Они медленно продвигались вперед, обходя вбитые в землю колья, перешагивая или ныряя под натянутые канаты, и наконец добрались до характерного прямоугольного выступа в стенке шатра. Сомнений не было - именно здесь стоял металлический бак, в котором томилась пленница. Далее по плану Бернарда полагалось, вспоров брезент, проделать в нем достаточно широкое отверстие. Фрэнсис извлек из кармана перочинный нож с тремя лезвиями и штопором, и тут в его душе шевельнулось сомнение: справится ли этот с виду не очень внушительный инструмент с толстой и плотной материей шатра, а если и справится, то не произведет ли эта операция слишком большой шум? Мэвис, чувствуя, что сердце ее как будто поднимается к горлу и вот-вот выпрыгнет наружу, тихонько поскреблась в стенку, рассчитывая на успокоительный ответный сигнал. Ответ последовал незамедлительно, однако это был не шорох и не звук голоса, а нечто куда более неожиданное: поверхность шатра вдруг рассекла длинная темная полоса, которая в следующее мгновение раздвинулась и открыла взорам детей бледное лицо русалки - в стене зиял вертикальный разрез, тянувшийся от самой земли до высоты человеческого роста.
- Ну и где ваша колесница? - спросила русалка нежнейшим и благозвучнейшим шепотом, который был все же недостаточно приятен на слух для того, чтобы полностью скрыть ее нетерпеливое раздражение.
Фрэнсис замялся, не решаясь ответить; он чувствовал, что его голос прозвучит слишком грубо после этих звуков, напоминавших не столько человеческую речь, сколько тихий плеск волн, летней ночью ласкающих береговой песок, или шелест листьев, когда их легонько касается первое дуновение утреннего ветерка. Поэтому он ограничился жестом, указав в ту сторону, где осталась их тачка, и тотчас отправился за ней в сопровождении своей столь же безмолвной сестры.
Двигая тачку по неровному каменистому спуску, они не могли не помянуть добрым словом Бернарда, посоветовавшего обмотать колесо тряпьем - не будь этой меры предосторожности, им вряд ли удалось бы почти бесшумно проскользнуть мимо цыганской палатки и незамеченными доставить свою "колесницу" к отверстию в стенке шатра. Мэвис вновь поскреблась, сообщая о прибытии экипажа.
- Найдется у вас какой-нибудь шнур? - послышалось изнутри. Фрэнсис нашарил в кармане обрывок бечевки - все, что осталось от целого мотка - и протянул его в темноту.
Русалка мигом проделала две дыры слева и справа от главного отверстия и, просунув в них куски бечевки, растянула в стороны края прорези, так что в итоге образовался достаточно широкий и удобный проход.
- А теперь, - сказала она, упираясь руками в бортик своей ванны, - теперь вы должны мне помочь. Беритесь с двух сторон и поднимайте мой хвост.
Занятие это оказалось не из легких; русалка была мокрой, скользкой и гораздо более увесистой, чем это можно было ожидать при ее на первый взгляд очень изящной и хрупкой комплекции. "Умирают в неволе… в неволе… в неволе… - думала Мэвис, но и это самовнушение уже не помогало. - Еще секунда, и я ее уроню…" Но как раз в эту секунду всеми тремя было сделано решающее усилие, в результате которого русалка очутилась на дне тачки.
- Порядок, - прошептала она, сворачиваясь кольцом, - теперь поехали, и побыстрее.
Хорошо было ей говорить "побыстрее", а двое детей, напрягаясь изо всех сил, еле-еле сдвинули тачку с места и медленно покатили ее вверх по склону (цирковой шатер был как назло установлен в низине). С трудом дотащившись до высокой живой изгороди в конце пустыря, они остановились отдохнуть.
- Вперед, - подала голос русалка. - Нам нельзя мешкать.
- Потерпите минуту, мы должны хоть немного перевести дух, - пробормотала вконец обессилевшая Мэвис. - Кстати, мы не успели спросить, как вам удалось прорезать эту дыру?
- Обыкновенно: моим ракушечным ножом, - небрежно пояснила русалка. - Мы всегда носим нож в волосах на случай встречи с акулами.
