- Не давайте ему ничего газированного, - я быстро перебиваю его. - Он потом всю ночь икать будет.
- А мы никакой газировки вообще не держим, - улыбается Майкл с извиняющимся видом, - у нас только вода, молоко, чай и кофе.
- Проблема в том, что растения влияют на животных, животные в свою очередь влияют на растения, и вся мировая экосистема идет наперекосяк, - возвращается Мелани к разговору о глобальном потеплении.
- Крутится-вертится шар голубо-о-ой, - пропел Игги.
Но никто не замечает его ехидных выпадов, и Сью-Энн подхватывает вслед за Мелани:
- По оценкам ученых, по меньшей мере, двести шестьдесят видов животного и растительного мира уже начали реагировать на климатические перемены изменением миграционных ритмов и ритмов воспроизводства. Даже сегодня трудно недооценить, какой урон терпит от этого наша планета.
Клык, который все это время внимательно молча слушал, вдруг подает голос:
- Хорошо, даже если все это так, как вы говорите, какое отношение это имеет к НАМ?
Молодец, попал в самую точку. При чем тут мы?
32
Бриджит первой решилась ответить на этот заданный в лоб вопрос:
- Если честно, у вас имеются уникальные способности. Антарктика - непредсказуемое и опасное место. Но тот, кто может летать, может продвинуться дальше и рисковать больше, потому что ему легче выбраться.
- Но мы ничего не смыслим в вашей науке, - я слабо пытаюсь ей возразить. - Компьютер хакернуть - это пожалуйста. Вмазать кому хорошенько - это тоже по нашей части. Но об Антарктике мы ничего не знаем. И о глобальном потеплении тоже. И все, чему учат в школе, - тоже для нас тайна за семью замками.
Бриджит улыбается, и я опять думаю, что она больно молодо выглядит. Тоже мне, ученый! Когда она только доктором наук стать успела?
- Ничего страшного, - говорит она. - Никто не просит вас стать экспертами в одночасье. У нас есть целый ряд специальных задач и заданий, которые мы научим вас выполнять.
- Но это не единственная причина, почему вы здесь оказались. - Браен Карей до сих пор молчал и сейчас заговорил в первый раз. - Дело в том, ребята, что за вами следит пресса. Чуть только о вас где-нибудь заходит речь, люди сразу навостряют уши: читают, смотрят, следят. Если о наших исследованиях заговорите вы, все услышат.
- И что же вы хотите, что бы мы сказали? - тихо спрашивает Клык, глядя на Бриджит.
Она прямо смотрит ему в глаза:
- Что правительство должно всерьез воспринять проблему глобального потепления. Что необходимо немедленно начать развивать альтернативные источники топлива и выработать меры по сокращению выбросов газов, вызывающих парниковый эффект. Что надо предпринять все возможное, чтобы замедлить вымирание более миллиона видов животных, насекомых и растений.
- А что, если мы во все это не верим? - спрашиваю я, и Мелани от неожиданности отшатывается и часто-часто моргает. Не читала, что ли, в моей характеристике никаких замечаний про мой "трудный характер"?
- Мы никогда не попросим вас говорить ни о чем, во что вы не верите, - с жаром заявляет она. - Если вы, поработав с нами, решите, что не согласны с нашими идеями, насильно вас держать никто не будет.
- Если хотите, вы вообще можете в любой момент улететь, - торопливо добавляет Бриджит. - Единственное, почему мы решили с вами работать, это потому, что вас рекомендовала доктор Валенсия Мартинез. Я училась у нее, когда писала докторскую диссертацию. Мы после этого поддерживали контакт. И несколько дней назад она мне насчёт вас позвонила.
Теперь понятно. От каждого напоминания о маме мне становится теплее. Как это можно спокойно слышать ее имя и считать, что нет ничего особенного в том, что я ее дочка!
- Ладно, - говорю. - Нам надо подумать и обо всем переговорить. Я имею в виду, теперь всей стае решать, что нам делать.
- Конечно, подумайте. Дайте нам знать, нужна ли вам еще какая-нибудь информация. А теперь скажите-ка лучше, вы еще есть хотите? - широко улыбается Майкл.
