* * *
Джабу вскарабкался на кучу отбросов. Послезакатное небо уже осветилось красным светом, идущим из ноздрей, из пасти и глаз Гарра-дракона.
Вся деревня содрогнулась при первом завывании Гарра:
- У-у-у!!!
Джабу приподнялся на своих слабых ножках и смотрел во все глаза, как в вихре бушующего огня приближается Гарр-дракон.
И люди из деревни в трепете услышали голос чудовища:
- Э-эй! Джабу Н’Дав!
А Джабу Н’Дав, стоя на мусорной свалке, отозвался:
- Чего тебе?
- Джабу Н’Дав! - повторил Гарр-дракон. - Джабу Н’Дав! Беги домой!
Но маленький Джабу Н’Дав вместо ответа разразился громким смехом, шедшим из пупка, торчащего на его толстом животе.
Гарр-дракон снова предостерег его:
- Джабу Н’Дав! С прапрадедом твоим так было, Джабу Н’Дав!
А Джабу Н’Дав отвечал:
- Я прапрадед тот и есть!
- Довольно! - заревел Гарр-дракон. - Джабу Н’Дав! Беги домой!
Тогда Джабу Н’Дав, приплясывая на мусорной куче, повернулся в сторону деревни и громко запел, - и голос его был сильнее и звонче голоса Гарра-дракона, который приводил в трепет всех людей и животных на селе:
Яй о! Бой о!
Деггаль ли Гарр ги вак!
О мать моя!
Послушай, что говорит Гарр!
Потом Джабу Н’Дав обратился к дракону:
- Рассказать матери, что ты мне сказал?
Гарр-дракон, извергая огонь, ринулся к мусорной куче.
Джабу Н’Дав,
Беги домой!
Джабу Н’Дав!
Джабу Н’Дав повернулся к нему спиной и, подбоченясь, запел так, чтобы его услышали в деревенских хижинах, освещенных багровыми отблесками драконова огня, хижинах, где и большие и малые дрожали от ужаса.
О мать моя!
Послушай, что сказал Гарр!
В глазах у него полыхает пожар,
И слышится вой:
"Джабу Н’Дав,
Беги домой!"
И, продолжая плясать на мусорной куче, Джабу Н’Дав быстро повернулся к дракону:
Джабу тебя не боится
И никуда не уйдет!
Хочешь сразиться?
Боязливая луна, которая не хотела смотреть на поединок маленького Джабу и Гарра-дракона, давно уже ушла спать.
А звезды, ослепленные багровым пламенем, вылетавшим из глаз, из пасти, из ноздрей и всего тела Гарра-дракона, все еще моргали заспанными глазами и вслушивались в перебранку дракона с Джабу Н’Давом.
Гарр-дракон командовал:
- Джабу Н’Дав! Беги домой!
А Джабу Н’Дав насмешливо отвечал:
- Джабу тебя не боится и никуда не уйдет!
- Беги домой! - снова грозно кричал Гарр-дракон.
А Джабу Н’Дав, приплясывая на мусорной куче, все пел, и не для дракона - его он будто и не замечал, - а для жителей деревни:
Джабу не боится!
И готов сразиться!
Что ему дракон?
Извергнув весь свой огонь, Гарр-дракон сделал скачок и, вытянув длинный раздвоенный язык, разом проглотил Джабу Н’Дава. Но хвост дракона свешивался с кучи.
Джабу Н’Дав спустился в желудке Гарра вниз, к хвосту, и выбрался наружу. Не мешкая, он, в свою очередь, проглотил дракона, начиная с длинного хвоста. Но дракон вылез из большого живота Джабу Н’Дава и упал у его ног. По пути он оставил в желудке мальчика свою чешую и спинной гребень.
Джабу Н’Дав вторично побывал во внутренностях Гарра-дракона и, снова выскочив, проглотил его. Гарр опять выбрался наружу, но уже без пламени из ноздрей и пасти и без рогов. Он тут же проглотил Джабу Н’Дава, а тот выбрался на волю и, в третий раз проглотив дракона, заткнул себе задний проход косточкой плода грудного дерева.