- Ага, теперь понятно, - сказал, тяжело отдуваясь, Фрэнк.
- Чем задавать вопросы, лучше б двигались вперед, - заметила спасенная пленница. - Мало того, что ваши земные колесницы ужасно тесны и неудобны, они ко всему прочему еще и тихоходны. Неужели вам не ясно, что любая задержка сейчас может стать роковой?
- Мы продолжим через пару секунд и постараемся ехать быстрее, - пообещал Фрэнсис, а его сестра вежливо добавила:
- Не волнуйтесь, пожалуйста, самая трудное уже позади. Сейчас вы можете считать себя в полной безопасности.
- Зато вы не в безопасности, - ответила русалка. - Надеюсь, вы понимаете, что я являюсь украденной собственностью - цирковым, так сказать, имуществом, - и если вас схватят вместе со мной, вам не поздоровится.
- Но нас никто не схватит, - уверенно заявила Мэвис.
- Само собой. Все вокруг спят, - поддержал ее Фрэнсис. Теперь, сделав дело, они и впрямь чувствовали себя так, словно им было море по колено. - Никакой опасности не сущест… Ой! Ай! Что такое?! Пустите!
Неожиданно из густой тени, отбрасываемой изгородью, высунулась чья-то рука и крепко вцепилась в рукав его куртки.
- Что случилось, Фрэнки? - спросила Мэвис, которая с того места, где она стояла, не могла разглядеть все детали происходящего.
- Прекрати шуметь и объясни толком, в чем дело, - сказала русалка еще более строгим и недовольным тоном, чем она разговаривала с ними до сих пор.
- Кто это?! Кто меня держит? - не унимался Фрэнсис, пробуя освободиться от хватки невидимого противника.
И тогда из темноты пришел ответ, состоявший из одного короткого, но очень страшного слова:
- Полиция!
Глава IV. Благодарность
При всем желании трудно вообразить ситуацию менее приятную, нежели та, в которой очутились Фрэнсис и Мэвис. Да и русалке, скажем прямо, не от чего было приходить в восторг, хотя ее положение теперь было ничуть не хуже, чем в тот момент, когда петля из шерсти ламы впервые захлестнулась на ее рыбьем хвосте. Другое дело дети - они могли бы сейчас спокойно спать в своих постелях, но вместо этого предприняли ночной поход, отважно преодолели все препятствия, побороли собственный страх и привели в исполнение рискованный замысел. И вот когда русалка была спасена, когда окончательный успех казался таким близким - во всяком случае, не дальше берега моря, до которого оставалось всего каких-нибудь четверть мили, - когда они уже готовились праздновать победу, лавровые венки победителей (выражаясь фигурально) были грубо сорваны с их голов, и рука, их сорвавшая, оказалась, увы, Рукою Закона.
Отныне их ждала незавидная участь, уготованная все тем же суровым Законом любому попавшемуся в его руки преступнику независимо от того, какими мотивами он руководствовался, совершая свои преступные деяния.
"Мы проведем остаток ночи в тюремной камере, - печально размышляла Мэвис, - Попались с поличным, тут уж не отвертишься. А что будет с мамой, когда она утром заметит наше отсутствие?!" В ее представлении тюремная камера походила на средневековую темницу - мрачную и сырую, с низким сводчатым потолком, множеством крыс, жаб и ящериц и крошечным окном-отдушиной, в которое никогда не проникают солнечные лучи. Примерно так описываются эти помещения в книжках о жестоких инквиторах и их несчастных жертвах.
После того, как голос из кустов произнес слово "Полиция", установилось продолжительное молчание. Во рту у Фрэнсиса мгновенно пересохло, как будто он перед тем съел целый кулек сухого печенья, и ему пришлось сделать несколько судорожных глотательных движений для того, чтобы в конце концов выдавить из себя вопрос:
- За что?
- Отпустите, пожалуйста, его куртку, - попросила Мэвис невидимого Представителя Власти. - Мы не убежим. Честное слово, не убежим.
