* * *
– Ну-ка подержи, – мужчина протянул женщине конец ленты рулетки. – Вот сюда, – он отошёл к стене, – как раз влезет.
Лента взвизгнула, сматываясь обратно в рулетку.
– А здесь мы поставим прикроватные тумбочки, помнишь, такие симпатичные?
Женщина показала, куда они собираются поставить тумбочки.
– Точно, дорогая!
Мужчина поцеловал женщину в щёку.
– Пойдём на кухню, снимем мерку для кухонного гарнитура. Я предлагаю, со столешницами под камень.
– Конечно, дорогой.
– Чтоб я в сундук превратился! Чтоб меня на дрова порубили! Чтобы во мне тараканы поселились, – запричитал шкаф, когда хозяева вышли. – Они же мебель менять собрались!
– И, похоже, во всей квартире. – Сервант нервно заколотил ящиками.
– А мебель менять, это плохо? – осторожно поинтересовалась Янка.
– Плохо? – шкаф даже подпрыгнул. – Это катастрофа! Повезёт, если нас продадут по дешёвке. Или отдадут молодожёнам. Или отвезут на дачу. Но мы уже не новые, совсем не новые. – Кровать возмущённо скрипнула. – Что ты скрипишь, до пола продавленная? Старые мы, да, старые! И нас могут просто выбросить! Порубить на дрова!
– Ну что ты заладил: дрова, дрова, где ты видел эти дрова? – истерично прозвенела пружинами кровать.
– Мне рассказывали! Дрова – это то, во что превращается мебель после окончания срока эксплуатации.
– Так вам и надо! – Лампа под потолком извивалась на шнуре так, что сверху сыпалась извёстка. – Давно пора хозяевам избавиться от старья.
– Что ты радуешься, висючка тусклая? Мебель поменяют, купят новую люстру, к новой мебели. Ты забыла, что тебя саму к нам в комплект купили? – шкаф возмущённо тряс внутри себя плечиками. – А до тебя была голая лампочка в патроне. Тоже умничать любила. Её сразу в мусорное ведро – и до свидания!
– Собрание, собрание! – услышали они через приоткрытую дверь.
– Собрание! – закричал шкаф и со страшным скрипом начал переступать ножками в сторону двери.
– Вы что, ходить умеете?
Если бы Янка могла, она бы села от удивления.
– Конечно, умеем, – натужно прохрипел шкаф, царапая ножками паркет.
– А что же вы раньше не ходили?
– А нам зачем?
Шкаф задел угол кровати, та обиженно брякнула пружинами.
"С ума сойти. Мойдодыр какой-то, – подумала Янка, пытаясь приподнять одну ножку".
И ей это удалось.
Шкаф прошёл в дверь боком, царапая косяки. Янка, в два раза уже его, умудрилась ничего не задеть. Только зеркала при ходьбе раскачивались, и она боялась, что разобьются.
– А я! А я! – причитала кровать. Её когда-то вносили в спальню боком, сама на бок она перевернуться не могла, и теперь с треском билась о дверной проём.
– Тихо ты, – тяжело дыша, остановил её шкаф, – сломаешься ещё. Сиди здесь, мы тебе всё расскажем.
В гостиной собралась вся мебель, какая смогла. Хорошо стенке, диванам и креслам, они в гостиной и стояли. А вот шкаф, трюмо, кухонный стол, шкаф из прихожей сверкали свежими царапинами. Кухонный гарнитур чуть не устроил потоп, пытаясь сдвинуться с места. Его успела остановить газовая плита, иначе бы он оторвал водопроводные трубы от встроенной мойки. Гостиная выглядела как во время большого ремонта, когда всю мебель из квартиры сдвигают в одну комнату, пока в другой клеят обои. За журнальным столиком робко переминалась гладильная доска.
– Что там у вас? Что там у вас? – кричала из ванной стиральная машинка.
– Мне не видно, не видно, пустите! – подпрыгивала табуретка.
– Тихо! – гулко скомандовала стенка. – Слушайте, мои деревянные братья!
– Почему только деревянные? – возмутился журнальный столик.
Он был сделан из стекла на алюминиевых ножках.