- Мы всегда есть хотим, - честно признается Надж, а я объясняю:
- Нам нужно от трех до четырех тысяч калорий в день. И это когда тепло.
Должна сказать прямо, ученым не удалось скрыть удивление.
- Дайте подумать… Сейчас что-нибудь быстренько соорудим, - Бриджит встает и направляется к кухне.
- Спасибо, - неожиданно рассыпается Клык в благодарностях.
Смотрю, как он провожает ее до двери, возвышаясь над ней минимум на голову. Она оборачивается и весело ему улыбается. Тут-то у меня мурашки по спине и побежали.
33
Должна тебе сказать, мой все понимающий читатель, что в крошечной кухне было так тесно, что Клык едва-едва протиснулся на лавку рядом с Бриджит. В итоге они чуть не на коленях друг у друга уселись. По-моему, это уже слишком.
Надж и Газзи громко и возбужденно о чем-то болтают, но я их не слышу, потому что помимо воли прислушиваюсь к "давай-знакомиться" воркотне тех двоих голубков.
- Как это ты такая молодая, а уже доктор наук? - заглядывает ей в глаза Клык, жуя четвертый бутерброд.
С каких это, интересно, пор они перешли "на ты"?
- Мне двадцать один год. Я очень быстро кончила ЭМАЙТИ, два года за один проходила. А потом написала диссертацию в Аризонском университете. - Она задумчиво остановилась. - Я в какой-то степени понимаю, как трудно быть белой вороной. Я кончила школу в двенадцать лет. Представляешь, каково было учиться в последних классах, где все на шесть лет тебя старше. - Бриджит смущено хихикнула. - Все меня за какого-то выродка принимали. Даже родители не знали, что со мной делать.
- Да… видать, трудновато тебе приходилось, - сочувственно качает головой Клык, а мои глаза расширяются все больше и больше.
- Макс? - Мелани протягивает мне пакет с молоком. - Молока хочешь?
- Какое, к черту, молоко? - автоматически вырывается у меня. - Ой, извините… Я хотела сказать, нет, спасибо. Может, Газзи хочет - он молоко любит.
- А тебе сколько лет? - спрашивает Бриджит Клыка.
Я чуть не подавилась своей картофелиной.
- Думаю, четырнадцать. Никто из нас своего дня рождения точно не знает. Но нам кажется, что Макс, Игги и мне - примерно четырнадцать.
- А ты старше выглядишь, - пробормотала Бриджит.
Не в силах сносить это ни минутой дольше, вскакиваю на ноги. Пулей вылетаю за дверь, ухитрившись на ходу из себя выдавить:
- Мне не хватает воздуха. Пойду подышу.
Все удивленно уставились на мои лихорадочные телодвижения, и тринадцать пар глаз, включая Тотала и Акелу, не отрываются от меня до тех пор, пока я не скрываюсь из виду, выскочив по трапу на палубу.
- Макс, что случилось? - кричит мне вдогонку Сью-Энн.
Но я ее игнорирую. Несусь по палубе, дрожащей у меня под ногами от работающих внизу моторов. Едва не врезавшись в перила, в последний момент вскакиваю на узкий стальной парапет и прыгаю. В метре от воды раскрываю крылья. Отчаянно работая ими - вверх-вниз, вверх-вниз - уношусь в холодное ночное небо. Десять-двадцать секунд, и "Венди К" превращается в крошечную точку с белым завитком пара на черной поверхности океана. Становится легче. По крайней мере, хоть дышать можно.
Макс, Макс, послушай. Что происходит? В кои веки раз голос внутри моей головы - мой собственный внутренний голос. Но я себе не отвечаю. Только ловлю потоки воздуха и, оседлав их, качу на автопилоте. Глубоко дышу и думаю про глобальное потепление и про то, что делают ученые, про Клыка и Бриджит, про Клыка и про меня, про меня и про стаю.
Я даже совсем потеряла бдительность. Почти совсем.
