Он злорадно усмехнулся.
Дневной расчет? Что бы это значило?
Это значило, что тому, кто работал сегодня медленнее всех, предстоит получить три удара кнута. То было само по себе ужасно, хотя Герик и прочие явно не считали это чем-то удивительным. Но открытие стало страшнее, когда я увидел, кто держал кнут.
То был мальчик одиннадцати-двенадцати лет из Дома Учения, в штанишках до колен, в жилете и с очень коротко стриженными волосами. Наставник стоял за его спиной, положив руки ему на плечи. И даже издали видно было, как дрожали руки мальчика, сжимавшие кнутовище.
С одного из людей Эрлана уже сняли кандалы и крепко привязали лицом к толстому столбу, с руками, поднятыми над головой.
- Этот человек - недруг Князя! - сказал мальчику Наставник. - Твоей руке надлежит быть твердой, когда будешь наказывать его.
Мальчик не спускал глаз с привязанного к столбу. Медленно он поднял кнут. Потом снова опустил его.
- Я… я вообще не хочу… - прошептал он.
- Павел! Ты любишь Князя? - спросил Наставник мальчика.
- Да!
- Ты ненавидишь его недругов?
Мальчик послушно кивнул.
- Тогда ты не смеешь быть слабым. Исполни свой долг! Ты, верно, не из тех, кто может изменить.
Лицо мальчика исказилось, и это был страх.
- Нет! - громко сказал он. - Я не изменю! Никогда!
Он не спускал глаз с голой спины мужчины. Старые побелевшие шрамы и недавние красные рубцы говорили о том, что тот далеко не в первый раз стоял у столба на Битейном дворе. Мальчик собрался с духом, поднял кнут и ударил.
Но не жестко. Явно недостаточно жестко.
- Павел! - укоризненно произнес Наставник. - Ведь ты даже не отметил его. Неужто твоя ненависть к врагам нашего Князя так слаба?
Мальчик заплакал тихо и беззвучно.
- Да! - всхлипнул он. - Я ненавижу их! Я ненавижу их!
- Тогда докажи это!
Но мальчик по-прежнему медлил. Слезы сбегали по его бледному лицу, и он слабо всхлипывал.
Тогда человек у столба внезапно повернул голову и глянул прямо на мальчика.
- Принц Плакса! - презрительно прошипел он. - Мальчик-Девчонка! Бей и давай покончим с этим. Или, может, не посмеешь?
Это и требовалось… Мальчик поднял кнут и ударил яростно, что было силы три раза. Три новые красные полосы превратились в отметины на снине мужчины.
- Хорошо, Павел! - похвалил его Местер Наставник. - Ты сослужил верную службу своему Князю.
Стражи отвязали наказанного от столба, и нам позволили уйти, на этот раз в те дыры, где мы спали.
- Зачем он это сказал? - шепнул я Герику. - Ну, про Принца Плаксу? Можно подумать, ему хотелось, чтоб мальчик ударил его!
- Так он этого и хотел, - ответил Герик. - Антон ведь не глуп. Если бы мальчик не справился, стражи взялись бы за это дело. А от кого бы ты хотел получить трепку - от двенадцатилетнего мальчика или от кабанов, закованных в броню?
Да, выбор ясен.
- А почему как раз он, я имею в виду почему не другие из людей Эрлана?
Герик пожал плечами.
- Это решает Эрлан. Или Маша, когда проиграем мы.
Он слегка пожал плечами. Герик, ясное дело, и сам не раз получал свое у столба.
- У некоторых, кто проиграет, всегда назначают самого слабого получать взбучку, - продолжал он. - Потому что известно, от этого толку мало. У Маши это не так. Здесь чаще соблюдают черед.
Это удивило меня. После первой встречи с Машей я никак не подумал бы, что чувство справедливости может потревожить его совесть.
- А Маша сам? - спросил я. - Он тоже соблюдает черед?
Герик холодно посмотрел на меня.
- Случается! - ответил он. - Так что не внушай себе ничего подобного, Гладкий Хребет!
Это прозвище, ясное дело, было ругательным. Сказано почти так же, как говорил человек у столба "Принц Плакса" и "Мальчик-Девчонка". Здесь принимали свою трепку и, похоже, гордились ею.
