Это правда. Я его застала целующимся с его рыжим "чудом природы", и у меня тогда случилось настоящее разлитие желчи. Вспоминаю и молчу.
- Я тоже не был в восторге от твоего Сэма. Никакой гарантии нет, что он не был там в Вирджинии подсадной уткой. Я и до сих пор почти уверен, что с ним дело было нечисто.
- Да уж, в Вирджинии было мало хорошего, - соглашаюсь я.
- А теперь скажи-ка ты мне, почему тебе не нравится, когда я с кем-то другим, а мне - когда ты?
Господи помилуй! Куда его несет?! Даже если у нас с ним что-то большее, чем у брата с сестрой, я и себе-то боюсь в этом признаться. А уж ему и подавно.
- Потому что мы мелкие, себялюбивые эгоисты, - начинаю я, надеясь, что он на этом остановится.
Но Клык криво усмехается и берет меня за руку. Ладонь у него жесткая, мозолистая, вся в старых шрамах. А рука сильная и мускулистая. Ночь накрыла нас своим черным одеялом. Слышу, как внизу под досками причала плещется вода. Мы совсем одни.
- Ты такая… - он останавливается, а я замираю. Только сердце колотится где-то в горле. - … Такая поганка.
- Чего?! - пытаюсь возмутиться, но не успеваю, потому что он наклоняется и закрывает мне рот поцелуем. Пробую еще что-то сказать, но Клык, поддерживая мне затылок, не только плотнее прижимает свои губы к моим и целует меня нежно и ласково, но с решимостью, на которую только он один способен.
"Боже! - думаю я рассеянно. - Клык, я и…" Он целует и целует меня, и в голове у меня все идет кругом. Потом я вспоминаю, что надо дышать носом. Это помогает. Туман немного проясняется. Каким-то образом мы теперь тесно прижались друг к другу. Руки Клыка крепко меня обнимают и, нырнув под мои крылья, нежно и осторожно скользят вдоль спины.
Боже! Как мне хорошо. Как мне хорошо с ним. Как я его люблю.
Это чистая катастрофа.
Судорожно хватая ртом воздух, вырываюсь от него:
- Я э-э-э… - Куда только подевалось мое всегдашнее красноречие? Вскакиваю на ноги, едва не столкнув его в воду, несусь вдоль причала и взлетаю стремительно, как ракета.
14
Клык был холоден, Игги трогал все подряд и как сумасшедший выкрикивал цвета, Надж забавлялась с первым попавшимся металлическим предметом, заставляя каждый из них приклеиваться к ее телу. За Ангелом и Газзи всегда глаз да глаз нужен. Одно хорошо, Тотал присмирел и притих, свернувшись на диване калачиком.
Наши вашингтонские приключения отнюдь не закончились. Мама и Джеб все-таки уговорили нас отправиться на новую встречу в Капитолий. На сей раз нас должны были продемонстрировать какому-то специальному комитету Конгресса. Что-то вроде Комитета по делам трудновоспитуемых мутантов.
Короче, все входят, мы рассаживаемся, и давешний седовласый генерал жизнерадостно оповещает:
- У нас замечательная новость! Нам выделены средства на создание для вас специальной школы. Где она будет находиться и будете ли вы учиться вместе с обычными школьниками, пока не определено.
Он сияет, точно только что объявил, что мы выиграли сто миллионов в лотерею.
Я в ответ тяжело вздыхаю.
- Послушайте, господа. Я все-таки не понимаю, почему дети не могут просто спокойно жить под защитой где-нибудь в секретном месте? - вступает мама.
Молодец! Пусть объяснит этим недоумкам все от А до Я.
- Видите ли, мисс Мартинез, - начинает одна из комитетских теток…
- Доктор. Я не мисс, а доктор Мартинез.
- Простите, доктор Мартинез…
- Существуют, например, программы защиты свидетелей. Правительство тратит миллионы долларов, время, ресурсы, силы, защищая свидетелей, которые зачастую сами являются преступниками. Почему вы не можете с той же энергией защитить невинных детей?