Где-то с месяц назад мама сделала мне операцию (Она ветеринар. Согласитесь, очень уместная профессия для мамы человека-птицы). И вынула у меня из руки вживленный туда в детстве чип отслеживания. Обезумев от анестезии, я наболтала Клыку всякой ерунды. Он после этой ерундой мне пару раз в нос тыкал. Потом пару раз поцеловал. Убей меня Бог, не пойму, к чему он клонил. У меня от всего этого голова шла кругом: с одной стороны, хотелось дать волю своим эмоциям, будь что будет. Пусть бы все шло, как идет, а там видно будет. С другой - всего боюсь: с ним плохо, а без него еще хуже.
А он теперь еще строит глазки этой ученой докторше, которая на семь лет его старше.
И еще кое-что всплыло в моем сознании, пока я устало, все сокращающимися кругами возвращалась вниз, на корабль: Клык никогда, ни разу не сказал мне того, что я наговорила ему под наркозом.
34
Когда я вернулась на корабль, на палубе меня ждали все семеро ученых. У троих в руках зажаты наведенные на меня бинокли ночного наблюдения. Короткая пробежка, и я торможу на корме. Подхожу к ним. Крылья пока остывают и еще раскрыты.
- Что случилось? - спрашиваю со внезапно сжавшимся от недоброго предчувствия сердцем.
Без меня что-то произошло? Корабль атаковали? Стая? Кто-то заболел? Ранен? Я вроде старалась не выпускать их из виду, но так ушла в мысли о своей мыльной опере, что вполне могла не заметить даже выпрыгнувшего из воды на корабль громадного кита-убийцу.
- Мы просто… смотрели, - спокойно объясняет Поль Карей.
- Я вас спрашиваю, со стаей все в порядке?
- Да ничего не случилось, успокойся. Просто мы никогда не видели, чтобы кто-то летал.
- Еще бы, конечно, не видели.
- А это… приятно? - любопытствует Мелани.
Опять они пристают со своими вопросами. Еще немного и опять нос не в свои дела сунут. Я уже насторожилась и готова ощетиниться, но пока способна ответить им по-человечески:
- Очень. Лучше, чем летать, ничего в жизни нет.
Может, это, конечно, только в нашей жизни. Но мне и думать не приходится, у нас сильно ограниченное поле для сравнения: расти в собачьей конуре, подвергаться кошмарным экспериментам, удирать от погонь, быть атакованными всюду, куда не приткнешься.
- Хотела бы я… - Бриджит остановилась на полуслове и покачала головой.
- Что?
Она сильно смутилась.
- Я зоолог, как Поль. Я здесь изучаю животный мир Южного полюса. Как ученый я ужасно хочу задать тебе сотню вопросов, чтобы понять, что отличает тебя от человека. Но как человек я понимаю, как тяжело тебе будет эти вопросы слышать, не говоря о том, чтобы на них отвечать.
Я прикусила язык, чтоб не нахамить и не сказать ей что-нибудь вроде: "Почему бы тебе не спросить Клыка?"
А она, между тем, продолжает:
- Ты человек, разумный, смелый, глубоко чувствующий. Я не могу спросить птицу, что она чувствует в полете. А тебя могу. Но сам факт того, что ты можешь ответить, проанализировать свои чувства, означает, что мои вопросы будут ужасно бестактны, что я могу причинить ими боль. Так что ты прости меня заранее, а я постараюсь попридержать свое естественнонаучное любопытство.
- Желаю успеха, - усмехается Поль. - Коли ты ученый, любопытство у тебя в крови. Сомневаюсь, что его "попридержать" можно. У таких, как ты, оно все равно прорвется, придерживай его или нет.
Бриджит кивает, но по глазам видно: ей стыдно.
С такими людьми я еще не встречалась. Ученые, с которыми нас до сих пор сводила жизнь, все хотели засадить нас в клетки и понавтыкать в нас иголок. А эти, хотя и нисколько не менее любопытны, чем остальные, - совсем другие. С любопытством у них соседствует уважение к нам, они признают в каждом из нас человека и знают, что у нас, как у каждого, есть своя больная мозоль. По крайней мере, пока… Интересно, как долго это продлится?
- Я пошла в трюм, - коротко бросаю я Бриджит и направляюсь к кормовому трапу. (Заметь, мой внимательный читатель, я уже и словечки морские подцепила: "трап", "корма".)
