- И напасти на вас никакой нет. Всё шляетесь и шляетесь ночами. Куда, зачем, сами не знаете… - ворчал он на ходу.
- Пойдём, - Ваня, кое-как одевшись, схватил его за руку и потащил к окну, откуда тянуло прохладой и свежестью.
- И куда несёт?.. - бормотал Фома, спрыгивая с подоконника в сад.
Урт пошёл впереди, поминутно оглядываясь по сторонам, и поводя плечами, будто от холода. На самом деле ему было просто не по себе. Водяные не очень-то любят далеко отходить от воды. На суше они чувствуют себя скованно и неуютно.
Сначала друзья шли через поля, наводнённые темнотой, по сырой, озябшей траве, притихшей под усыпанным созвездиями небом. Изгибы равнин походили в темноте на головы и плечи уснувших в незапамятные времена великанов, которые могут проснуться в любую минуту, и потому ночные пешеходы должны ступать очень осторожно, чтобы не разбудить исполинов. Ване стало страшно.
- Фома, - позвал он, - я боюсь.
Лохматый Фома, похожий в темноте на большой и растрёпанный веник, ответил, ехидствуя:
- А что ж увязался-то, раз страшно? И то правда, за кем пошёл - за Уртом. Это надо совсем ума лишиться: среди ночи, за водяным невесть куда потащиться. Да он тебя сейчас в болото заведёт и бросит пиявкам да жукам-водянцам на съеденье. А ты, чисто глупой, веришь кому ни попадя…
- Фома, взмолился Ваня, - ты-то хоть не пугай, и так оторопь берёт.
- Пужли-и-ивый, - протянул домовик. - Раз пужливый, на небо смотри. Враз весь страх пройдёт.
Ваня послушно поднял глаза вверх и замер от восхищения. Нигде в мире не видно столько звёзд, сколько в России ночью в поле. Гуще, чем пчёл в улье, больше, чем капель в ливень, чаще, чем травинки в лугах. Небо светилось и играло. Ване вдруг показалось, что оно словно бы падает на него. Будто вверху лопнул огромный мешок со светящимися зёрнами и они потоком льются на землю. Каждая звёздочка дрожала и переливалась. Луны не было и звёзды сияли яркие, как свечи. Ваня взвизгнул от восторга:
- Вот как!.. И что, всегда тут так?
- Всегда, коли туч нет.
Не сводя с неба широко распахнутых глаз, Ваня зашептал:
- Фома, а мы ещё сюда пойдём? Красота какая…
- Под ноги… - едва успел сказать домовой, как Ванина нога запуталась в прочных стеблях трав и он кубарем полетел по крутому склону оврага. Урт и Фома подбежали к нему, когда мальчик уже скатился на дно.
- Живой, что ли? - спросил, запыхавшись, Фома.
- Не ушибся? - испуганно тронул Ваню за плечо водяной.
- Живой, не ушибся. Только испугался немного, - ответил Ваня и засмеялся. - А здорово я? Кубарем, а? Здорово?…
Фома схватил его за ухо и потянул вверх.
- А ну вставай, шкода! Перепугал тут всех вусмерть, да ещё и хохочет. Ходить не умеет, а туда же, гулять по ночам… Вставай, пошли, огрызок.
Ваня потёр горячее ухо.
- Ладно, Фомушка. Помянешь меня. Уснёшь под моей кроватью, я тебе таракана в бороду пущу.
Фома, хоть и был домовиком, и обязан был дружить со всей живностью, что живёт в его доме, тараканов не любил и даже побаивался.
- Вот ещё! Такую тварь в доме терпеть. Ни вида, ни проку. Одни усы. Тьфу, гадость! - говорил он о живших в кухне за печкой прусаках.
Поэтому, заслышав такую угрозу, Фома вскипел:
- Да я ж тебя за такие слова распишу, как яйцо под Пасху, - закричал он, потрясая маленьким кулачком, и попытался броситься на отбежавшего на безопасное расстояние Ваню, но Урт перехватил его.
- Фома, Ваня, - заговорил он с укоризной. - Как ни стыдно. Как две водомерки скачете.