Надж сжимает мне руку. Мы все всю жизнь мечтали о настоящих родителях, искали их повсюду, рисковали всем на свете. Пара попыток закончилась, мягко говоря, неудачно. Но, в конце концов, я нашла своих отца и маму. Главное, маму. Она лучшая мама на свете. Правда, по-моему, с "невинными детьми" она сейчас слегка перегнула палку. Не знает она ни про череду спертых нами тачек, ни про опустошенный коттедж, в который мы дважды наведывались непрошеными гостями.
Но я отвлеклась. Слушайте, что случилось дальше.
Пожилая мымра в темно-синем костюме наклоняется вперед:
- Программа защиты свидетелей имеет строго ограниченные рамки и для детей не предназначена. Мы полагаем, что школа-интернат - гораздо более подходящее решение вопроса, обеспечивающее квалифицированных опекунов и педагогов. - Она холодно и надменно улыбнулась. - Уверяю вас, там условия для детей, о которых идет здесь речь, будут гораздо более благоприятными.
A темноволосая тут же добавляет:
- Никто из нас никогда ни в малейшей степени не был связан с ИТАКСом. Но мы глубоко изучили вопрос, положение этих детей и различные реабилитационные системы, приемлемые в данной ситуации. Мы понимаем, что значит детская психика, - у многих из нас есть дети.
- Но вы не их родители, - протестует мама, a Джеб сидит красный как рак. Видать, тетка его ИТАКСОМ здорово достала.
- Смею вам заметить, доктор Мартинез, ни вы, ни Джеб Батчелдер также не являетесь их родителями, - блестит стеклами очков лысеющий дядька. - Генетический компонент вашего участия нам хорошо понятен. Но факт остается фактом: эти дети, по сути дела, выросли в отсутствие человека, который исполнял бы по отношению к ним родительские функции.
Джеб опять заливается краской. Надеюсь, он чувствует себя перед стаей изрядно виноватым.
Всем телом ощущаю, как мама рядом со мной напряглась и выпрямилась.
- Макс, я не могу этого больше терпеть, - звучит у меня в голове голос Ангела. Поворачиваюсь и вижу устремленные на меня ее голубые глаза. А в придачу, поверх ее головы меня буравит взглядом Клык. Незаметно киваю ему - мы, как всегда, понимаем друг друга без слов.
Я поднимаю руку, и на лицах присутствующих чиновников брови удивленно ползут вверх. Чему, спрашивается, удивляются? Давно пора понять, с кем они имеют дело.
- Разрешите мне вам кое-что сказать.
15
- Вы говорите о нас, будто нас здесь нет и в помине. Заседаете, решаете нашу судьбу, а нас самих ни о чем не спрашиваете.
- Максимум, детей зачастую просят высказать свое мнение или рассказать об их предпочтениях, но решения принимают взрослые. Взрослые лучше знают, что нужно детям. У детей нет ни жизненного опыта, ни необходимого образования, чтобы увидеть общую картину и понять, что для них важно, - закончил свою речь седой сенатор и обнадеживающе мне улыбнулся.
Считай, дорогой читатель, что у меня паранойя, но никакой надежды мне ни его речь, ни его улыбка не вселили.
Любой журнал для подростков советует в ситуациях сомнения и неуверенности прислушиваться к своим чувствам. Вот я и прислушалась. И очень даже внимательно. Мои чувства в один голос громко орут, что всем этим чинушам надо срочно дать в морду. Видать, советы подростковых журналов к моей жизни неприменимы.
- Жизненный опыт? - повторяю я за ним звенящим от негодования голосом. - Общая картина мира? Да за мои четырнадцать лет у меня жизненного опыта накопилось больше, чем у вас за ваше 100-летнее безбедное прозябание.
Сенатор краснеет.
- Если кому не хватает жизненного опыта, так это вам. Вы когда-нибудь просыпались с кляпом во рту, не зная, ни где вы, ни куда пропала ваша семья? Живете вы в страхе перед всеми и вся? Приходится вам рыскать за жратвой по помойкам? Спите с открытыми глазами, потому что вас в любой момент может кто-нибудь кокнуть? Вы когда-нибудь открывали коробку с пиццей, чтобы найти в ней бомбу? Нет? Вы, господа, ни хрена в жизни не видели и ни хрена в ней не понимаете.
