- Да, да, да, он намерен жениться, и немедленно, - нервозно ответил Самодержец. - На некой Зверке-Соуске… Эй там, кто-нибудь, поддайте ходу… Они, видите ли, моментально пришли в восторг друг от друга, обменялись кольцами, то бишь пуговицами, стали бегать повсюду, словом, потеряли голову, а потом отправили телеграмму своей тётке (хотя, говорят, её съели) и семи тысячам скалотяпов и пригласили их всех на свадьбу! И Мы проглотим Нашу собственную корону, если они не разроют в пух и прах всё королевство! Эй, кто-нибудь, дайте стакан вина!
- Возможно ли, чтобы они пригласили на свадьбу тётку той Хемульши? - спросил я, потрясённый, протягивая Самодержцу стакан с вином.
- Да, да, что-то вроде этого, - мрачно ответил он. - Тётку без пол носа и злую к тому же. Мы любим сюрпризы, но только такие, которые преподносим Мы сами!
Мы приблизились к берегу.
На далеко выдававшемся в море мысу стояли Зверок-Шнырок и Зверок-Соусок и ждали. "Марской аркестр" подошёл к суше, и Фредриксон бросил конец нескольким верноподданным, которые стояли и любовались нами.
- Н-ну!
- Прошу прощения! - воскликнул Зверок-Шнырок. - Я женился.
- На мне, - прошептала Зверок-Соусок и сделала книксен.
- Но Мы же просили вас подождать до после обеда, - взмолился Самодержец. - А теперь прости-прощай, праздник, весёлая свадьба!
- Извините, нам было невмоготу ждать так долго! - возразил Зверок-Шнырок. - Мы в восторге друг от друга!
- О мои дорогие! - воскликнула Мимла, всхлипывая, и ринулась по сходням на берег. - Поздравляю! Она просто прелесть, эта Зверок-Соусок! Поздравьте их, ребяточки, теперь они муж и жена!
- Одна сатана, - сказала крошка Ми.
Тут Снифф прервал Муми-папу. Он вскочил в кровати и сказал:
- Стоп!
- Папа читает о своей юности, - укоризненно сказал Муми-тролль.
- Но также и о юности моего папы, - сказал Снифф с неожиданным достоинством. - Я много слышал о Зверке-Шнырке, но ни слова о некой Зверке-Соуске!
- Я как-то позабыл про неё, - пробормотал Муми-папа. - Она появляется лишь теперь…
- Ты забыл мою маму!!! - крикнул Снифф.
Дверь в спальню открылась, и в неё заглянула Муми-мама.
- Вы ещё не спите? - спросила она. - Мне послышалось, кто-то зовёт маму.
- Это я! - воскликнул Снифф и выскочил из кровати. - Подумать только! Мне все уши прожужжали эти папы, папы, папы, и вдруг я безо всякой подготовки узнаю, должна быть ещё и мама!
- Но ведь это так естественно, - с удивлением сказала Муми-мама. - Насколько я понимаю, у тебя была очень счастливая мама с большой коллекцией пуговиц.
Снифф сурово поглядел на Муми-папу и сказал:
- Вот оно что?!
- С массой коллекций пуговиц! - заверил его Муми-папа. - Камни, раковины, бусы, словом, всё что твоей душеньке угодно! К тому же она была чудо как хороша!
Снифф призадумался.
- О мамах так о мамах, - сказал Снусмумрик. - Как, собственно, обстояло с этой Мимлой? И что, у меня тоже была мама?
- Ну разумеется! - сказал Муми-папа. - И очень симпатичная к тому же.
- Тогда крошка Ми мне родня! - удивлённо воскликнул Снусмумрик.
- Да-да, конечно, конечно, - сказал Муми-папа. - Только не прерывайте меня. Ведь в конце-то концов, это мои мемуары, а не чья-то родословная!
- Можно ему читать дальше? - спросил Муми-тролль.
- Можно, - сказали Снифф и Снусмумрик.
- Спасибо! - с облегчением сказал Муми-папа и продолжил чтение.