Урт был известен своим миролюбием. Во всех своих водоёмах, от большого Щучьего озера, до самой последней лужи, он старался поддерживать мир и спокойствие. Даже когда видел, как сцепились два жука плавунца, растаскивал их и, подув на них для успокоения, отпускал. Наверное, из-за миролюбивого его характера хищная рыба и не приживалась в его владениях. А что до Щучьего озера, так в нём щук отродясь не водилось, и название взялось вообще неизвестно откуда.
- Нам идти надо. Время дорого, - стыдил водяной мальчика и домовика, - а вы свару затеяли.
- А что я-то, - оправдывался домовой, - это всё вот этот, младенец избиенный, - он ткнул пальцем в Ваню, - Ходить не умеет, мозгляк, да ещё и грозиться.
- Фомушка! - окликнул его Ваня и приставил к голове пальцы, изображая тараканьи усы.
Фома махнул на него рукой и повернулся к Урту:
- Ну, а ты чего стоишь? Взялся, так веди, головастик.
Урт беззлобно покачал головой и пошёл дальше.
Поля скоро кончились и путешественники вошли в лес. Едва они оказались под кронами деревьев, едва их обступили со всех сторон толстые стволы и воздух наполнился звуками ночного леса, то резкими, как треск ломающейся ветки, то вкрадчивыми, словно шорох падающего листа, как страх сжал тугими кольцами сердца друзей. И водяной, и домовой, и человек почувствовали себя одинаково маленькими и беззащитными перед вековой силой и угрюмостью наполненного тьмой леса. В Уртовых владениях было несколько озёр, затерянных в чащобах, поэтому ему нередко случалось общаться с лесными обитателями. Но даже он был не в силах побороть робость перед величием и грозной красотой этих зелёных живых пространств. Водяной чутко прислушивался к каждому шороху: где-то ухала сова, скрипело надтреснутое дерево, далеко в чаще глухо кашлял сквозь сон старый седой волк. От этого звука вздрагивали пятнистые олени, водили по сторонам величественными, как купола храмов, головами, сторожко нюхали воздух. Полосатые смешные кабанята беспокойно крутили пятачками и плотнее жались к щетинистым животам матерей. Зайцы под кустами опускали уши и перебирали лапами от страха.
- Фома, мне страшно, - снова сказал Ваня. Голос его дрожал.
Домовой безнадёжно посмотрел вверх - небо было плотно закрыто листвой и ветвями деревьев.
- Да кому ж тут щас весело? - с отчаяньем отозвался он. - Завёл чёрт мокрый в самую чащу…
Ваня прижался к домовому. Мальчик в первый раз оказался в ночном лесу и сердце его дрожало, словно висело на тоненькой паутинке, каждую секунду грозя оторваться.
- Куда же мы идём? - с ужасом думал он. - Зачем мы, в самом деле, увязались за этим Уртом… Вот заведёт он нас в Зябликово болото…
Про Зябликово болото в деревне ходили самые страшные слухи. Будто где-то в чаще леса находится гибельная трясина. Придёт к ней человек или какое другое существо, посмотрит - поле и поле, но стоит ему ступить шаг, как трава расходится в стороны и трясина засасывает всякого, кто попался в ловушку. Говорили, будто дно этого болота вымощено костями людей и зверей и никому нет спасения из этого бучила. Только маленькие птички - зяблики да другая птичья мелочь могут ходить там безбоязненно. Оттого и зовётся то болото Зябликово.
- Урт, - позвал Ваня, - может, мы лучше домой пойдём? Потом как-нибудь это чудо твоё посмотрим…
- Нет, - решительно отозвался водяной. - Надо идти раз взялись.
- А куда хоть идём-то? - спросил Фома.
- Да болотце тут есть одно…
- Зябликово?! - в ужасе в один голос воскликнули мальчик и домовой.
- Нет, какое там Зябликово. Да мы уже почти пришли…
Через минуту Урт вывел друзей к небольшому лесному болотцу, со всех сторон окружённому берёзами и соснами. Над болотом висело пёстрое от звёзд небо, будто заключённое в берега из чёрных деревьев. Иногда по небу проносились, закрывая звёздные огни, неясные тени - то ли летучие мыши охотились, то ли совы - не разберёшь. Из смоляной воды выступали коряги, словно страшные кривые руки. Плавали листья кувшинок и рыба звонко плескалась в тишине, дробя мелкими волнами отражения звёзд.