Некоторые члены комитета мутантов в ужасе прикрыли глаза рукой. Похоже, я пополнила их досье на стаю парой-тройкой доселе неизвестных им пунктов.
- Ангелу всего шесть лет, - продолжаю я, - но ставлю десять баксов, что она смотрела смерти в глаза чаще, чем вы все, вместе взятые. У вас превратные о нас представления. Все ваши фантазии о нашем будущем бесплодны. Дети, для которых вы придумали свою школу, скорее всего, чистые, послушные, благодарные, хорошо воспитанные и всегда со всем согласные. К сожалению, мы не такие.
Стая поднялась со своих мест и сгрудилась у меня за спиной. Догадываюсь, что они там сейчас строят свои самые суровые рожи. Хорошо, что мне не видно, а то я бы со смеху покатилась.
- Нам не нужно никакой вашей реабилитации. Мы созданы, чтобы выживать. Боюсь, что с этим не слишком совместимы хорошие манеры, терпение или страстное желание угодить. Ваша выпендрежная школа, равно как и все остальные ваши планы, не имеет к нам и к нашей жизни никакого отношения. Давайте, продолжайте заседать, если вам это так нравится. Но за нами закройте дверь с той стороны.
Я поднялась и прошествовала вдоль длинного стола и мимо всех сидящих за ним чиновников, заседателей и комитетчиков, стараясь на ходу придумать сногсшибательную заключительную фразу. Так и не найдя ничего подходящего, выскочила за дверь, готовая врезать любому, кто попробовал бы меня остановить. Но никаких попыток меня вернуть не последовало. Мельком оглянувшись, вижу, как за мной торопливо следуют стая, Тотал и мама с Джебом. В конце коридора открыты двери в очередной конференц-зал с огромными приоткрытыми окнами.
Не раздумывая и не планируя никаких эффектов, другими словами, моим всегдашним спонтанным манером, быстро и крепко обняв маму и набросив куртку, выпрыгиваю из окна. Мама вскрикнула, а может, мне только показалось - шум воздуха в резко распахнутых крыльях заглушил все звуки. Поднявшись в небо и удобно устроившись в потоке воздуха, радостно улыбаюсь - меня снова переполняет чувство свободы.
Само собой разумеется, что стая парит рядом. И все они такие же, как я, счастливые и довольные, что вырвались из этого пыльного серого бюрократического мешка.
- Куда мы теперь, Макс? - спрашивает Газзи.
- Какая разница! Главное, мы свободны.
Однако сама я в этом далеко не уверена.
16
- Ой, смотрите, Пентагон! - Газзи махнул рукой вниз, резко свернул влево и взял направление на здание пятиугольной формы. - Мне всегда хотелось посмотреть на него поближе!
- Мне тоже, - саркастически заметил Игги, который всегда следует за Газманом по пятам.
- Ага, потрогай его, убедись в том, какого он цвета.
Мы все повернули за Газом, и всем было хорошо и весело.
- Ныряй! - кричит Газзи, складывая крылья и целя прямо на Пентагон.
- Газ! Стой! Нельзя! Это правительственное здание. У них паранойя еще покруче нашей!
Выкрикивая от счастья всякую несусветицу, Газзи пикирует вниз, делает круг где-то в пятнадцати футах над крышей Пентагона и снова поднимается вверх. Вслед за ним мы все выписываем в воздухе фигуры высшего пилотажа. Большинству этих трюков мы когда-то научились от ястребов и летучих мышей и теперь едва заметным движением крыльев с легкостью перестраиваемся, разворачиваемся, кувыркаемся через голову. Словом, выписываем всевозможные кренделя.
- Все, ребята, хватит. Кончай резвиться, - командую я в конце концов.
Вдруг небо сотрясается от рева моторов. Поворачиваю голову и вижу несущиеся на нас два истребителя. Их острые нацеленные на нас носы не предвещают ничего хорошего.
- Чего они, спятили!? - кричит Надж, подлетая ко мне вплотную.
- Мы, наверное, нарушили воздушное пространство над Пентагоном, - предполагает Клык.
Тотал у него на руках кивает:
- Надо было вас сразу остановить. Тем более, что я-то знал, чем дело кончится.
