Я дошёл в мыслях до своих похорон, как вдруг почувствовал: кто-то осторожно схватил меня за хвост. Каждый, у кого есть хвост, знает, как приходится трястись над этим особливым украшением и как мгновенно приходится реагировать, когда тебе грозит опасность или что-нибудь оскорбительное. Я бросил свои захватывающие фантазии и преисполнился силы, жажды деятельности. Я решительно взобрался снова на лёд и пополз к берегу. Там я сказал себе: вот ты и пережил Приключение. Первое Приключение в своей жизни. Теперь уж мне никак нельзя оставаться у Хемульши. Беру собственную судьбу в собственные лапы!
Я зяб целый день, но никто не спросил меня почему. Это укрепило меня в моём решении. В сумерках я разорвал свою простыню на длинные лоскуты и свил из них канат. Один его конец привязал к оконному косяку. Найдёныши-тихони смотрели на мои приготовления, но не сказали ни слова, и это задевало меня за живое. После вечернего чая я с великим тщанием написал прощальное письмо. Простое, но преисполненное достоинства письмо. В нём значилось:
"Самая лучшая из хемульш!
Я знаю: меня ждут великие дела, а муми-жизнь коротка. Вот почему я оставляю ваш дом, прощайте! Не беспокойтесь, я вернусь, увенчанный славой!
P. S. Забираю с собой банку тыквенного пюре.
Привет, привет от муми-тролля, не такого, как все другие".
Жребий брошен! Ведомый звёздами моей судьбы, я пустился в путь без малейшего представления о том, какие замечательные приключения мне предстоят. Я был всего лишь юным муми-троллем, печально бредущим по пескам и вздыхающим в горных ущельях, меж тем как ужасные ночные звуки усугубляли моё одиночество.
Когда Муми-папа достиг этого места в своих мемуарах, мысли о злосчастном детстве так расстроили его, что он вынужден был сделать передышку. Он навинтил колпачок на авторучку и подошёл к окну. В Муми-доле царила мёртвая тишина.
Лишь ночной северный ветер шуршал в саду да верёвочная лестница Муми-тролля колотилась о стену Муми-дома.
"Я мог бы и сейчас совершить побег, - подумал Муми-папа. - Что до моего возраста, тут фактически и говорить-то не о чем".
Он хихикнул про себя, просунул ноги в окно и притянул к себе верёвочную лестницу.
- Эй, папа, - сказал Муми-тролль, стоявший возле окна. - Что ты задумал?
- Гимнастика, сын мой, - ответил Муми-папа. - Это полезно! Шаг вниз, два вверх, один вниз, два вверх. Полезно для мускулов.
- Только смотри не грохнись, - сказал Муми-тролль. - Как подвигаются мемуары?
- Отлично, - ответил Муми-папа и перебросил свои трясущиеся ноги через подоконник. - Я совсем недавно сбежал. Хемульша в слезах. Колоссально трогательный эпизод.
- Когда ты прочтёшь его нам? - спросил Муми-тролль.
- Скоро. Как только доберусь до лодки, - сказал Муми-папа. - Будет ужасно приятно прочесть то, что сам написал.
- Ещё бы, - зевая, сказал Муми-тролль. - Ну пока.
- Пока, пока, - сказал Муми-папа и отвинтил колпачок авторучки.
Так-так. На чём же это я остановился… Ах, да, я совершил побег, а утром… Нет, про то будет дальше. Сейчас я должен описать ночь побега.
Всю ночь я шагал по незнакомой мрачной местности. Мне было так жалко себя! Я не смел остановиться, не смел глазеть по сторонам. Кто знает, что может вдруг оказаться во мраке! Я пробовал петь "Как нехемульск этот мир" - утренний марш найдёнышей, но голос мой дрожал и только нагонял на меня страх. Ночь была сплошной туман, густой, как овсяный суп на молоке, которым пичкала нас Хемульша; ночь стлалась над вересковой пустошью и превращала кусты и камни в бесформенных зверей, они выплывали мне навстречу, тянулись ко мне лапами… О, как мне было жалко себя!