– Все слушайте! – покачнулась стенка. – Братья мои! Нас постигло несчастье. Не один десяток лет мы стояли в этой квартире. Именно мы делали её домом. Без нас квартира – только стены, жить в которых невозможно. На нас сидели, на нас спали, на нас ели, в нас складывали вещи. И вот – чёрная неблагодарность. Наши хозяева решили, что мы устарели. Что мы неудобные, и, вы только подумайте, немодные! Немодные! – повторила стенка. – А я хорошо помню, как за мной хозяева стояли в очереди, три ночи подряд!
Стенка замолчала, видимо, вспоминая свой триумф.
– Ну? И что? – прервала паузу полочка для обуви, отбивавшая по паркету дробь от нетерпенья. – Что с нами будет?
– Нас заменят, – вздохнула стенка, разом открыв все свои дверцы и ящики.
– Аааа! – выдохнула собравшаяся мебель.
– Как, когда? – перебивая друг друга, запричитали все.
– Скоро, – скорбно скрипнула стенка. – Они уже были в мебельном магазине. Ещё раз съездят, и всё закажут. А нас… Нас… Они говорили что-то о даче. Но туда возьмут не всех. Только мелкие предметы. А я… Я… Я никому не нужна-а-а! – зарыдала стенка. – Я старая, уродливая и громоздкая-я-я-я!
Вся прочая мебель бросилась успокаивать стенку. То есть, за полчаса они до неё доскрипелись, и теперь пытались погладить дверцами.
– Не царапайте меня-а-а-а! – выла стенка.
– Стеночка, милая, да не убивайся ты так, мы что-нибудь придумаем! – гремел вилками кухонный стол.
– Что придумаем? Меня разберут и выбросят! Ну что ж, я прожила долгую жизнь, пора познакомиться и с мышами. Меня сгрызут мыши, точно, я знаю, сгрызут мыши. Ыыыы!
Через час стенка перестала рыдать, но настроение её не улучшилось. У остальных тоже. На свои места мебель вставала в глубочайшем унынии.
* * *
– Прощайте, друзья, – сказал шкаф через некоторое время после того, как они вернулись в спальню. – Я думал. Я советовался. И я понял, что мы ничего не сможем сделать. Сначала я хотел предложить стенке спрятать деньги, отложенные хозяевами на покупку новой мебели. Но оказалось, что деньги больше не хранят в стенках или в шкафах, спрятав в пододеяльниках, как это было во времена моей молодости. Вместо денег сейчас какие-то карточки, которые хозяева носят с собой. Я хотел предложить всем стать ещё полезнее для хозяев, чем сейчас, но никто не знает, как. К тому же многие из нас сломаны. У кого дверца. У кого полка. А ремонтировать друг друга мы не умеем.
Обстановка спальни молчала, мысленно прощаясь с жизнью. Янка не знала, огорчаться ей со всеми или нет. Быть трюмо ей надоело. Но что с ней станет потом, когда деревянная часть трюмо превратиться в деревяшки, а зеркала разобьются? Она не знала.
– Подождите-подождите, – Янка вдруг поняла, что в рассказе шкафа не сходится. – Слушай, шкаф, а как это ты со всеми советовался, когда собрание уже кончилось?
– Обыкновенно, – меланхолично откликнулся шкаф. – Перешёл в дверь. Из двери в цветочный горшок. Из горшка – в гардину.
– Как это перешёл? – удивилась Янка так, что в ней что-то хрустнуло.
Она представила себе шкаф, втискивающийся в цветочный горшок со всеми последствиями.
– Обыкновенно, – так же отсутствующе повторил он. – Оставил шкаф, стал горшком. Перестал быть горшком, стал гардиной. Переселился.
– Это что, так можно?
– Можно.
– И ты раньше мог?
– Мог.
– И я так могу?
– Можешь.
Янкины зеркала задребезжали.
– Ах, ты, куча дров лакированных, что же ты раньше молчал? И чего вы тут все рыдаете, что вас выкинут? Переселитесь куда-нибудь ещё, и все дела.
Янка размахивала створками от возмущения. Шкаф раздражённо хлопнул дверцей.
– Ха! Переселитесь. Куда? Ты пробовала найти в Москве свободный шкаф?
– Ты же только что в вазу переселялся!
– В вазу можно. Вазы не заняты. Но чтобы я сорок лет был шкафом и стал какой-то вазой? И в меня наливали воду? И втыкали цветы? Да ни за что!
Если бы шкаф мог скрестить дверцы на груди, он бы это сделал.