Урт прошёлся вдоль берега, высматривая что-то под водой, вдруг ткнул пальцем вниз и, словно бы в испуге, отпрянул в сторону.
- Вот, смотрите, - тихо сказал он, оглядываясь на друзей.
Ваня и Фома склонились над непроницаемой тёмной водой.
- Она сейчас ещё слабее светится, - шептал рядом водяной. - Но всё равно, высмотреть можно.
Ни домовой, ни Ваня поначалу не могли ничего разглядеть, но потом увидели меж листьев кувшинок слабое сияние, идущее со дна.
- Что это? - спросил Ваня.
Урт помолчал и тихо ответил:
- Звезда.
- Не может быть!
- Звезда, звезда, правду говорю, - заверил водяной печальным голосом. - Я сам видел, как падала. Яркая, как молния. Сверкнула, потом всплеск и тишина, только свет из-под воды.
Они любовались на холодное голубоватое сияние, не в силах ни говорить, ни думать, и разом забыв обо всех своих страхах.
- Вот так-так, - наконец выдохнул Фома. - Такое чудо! Может, достанем её. Негоже звезде в болоте лежать.
- Страшно, - растерянно и опасливо сказал Урт.
- Страшно ему. И этот пужливый, - заворчал Фома. - А ты не бойся. Сопли подбери и достань. Она ж в твоё болото упала. Ежели бы она в мой дом в трубу свалилась, я б её, миленькую, мигом - рраз! и готово, вытащил.
- Всё равно, страшно. Виданное ли дело - звёзды из трясины таскать!
- Достань, родименький, - тронул водяного за плечо Ваня. - Интересно же, сил нет.
Урт ещё помешкал, вздохнул и осторожно ступил в воду. Отпустил лягушку, которую держал в руке от самого Ваниного дома и нырнул. Осторожно поплыл меж тонких стеблей кувшинок, пристально вглядываясь в подводную тьму. Вскоре он вышел на берег и в руках его было что-то похожее на небольшую льдинку, переливающуюся холодным, бледно-голубым, нездешним светом. Урт нёс её, вытянув руки вперёд, осторожно, словно ребёнка. Он даже забыл дышать от волнения и думал только о том, как бы не споткнуться и не уронить невиданную ношу.
Ваня смотрел на небесную гостью и голова у него кружилась. Ему казалось, что он словно летит куда-то далеко-далеко, маленький и лёгкий, как пушинка одуванчика, которую подхватил беспутный ветер и несёт куда-то в дальние поля: за реку, за леса, за холмы.
Урт осторожно положил находку в траву, которая от небесного света тут же стала голубой. Подышал на ладони и сунул их под мышки.
- Холодно, - прошептал он еле слышно. - Руки онемели, ничего не чувствуют.
У Вани от близости к звезде ещё сильнее закружилась голова и он вдруг, сам не зная, что делает, наклонился пониже, так что жёсткие стебли травы кольнули лицо, и спросил:
- Вы с неба?
Ему тут же стало стыдно за свой глупый вопрос и он подумал, что обидел гостью, но та вдруг ответила:
- С неба…
Голос был льдистый и звонкий, но сквозила в нём такая печаль и усталость, что у всех защемило в груди и стало больно горлу.
- Вы… - Ваня смешался, подыскивая слова. - Почему вы здесь? Вы упали?
Молчание длилось долго и все уже решили, что ответа не будет, как голос раздался снова:
- Я устала…
- Устали? Как это устала? - не поняв, заволновались друзья. - Разве звёзды устают?
Гостья снова помолчала и ответила:
- Если б вы знали, как это тяжело - быть на небе и светить.
- Я… Я не знал, что это так трудно, - прошептал мальчик.
- Трудно, - заверила звезда и снова замолчала.