Даже сомнительное общество Хемульши утешило бы меня в эту минуту. Но нет: вернуться назад - никогда! Никогда после такого исполненного величия прощального письма.
Наконец стало светать.
И на восходе солнца случилось прекрасное. Туман сделался таким же алым, как вуаль на воскресной шляпе Хемульши, весь мир в мгновение ока показался мне приветливым и пунцовым, как роза! Я стоял остолбенев, смотрел, как исчезает ночь, и насовсем отринул её со своего пути, я стоял лицом к лицу со своим первым утром, моим собственным, лично моим! Дорогие читатели, представьте себе мою радость и ликование, когда я сорвал со своего хвоста ненавистную пломбу и зафиндюлил её далеко в вересковые кусты! А потом я исполнил новый танец свободы муми-троллей в прохладном, блистающем весеннем утре, запрокинув голову и навострив свои хорошенькие ушки.
Никогда больше не умываться! Никогда больше не есть только потому, что часы показывают пять! Никогда больше не поднимать хвост на караул в приветствии, а приветствовать разве что какого-нибудь короля, никогда больше не спать в квадратной комнате цвета пльзенского пива! Долой хемульш!
Наконец солнце взошло, оно заискрилось на паутине и мокрых листьях, и в колыханиях туманов я увидел Путь. Путь, петляющий через вересковую пустошь прямо в большой мир, прямо в мою жизнь, которой предстояло стать исключительно, необычайно прославленной, не похожей ни на чью другую.
Перво-наперво я съел тыквенное пюре и бросил банку. Других вещей у меня не было. Мне ничего не надо было делать, ни из-под палки, ни по старой привычке, ибо всё было абсолютно новое. Никогда ещё мне не было так хорошо.
В этом необычайном расположении духа я пребывал до самого вечера. Я был до того занят собой, до того полон ощущением свободы, что наступление сумерек нисколько не встревожило меня. Напевая песню собственного сочинения с исключительно громкими словами (которые я, к сожалению, забыл), я побрёл прямо в ночь.
Ветер с незнакомым приятным запахом овевал меня, наполнял ожиданием. Тогда ещё я не знал, что это был запах леса, аромат мха, папоротника и множества больших деревьев. Почувствовав усталость, я свернулся калачиком прямо на земле и подоткнул свои озябшие лапы под живот. Пожалуй, я всё же не стану основывать приют для найдёнышей. Ведь их находят не так уж часто. Некоторое время я лежал, размышляя над тем, что лучше: стать искателем приключений или знаменитостью. В конце концов я решил стать знаменитым искателем приключений. И прямо перед тем как заснуть, я подумал: завтра же утром!
Проснувшись, я увидел над собой новый, совершенно зелёный мир. Понятно, я крайне удивился, ведь никогда прежде я не видел деревьев. Они были умопомрачительно высокие; прямые, как копья, возносили они вверх свои зелёные кроны. Их листья слегка колыхались, блистая на солнце, и птицы сновали в листве, издавая радостные крики. Я постоял немножко на голове, чтобы прийти в себя, а затем воскликнул:
- Доброе утро! Чьё это прекрасное место? Уж наверняка здесь нет Хемульши?
- Нам некогда! Мы любимся! - прокричали птицы и стремглав упорхнули в гущу листвы.
Тогда я пошёл прямо в лес. Мох был тёплый и мягкий-премягкий, а вот под папоротниками лежали глубокие тени. Множество не виданных мною прежде ползучих и летучих букашек сновали вокруг, но, разумеется, они были слишком маленькими, чтобы заговаривать с ними. Наконец мне повстречалась пожилая ежиха, она сидела сама по себе и полировала скорлупу ореха.
- Доброе утро! - сказал я. - Я одинокий беглец, родившийся под совершенно особенным расположением звёзд.
- Вот как? - откликнулась ежиха без особого энтузиазма. - Я работаю. Вот это будет миска для простокваши.
- Да-а? - сказал я и только теперь почувствовал, что хочу есть. - Чьё это прекрасное место?