Едва занеся ногу на первую ступеньку - лестницы здесь, надо сказать, все крутые, а ступеньки узкие, - замечаю, что Клык поджидает меня внизу.
- Что с тобой происходит? Унеслась как ошпаренная…
Он что, думает, я ему все сейчас как на духу выложу? Держи карман шире!
- Подышать захотелось, - я стараюсь протиснуться мимо него. Но он берет меня за обе руки и не дает двинуться с места. Начинать драку неохота. Поэтому я спускаю на тормозах.
- А ну говори, чего ты с ума сходишь, - он наклонился ко мне вплотную и чуть не упирается в меня лбом.
- Кто тебе сказал? Говорю же, ничего не происходит. Отстань от меня, пожалуйста.
Уж кому-кому, а Клыку пора помнить про мое упрямство.
- Макс, если бы ты мне что-нибудь объяснила…
- Что мне тебе объяснять? Про нас? Какое такое "нас", когда ты гоняешься за каждой юбкой?! - идиотка, что я такое опять ему смолола? Глаза у Клыка расширились. Какого хрена я себя выдала! К тому же Бриджит Двайер не носит юбки.
Вырываю от него руки и чувствую, что щеки у меня пылают. Мне тошно, и в голове у меня полная неразбериха. Самое любимое мое состояние.
- Макс, ты не права. - Голос у Клыка низкий и теплый, такой, от которого у меня всегда бегают мурашки. - "Ты и я", "мы", "нас" - это прочно и нерушимо, что бы ты ни думала и ни говорила.
С силой его оттолкнув, протискиваюсь мимо него и стараюсь не побежать в комнату, которую мы делим с Надж и Ангелом.
35
- Макс!
Только я переступила порог, на меня набросились взбудораженные крылатые дети. Игги и Газзи сидят на моей банке. Кроме меня и Клыка, все в сборе. Наша кабина точно бурлит энергией - хоть моторы к ней подсоединяй.
- Ну что вам? - стараюсь унять свои разгулявшиеся нервы.
- Макс, - елозит на месте Надж. - Здесь классно! Это лучше, чем ходить в школу. И уж точно лучше, чем вечно удирать от кого-то. И есть чем заняться, и занятие это интересное, и защитить нас есть кому, кормят, крыша над головой есть. Все вместе. Одним словом, здесь клево.
- Еда и крыша - это, точно, большой плюс, - соглашаюсь я.
- И дело у нас есть! Важное дело, - добавляет Газзи. - У тебя-то всегда была цель в жизни. А теперь у нас тоже будет цель. По-моему, они правильное дело делают, нужное.
- Ты думаешь? - я оглядываюсь, куда бы пристроиться. Единственное свободное место - колченогий стул у крошечного встроенного стола. Тотал растянулся на койке Ангела. Спать не спит, только время от времени тяжело вздыхает.
- Уверен!
- Мне тоже здесь нравится, - соглашается с ним Игги. - Хоть мы и набиты здесь как сельди в бочке, а все равно хорошо. И все, что они говорят, похоже, имеет смысл. К тому же мне хочется делать что-то полезное, а не просто всяких гадов молотить все время.
- Он что, заболел? - я махнула рукой в сторону Тотала.
Ангел потрепала его по черной грустно склоненной голове и сочувственно прошептала мне в ухо:
- Кажись, это все из-за Акелы.
Вдруг чувствую, что щеки у меня опять запылали - Клык входит, и я изо всех сил стараюсь не смотреть в его сторону. Но злюсь ужасно - когда только я научусь скрывать свои эмоции.
- Женщины, точнее, суки, - сама жестокость, - стонет Тотал.
- Она отказывается с ним разговаривать, - объясняет мне Газман.
- Тотал, подумай, она же вообще не разговаривает, - урезониваю я его.
- Она не только по-человечески не хочет. По-собачьи тоже не желает. И даже на универсальном языке жестов не соизволит. Она меня иг-но-о-о-ри-ру-ет!
- Любовь - это болезнь, - словно сам себе говорит Клык.
- А тебе бы лучше вообще заткнуться, - срываюсь я.