- Но если бы вы знали, какие красоты видны оттуда, сверху, какие дали… Вы бы никогда не захотели быть никем другим. Я была огромным раскалённым шаром - я была солнцем. Планеты каждый день проходили предо мной в немом величии, поворачиваясь медленно и плавно, словно огромные морские животные. А я рассылала свет и тепло. Я была красива и могущественна. Я дрожала и пела от силы и красоты, которые бродили во мне. Мимо пролетали метеоры, далёкие светила мигали мне, словно маяки Вселенной. Бестелесные создания задевали меня полами своих одеяний. Волны от взрывов новых солнц приходили с других концов космоса и сотрясали небосвод, а я трепетала от радости за новорожденных…
Забыв про посторонних, звезда долго и восторженно рассказывала о своей жизни на небе, а потом тихо запела прозрачным голоском:
Родилось где-то солнце красное,
Крик прошёл через небосвод.
Закачался свод, задрожал листом,
Но не от горести, а от радости.
И кричит, кричит солнце красное,
Молодое, новорождённое.
- Ты бы, небось, сейчас всё отдала, чтоб туда вернуться? На небо-то, а? - спросил Фома.
Звезда осеклась, замолчала.
- Что делать, мы тоже стареем, - ответила она приглушённо. - Со временем свет наш становится слабее. Я уже не могу светить так ярко, как прежде, и поэтому ушла…
- Но когда ты падала, то была ярче молнии, - сказал водяной.
- Когда падаешь, напоследок светишь ярко и весело. Но это лишь последняя вспышка, а дальше быстрое угасание и тьма.
- И неужели никак нельзя удержаться там, на небе? - спросил Ваня.
- Можно. Некоторые вцепляются мёртвой хваткой в небосвод и всеми силами стараются не упасть. Светить они уже не могут и становятся сначала бурыми головешками, а потом чёрными дырами, которые засасывают в себя всё, что могут, и превращают в ничто. Если присмотреться, то можно увидеть на небе точки темнее тьмы. Это они. Они мешают родиться новым звёздам и все презирают их.
Небесная гостья помолчала.
- А ведь я была солнцем!.. Огромным и прекрасным! - с тоской прошептала она сама себе.
Свет её немного потускнел с тех пор, как Урт вынес её на берег, и теперь она освещала лишь несколько травинок вокруг.
- А как бы хотелось обратно… - услышали друзья тихий вздох.
- Мы можем вам помочь? - спросил чуть не плача Ваня.
- А что? - встрял Фома. - Нагнём берёзку из тех, что помоложе да поупруже, да и запустим повыше. Авось удержишься?
Та вздохнула.
- Отнесите меня обратно. В тёмную воду, под листья кувшинок, - голос её был еле слышен.
Фома пожал плечами. Урт взял звезду на руки, прижимая к груди, словно родное существо, понёс в болотце.
- Я была солнцем… Я была солнцем! - повторяла та, угасая на глазах.
Урт положил её на мягкое илистое дно под старую, обросшую тиной корягу. Друзья попытались разглядеть свет под тёмной водой, но он терялся среди лёгкой ряби, пробегающей по поверхности болотца.
Друзья долго молчали.
- Нехорошо это, что звёзды гаснут. Неправильно это, - сказал Ваня неожиданно охрипшим голосом и хлюпнул носом.
А Фома покрутил головой, не соглашаясь, и сказал:
- Правильно. Так было и так будет. Потому что нужно место для новых солнц.
Урт ничего не ответил, только проглотил маленький комочек, забивший горло и не дававший дышать. Посмотрел наверх, зажмурился.
Пошёл дождик, мелкий, как мышиные слёзы. Пошёл из ничего, без тучки и облачка. Капли падали, царапали водную поверхность с еле слышным шорохом.
Друзья расстались в лесу. Водяной пошёл к себе на озеро, а Ваня с Фомой в деревню.
На берегу болотца в мокрой осоке осталась сидеть лягушка. Она таращила влажные выпученные глаза на рябящую воду и в них отражались россыпи далёких небесных огней, молодых и весёлых.
А у Урта потом ещё две недели руки не могли отойти, всё как чужие были.
Глава 6
Дом - бродяга? - "Что вам снится?" - "А вдруг, он и вправду живой?"
- Дом-то наш совсем с ума сходит, - сказал как-то Ване Фома, когда они сидели в лопухах под вишнями в саду.
- Дом, с ума? Разве так бывает? - не поверил мальчик. - У домов по-моему и ума-то нет.
- Это у некоторых людей ума нет, - ершисто возразил Фома. - А у домов всегда есть.