Весь день Зверок-Шнырок и Зверок-Соусок принимали свадебные подарки. Наконец банка из-под кофе наполнилась, и пуговицы, камни, ракушки, ручки-шары от шкафов и ещё всякая всячина (чего я просто не в силах перечислить) сложились кучей на вершине горы.
Зверок-Шнырок сидел на всём этом в обнимку со Зверком-Соуском и был на верху блаженства.
- Ужас как хорошо быть женатым, - сказал он.
- Возможно, - сказал Фредриксон. - Но послушай. Обязательно ли приглашать на свадьбу тётку той Хемульши? И скалотяпов?
- Прошу прощения, но скалотяпы очень бы опечалились, если бы не смогли последовать за ней, - сказал Зверок-Шнырок.
- Ох уж эти тётки! - воскликнул я.
- Положа руку на сердце, - откровенно признался Зверок-Шнырок, - я, собственно, не сгораю от жажды свидеться с ней. Но прошу прощения! Меня мучают угрызения совести. Ведь это я высказал пожелание: пусть кто-нибудь будет столь любезен и съест её!
- Гм… - хмыкнул Фредриксон. - А впрочем, в этом что-то есть.
К часу прибытия пакетбота мыс, все пригорки и пляжи были сплошь заполнены верноподданными Самодержца. Его Величество сидел под балдахином на самом высоком холме, готовый дать знак добровольному духовому оркестру хемулей.
Зверка-Шнырка и Зверка-Соуска посадили в свадебную лодку в виде лебедя.
Все были очень возбуждены и обеспокоены, ибо молва о тётке той Хемульши и о том, какой ужасный у неё характер, уже облетела всю страну. К тому же все с полным основанием опасались, что скалотяпы подорвут мощь королевства и съедят весь лес в Парке Сюрпризов.
Однако никто ни словом не обмолвился об этом молодожёнам, и они с чистой совестью продолжали обмениваться пуговицами.
- Как, по-твоему, можно её отпугнуть - фосфором или наканифоленной ниткой? - спросило моё привидение, сидевшее рядом и расшивавшее черепами чайную покрывашку для Зверка-Соуска.
- Её - нет, - мрачно ответил я.
- Она опять заведётся со своими воспитательными играми, - высказал предположение Супротивка. - А то и не позволит нам улечься в спячку, когда придёт зима, и заставит нас ходить на лыжах.
- А что это такое? - спросила дочка Мимлы.
- Волочить ноги по атмосферным осадкам, - объяснил Фредриксон.
- О господи! - испуганно воскликнула Мимла. - Какой ужас!
- Тут уж мы скорёхонько отдадим концы, - сказала крошка Ми.
В эту минуту по толпе верноподданных прошёл боязливый шелест - приближался пакетбот.
Добровольный духовой оркестр хемулей грянул гимн "Спаси наш придурковатый народ", и свадебный лебедь отплыл от берега. Пара детишек Мимлы свалилась в воду от возбуждения, ревун взревел, а Супротивка потерял самообладание и удрал.
Только когда мы разглядели, что пакетбот пуст, до нас дошло, что семь тысяч скалотяпов попросту не могли бы уместиться в нём. Возгласы смешанного чувства облегчения и разочарования разнеслись по всем берегам. Один-единственный маленький Скалотяп спрыгнул с пакетбота в свадебного лебедя, и тот поспешно направился к суше.
- Что такое?! - сказал Самодержец и, больше не в силах сдерживать себя, покинул трон и сошёл к берегу. - Один-единственный скалотяп?!
- Да это же наш старый знакомый! - воскликнул я. - И в охапке у него какой-то огромный пакет!
- Так или иначе, его съедят, - сказал Фредриксон.
- Тихо! Тихо! Тихо! - крикнул Король и реванул ревуном. - Дайте пройти скалотяпу. Это Посол.
Толпа расступилась, освободив место новобрачным и Скалотяпу, и тот с застенчивым видом пробежал к нам трусцой и положил пакет на землю. Пакет был слегка обглодан по краям, но в остальном цел и невредим.