- Эй, а как же я? - воскликнула русалка (которая вопреки уверениям Мэвис, похоже, ничуть не сомневалась в том, что дети при первой же возможности пустятся наутек). - Вы не должны бросать меня здесь, так далеко от воды.
- Пустите, - повторил Фрэнсис и рванулся вперед. В тот же миг Мэвис подскочила к нему и с невнятным возгласом схватила за кисть удерживавшую его руку.
- Никакая это не полиция! - сердито прошептала она. - А ну-ка, вылезай из кустов!
И тогда из густой тени на более светлое место вышел Некто, и этот Некто в самом деле никоим образом не походил на полицейского. Прежде всего он был мал ростом и тщедушен, а полицейские, как известно, все без исключения люди рослые, крепкие и хорошо упитанные. Кроме того, вместо синей полицейской формы и высокого шлема с кокардой он носил обычные вельветовые бриджи и короткую курточку. Одним словом, это был очень маленький и совсем не страшный мальчик.
Фрэнсис громко фыркнул, сразу испытав огромное облегчение.
- Ах ты… паршивец, - произнес он, ограничившись пока этим определением. - Как ты меня напугал!
- От паршивца слышу, - ответил нестрашный мальчик. - А напугать я могу еще и не так, если немного постараюсь. Кстати, на вашем местн я бы держался подальше от этой морской зверюги. Она запросто может укусить или вдруг возьмет и врежет со всей силы хвостом - это вам не мамины шлепки да папины подзатыльники.
При этом голос его, как ни странно, звучал вполне миролюбиво и показался детям знакомым. В следующую минуту они узнали в своем собеседнике давешнего Циркового Мальчика; только теперь, в свободное от работы время, он был не в трико и шапочке со звездами, а в нормальной повседневной одежде.
- Зачем ты это сделал? - сердито спросила его Мэвис. - Тебе что, больше нечем заняться, кроме как подкарауливать ночью прохожих и пугать их из кустов?
- Это была шутка, - сказал Цирковой Мальчик, - и, по-моему, она удалась. А если вы не понимаете юмор, то я в этом не виноват. Вообще-то, я пришел сюда совсем не ради шутки. Днем я стоял за пологом и слышал ваш разговор. Тогда же я решил: а почему бы и мне не поучаствовать в этом деле? Одна беда - сон у меня слишком крепкий, особенно после работы на манеже, когда наездишься на лошади да накувыркаешься до упаду. Вот и сейчас я проснулся слишком поздно. Смотрю, вы уже вытащили ее наружу и даете дёру. Хорошо хоть, вы еле-еле ползли, так что я успел обежать вкруговую и засел тут в кустах. А вы все здорово струхнули. Думали, я и вправду легавый, а?
- Ладно, ты нас подловил - ну и что дальше? - поинтересовался Фрэнк. - Выдашь нас своему отцу?
Последнее показалось Мэвис маловероятным - ведь если бы мальчик хотел их выдать, он мог бы сделать это гораздо раньше, предупредив своих о готовящемся похищении.
- Нет у меня никакого отца, - сказал Циркач, - да и матери тоже.
- Мне кажется, вы уже достаточно отдохнули, - заговорила долго молчавшая русалка. - Поторопитесь, а то я скоро просохну насквозь.
Мэвис тотчас сообразила, что для русалки "просохнуть насквозь" было бы так же неприятно, как для обычного человека наскволь промокнуть.
- Извините, - сказала она, - мы…
- И вообще, вы могли бы лучше позаботиться об экипаже, - продолжила русалка. - Я не очень рассчитывала на вашу догадливость, но даже такие недалекие и дурно воспитанные люди, как вы, должны знать, что особам моего ранга необходимо…
Тут Фрэнсис прервал ее грозивший затянуться монолог, вновь обратившись к Циркачу.
- Ну так что ты собираешься делать? - спросил он. - Говори, не тяни время.
- Что буду делать? - произнес тот и с решительным видом поплевал себе на ладони. - Помогу вам толкать эту чертову тачку.
Дети посмотрели на него с удивлением, а русалка приподнялась со своего жесткого ложа и протянула ему маленькую белую руку.
