе говорил, дальше только вопрос тренировки, – сказал он. – А сейчас знаешь что? Мне очень пригодился бы партнер для викторины. Я участвую в ней уже двадцать пять лет и ни разу даже близко не подобрался к призу.
Он протянул мне руку.
Я ее пожал.
– Значит, партнеры, – сказал он, и мы пошли обратно к чистым столам.
Несколько ребят доедали остатки вафельного мороженого, а компания их отцов закурила сигары, и длинные струйки дыма тянулись от них в золотые деревья. На столах лежали стопки желтых блокнотиков и карандаши. Участники брали их и подписывали сверху свои имена. Некоторые (например, мой отец и Эрни Эко) с очень серьезным видом нумеровали страницы в своих блокнотах. Но таких было мало. Остальные спокойно болтали и смеялись – наверное, потому, что Бейб был им до лампочки, они про него ничего не знали и даже не рассчитывали выиграть.
И правильно делали.
Потом какой-то чудак в галстуке – представляете, галстук! на пикнике! – влез на стул, поднял над головой черную книжечку, и все радостно завопили. Я подумал, что этот чудак в галстуке, должно быть, и есть тот самый мистер Толстосум Баллард – урод, который управляет своей бумажной фабрикой хуже, чем мой отец и Эрни Эко управляли бы ею с завязанными глазами.
– Вопросы нашей викторины! – выкрикнул он, и все снова завопили и захлопали. – Здесь десять основных вопросов и один дополнительный, на случай, если он понадобится. Победит команда, которая ответит точнее всех. Приз этого года – бейсбольный мяч с подписями…
Ладно, сейчас вы решите, что дальше я все выдумал, но это не так. Иногда вам ничего не остается, кроме как верить мне на слово. Вот что сказал этот чудак в галстуке:
– …бейсбольный мяч с подписями Роджера Мариса, Мики Мантла и Джо Пепитона!
Ликующие крики со всех сторон. Не кричали только мой отец и Эрни Эко.
– Плюс, только в этом году, по пятьдесят долларов каждому партнеру!
Сами понимаете, народ и тут не промолчал.
– Плюс парковочные места рядом со входом на фабрику в течение целого года!
Думаю, это многим из собравшихся пришлось по вкусу, потому что все опять покричали как следует.
– А теперь давайте начнем!
Бейсбольный мяч с подписями Роджера Мариса, Мики Мантла и Джо Пепитона! Все из команды "Янкиз" – и именно эти трое, если вы помните, сделали хоумраны в шестом матче Мировой серии 1964 года против "Сент-Луис Кардиналс".
Да пусть этот мистер Толстосум Баллард хоть трижды урод, кому какая разница!
Я посмотрел на своего партнера.
– Думаешь, у нас есть шанс? – спросил он.
– А то, – сказал я.
– Вопрос номер один, – сказал мистер Толстосум Баллард. Он так и стоял на стуле. – В скольких матчах подряд в 1941 году Джо Димаджо делал удары, позволяющие ему без помех добежать до первой базы?
Мой партнер посмотрел на меня.
– Ты знаешь? – спросил он.
Я взял карандаш и записал число 56. Если он даже этого не знает, подумал я, толку от него будет немного.
– Написали? Да ладно вам, ребята, вы либо знаете, либо нет. Гадать тут бесполезно. Следующий вопрос: сколько иннингов подряд в игре Мировой серии отподавал всухую Уайти Форд?
Стоны и смех вокруг. "Ты что, издеваешься?" – крикнул кто-то.
Я отдал карандаш обратно своему партнеру.
– Тридцать три и две трети, – шепнул я.
Он записал.
– Следующий вопрос. В 1960 году "Янкиз" сделали больше хоумранов, чем любая другая команда в истории бейсбола. Сколько именно?
Опять стоны. И опять смех.
"Сто девяносто три", – прошептал я.
Мой партнер записал.