- Н-ну? - сказал Самодержец.
- Тётя той Хемульши кланяется вам… - сказал Скалотяп и принялся лихорадочно рыться в карманах своего выходного костюма.
Все так и запрыгали от нетерпения.
- Живее, живее! - вскричал Король. Наконец Скалотяп достал скомканное письмо и с достоинством произнёс:
- Писать меня учила тётя той Хемульши. Я знаю почти весь алфавит. Весь, кроме букв "й", "ь" и "я". Она читала вслух, а я писал. Вот что она говорит.
Скалотяп перевёл дух и с трудом стал читать:
"Милые дети!
С горким сожалением, нечисто совестю и чувством неисполненного долга пишу эти строки. Не могу прибыт на вашу свадбу, но, надеюс, вы простите мен за мою неучтивост. Поверте, была так полщена и рада, что вы тоскуете по мне, что разливалас в три руч от умилени, а также от того, что маленки Зверок-Шнырок женится. Не знаю, как уж и благодарит вас, милые дети, во-первых, за то, что вы спасли мен от морры, а во-вторых, за то, что познакомили мен с восхитителными скалотпами. Мо нехемулски долг признат ужасную правду: скалотпам, а также и мне так хорошо друг с другом, что даже свадебны праздник не может выманит нас из дому. В воспитателных играх провожу вес ден, а также тоскую по здоровенкому подкидышу с его проворными прыжками. Чтобы хот сколко-нибуд утешит вас, посылаю вам драгоценны подарок, которы, надеюс, украсит банку Зверка-Шнырка! Сто девносто девт поклонов от скалотпов. Благодарна и преданна вам
тёт то Хемулши".
На холмах воцарилась мёртвая тишина.
- Что такое "неучтивост"? - спросил я.
- Неучтивость, разумеется, - ответил Скалотяп.
- Тебе нравятся воспитательные игры? - осторожно спросил Фредриксон.
- Страшно нравятся! - ответил Скалотяп.
Я аж сел на землю в лёгком замешательстве.
- Вскрой пакет, милый! - крикнул Зверок-Шнырок.
Скалотяп торжественно перегрыз бечёвку, и на свет божий явилась фотография, представляющая тётку той Хемульши в натуральную величину в качестве Королевы скалотяпов.
- А ведь нос-то у неё не обгрызен! - воскликнул Зверок-Шнырок. - Как я счастлив! О как это прекрасно!
- Милый мой, - сказала Зверок-Соусок, - взгляни-ка на рамку.
Мы все взглянули на рамку и воскликнули: "О!" Она была из чистого испанского золота с розами из топаза и хризолитами по углам. По внутренней её кромке шёл ряд маленьких бриллиантов (оборотная сторона была инкрустирована простой бирюзой).
- А их можно будет выковыривать? - спросила Зверок-Соусок.
- Конечно! - воскликнул в экстазе Зверок-Шнырок. - Ведь недаром нам подарили на свадьбу шило!
Как раз тут в заливе раздался грозный голос, он прогремел:
- Эх! Семьсот дыр в моей маленькой дыре! Я всё жду и жду своего утреннего кофе, и никто из вас не вспомнит о старом друнте Эдварде, не приголубит его!
Прошло несколько дней после того, как Муми-папа рассказал о свадьбе Зверка-Шнырка. Все сидели на веранде. Был штормовой сентябрьский вечер. Муми-мама выставила на стол пунш с ромом и бутерброды с патокой. Все принарядились, как наряжаются только в особо торжественных случаях.
- Ну как? - выжидательно сказала Муми-мама.
- Мемуары завершаются сегодня, - тусклым голосом сказал папа. - Заключительное слово будет написано в шесть сорок пять. Последняя фраза… ну да вы сами решите, как она вам понравится!
- Будет там что-нибудь о твоей разгульной жизни с хатифнаттами? - спросил Снусмумрик.