- Ничьё! Всех! - сказала ежиха, пожимая плечами.
- И моё тоже? - спросил я.
- По мне, так пожалуйста, - пробормотала она, не переставая полировать ореховую скорлупу.
- А вы вполне уверены, что это место не принадлежит какой-нибудь Хемульше? - с беспокойством допытывался я.
- Кому-кому? - переспросила ежиха.
Подумать только, какая счастливица! Она никогда в жизни не видела Хемульши!
- У Хемульши ужасно большие ноги и никакого чувства юмора, - пояснил я. - У неё нос торчком, который легко расквасить, а волосы растут пучками, как попало. Хемульша не делает ничего ради удовольствия, а только то, что следует, и…
- Ах, бедненький! - воскликнула ежиха и, пятясь задом, скрылась в зарослях папоротника.
Ладно, подумал я, малость задетый за живое (мне хотелось ещё больше рассказать о Хемульше). Это ничейное место, оно принадлежит всем, а значит, и мне. Что же мне теперь делать?
Осенило меня, как это всегда со мною бывает, совершенно внезапно. В голове у меня как шумнёт: "Шурум-бурум!" - и всё станет ясно. Если есть Муми-тролль и если есть Место, то, вне всякого сомнения, будет и Дом. Ведь это прямо-таки восхитительная мысль: дом, который построил я сам! Дом, который принадлежит мне! Там, чуть подальше, я нашёл речку и зелёную прогалину в лесу, самую подходящую и уютную для муми-тролля. На излучинах речки тут и там были маленькие песчаные пляжи.
Я взял прутик и стал рисовать свой дом на песке. Я не испытывал ни малейших колебаний, я знал точно, как должен выглядеть Муми-дом. Он должен быть высокий и узкий, уснащён множеством балкончиков, лесенок и башенок. На верхнем этаже я устрою три маленькие комнатки, чулан для всякой всячины, а нижний целиком отведу под просторную, шикарную гостиную. Перед гостиной сооружу веранду со стеклянными стенами, на ней буду сидеть в кресле-качалке и любоваться речкой, под лапой у меня будет огромный стакан фруктового сока и длиннющий ряд бутербродов. Перила веранды украсит узор из сосновых шишек. Островерхую крышу я украшу красивой шишкой в виде луковицы и, придёт время, позолочу её. Я долго размышлял над тем, какой будет дверца изразцовой печки в национальном духе - пережитке той эпохи, когда все муми-тролли жили за изразцовыми печками (то есть до того, как было изобретено центральное отопление).
В конце концов я решил отказаться от латунной дверцы, зато сложить большую изразцовую печь в гостиной.
В остальном во всём доме будет царить ясно выраженный дух изразцовой печи.
Я был прямо-таки зачарован невероятной быстротой, с какой воздвигался мой прекрасный дом. Должно быть, я унаследовал её от своих родителей вместе с жаром рассудительности и самокритичности. Но поскольку хвалить собственную работу нескромно, я дал вам лишь простое описание результата.
Тут я вдруг почувствовал, что озяб. Тени из-под папоротников простёрлись надо всем лесом, наступал вечер.
Я до того устал и проголодался, что у меня голова шла кругом, и я не мог придумать ничего иного, кроме как пойти и попросить миску простокваши у ежихи. А ещё, быть может, у неё найдётся золотая краска для шишки на крышу Муми-дома… На усталых окоченелых ногах я пошёл обратно через вечереющий лес.
- Вы опять здесь, - сказала ежиха, мывшая посуду. Только не рассказывайте мне ничего про хемулей!
Я сделал широкий жест и ответил, что, дескать, хемульши, сударыня, меня больше не интересуют. Я построил дом! Скромный двухэтажный дом. А сейчас я очень устал, очень счастлив и страшно хочу есть! Я привык есть в пять часов. А ещё я бы не отказался от капельки золотой краски на…
- Вот как? Золотой краски! - с кислой миной перебила меня ежиха. - Свежая простокваша ещё не готова, а вчерашнюю я всю подъела. Вы вот пришли, а я как раз мою посуду.