- Ты настоящий герой, - нежно пропела она. - Я могу распознать высокое происхождение и благородную душу даже под маской циркового фигляра. Разрешаю тебе поцеловать мою руку.
- Нет, вы только подумайте… - пробормотал Фрэнсис.
- Целовать или нет? - засомневался Циркач, не столько обращаясь к остальным, сколько рассуждая сам с собой.
- Целуй, - шепнула ему Мэвис. - Главное, чтобы она не сердилась.
Итак, Цирковой Мальчик поцеловал уже не мокрую, но все еще слегка влажную руку Морской Леди, после чего вся троица дружно впряглась в тачку и покатила ее по дороге в сторону моря.
Теперь дело шло уже веселее. Мэвис и Фрэнсис были слишком благодарны своему неожиданному помощнику, чтобы донимать его расспросами, хотя им очень хотелось узнать, что заставило Циркача стать соучастником в краже своей же цирковой собственности. Впрочем, тот не стал дожидаться вопросов и во время следующей передышки сам предложил объяснение этому довольно необычному поступку.
- Понимаете какое дело, - сказал он, - эта штуковина в тачке…
- Прошу прощения, мой благородный друг, - ласково пропела русалка, - но вы нечаянно оговорились. Здесь нет никаких "штуковин" и "тачек".
- Леди, - шепотом подсказала Мэвис.
- …Ну да, насчет этой леди в колеснице: я так полагаю, что она была похищена у своих родных - я говорю не о сегодняшней ночи, а о том, что было раньше, когда ее на аркане выволокли из моря. Со мной однажды случилось то же самое, и поэтому я ей сочувствую.
- С тобой?! - вскричала Мэвис. - Ты был похищен?!
- Именно похищен. Самым гнусным образом, - кивнул Циркач. - Я был тогда еще младенцем и ничего об этом не помню, но после, через несколько лет, старая Мамаша Ромэн, собираясь на тот свет, рассказала мне всю правду. Врать перед могилой ей было незачем. Я так думаю, что старуху напоследок все же приперла совесть, вот она и сболтнула.
- Но зачем они это сделали? - спросила Мэвис. - Я читала в книжках о том, что цыгане воруют маленьких детей, но никогда не могла понять, зачем? Ладно бы им не хватало своих, а то ведь в каждой цыганской семье детей втрое больше, чем у обычных людей.
- Да-да, - подхватила русалка, - эти мерзкие дети только и знали что тыкать в меня палками. Я помню, их было очень много.
- Я был похищен не ради себя самого, а из мести, - сказал Циркач. - Как говорила Мамаша Ромэн, мой отец был важной шишкой, кем-то вроде судьи или прокурора, и однажды он посадил Джорджа Ли в кутузку на полтора года за воровство. В тот день, когда шел этот суд, вдруг начали звонить колокола на местной церкви, и Джордж Ли спросил: "В чем дело? Сегодня как будто не воскресенье". И тогда ему сказали, что у Его Светлости или как оно там называется - у моего, стало быть, отца - родился сын и наследник, и колокола звонят в его честь. Это я родился в тот день. Глядя на меня сейчас, трудно поверить, что я могу оказаться сыном и наследником почтенных, всеми уважаемых людей, но так оно и было на самом деле.
Он печально поплевал на ладони и снова взялся за тачку.
- А что случилось потом? - спросила Мэвис, когда они продолжили свой путь.
- Потом? Потом Джордж отсидел срок и вышел на волю, а я был похищен в возрасте полутора лет - весь в кружевах, цветных лентах и в голубых бархатных башмачках, как оно и положено быть ребенку из благородной семьи. Джордж так меня сдавил, что я не смог даже пикнуть, и никто из домашних не подоспел на помощь.
- Остановись и передохни, мой многострадальный друг, - пропела русалка голосом сладким как мед, - и поведай нам дальше печальную историю своей жизни.
- Я рассказал вам почти все, вот разве что забыл о башмачке. У меня ведь остался на память один голубой башмачок: Мамаша Ромэн сохранила его и еще малюсенькую распашонку - не больше дамского носового платка - с вышитыми буквами "R.V.". Но она не сказала мне, в каком городе или графстве мой отец был важной шишкой. Она обещала сказать это на другой день, но для нее другого дня уже не получилось - старуха взяла да и померла той же ночью.