– Ну вот, а теперь самый легкий. Готовы?
Веселые выкрики.
– В какие два года подряд Роджеру Марису присуждалось звание самого ценного игрока Главной лиги бейсбола?
– Это даже я знаю, – сказал мой партнер. И записал: "1960, 1961".
– Хорошо, давайте посмотрим, как у вас со статистикой. Какая у Джо Димаджо статистика по выходам на биту за всю жизнь?
– Триста двадцать пять, – прошептал я.
– А какая у Мики Мантла лучшая статистика по выходам на биту за один год карьеры?
– Триста шестьдесят пять, – прошептал я.
– Каким был этот показатель в среднем для всей команды "Янкиз" в Мировой серии 1960 года?
Стоны.
– Триста тридцать восемь, – прошептал я.
– Спокойней, спокойней! – сказал мистер Толстосум Баллард, дергая себя за галстук. Наверное, ему стало жарко. – Есть вопросики и потруднее – надо же нам отделить настоящих мужчин от сосунков! Миссис Стенсон, прошу меня извинить. – Смешки. – Попробуйте-ка осилить вот этот: сколько вымпелов Американской лиги взяли "Янкиз" под руководством Кейси Стенгела?
Мой партнер посмотрел на меня.
– Десять? – спросил он.
Я кивнул. Он записал.
– Вопрос номер девять: мы все знаем, что в 1961 году Роджер Марис побил рекорд Бейба по хоумранам, сделав шестьдесят один. А сколько хоумранов сделал в том же году Мики Мантл?
– Пятьдесят четыре, – прошептал я.
Мой партнер это записал.
– И последний вопрос: в какие пять лет подряд "Янкиз" становились чемпионами мира?
– Ну, это я помню, – сказал мой партнер и записал в блокноте: "1949, 1950, 1951, 1952 и 1953". – Я был на последней игре в каждом из этих сезонов, – добавил он.
– В каждом-каждом? – спросил я.
Он кивнул.
– Нет никакой радости становиться старым хрычом, если по дороге ты не перехватил чего-нибудь хорошего, – сказал он.
Стоит ли мне говорить вам, что, когда мистер Толстосум Баллард объявил ответы, все наши оказались правильными? А стоит ли говорить, что у моего отца с Эрни Эко правильными оказались не все? Стоит ли говорить, что думал по этому поводу мой отец? И что он думал обо всей викторине, посвященной "Нью-йорк янкиз", в которой не было ни одного вопроса про Бейба?
Но этим дело еще не кончилось. Когда мистер Толстосум Баллард попросил команды, ответившие правильно на все десять вопросов, поднять руки, таких пар нашлось целых три.
Просто блеск.
– Похоже, несмотря на все ваши стоны и жалобы, вам было не так уж трудно, – сказал мистер Толстосум Баллард. И вынул из своей черной книжечки отдельный листок. – Ну что же, теперь переходим к решающему вопросу, и уж на этот-то раз, я уверен, вам придется попотеть! Итак, вопрос только для этих трех пар, чтобы определить, кому достанутся мяч, денежная премия и парковочные места. Готовы? Все готовы? И никаких подсказок со стороны, ребята. Готовы? Внимание: чем дорого любителю бейсбола число двести шестнадцать?
Наступила такая тишина, как будто Земля вдруг остановилась на своей орбите.
– Можете повторить вопрос? – крикнул кто-то из оставшихся игроков.
– Чем дорого любителю бейсбола число двести шестнадцать?
Я посмотрел на две другие команды. У них был такой вид, как будто их попросили назвать атомные номера всех инертных газов.
Мой партнер посмотрел на меня.
– Понятия не имею, – сказал он.
Я шепнул ему на ухо.
– Ты уверен? – спросил он.
Я кивнул.
– Точно?
– Точно.
– Откуда ты знаешь?
– Я сам однажды посчитал.
Он улыбнулся – не как моя мать, но тоже ничего.