Истребители ревут уже совсем близко и приближаются с сумасшедшей скоростью.
- Пора тикать! - кричу я, и, развернувшись, мы несемся прочь от Пентагона.
Не знаю, будут они нас преследовать или нет, не знаю, есть ли у них приказ на поражение, не знаю, посланы они кем-то, или это автоматическая реакция на любые объекты, зафиксированные над Пентагоном. А может, это Комитет по делам трудновоспитуемых мутантов решил нас усмирить доступными им методами.
Но болтаться здесь и выяснять все неизвестные в этих уравнениях ни времени, ни желания у нас нет.
- Ребята, давай в лес! - показываю своим на несколько гектаров деревьев, которые и лесом толком не назовешь. Плотно прижав крылья к спине, мы камнем падаем вниз. В кронах деревьев едва заметна пара прогалин - туда-то я и целю. Утонув в кронах деревьев, сразу же раскрываем крылья и на высоте человеческого роста от земли виляем боком между стволов. Здесь с истребителей нас не видно. Если только у них нет приборов инфракрасного видения. Иначе нам крышка.
- Охо-хо! - кряхтит Газман. Лететь боком и ему, и всем нам трудновато. Но в принципе, мы за последние полгода эту технику прилично освоили. Просто давно не практиковались. Истребители тоже летают вертикально боком, я когда-то по телику видела. Но так низко над землей им слабо, и между деревьев им тоже не проскользнуть. Пусть только попробуют - сразу взорвутся здоровущим огненным шаром. Так что считай, дорогой читатель, что здесь у нас преимущество перед наисовременнейшей военной техникой.
Лесок, в котором мы укрылись, такой крошечный, что за двадцать минут мы нарезали по нему кругов двадцать, пока, наконец, не начал стихать рев моторов. Когда он и вовсе заглох, мы осторожно выбрались на опушку и приземлились, найдя укромное место.
- Клево мы их надрали! - подпрыгивает от восторга Газман.
- Ништяк полетик вышел! - Игги победоносно хлопает его по протянутой руке.
Как только он никогда не промажет? Их дурацким восторгам нет конца.
- Все вам, дуракам, "ништяк" да "клево", - ворчу я, стараясь образумить их со свойственной мне рассудительностью. - Подумайте головой, идиотская вышла ситуация. И сами же в ней виноваты. Все. Теперь тихо сидим. Носа не высовываем, голоса не подаем.
- Угу, - мычит Газзи. Ежу понятно, что он не слышал ни одного моего слова. - Здоровски полетали.
Вот тебе, дорогой читатель, причина номер 52, почему Газзи не годится в командиры.
17
Вот так в одно мгновение мы снова стали свободны. Точнее, настолько свободны, насколько могут быть свободны бездомные мутанты.
Через три часа, выискивая себе пристанище, мы уже кружим над Горами Поконо в восьми тысячах миль от Вашингтона. Национальные парки не раз давали нам приют. Парк Поконо спас нас и на этот раз. Огромный зеленый массив выглядит сверху очень заманчиво, и мы с высоты тихо скользнули в него неподалеку от главного въезда. Солнце уже садится, и надо срочно найти место для ночлега. Но у меня остается еще одно важное дело.
Поэтому перво-наперво звоню маме сказать, что все в порядке. Ничего подобного мне раньше даже в голову прийти не могло.
- Макс! Это ты? Как вы там? - ее голос раздался в телефоне, по-моему, еще до того как я позвонила.
- Не волнуйся, все хорошо. - От тоски по ней у меня засосало под ложечкой. Я из другого теста, чем нормальные "будь дома не позже пяти" дочки. Я знаю, мне рядом с ней все время не быть. Но зачем от себя скрывать: этого мне хочется больше всего на свете. - Мы удрали, потому что они были страшные зануды.
- Я понимаю. Они были такие надменные, такие важные. И не думаю, что их планы - это то, что вам нужно. - Она замолчала, и я чувствую, что она из последних сил сдерживается, чтобы не спросить, где мы и куда направляемся. Хорошо, что она не задает лишних вопросов, потому что, как обычно, у меня нет никакого плана. Ответить ей что-нибудь осмысленное я бы все равно не смогла.