- Нет, - ответил папа. - Видишь ли, это будет поучительная книга.
- Как раз потому-то и нужно написать об этом! - воскликнул Снифф.
- Шу-шу-шу! - сказала Муми-мама. - А что, если бы и я появилась на немножечко в самом конце? - И лицо её залилось краской.
Муми-папа отпил из своего стакана три больших глотка и сказал:
- Так и сделаем. Слушай хорошенько, сын мой, ибо в последнем разделе речь пойдёт о том, как я нашёл твою маму.
Он открыл свою книгу и стал читать.
Наступила осень, и обложной серый дождь, не переставая, окутывал остров Самодержца.
Я был глубоко уверен, что наш достославный вояж на "Марском аркестре" был лишь прелюдией к грандиозному путешествию в большой мир. Но вышло иначе. Он оказался лишь высшей точкой, кульминационным пунктом без продолжения. Как только Фредриксон вернулся домой и переполох со свадьбой Зверка-Шнырка улёгся, Фредриксон начал совершенствовать своё изобретение. Он переделывал и модернизировал, обустраивал и шлифовал, доводил и окрашивал - и в конце концов "Марской аркестр" стал походить на гостиную.
Временами Фредриксон совершал небольшие увеселительные прогулки с Самодержцем или Нелегальной Королевской Колонией, но всегда возвращался домой к полудню.
А я продолжал тосковать, я чахнул от тоски по огромному миру, который ожидал меня. Меж тем дождь лил всё сильнее и сильнее, и Фредриксон всегда находил что-нибудь такое, что требовалось наладить, будь то руль глубины, освещение, люк кривошипной камеры или что-либо ещё, что можно было бы изменить.
Мало-помалу наступила пора великих штормов.
Дом Мимлы сдуло, и её дочь простудилась от спанья под открытым небом. Дождь заливал и банку Зверка-Шнырка. Только у меня был настоящий дом с изразцовой печкой. Что делать? Естественно, прошло немного времени, и все переселились ко мне. И чем больше штурманская рубка обретала обжитой семейный вид, тем острее ощущал я своё одиночество.
Не могу со всей силой не подчеркнуть опасность, когда кто-либо из ваших друзей возьмёт да женится или возьмёт да станет придворным изобретателем. Вот ты являешься членом Нелегальной Колонии, окружён искателями приключений, готовыми пуститься в путь, как только им взгрустнётся, и у тебя обширный выбор - вся карта мира…
…И вдруг всё это их уже не интересует. Они хотят сидеть в тепле. Они боятся дождя. Они начинают собирать всякие большие вещи, которые нельзя упаковать, и болтают о пустяках. Им слабо внезапно решиться и переиначить свою жизнь. Прежде они ставили паруса, а теперь кропают этажерки для фарфора. О, можно ли без слёз говорить о подобных вещах!
Хуже всего было то, что и я заразился общим настроением, и чем уютнее я себя чувствовал у изразцовой печи, тем труднее мне было оставаться свободным и отважным, как орлан. Дорогие читатели, поймёте ли вы меня? Я жил на воле, и всё же словно взаперти и в конце концов стал совершенное ничто, тогда как ветер и дождь не переставали бушевать снаружи. В один совершенно особенный вечер, к рассказу о котором я сейчас приступаю, стояла ужасная непогода. Крыша дома потрескивала и поскрипывала, время от времени штормовой зюйд-вест забрасывал в дымовую трубу водяную пыль, а дождь шебаршил по веранде, словно чьи-то маленькие быстрые ноги (я перестроил капитанский мостик под веранду и выточил балюстраду в виде сосновых шишек).
- Мама! Ты не почитаешь нам вслух? - спросили детишки Мимлы из своих кроватей.
- Конечно, почитаю, - ответила Мимла. - На чём мы остановились?
- Полицейский инспектор… Твиггс… подкрался… тихонько… поближе! - закричали ребята.