Потом он вернулся домой и проспал до вторых петухов.
Он спал (или притворялся, что спит) так крепко, что мать не решалась его разбудить. Она была счастлива, что Джабу вернулся целым и невредимым и страхи ее оказались напрасными, как в те вечера, когда он убегал в сумерки из дому к запретному тамаринду.
* * *
Солнце уже здорово припекало землю, когда Джабу Н’Дав встал и направился к дереву Совета, под которым беседовали старцы, мужчины в летах и юноши. Все они толковали о пережитом накануне ужасе - ведь Гарр-дракон впервые так близко подошел к деревне и так долго здесь оставался.
Каждый из стариков рылся в памяти, стараясь припомнить, кто же из предков здешних жителей мог так прогневать дракона, что он уже столько лун упорно возвращается сюда и наводит на всех страх.
Тут подошел Джабу Н’Дав, живот которого был вздут несколько больше обычного.
- Что делает здесь этот младенец? У него еще молоко на губах не обсохло! - возмутились старики и зрелые мужи.
- Ах вы так, старики? Ну, я вас сейчас удивлю, - сказал Джабу Н’Дав.
- Ты нас удивишь? Да разве же твой дед, прадед и отец когда-нибудь нас могли удивить словом или делом? - спросил дребезжащим голосом один из стариков, грозя Джабу Н’Даву длинной палкой (она служила почтенному старцу третьей ногой).
- А я вот удивлю! - повторил Джабу Н’Дав.
Говоря это, он наклонился, вытащил косточку из заднего прохода и изверг в кругу старцев, зрелых людей и молодежи… Гаинде-льва! А тот под оглушительный смех при первом же прыжке получил по хребту крепкий удар стариковской палки.
* * *
- Нет больше Гарра-дракона, - сказал Джабу Н’Дав. - А там, далеко, удирает Гаинде-лев. Теперь он царь бруссы, но, чтобы от него избавиться, достаточно будет одного удара палкой - ведь лев никогда не забудет, как все над ним смеялись.
Стыд убивает вернее всего, даже самых сильных, в особенности сильных. Лев - запомните это! - всегда будет царем зверей, но есть средство обратить его в бегство: покажите ему палку.
Самба-рожденный-в-ночи
- Мать, роди меня.
- Как же тебя родить, ты еще недоношен?! Покончив с дневными трудами и улегшись в постель, Кумба, мать семерых сыновей, рожденных в один и тот же день, переговаривалась по ночам с ребенком, который шевелился в ее чреве. И это продолжалось уже семь ночей.
- Мать, роди же меня!
- Как же тебя родить, ты еще недоношен.
- Ну, тогда я рожусь сам, - сказал ребенок, когда прокричал первый петух. Он перерезал пуповину, вымылся и подошел к материнской постели. В это время старые женщины, привлеченные криком матери, вбежали в хижину и остолбенели от изумления:
- Что такое? Что здесь творится?
- Это я родился, - сказал ребенок, который рос на глазах.
Я Самба, что ночью вошел в этот дом,
Старше я матери,
Старше отца -
И ровесник тому, кто родится потом
У жены моего отца.
Старые женщины разбежались.
- Мать, - сказал Самба-рожденный-в-ночи, - я знаю, что мои братья пойдут сегодня в дальние края, чтоб искать себе жен. Мать, скажи нм, пусть возьмут и меня с собой.
- Куда тебе с ними?! Ты еще слишком мал. И хоть ты растешь на глазах, они но захотят возиться с тобой. Им и так нелегко будет найти семь сестер, дочерей одной матери, рожденных в один и тот же день. А я требую этого от них для того, чтобы не было ссор и ревности в доме.
Братья и в самом деле не захотели взять с собой Самбу, который появился неизвестно откуда; и на другой день они, распрощавшись, ушли ранним утром на поиски жен.
Они вышли до восхода солнца и шли долго, весело переговариваясь. Вдруг один из семи, шедший впереди, нашел на тропинке серебряную монету. Он подобрал ее, положил в кошелек, а кошелек сунул в карман.