Мне ясно было: из десяти узников - людей Маши - Нико и я были самыми презираемыми. Даже сгорбленный старик Виртус занимал более высокое положение и был более уважаем другими. И это при том, что он чаще всего полз вдоль стены и еще больше сгибался всякий раз, когда видел вблизи стража. Он ходил, постоянно бормоча какой-то бестолковый стишок, который, как я поначалу думал, был сплошной белибердой. У него так дрожали руки, что он едва мог держать инструмент. И все-таки никто никогда не сказал ему худого слова, даже Маша. На Нико и меня обрушивался поток грязной ругани, стоило нам остановиться, чтобы перевести дух, а Виртусу никто не говорил ни слова. Даже когда он обронил инструмент в Драконий ров, так что нам пришлось просить у стражей новый и мы потеряли из-за этого не знаю сколько времени.
- На что нам этот старый копун? - сказал я Герику.
Но тот разозлился.
- Берегись, парень! Язык твой - враг твой! Ничего-то ты не знаешь. А Виртус ничуть не старше меня.
- Чего же его так скрючило? - спросил я, покосившись на дрожащие руки и спину, согнутую, как у горбатого.
- Не твое дело, Гладкий Хребет, - прошипел Герик. Но немного погодя все-таки добавил: - Ты тоже можешь кончить, как он. Вот проиграем, тогда узнаешь.
Я снова украдкой глянул на Виртуса. Волосы - седые, лицо изборождено морщинами. Но это, пожалуй, правда, что никакой он не старец, хотя и держался старик стариком.
- А что они делают с нами, если мы проигрываем? - спросил я позже Машу. - Что нужно сделать с человеком, чтобы он стал как Виртус?
- Местеры Наставники выберут тогда для нас забавную маленькую игру, - ответил Маша. - Такую, чтоб мы лучше научились подчиняться…
Ненависть сверкала в его глазах, когда он произносил эти слова. И когда я увидел, как все его люди гнут спину и надрываются, чтобы не проиграть, до меня по-настоящему дошло: это будет такая игра, в которую мне бы не хотелось играть.
Так прошли следующие четыре дня. Мы надрывались с этой стеной до тех пор, пока солнце стояло на небе. На закате подрядчик измерял нашу работу и записывал результат на доске. А потом мы шли на Битейный двор. Три первых дня людям Маши удавалось справляться лучше, чем Эрлановым, может потому, что мы были чуть ближе к каменоломне. Каждый вечер новый мальчик из Дома Учения должен был брать в руки кнут. Не все испытывали такое отвращение, как первый. Один из них и вправду приложил все свои силы, так что узник, которого он бил, застонал после третьего удара. Наставник поблагодарил мальчика за его силу и ненависть к недругам Князя. А мальчик сиял и гордо выпячивал грудь под градом похвал. Глядя на все это, становилось просто худо.
На четвертый день проиграли мы.
- Двенадцать с четвертью альнов! - возвестил подрядчик. - Против полных тринадцати Эрлана.
У меня подвело живот. Настал этот момент. Теперь подставлять спину при дневном расчете придется нам.
И я был глубоко уверен в том, что Маша выберет либо меня, либо Нико. Моя бедная спина и так уже была совершенно разбита после работы, а ребра, казалось, больше никогда не заживут. Я не был уверен, что смогу молча, как подобает мужчине, принять удары кнута, как делали это другие узники.
Мрачный взгляд Маши остановился сначала на Нико, а потом на мне. Лицо его совершенно ничего не выражало.
- Герик! - сказал он. - Нынче будешь ты!
Кажется, я разинул рот. Я был так уверен, что он выберет одного из нас, из Гладких Хребтов.
Герик не произнес ни слова. Он только кивнул, словно этого и ожидал. Был ли его черед? Или он совершил что-то такое, чего Маша не одобрял?
Я этого не знал. Но Герик дал привязать себя к столбу и принял, стиснув зубы, три удара, ничем, кроме стона, не ответив. И когда после этого мы снова возвращались в подвал, он послал мне суровый взгляд - взгляд, который говорил: "Так это и делают! Ты бы мог так поступить, Гладкий Хребет?"