– Ну а я-то? Я так тоже скакать могу? Правда? – затаив дыхание, уточнила Янка.
– А что же не можешь? Можешь. Эххх! Прошла моя жизнь. А ведь начинал… Знаете, никогда вам не рассказывал, но теперь уж чего… Начинал я с карандаша. Я прошёл долгий путь. И на меньшее, чем шкаф, я не согласен. Лучше уж на дрова.
У шкафа даже дверцы покосились от отчаянья.
– Подожди на дрова. Ты вообще не деревянный, если уж на то пошло, а из ДСП. Таких даже на дрова не берут, они горят плохо и воняют. Но ты не расстраивайся раньше времени. Есть у меня одна идея.
Янка помолчала, потом не сдержалась и хихикнула. В гостиной, куда мебель пришкандыбала на собрание, Янка заметила каталог мебельного магазина. Она в нём была, вместе с родителями, и сейчас догадалась, что новую мебель хозяева решили покупать именно там. Значит, нужно до этого магазина добраться. И кое-что этой новой мебели объяснить.
Янка снова хихикнула.
* * *
Хуже всего ей пришлось, когда она переселилась в троллейбус. Ну, представьте – глаза у вас с тарелку, на голове – рога, вы несётесь по грязному асфальту в потоке машин, и брызги грязи из-под чужих колёс летят вам в лицо и даже в рот. Еле она из него выпрыгнула. Хотела пощупать голову на предмет рогов, не остались ли, но уличные фонари себе головы не щупают – нечем. Глаз у Янки был теперь один, и из него лился свет. А в голове что-то потрескивало.
"Да, шкафом в квартире быть поприятнее, чем кем-то на улице", – подумала она.
И переселилась в рекламный щит. Сразу почувствовала себя дурой – такие глупости на ней написаны. Долго в нём не задержавшись, прыгнула в мост. Ой, мамочки! Руками она держалась за один берег, ногами цеплялась за другой, а по спине ехали машины. Как вспомнит – до сих пор поясница болит. Быть маршруткой оказалось не лучше: страшно, маршрутки долго не живут, это она сразу поняла, как только ею стала. Но к магазину приблизилась. В него проникла запросто: стала магазинной тележкой и её закатили внутрь вместе с другими тележками, собранными на стоянке. Тележки на вопросы не отвечали, значит, в них никто не жил.
* * *
Янка, как могла, огляделась. Ого! Да тут мебели на всю Москву хватит. Оставалось дождаться, когда магазин закроют. Через пару часов главное освещение погасили, оставив дежурные лампочки, и торговый зал погрузился в полумрак. А ещё через пять минут Янка услышала глухое бормотание, которое становилось всё громче, громче: мебель друг с другом разговаривала. Ни одного пустого шкафчика, да что там: ни одной пустой полочки для душа, вся мебель населена. Но почему же не понятно, о чём они говорят? Точно! Янка догадалась. Это импортная мебель, она говорила не по-русски! Ой, и не по-английски тоже. А других языков Янка не знала.
– Эй! – тихо сказала она.
Никакой реакции.
– Эй! – закричала погромче.
Бормотание прекратилось.
– Гхм, гхм, – Янка откашлялась. – Я извиняюсь, а тут по-русски кто-нибудь говорит? Очень надо.
– Мы все имеем немного говорийть по-рюсски. Но исчо ошень плёхо. Мы только столько учить язык наша нова страна. Меня звайть стеллаж Вилли. Я быть ошень приятен.
– Привет, Вилли, – поздоровалась Янка. – У меня к вам дело.
– Дело это есть ошень хороший, мы есть ошень деловой мебель, из ошень деловой страна.
– Ну и чудненько.
Вокруг Янки-тележки к этому времени образовалось кольцо из самых разнообразных предметов обстановки. В отличие от собрания в квартире, сходились они тихо: новая мебель не скрипела и не трещала. Приковыляли на уголках даже подушки.
– Всем меня слышно? Хорошо. К вам тут заходили хозяева квартиры, на Ленинградском проспекте. Выбирали новую мебель, хотят заменить всё, что есть у них дома. Помните?
– Я, да, это есть быть одна недель в прошлом, – подтвердил ортопедический матрас, – ошень приятны люди, мы быть счастлив жить у них в дому.