- Согласна. В гробу я видала их планы. Обними за меня Эллу.
- Хорошо-хорошо, обниму. Послушай, - говорит мама, - тут Джеб рядом. Он хочет с тобой поговорить.
Я скривилась, и Клык вопросительно поднял брови.
- Макс?
- Я тебя слушаю, - холодно откликаюсь в телефон.
- Вы в безопасности? - его голос звучит тепло и заботливо - настоящий голос отца.
- Да.
- Это хорошо.
- Значит, ты не мой внутренний Голос? - спрашиваю я его. - Мне казалось, что Голос - это ты.
- Я могу быть Голосом, но только могу. Голос - это не я, - темнит Джеб. - Хотя и он, и я - это часть общей картины.
Отлично. Только новых загадок мне не хватало. Хорошо, что отсутствие общей картины моей жизни заводит меня на новые подвиги, а не повергает в беспросветную депрессию.
- Как скажешь, - говорю я, зная, что этот ответ для него все равно, что красная тряпка для быка.
- Послушай, Макс! Доктор Мартинез, твоя мама, и я хотим, чтобы ты знала, что мы тебе доверяем. До сих пор твое чутье и твои инстинкты тебя не подводили. Благодаря им и ты, и стая живы. Нам кажется, мы уверены, что, осознанно или нет, но ты идешь по правильному пути.
Мммм… Комплименты всегда вселяют в меня подозрения.
- И что с того?
- Ты тот, кто должен вести за собой стаю. Для этого ты и была создана. В этом твое призвание. Ты отлично справляешься с ролью лидера. Ты всегда находишь нужные решения. Мы оба верим, что ты и сейчас сделаешь все как надо.
Если бы я ему доверяла, все, что он мне сейчас говорит, согрело бы мне сердце. Если бы… Может, надо, в конце концов, ему поверить? Может, надо забыть про все мои подозрения? В конце концов, мама там с ним рядом. Она слышит, что он мне говорит. И уж ей-то я верю.
- Ладно…
Повисшая в телефоне пауза явно выдает его надежду услышать от меня что-то большее.
- В общем, верь себе и будь осторожна, - он, наконец, снова подает голос. - Звони маме, как будет возможность, а мы здесь, с нашей стороны кое-что тоже попробуем придумать.
- Что вы там еще придумываете?
- Потом, мне пора. Не стоит висеть на телефоне слишком долго - вдруг он прослушивается. Передавай всем привет.
Телефон щелкнул пару раз и заглох.
Поднимаю глаза. Клык в упор смотрит на меня. Мы еще не говорили с ним о событиях прошлой ночи. Надж переминается с ноги на ногу. Она всегда топчется на месте, когда голодная. Тотал отправился в кусты пописать. Все устали, и нам еще надо где-то раздобыть еды.
Джеб сказал, что они с мамой мне доверяют, что я со всем справляюсь. Он сказал, чтобы я верила своим инстинктам.
А, между тем, мои инстинкты ставят его под сомнение.
18
После скудного помоечного обеда мы расположились в ветвях пары высоченных раскидистых деревьев. Ты, дорогой читатель, может, спросишь меня, часто ли мы спим на деревьях? Скажу тебе честно - часто. А часто ли мы с них падаем во сне? Как ни странно, никогда.
Я ужасно устала и по-прежнему голодна. К тому же у меня ни малейшего понятия о том, что принесет завтрашний день. Но прежде чем дать себе расслабиться, все равно надо проверить стаю. Ангел и Тотал, обнявшись, устроились в развилке огромного дуба. Игги и Газзи на том же дубу устроились неподалеку друг от друга. Надж растянулась на толстом суку. Лежит и болтает свесившейся рукой.
Клык…
Оглядываюсь вокруг. Где Клык? Он секунду назад был вот здесь, прямо передо мной. А теперь пропал.
- Ребята, вы не видели, куда Клык запропастился? - стараюсь как могу скрыть тревогу. Паника - последнее дело. Но пропавшие члены стаи - мой вечный кошмар, и от этого постоянного страха, мне, видно, уже никогда не избавиться.