- Ну что же, - ответил я. - Одной миской простокваши больше, одной меньше - это не так уж важно для искателя приключений. Прошу только, сударыня, оставьте посуду и подите взгляните на мой новый дом!
Ежиха недоверчиво поглядела на меня, вздохнула и вытерла лапы полотенцем.
- Ну ладно, - сказала она. - Придётся потом снова воду подогревать. Где ваш дом? Это далеко отсюда?
Я пошёл вперёд, и чем дальше шёл, тем сильнее меня начало мутить неприятное предчувствие. Мы дошли до речки.
- Ну так?.. - сказала ежиха.
- Сударыня, - сказал я с жалким видом, указывая на изображенный на песке дом. - Вот так я представляю себе свой дом… Перила веранды с узором из сосновых шишек. Ну и… это самое… Не одолжите ли вы мне, сударыня, лобзик…
Я совершенно смешался.
Дорогие читатели, вы, конечно, понимаете, что я до того размечтался о постройке собственного дома, что и взаправду стал думать, будто дом уже готов. Это бесспорно свидетельствует о мощи моего воображения - моей индивидуальной особенности, которая впоследствии наложит отпечаток на всю мою жизнь и жизнь моих близких.
Ежиха промолчала, посмотрела на меня очень долгим взглядом, что-то пробормотала, чего я, к счастью, не расслышал, и пошла своим путём домывать посуду.
Я ступил в речку и без единой мысли в голове побрёл по прохладной воде. Речка бежала, как бегут все речки - прихотливо и не спеша. Она была где прозрачной и неглубокой, с маленькими камешками на дне, где поглубже, потемнее и поспокойнее. Солнце стояло низко и было совсем красное, оно било мне в глаза между стволами сосен, и я, жмурясь, брёл по воде всё дальше и дальше.
Но вот в голове у меня снова как шумнёт: "Шурум-бурум!" - и явилась новая идея. Если я и вправду построю дом вот на этой красивой лужайке, поросшей цветами, я испорчу всю лужайку, не так ли? Дом должен быть построен обок лужайки, да вот жалость - обок лужайки нет для него места. А ещё, представим себе, я заделался-таки домовладельцем. Совместимо ли это - домовладелец и искатель приключений? Несовместимо, скажу я вам!
Далее. Подумать только, мне пришлось бы всю свою жизнь прожить по соседству с ежихой! Надо полагать, она принадлежит к древнему роду ежей с таким же, как у неё, характером. Вот и получается, что, отказавшись от постройки дома, я избежал трёх больших бед и должен испытывать чувство глубокого удовлетворения.
Теперь, задним числом, я смотрю на историю с домом как на свой первый большой жизненный опыт, имевший величайшее значение для моего дальнейшего развития.
Словом, оставшись при своей свободе и чувстве собственного достоинства, я брёл по речке в воде, пока ход моих мыслей не прервал тихий весёлый звук. Прямо посреди речки вертелось красивое водяное колесо, сделанное из колышков и тугих листьев. Я остолбенел от удивления и в следующее мгновение услышал голос: "Это эксперимент. Счётчик оборотов". Прищурившись, я поглядел против солнца и увидел пару ушей изрядного размера, торчащих из кустика черники.
- С кем имею честь?.. - спросил я.
- Фредриксон, - ответили уши. - А сам-то ты кто такой?
- Муми-тролль, - сказал я. - Беглец, рождённый под совершенно особенным расположением звёзд.
- Под каким? - спросил Фредриксон с явным интересом, и я очень обрадовался, ибо впервые мне задавали разумный вопрос.
Так вот, я выбрался из речки, уселся бок о бок с Фредриксоном и - он ни разу меня не прервал - поведал ему о всех знаках и знамениях, сопутствовавших моему появлению на свет. Я рассказал о красивой корзинке из листьев, в которой нашла меня Хемульша. Рассказал о её чудовищном приюте и моём непонятом детстве, о приключении на весеннем льду, о моём драматическом побеге и описал ужасное странствие по вересковой пустоши.