Сдается мне, Нико почти не спал. Я ожидал, что он мало-помалу привыкнет к темноте и перестанет так бояться. Но он не смог. Слышно это было по тому, как он тяжело и быстро дышал, как пес в тесном ошейнике. А несколько ночей он будил всех громким криком и судорожными взмахами рук и ног. Яснее ясного - его мучил кошмар.
Остальные узники поначалу не очень-то обращали внимание на него. Его речь и, возможно, что-то в его походке даже со злосчастными кандалами на ногах выделяли его из толпы. Догадывались, что он "знатный" или, во всяком случае, был таковым. Из-за этого, а еще из-за кошмаров его презирали и старались уязвить, когда представлялся удобный случай.
Он никогда не отругивался. Он лишь молчал, когда поток брани обрушивался на него, и никогда не вскипал, когда кто-то из узников толкал его или норовил задеть кандалами. Будь я на его месте, я бы уже сто раз вышел из себя, и часто злился, что он не может ответить им, ведь я-то не давал им спуску - отругивался и осыпал бранью. Утром пятого дня, когда мы принялись за работу, меня все-таки угораздило подраться с Карле, одним из узников. Началось с того, что он отступил назад, когда Нико шел вперед, так что Нико споткнулся и упал, растянувшись во весь рост.
Когда проводишь половину суток прикованным к девяти другим мужчинам, учишься, как надо двигаться, чтобы не подставить ножку соседу. И потому я не сомневался, что Карле сделал это нарочно.
- Тупой боров! - пробормотал я тихонько, чтобы не услышали стражи.
Он окинул меня быстрым злобным взглядом.
- Что я могу поделать, если Принц Уписанные Подштанники не в себе! - пробормотал он в ответ.
- Врешь! Ты сделал это нарочно!
- Замолчи, Давин! - вздохнул Нико и поднялся на ноги. - Только молчи!
Карле ухмыльнулся хитро и высокомерно. Похоже, он думал, что Нико цыкал на меня, потому что боялся.
- Принц Писун со Страху! - не отставал он. - Принц Писун со Страху и его Рыцарь Сосунок. Ну и парочка!
И он сделал так, что Нико снова споткнулся и упал. Я забыл про свои ребра и слабые руки. Я хотел стереть эту высокомерную ухмылку с его глупой рожи, и пусть бы это стало последним делом моей жизни. И так как он был на одного человека дальше от меня и Нико на нашей цепи, я мог прекрасно достать его. Я врезал Карле прямо по носу со всей силой накопившейся ярости. И он упал навзничь.
Но не надолго. Миг - и он уже на ногах, и оказалось, как мало я знал о том, как дерутся узники, когда нельзя ни отступить, ни избежать удара, но можно, если хватит умения, использовать цепь как оружие. Стражи не вмешивались. Они стояли, ухмыляясь и глядя на нас, пока Карле и я пытались убить друг друга. Ну, по крайней мере, это пытался сделать Карле. Я же с трудом отстаивал жизнь. Внезапно я очутился на грязном каменном полу камеры с цепью вокруг шеи и на запястьях, пока Карле не торопясь колотил меня в живот свободной левой. Я попытался поджать ноги, чтобы защитить свой несчастный живот, но из-за кандалов мне удалось это лишь наполовину.
Остановил это все Маша. Я не видел, что он сделал с Карле, но удары резко прекратились, а душившая меня цепь исчезла. Пока я еще старался отдышаться, лежа на полу, Маша склонился надо мной. Схватив двумя пальцами мою верхнюю губу, он сжал ее. Это причинило немыслимую боль, и я обеими руками обхватил его запястья, чтобы освободиться. Куда легче было бы сдвинуть с места древесный ствол!
- Кто позволил тебе драться, Гладкий Хребет? - спросил он. - Если мы нынче проиграем из-за того, что ты и Карле еле шевелитесь, кого, по-твоему, я пошлю на Битейный двор? - Он разжал пальцы, но держал меня взглядом. - Поднимайся! - велел он. - И если у тебя, падаль, осталась хоть капля разума, будешь нынче гнуть спину так, как никогда раньше не гнул. И, надеюсь, мы выиграем!