– Знает кто-нибудь? – крикнул мистер Толстосум Баллард со своего стула.
Остальные пары покачали головами. А мой партнер все улыбался. Потом наклонился ко мне.
– Скажи им, – попросил он.
И я сказал.
Но если вы думаете, что я шибко умный, то вы перестанете так думать, когда узнаете, что случилось после.
Раздались какие-то не очень дружные хлопки, и мистер Толстосум Баллард слез со стула, подошел к нам и пожал нам руки.
– Откуда ты узнал ответ на последний вопрос, парень? – спросил он.
– Он сам однажды посчитал, – ответил мой партнер.
Мистер Толстосум Баллард опять подергал себя за галстук. Видать, его здорово припекло.
– Ну и как же мы выдадим все эти награды? – спросил он и посмотрел на меня. – Машину ты еще не водишь, так что парковочное место тебе вроде бы ни к чему. И денежную премию тебе давать как-то нехорошо, потому что ты даже на фабрике не работаешь.
– Что-нибудь придумаем, – сказал мой партнер.
Тогда мистер Толстосум Баллард посмотрел на моего партнера.
– А с вами как быть? Вы же знаете, что вам не положено выигрывать.
– Почему это? – спросил я.
Он засмеялся.
– А как, по-твоему, это будет выглядеть, если босс заберет все призы?
– Хорошего мало, – сказал я. – Но вы ведь даже не играли.
– Да не я, – ответил он и показал на моего партнера. – А он.
Я посмотрел на партнера.
– Боб Баллард, – сказал он и протянул руку.
* * *
Дорога домой прошла более или менее в тишине, если не считать отца, который объяснял нам, как несправедливо было не задать ни одного вопроса про Бейба, просто-таки ни единого, и что в любом случае это было не соревнование, а мухлеж, и мистер Толстосум Баллард знал все вопросы заранее, потому что иначе откуда бы кто-нибудь взял ответ на этот последний вопрос про триста шестнадцать?
– Про двести шестнадцать, – сказал я.
Он мрачно посмотрел на меня в зеркальце над передним стеклом.
– Ты что, так ни шиша и не понял? – спросил он. – Да он подставил тебя больше всех. Навешал тебе лапши на уши и изобразил все так, как будто ты без него отвечаешь на вопросы, хотя знал правильные ответы с самого начала. Вот уж жмот так жмот! Денежки-то отдавать не хочется! И парковочные места тоже. А бейсбольного мяча у него, наверное, и вовсе нет. Ну и жулье! Он, видать, не подумал, что кто-нибудь его раскусит. Ну что, отдал он тебе твой мяч?
– Он велел зайти к нему в кабинет завтра после школы.
– Я бы на твоем месте ни на что не рассчитывал. Так уж устроен этот собачий мир. Надо быть полным дураком, чтобы кому-нибудь верить.
Я посмотрел на брата. Он полировал стеклышко своих новых наручных часов.
Может, отец и прав.
В понедельник я не пошел в кабинет к мистеру Толстосуму Балларду.
Я не хотел узнавать, как устроен этот собачий мир.
* * *
Вот первая неделя ноября в цифрах:
Ни одной драки в школьном коридоре на первом этаже, хотя к этому было близко.
Одна драка в школьном коридоре на втором этаже. Поражение.
Две драки в раздевалке спортзала. Две победы, после того как я доказал, что могу лягнуть практически в любое место.
Две драки в туалете для мальчиков. Два поражения. Там драк могло быть намного больше, но я перестал туда ходить. Вы правы. Не очень-то это оказалось удобно.
Четыре драки по дороге домой после отсидки после уроков. Четыре поражения.
После отсидки в пятницу я решил, что пять поражений по дороге домой за одну неделю будет многовато, и надул уродов, которые меня поджидали. Я вышел из школы через спортзал – здесь мне оставалось только надеяться, что Так Называемый Учитель Физкультуры меня не засечет, и он не засек, – а дальше пошел к себе в Дыру кружным путем, через шоссе и через поле. Этот путь проходил как раз мимо Бумажной фабрики Балларда, и я подумал: а почему бы и нет?