Они пошли дальше, и шли очень долго. Солнце уже сильно припекало, проникая сквозь листву деревьев. Брат, нашедший серебряную монету, стал жаловаться:
- Какая жара! Как мне душно!
И тогда он услышал голос из кармана своей бубу:
- А мне-то каково! Ведь я сижу в кошельке, а кошелек у тебя в кармане.
Юноша вытащил из кармана кошелек, а из кошелька серебряную монету и бросил ее оземь.
Лишь только монета коснулась земли, перед братьями предстал Самба-рожденный-в-ночи.
- Ну-ка беги домой! - приказал ему брат.
И они оставили Самбу-рожденного-в-ночи на тропинке.
Они шли долго и пришли в скалистые земли, где терялся след тропы. Тот брат, что шел впереди, ударился большим пальцем ноги о камень.
- Ой-ой! - вскрикнул он. - Как больно!
Он поднял камень и услышал:
- Ведь я же не жалуюсь, а ты меня здорово пнул ногой!
С испуга юноша выпустил из рук камень, и тот, едва коснувшись земли, превратился в Самбу-рожденного-в-ночи.
- А ну, возвращайся домой! - приказал ему брат.
И они оставили Самбу в стране скал.
Они шли еще долго, дни и ночи, и однажды в полдень остановились в тени грудного дерева. На дереве висели желтые и красные плоды величиной с шарики амбры. Один из братьев поднял руку и, сорвав такой плод, попробовал его, но тотчас выплюнул на ладонь.
- Он очень горький, хоть и красив.
- А ты просил позволения сорвать его? - спросила косточка.
Юноша бросил ее, и как только она коснулась земли, Самба-рожденный-в-ночи предстал перед братьями.
- Сейчас же возвращайся домой! - приказал ему брат.
- Да пусть идет с нами, - сказали другие.
И Самба-рожденный-в-ночи пошел впереди семи братьев.
Они шли еще долго, дни и ночи, и пришли на берег Великой реки.
Тогда Самба-рожденный-в-ночи запел:
Кумба, несущая челн.
Опрокинула челн на себя!
Кумба, что бродит в ночи!
И волны на середине Великой реки всколыхнулись, закипели и засверкали радужным блеском.
Самба-рожденный-в-ночи все пел:
Самба, несущий челн,
Пошел ее искать,
Сын рыбака-гребца!
И высокие волны хлынули к ногам Самбы-рожденного-в-ночи и его братьев.
А Самба-рожденный-в-ночи все пел:
Я не достанусь тебе,
Ты не продашь меня,
Ты не посадишь меня в челнок!
Волна, гребень которой касался облаков, а пена убелила густую синеву неба, с воем подкатилась к ним и вынесла на берег Диасига, старейшего каймана, повелителя вод.
Самба-рожденный-в-ночи приказал кайману:
Ползи, кайман -
Маленькие глазки!
Найди рыбака,
Чтоб меня перевез!
- Это опять ты, Самба-рожденный-в-ночи? - спросил Диасиг, отец кайманов. - Куда ты идешь?
- Иду искать жен для моих братьев.
- Залезай! - сказал кайман, подставляя колючую спину.
Великая река успокоилась, и Диасиг-кайман, дуя на волны, доплыл до другого берега и высадил Самбу и его семерых братьев.
- Ты не найдешь меня больше здесь на обратном пути, - предупредил кайман, - я уйду к Истоку. Помни: ты должен быть начеку. Идите всё прямо, и вы найдете, что ищете. Но там, где они найдут то, чего ищут, ты держи глаза и уши открытыми. И еще не забудь: все дело в повязке!
Самба-рожденный-в-ночи горячо поблагодарил старого Диасига-каймана. Тот ушел обратно в воды Великой реки, а Самба пошел впереди своих братьев.
Они шли опять дни и ночи, ночи и дни и пришли в пустынную и голую страну, где не росло ни травы, ни деревьев.
Огромная хижина высилась до самых облаков, окруженная, как курица цыплятами, семью хижинами поменьше.