- Четырнадцать альнов! - возвестил подрядчик. - Против четырнадцати с четвертью Эрлана.
Маша поглядел на меня. Его глаза были такими темными, что походили на дыры.
- Что я говорил! - напомнил он. И кивнул в мою сторону: - Этого!
- Нет! - вдруг произнес Нико. - Не Давин! Он… Позвольте мне! Возьмите меня вместо него! Это моя вина, что он полез в драку.
Маша презрительно фыркнул:
- Кто тебя спрашивал, Уписанные Подштанники? Здесь решаешь не ты! Твой черед еще впереди!
Я не мог хоть немного не сопротивляться, когда меня повели к столбу. Но стражи испытывали это сотню раз прежде, и им потребовался всего миг, чтобы подтащить меня к столбу и накрепко прикрутить мои запястья. У меня ныли ребра. Я с трудом покрутил головой, чтобы видеть, кто нынче будет размахивать кнутом.
Это был тощий мальчик, едва ли старше десяти лет, и я вздохнул с облегчением. Должен же быть предел силе, с которой ударит такой хилый мальчуган. Наставник завел свою обычную муру насчет недругов Князя, о ненависти, и каре, и силе.
Мальчик послушно кивал, но когда дошло до дела, он сначала не захотел меня ударить.
- Он ведь ничего мне не сделал, - кротко сказал он.
- Он - враг Князя, Арил! По-твоему, он не заслужил наказания?
Арил завертелся.
- Заслужил… - пробормотал он.
- Почему же ты не хочешь его покарать? Ты что, не желаешь служить Князю?
- Да… но…
- Но что, Арил?
Мальчик немного помолчал. В конце концов он так тихо проговорил, что я почти не мог расслышать его слов.
- Матушка говорит… матушка говорит, что бить нельзя.
Какой-то миг Наставник постоял молча. А потом низко склонился над мальчиком.
- Мы уже говорили об этом раньше, Арил. Матери у тебя больше нет! Та женщина, что была твоей матерью, - кто она?
- Враг Князя! - прошептал Арил.
- И что она заслужила?
- Смерть!
- Хорошо! Тогда бей!
Арил ударил. Кончик кнута, щелкнув, ужалил спину и оставил на ней жгучий след. Я, стиснув зубы, ждал следующего удара.
Но его не последовало. Мальчик, стоя рядом, плакал так, словно это его хлестнули кнутом.
Он отшвырнул кнут и стал жалобно твердить:
- Я не хочу! Я не хочу!
И сколько Наставник его ни уговаривал, он не смог заставить его поднять кнут с земли.
В конце концов Наставник взял мальчика за руку и увел его. А капитан стражей, указав на одного из своих людей, сказал:
- Придется тебе, Бранд! Два удара. Спасибо!
Бранд, дюжий великан, поднял кнут и без единого слова, лишь примерившись, взмахнул им так, что он щелкнул. В его сноровке ощущался давний опыт, заставивший меня похолодеть. Мне хотелось позвать мальчугана, заставить его вернуться и ударить меня еще дважды. Я вдруг отчетливо понял, почему Антон из людей Эрлана в первый день подстрекал строптивого мальчика, которому предстояло наказать его, пока парень не нанес ему все три удара. Я хотел бы, чтоб Арил был здесь и сделал то же самое.
Бранд хлестнул меня, и удар кнутом пронзил все мое тело. Голова откинулась назад так круто, что я вогнал подбородок в столб. Будто полоска огня заструилась вниз по моей спине.
Второй удар, и на это раз я не смог удержаться от крика. Я заревел как бык, на спине которого выжигают клеймо. Что-то прорезало две глубоких борозды на спине и плеснуло в них кипящего масла. Так я чувствовал. Жгло словно огнем. Вся спина горела, и что-то теплое стекало по ней… Должно быть, кровь.
Когда меня развязали, я попытался выпрямиться, но меня не держали ноги, и я кончил тем, что встал на колени. Я не понимал, как мог Герик накануне отвернуться от столба и уйти, словно три удара кнутом были все равно что укус пчелы. Я не понимал, как он и все остальные удерживались от громкого крика, когда на спину обрушивался кнут. Неужто они сделаны из камня? Или их кожа превратилась от побоев в шкуру? Вот они и не чувствуют ударов, как другие люди?