Фома замолчал. Ваня подождал, но домовой разговор не возобновлял.
- Так что там с домом-то? - спросил Ваня.
- Хе, - выдохнул, усмехнувшись, Фома. - К морю, говорит, уйду.
- Как к морю? Зачем к морю? И как это "уйду"? Разве дома… Разве они… - начал мальчик, но увидев в глазах друга невыносимое презрение, смешался и замолчал.
Тот покачал головой.
- Ты что, совсем дикий? - спросил домовой.
- Я не дикий, это ты несёшь невесть что.
- Верно, ты не дикий, ты слепой, глухой и тупой, - закивал головой Фома. - Живёт в доме, ест, спит и ничего не чувствует.
- А что я должен чувствовать?
- Что тебе снится последнее время? Это-то ты хоть помнишь?
- Помню, - сказал мальчик и задумался. - А что же мне снится? Забыл, - признался после небольшого раздумья.
Во взгляде Фомы презренье достигло такой силы, что Ваня наклонил голову и покраснел.
- Ну, не помню я, - повторил он.
Фома воздел руки.
- Море. Море вам всем снится. Ну, кроме бабушки, конечно, - добавил он.
- А, точно, точно, море. Я вспомнил. А ты откуда знаешь?
- Да потому что это дом всё время по морю тоскует, потому и снится оно вам. К морю он хочет.
- А что, он был на море?
- Нет, конечно. Всё дело в том, что каждый дом хочет быть кораблём, а этот к тому же ещё и из корабельного леса построен. Вот его и тянет.
- А почему каждый дом хочет быть кораблём?
- Не знаю, но только это от самого начала времён повелось.
- И что он будет делать на море?
- Известно что, плавать. Говорит: "Первый этаж вода затопит, ну так это ничего, ещё второй останется и бабушкина мансарда. Вполне хватит".
- Что, так и говорит? - Ваня слушал и не мог поверить в то, что слышит.
- Так и говорит. Ещё сказал: "А уж как колокольчики в брёвнах от качки звенеть будут! Заслушаешься". Мечтает, радуется.
- Разве в брёвнах есть колокольчики?
- Ты ухо к стене приложи, авось и услышишь.
- Фома, а ты как же? С ним пойдёшь?
- Я? С ним? Ни за что. Я пока в своём уме. Да и кто я буду, если с ним пойду? Корабельный что ли? Ну да, видать, корабельный. Во как! Хе! Нет уж, блажь это одна. Ищите дураков в другом месте.
- А ты вправду не хочешь море увидеть, другие земли?
- Не хочу. Вот ни на зуб комариный не хочу.
- У комаров что, зубы есть?
- Чем бы они тебя кусали, ежли б беззубые были?
Ваня подумал и тихо сказал:
- А вот я бы хотел куда-нибудь отправиться.
- Нам домовым это без надобности. Мы народ осёдлый, не бродяги какие.
Ваня замолчал, обдумывая слова домового. В голове никак не укладывалось, что дом может ходить, радоваться чему-то, мечтать, да и вообще хотеть чего-то. Мальчик высунулся из лопухов, где они сидели с Фомой, посмотрел на дом сквозь редкие вишнёвые заросли. Стены из толстых брёвен, острая крыша с резным коньком над мансардой, наличники на окнах, крыльцо. Всё казалось таким незыблемым и прочным, что он усомнился в словах домовика. Ваня недоверчиво пожал плечами и уже собрался снова спрятаться среди широких пыльных листьев, как вдруг откуда-то налетела волна тёплого воздуха, зашелестела листва, закачались ветки деревьев, заскрипел ствол старой яблони и Ване показалось, что дом шевельнулся, дрогнули стёкла, медленно открылась входная дверь, посыпался мох с нижних брёвен сруба, по крыше съехала сухая веточка, которую притащила туда старая галка, по весне собиравшаяся строить на трубе гнездо. Ваня сглотнул ставшую вдруг полынно горькой слюну.
- А что, он и вправду может уйти? - спросил у лежащего на спине с соломинкой во рту домового.
- Да кто ж его разберёт, - ответил тот, таращась в синее, как море, небо. - Он хоть и деревянный, а характер ого-го!