- Есть тут кто-нибудь? - спросил Самба-рожденный-в-ночи так громко, что голос его донесся до самого неба.
Старушка, старая-престарая, совсем древняя, такая сгорбленная, что касалась подбородком земли, вышла на порог большой хижины, опираясь на длинную палку, и проворчала:
- Чего вам здесь нужно? Как вы смеете топтать мою землю? Кто вам позволил подойти к порогу моего дома?
- Бабушка, мы ищем жен, - вежливо ответил Самба-рожденный-в-ночи.
- Жен? А какие жены вам нужны? - проскрипела старуха.
- Нам нужны семь молодых женщин, рожденных в один и тот же день одной матерью, - пояснил Самба-рожденный-в-ночи.
Тогда старуха хлопнула в ладоши, сухие, как хворост. И из семи хижин, окружавших самую большую, вышли семь девушек, прекраснее лучей солнца, склонявшегося уже к западу, к пескам и морю.
- Вот ваши невесты, - сказала старуха, - ваши будущие жены. Они все семь рождены мной и все семь в одну ночь. Идите-ка, дочки, приготовьте поесть вашим женихам, вашим будущим мужьям.
И девушки пошли готовить обед, а когда он был готов, принесли его в большую хижину, где ожидали семь братьев. Только Самба-рожденный-в-ночи не сидел на месте. Он уже успел обегать все хижины и наказал братьям вырыть перед собой по ямке и складывать туда все, что они достанут из большого калебаса с кус-кусом, который принесут девушки.
- А ты? - спросила старуха у Самбы-рожденного-в-ночи. - Ты разве не будешь есть вместе с другими?
- Я? Ни за что! - ответил он.
- А почему?
- Я всегда ем одно и только то, что мне можно есть.
- А что тебе можно есть? И чего нельзя? - допытывалась старуха.
- Что мне можно есть? Кашу, но не кус-кус, хотя бы даже с мясом самого лучшего барана или быка из самого лучшего стада в этом краю.
- А какую же кашу тебе надобно?
- Кашу из зернышка красного проса, посеянного перед заходом солнца.
И чтобы оно проросло,
и чтобы его скосили,
и чтобы его смолотили,
и чтобы его просеяли,
и чтобы его провеяли,
и чтобы его растолкли,
и чтобы его просушили,
и чтобы его сварили,
и чтобы полили кашу молоком семилетней коровы, которая семь раз отелилась.
Старуха пошла сеять зернышко красного проса в почву бесплодную, в землю пустынную и голую. И зернышко красного проса проросло у нее на глазах.
Она его скосила,
она его смолотила,
она его просеяла,
она его провеяла,
она его растолкла,
она его просушила,
она его сварила
и полила кашу молоком семилетней коровы, которая семь раз отелилась.
Но Самба-рожденный-в-ночи сказал, что ему совсем не хочется есть.
Пришла пора ложиться спать. Старуха приказала дочерям идти каждой с тем, кого она выбрала. А Самба-рожденный-в-ночи шепнул каждому из братьев, чтобы он поменялся одеждой и местом в постели с той, которая его выберет.
- А ты, - спросила старуха Самбу-рожденного-в-ночи, - ты где ляжешь?
- Я, бабушка, буду спать в твоей постели, если позволишь. Все маленькие дети спят с бабушками.
И молодые люди с девушками ушли спать в самую большую хижину.
А много позже старуха и Самба-рожденный-в-ночи пошли спать в хижину, которая была бы ближе всех к бруссе и к полям, если бы они здесь существовали. Но их не было больше, исчезла даже солома от зернышка красного проса, посеянного до сумерек.
Старуха захрапела, Самба-рожденный-в-ночи захрапел еще громче.
Ночью старуха поднялась тихонько-тихонько и вышла из хижины. Послышался звук: вжиг! вжиг!! Самба-рожденный-в-ночи тоже поднялся и, подкравшись к старухе, на которую с любопытством смотрела луна, спросил:
- Бабушка, добрая бабушка,
Что это ты точишь?
А старуха точила нож, длиной в три локтя.
- Точу нож, чтобы утром зарезать быка на завтрак моим гостям. Идем-ка спать.