- Хорошо, - сказала Мимла. - Полицейский инспектор Твиггс подкрался тихонько поближе. Уж не дуло ли револьвера блеснуло вон там? В холодной как лёд решимости он скользил дальше на ногах разящего закона, остановился, потом заскользил дальше…
Я краем уха слушал детектив, который Мимла читала вот уже который раз.
- Ничего себе история, - сказало привидение. Оно расшивало (скрещенные кости на чёрной фланели) мешочек для хранения деревянных палочек, на которых носили пластиковые сумки, и посматривало вполглаза на часы.
Зверок-Шнырок сидел перед огнём в обнимку со Зверком-Соуском. Супротивка раскладывал пасьянс. Фредриксон лежал на животе и рассматривал картинки в "Путешествии по Океану". Всё выглядело так спокойно, так уютно - чисто домашняя семейная жизнь, и чем дольше наблюдал я эту сцену, тем беспокойнее становилось у меня на сердце. Я сидел как на иголках.
Время от времени морская пена лизала чёрные, дребезжащие окна.
- Каково-то тем, кто на море в такую ночь, - погружённый в свои мысли, заметил я.
- Восемь по Бофору. Если не больше, - вставил Фредриксон, рассматривая волны в своей книжке с картинками.
- Выйду посмотрю погоду, - пробормотал я и проскользнул в дверь с подветренной стороны. С минуту я простоял неподвижно, прислушиваясь.
Угрожающий грохот прибоя наполнял тьму вокруг меня. Став лицом к морю, я потянул носом воздух, прижал к голове уши и перешёл на наветренную сторону.
Буря с рёвом набросилась на меня, и я зажмурился, чтобы не видеть то невыразимо ужасное, что может быть и происходить на море в штормовую осеннюю ночь. О такой жути и помыслить-то страшно…
Впрочем, это был один из тех редких моментов, когда я вообще не думал. Я знал лишь одно: сейчас я должен спуститься вниз к пляжу, несмотря на шипящий прибой. Во мне проснулось какое-то таинственное Предчувствие, которое и в моей последующей жизни приводило к поистине удивительным результатам.
Из ночных туч проглянула луна, сырой песок засверкал, как металл. Волны с грохотом накатывали на берег, они, словно выстроившиеся в ряд белые драконы, вставшие на дыбы с растопыренными когтями, обрушивались на пляж, с шипением откатывались во мрак и возвращались вновь.
Воспоминания прямо-таки ошеломляют меня!
Вцепившись в доску, она приближалась на волнах прибоя к берегу, влетала, словно мячик, в залив, затем её снова относило в море.
Я бросился прямо в прибойную волну и крикнул во всё горло:
- Я тут!
Она опять возвращалась. Она бросила доску и плыла, как на парусах, колыхаясь вверх и вниз, воздевая ноги к небу. Не успел я и глазом моргнуть, как увидел надвигающуюся на меня чёрную стену воды. Я схватил в охапку потерпевшую кораблекрушение, и в следующую секунду мы беспомощно закружились в кипящих волнах прибоя.
Со сверхъестественной силой я вогнал ноги в песок и стал твёрдо, крепко-крепко, затем с трудом начал выбираться на сушу, меж тем как волны жадно хватали меня за хвост. Я спотыкался, делал неимоверные усилия, боролся - и наконец положил мою прекрасную ношу на песок, где её уже не могло настигнуть дикое жестокое море. Ах, это было совсем не то что спасать тётку той Хемульши! Я - именно я - спас муми-тролля, такого же, как я сам, только ещё более красивого - маленькую женскую особь рода муми-троллей.
Она села на песке и крикнула:
- Сумку! Спасите сумку!
- Но ведь она у вас в руках! - сказал я.
- О, она уцелела! - воскликнула муми-тролльша. - Какое счастье! - И она открыла свою большую чёрную сумку, стала рыться и что-то искать в ней. Наконец она извлекла из неё пудреницу.
- Похоже, пудра подмокла, - огорчённо заметила она.
- Ничего, вы и так прекрасны, - галантно заметил я.
Тут она подняла на меня неописуемый взгляд и густо покраснела.