Все пять голов разом поворачиваются в мою сторону, и мне хочется провалиться сквозь землю.
- Давайте лучше о чем-нибудь интересном поговорим, - предлагаю я, делая многозначительное ударение на "интересном".
Лично я могу предложить следующий выбор тем:
a) Клык плюс Бриджит равно "болезненная заноза";
б) Клык плюс я равно "полное недоумение" плюс "страх" плюс "болезненная заноза";
в) миссия по спасению человечества - страшная, непонятная, трудновыполнимая и, скорее всего, важная и необходимая.
Эти, пожалуй, обсуждать пока не стоит.
д) Тотал, влюбленный в Маламутку. Это еще туда-сюда.
- Какие проблемы, Тотал?
- Она на меня не смотрит, - жалуется пес. - Я даже ее понять могу. Посмотрите, она чистопородная красавица, важная, изысканная, высокая. А я коротышка беспаспортная. Вечно в бегах, со всякими сомнительными элементами якшаюсь…
- Эй, попридержи язык! - рыкнула я на него.
- Вы сперли три тачки, - напоминает Тотал. - В чужие дома вламывались. Это на моих глазах. Про то, чего не видел, я не говорю. Плюс, нападения на…
- Ладно, хватит, - я раздраженно прерываю его перечень наших прегрешений. - Ты, главное, дружище, скажи, когда больше наших преступлений выносить не сможешь, мы тебя сразу…
Ангел обвила его шею руками, а он гордо выпятил грудь:
- Что, предлагаешь мне вас бросить на произвол судьбы? Я не предатель! Я вам еще пригожусь.
Я уже готова отбрехнуться, мол, зачем ты нам нужен. Но Надж меня перебила:
- Тотал, ты, главное, не воображай перед Акелой. Будь самим собой, но только внимательным и вежливым. Будь настоящим псом, знаешь, таким сильным и молчаливым.
Тотал, похоже, внял ее советам и задумчиво закивал.
- А теперь о деле, - Надж решительно возвращается к старой теме разговора. - Мне эти люди нравятся. И занятие их тоже нравится. Здесь, конечно, холодновато, но мое мнение такое, что надо остаться, по крайней мере, на время.
- Согласен! - орет Газ.
Они все смотрят на меня и ждут, как я на это отреагирую.
Спорить с ними о присоединении к рядам борцов с мировым потеплением мне не хочется. Да и какая разница. Крыша над головой есть, кормежка есть, и на том спасибо.
- Ладно, - говорю, - остаемся.
Они разражаются счастливыми воплями.
- Пока остаемся. А там видно будет.
36
- Тебе нужна куртка, - говорю я Тоталу на следующий день. Мы стоим на верхней палубе, и он дрожит от холода. Для нас у ученых была вся экипировка - парки, носки, сапоги, перчатки. Они даже не возражали, чтобы мы на спине сделали в куртках длинные прорези для крыльев.
Тотал печально смотрит слезящимися от ветра глазами на бескрайнее море.
- Акела не носит куртку, - говорит он, стуча зубами.
- Тогда иди вниз, пока не пришлось сбивать у тебя с носа сосульки.
С достоинством повернувшись, он неторопливо трусит к трапу и… прыгает вниз через три ступеньки.
- Никак не могу привыкнуть к вашей говорящей собаке. - Ко мне подходит Мелани. - И даже к тому, что вы летаете.
Она дружелюбно улыбается и возвращается к своему журналу наблюдений.
- Что это у тебя?
- Запись ежедневных метеонаблюдений. Температура воздуха, атмосферное давление, температура воды. Направление и скорость ветра. Волнение моря.
Она листает журнал, показывая мне месяц за месяцем тщательные записи и старательно расчерченные графики погодных условий. Хорошо, конечно, что кто-то за всем этим следит, но меня бы на четвертый день можно было бы выносить.
- Ты бы посмотрела на их компьютеры, - подбегает Надж. - Классные. Просто ништяк! Там можно посмотреть, какой станет Земля через пятьдесят лет. Или что случится, если будет землетрясение. Газзи только что смоделировал цунами в Лос-Анджелесе.
- Здорово! А что делают Клык с Игги?