И они легли в постель, Самба-рожденный-в-ночи и старуха…
Старуха спала (или притворялась спящей) и храпела, может быть, нарочно. А Самба-рожденный-в-ночи ворочался и метался в постели.
- Ты не спишь? - с беспокойством спросила старуха.
- Нет, я больше не сплю.
- А почему ты больше не спишь?
- Как тут уснешь, когда так холодно? - захныкал Самба-рожденный-в-ночи.
- А что тебе нужно, чтобы согреться? - спросила старуха.
- Зернышко хлопка.
- Одно зернышко? - удивилась старуха.
- Да! Зернышко хлопка.
Чтобы его посадили,
чтобы его полили,
чтобы его взрастили,
чтобы его орошали,
чтобы его сняли,
чтобы его чесали,
чтобы его пряли,
чтобы его ткали
и чтобы из него сделали одеяло для моих озябших ног.
И старуха пошла в поле, где земля была суха и бесплодна,
полоть,
сажать,
поливать,
очищать,
снимать,
чесать,
прясть,
ткать
и красить хлопок. Из него она сделала одеяло и укрыла им ноги Самбы-рожденного-в-ночи.
Самба-рожденный-в-ночи спал - или делал вид, что спит, и старуха, взяв свой острый нож, пошла в большую хижину и перерезала горло всем, кто лежал слева и на ком была повязка.
Она вернулась и сразу уснула, утомившись за этот долгий и трудный день.
Земля остыла, первые петухи еще не пели, когда Самба-рожденный-в-ночи разбудил своих братьев, подле которых лежали зарезанные дочери старухи. Он увел братьев из большой хижины, с бесплодных земель, где засыхали стебли хлопчатника. Но прежде он сорвал повязку со старухи - да так, что она и не шевельнулась.
Первый петух пропел.
Самба-рожденный-в-ночи и его братья были далеко-далеко, у Великой реки, когда старуха нашла в постелях своих семерых дочерей с отрезанными головами. И до сих пор в грозовые вечера слышно ее рычанье! Она бросилась по следу Самбы-рожденного-в-ночи и его братьев.
И на ее пути
Все закружилось в вихре,
Все запылало огнем.
И все трепетало,
Все содрогалось!
А старуха бежала, летела, неслась.
И вокруг поднимался вихрь,
И все трепетало,
Все содрогалось,
Сгорало все на ее пути!!!
Она бежала, неслась и летела, и вот обогнала Самбу-рожденного-в-ночи и его семь братьев, когда они расположились на отдых в густой и свежей тени тамаринда. И попугаи, самые болтливые из птиц, сказали ей, что они видели мальчика и юношей, которые бежали на запад.
Старуха остановилась у тропинки, пустила корни в землю и превратилась в грудное дерево. Плоды его, желтые и красные, были заманчиво сочны на вид.
Когда Самба-рожденный-в-ночи и его братья подошли к дереву, один из братьев уже потянулся было сорвать плод, но вдруг вспомнил, как горек был тот, который он недавно отведал на этой дороге; да и Самба-рожденный-в-ночи схватил его за руку.
- Тебя ведь не было здесь семь дней назад! - сказал он дереву.
И дерево засохло, как если бы целое племя термитов обглодало его корни.
Самба и его братья зашагали дальше по дороге к их дому. Позади них поднимался ветер, взметая песок, деревья содрогались, кусты трепетали и небо было черным. А перед ними вдруг загарцевали и забили копытами семь белых коней в шелковых сбруях, украшенных золотом.
- Смотрите! - сказал Самба-рожденный-в-ночи. - Здесь не было конюшни, когда мы проходили тут двенадцать дней назад.
Он щелкнул лианой, которую вырвал из ограды, и семь жеребцов исчезли.
Братья побежали дальше на запад. А позади них в вихре неслась старуха. Самба-рожденный-в-ночи услышал ее пыхтенье и крики. Из ее рта вырывалось пламя.
Они приближались к Великой реке. Они были уже на берегу, когда старуха зарычала:
- Ты не уйдешь от меня!