Когда я добрался до фабрики – а когда вы оказываетесь рядом с бумажной фабрикой, это легко определить, и не по красоте пейзажа, – так вот, когда я добрался до фабрики, то обогнул ее и подошел к главному входу, который смотрел на реку. И прямо напротив их тупой главной двери, на лучшем парковочном месте из всех, какие там только были, стояла машина моего отца. А рядом с ней – пикап Эрни Эко.
Между прочим, мне он не сказал ни слова. Ни одного слова.
Я зашел внутрь, и секретарша, которая говорила по телефону, улыбнулась мне и подняла руку, чтобы я подождал минутку. Внутри было шикарно. Думаете, я вру? Толстый зеленый ковер. Стены с деревянными панелями. Фотографии совета директоров. Лампы с зелеными абажурами. Красная кожаная мебель. А у окон, выходящих на реку, растения с длинными стеблями и такими цветами, которые… ну, их трудно описать. Они даже выглядели как ненастоящие.
Секретарша повесила трубку.
– Это орхидеи, – сказала она. – Мистер Баллард их выращивает. Через неделю-другую почти все уже уедут.
– Уедут?
– Когда они начинают вот так цвести, он рассылает их своим старым работникам, которые еще живут у нас в городе. Ты Дуглас Свитек, правильно?
Я кивнул.
– А я миссис Стенсон. Я уверена, что он тебя примет. Дай только предупрежу его.
Но ей не понадобилось никого предупреждать, потому что дверь в обитой панелями стене открылась и оттуда вышел сам мистер Баллард, в шелковом галстуке и во всем остальном.
– Ага, партнер! – воскликнул он. – Вы уже познакомились с моим партнером, миссис Стенсон?
Она улыбнулась.
– Входи, входи, – сказал он.
И я вошел. Наверное, нет смысла говорить вам, как выглядел его кабинет, – достаточно будет сказать, что он мало отличался от приемной. Только на одной стене были фотографии, где мистер Баллард метал подковы с целой кучей разных людей, которых я не знал, и двумя, которых знал: мэром Нью-Йорка Джоном Линдсеем и президентом Линдоном Джонсоном. Думаете, я вру? Мистер Баллард увидел, куда я смотрю, и сказал:
– Никогда не метай подковы с техасцем. Они страх как не любят проигрывать. Ну так что, партнер, как ты собираешься потратить свои сто долларов?
Он сел за свой стол и положил на него ноги рядом с каким-то длинным футляром.
Я посмотрел на футляр.
– Если бы ты спросил меня – хотя это совсем не обязательно, потому что деньги твои, – то я открыл бы сберегательный счет в банке, чтобы копить на колледж. Это было бы неплохое начало.
– Сто долларов?
– Те сто долларов, которые я отправил тебе с твоим отцом. Когда ты не пришел в понедельник, я отдал их ему, чтобы… – он остановился. Снял со стола ноги и наклонился вперед. – Ты их не получил.
– Нет-нет, получил, – сказал я. – Спасибо. Копить на колледж – это хорошая идея.
Он смотрел на меня не отрываясь. Долго.
– Что? – спросил я.
– Ты и мяча не получил.
– Я его получил. Отличный мяч. Он сейчас у меня в комнате. Спасибо.
– Правда?
– Правда.
Что ж, мой отец не соврал. Надо быть придурком, чтобы кому-нибудь верить.
Мистер Баллард снова откинулся на стуле, кивнул, слегка улыбнулся.
– Так что я еще могу для тебя сделать?
Я посмотрел в его окно, мимо орхидей на подоконнике, в сторону реки. Она была широкая, и с деревьев на том берегу уже начали осыпаться листья. Холодало.
– А вы здесь тренируетесь кидать подковы?