Нико взял меня за руку, Маша за другую. Маша? Неужто Маша помогал мне?
- А теперь пошли, парень! - сказал он. - Ты должен постараться, мы тебя нести не можем.
Так или иначе, в подвал я пришел сам, хотя каждый шаг причинял боль израненной спине. Я слышал, как Маша негромко говорил с одним из стражем, пока я сам опустился на колени, а потом лег на живот. Святая Магда! Неужто что-то может причинять такую боль? Три жалких удара! Или, вернее, два, ведь удар Арила растворился в боли от тех двух, что нанес мне Бранд. Я слышал, будто были люди, которых приговаривали в наказание и к десяти, и к двадцати ударам. Как они это выносили? Никогда больше не стану хлестать ни коня, ни мула! Никогда! С каким бы норовом они ни были!
- Эй! - произнес внезапно Маша. - Ты у меня в долгу, друг!
Страж в ответ что-то пробормотал и исчез. Но факел оставил, а вскоре явился с ведром воды и маленьким кувшином.
И хочешь - верь, хочешь - нет, но тот, кто промыл раны на моей спине и смазал их бараньим жиром, был Маша. И Маша же заставил меня пить и есть, хотя я был не в силах. Этого я не понимал. Я считал, что он меня ненавидит. Но, может быть, он думал лишь о завтрашнем трудовом дне. Я весь похолодел при мысли об этом. Я не могу подняться. Я не смогу завтра влезть на стену и таскать камни. Даже если дело пойдет о жизни.
Карле явился с замызганным, рваным старым плащом, которым сам накрывался, когда спал.
- Ложись на него, - сказал он. - Ведь неудобно всю ночь лежать на животе!
- Спасибо! - пробормотал я, сбитый с толку и ошеломленный тем, что вдруг оказался окружен человеческим теплом. Ведь я кричал в точности так, как обещал себе не делать. Я оказался именно Гладким Хребтом, жалким и ничтожным.
- Этот Бранд - свинья! - угрюмо произнес Карле. - Он не должен был так отделывать тебе спину. Меня не удивит, если он поставил на Эрлана.
- Поставил? О чем ты?
- Они бились об заклад… Ты этого не знал? Они бились об заклад: кто из нас справится первым со своим отрезком стены. А если ты не сможешь завтра работать, мы вряд ли победим. Вот скотина!
От бараньего жира кожа горела немного меньше. Голова моя гудела, а тело всей тяжестью давило на каменный пол. В конце концов я забылся и несколько часов то метался в беспокойном сне, то просыпался. Один раз я очнулся оттого, что Виртус, склонившись надо мной, неуклюже потрепал меня по волосам.
- Это потому, что он любит нас, - сказал старик.
- Что такое? - пробормотал я, не в силах даже стряхнуть его руку со своей головы.
- Он карает нас, чтоб мы учились. Потому как любит нас.
Нико резко сел.
- Замолчи, Виртус! - прошипел он. - Оставь его в покое!
Виртус отдернул руку.
- Князь велик! - взволнованно пробормотал он. - Князь велик!
- Он не в своем уме, - прошептал Нико, - совсем обезумел.
Я ничего не ответил.
К утру у меня уже не было сил лежать на животе. Я с трудом встал на колени. Факел выгорел, но слабый проблеск дневного света уже пробивался сквозь решетчатую дверь.
Маша проснулся оттого, что я зашевелился.
- Как дела, парень? - спросил он.
Я не знал, что ответить.
Я не очень-то доверял его заботам.
- Ничего! - в конце концов сказал я.
Некоторое время он молча глядел на меня.
- Как, ты говорил, тебя зовут? - неожиданно спросил он.
Зачем ему это теперь? Я недоверчиво смотрел на него. Но его безбородая с лысым лбом рожа была невыразительна, как яйцо.
- Давин! - назвался я.
- Давин? Гм-м! Хорошо! Это мы запомним! - Он вдруг ухмыльнулся. - Да ведь Гладким Хребтом тебя уже не назовешь! Так, что ли?