Он шмыгнул носом и, быстро проведя по глазам рукавом куртки, добавил:
- Мамаша Ромэн была совсем неплохой женщиной.
- Не плачь, - сказала утешительница Мэвис и получила в ответ полную презрения реплику.
- Плакать?! Мне?! С чего это ты взяла? Человек простудил себе голову, а она говорит "Не плачь". Уж вроде не маленькая, должна бы знать разницу между плачем и простуженной головой. Или тебя ничему не научили в школе?
- Меня удивляет, что цыгане не отобрали у тебя башмачок и распашонку, - заметил Фрэнк.
- Они и не знают, что у меня есть эти вещи. Я всегда ношу их под рубашкой завернутыми в бумагу, а во время выступлений, когда приходится напяливать трико, я их прячу в каком-нибудь укромном месте. Вскоре я удеру из этого цирка и пойду по стране искать семью, у которой девять лет назад в апреле был украден сын в таком башмачке и с такими буквами на распашонке.
- Девять лет… Стало быть, тебе сейчас десять с половиной, - промолвила Мэвис.
- Ну ты даешь! - восхитился Циркач. - Как это ты так быстро сосчитала? Мне и впрямь сейчас десять с половиной - тютелька в тютельку.
После этих слов они двинулись дальше и не возобновляли разговора вплоть до следующей остановки, которая произошла уже в самом конце пути - в том месте, где дорога, извиваясь серпантином, спускается с прибрежного холма и плавно переходит сначала в галечный, а затем и в песчаный пляж. Стало заметно светлее - небо расчистилось, и луна, до той поры лишь мутным пятном проступавшая свкозь пелену облаков, теперь засияла в полную силу, отбрасывая серебристые блики на темную, почти неподвижную поверхность моря. При спуске им пришлось потрудиться, удерживая тачку в равновесии, поскольку русалка, увидев родную стихию, не могла спокойно усидеть на месте и принялась радостно подпрыгивать подобно маленькой девочке перед нарядной рождественской елкой.
- Посмотрите! - вскричала она. - Вы только посмотрите! Ну разве оно не прекрасно?! Разве это не лучшее жилище на всем белом свете?
- Ну-ну, так уж и лучшее, - буркнул Цирковой Мальчик.
- Ах да, - сказала Морская Леди, - я и забыла о том, что ты наследник Отважных… или Вальяжных… я плохо разбираюсь в земных титулах…
- Он говорил о Важных Шишках, - подсказала Мэвис.
- Вот-вот, их самых. Я сразу угадала в тебе знатное происхождение. На эти вещи у меня чутье.
"И позаботьтесь о мальце, - он повелел.
В нем виден знатного семейства отпрыск…"
- пробормотал себе под нос Фрэнк, слегка уязвленный явным предпочтением, которое русалка отдавала Циркачу, хотя вовсе не Циркач, а они вдвоем с Мэвис, подвергаясь немалому риску, спасли ее от неминуемой смерти в неволе.
- Твой Важно-Шишечный дом, без сомнения, тоже прекрасен, - продолжала русалка, - но для меня он никак не годится. Я не смогу жить в доме, где нет моих любимых водорослей, моих кораллов и жемчужин и где нет воды. Ах, я засыхаю, скорее въезжайте в море на колеснице! Или, возможно, будет лучше, если вы понесете меня на руках?
- Нет уж, - твердо сказал Цирковой Мальчик. - С какой стати нам лезть в эту воду? Мы ссадим тебя у кромки берега, а дальше давай жми по-пластунски, пока не найдешь где поглубже.
- Я сделаю все по твоему совету, - охотно согласилась русалка, - но что значит "жми по-пластунски"? Я не совсем понимаю.
- Ползти как червяк, - пояснил Фрэнсис.
- Или как угорь, - добавила Мэвис.
- Жалкие, презренные твари, - сердито обронила русалка; дети так и не поняли, кого она имела в виду: червяка с угрем или же их самих.