– Вот об этом я и хочу вас предупредить. Там такое счастье, в этом дому, вам мало не покажется. Только мне надо переселиться во что-то деревянное, чтобы показать.
Янка обвела тем, что заменяло ей глаза, мебельный круг.
– Мы не иметь незанятый мебель, – огорчился компьютерный стол, – вам увашаемый телешка нет куда переселяйсь.
– Ну, неужели ничегошеньки свободного деревянного тут нет?
Янка начала волноваться, что у неё ничего не получится. После такого-то пути!
– Ох, ай-ай-ай, как мы не мог догадаться! – покатилась куда-то подставка под телевизор, – у нас тут есть много-много упаковка! – крикнула она издалека.
Вместе с обеденным столом подставка притащила несколько длинных деревяшек.
– Вот, добро пожаловаться, здесь совсем незанято, – скинула она деревяшки на пол.
Янка вздохнула. Она уже начала разбираться в предметах, подходящих для заселения, и становиться упаковочной деревяшкой – это вообще нищета какая-то. Но на что не пойдёшь ради доброго дела.
– Граждане мебель! – сказала она, когда ей удалось встать вертикально. – Посмотрите на меня. Я есть несчастный беженец… Тьфу!
Янка сама начала говорить с иностранным акцентом, заразилась.
– Я несчастная беженка из той самой квартиры на Ленинградском проспекте. Видите, до чего я дошла. До деревяшки. И сейчас я вам расскажу, почему. Это страшная история. Так что слабонервных прошу удалиться.
Мебель ахнула и отступила назад. И тут же снова шагнула вперёд, чтобы не пропустить ни одного слова.
– Это, граждане мебель, несчастная квартира. Все, кто туда попадает, умирает страшной мучительной смертью. Потому что эта квартира заражена…
Янка сделала паузу. В пахнущей новой мебелью тишине дребезжали от страха тысячи дверок.
– Эта квартира заражена… Заражена… Жуком-древоточцем! – выкрикнула Янка. – Слушайте!
Мебель взвизгнула от страха и затихла. И услышала, как в деревяшке, в которой поселилась Янка, скрипит и тикает грызущий дерево жук. Тот самый жук, что щекотал правый бок трюмо. Янка захватила его с собой, это и был её план.
– О майн год! Мы не хотеть попадать в эту страшную смертельную квартиру! – возопил огромный шкаф в прихожую.
– Мы не хотеть! – хором подхватили остальные.
– Мы прибыть в вашу страна жить долго и счастливо! Мы не хотеть умереть изгрызенный жуком. Что же нам делать!? – из шкафа в прихожую со звоном вывалилась пара шурупов.
– Ну, одна идея у меня есть, – слегка покачнулась деревяшка-Янка, – но не знаю, подойдёт ли она вам…
– О, говори, говори, наша предупредительница! Мы сделать всё что есть в наших сил!
– В общем, всё просто. Вам надо им разонравиться. Ну, этим, мужу и жене, хозяевам. Когда они придут вас покупать, вы уж как-нибудь постарайтесь, чтобы где-то дверца не закрывалась, где-то стенку перекосило. Чтобы им на вас противно было смотреть. Поняли?
– Мы понять, мы понять! – радостно закричала магазинная мебель.
* * *
А ещё через неделю семейная пара вернулась к себе домой.
– Как мы вообще могли позариться на эту дешёвку? – удивлялась сама себе жена.
– Да, правду говорят, сейчас не умеют делать качественную мебель. Поток, ширпотреб, сляпают лишь бы держалось, и побыстрее продать. Капитализм! – соглашался с ней муж.
– То ли дело в наше время, – умилилась жена, – ты только посмотри. Да он ещё сто лет простоит. Он ещё нас переживёт.
Она с нежностью погладила изнутри стенку шкафа, куда складывала свитер.
Шкаф еле сдержался, чтобы не скрипнуть от счастья.
* * *
– А дальше что? – спросил Фёдор.
Не знаю. Я из той деревяшки сразу домой вернулась. И знаешь, как мне в фейской школе за прогул всыпали? Чуть на второй год не оставили. Я вообще по ночам уроки делала.
– А ты-то в чём виновата?
– Вот! И я говорю: в чём я виновата? А они сказали, что только ленивая фея может на столько времени застрять в трюмо. И если бы я хотела, сразу бы оттуда выселилась.
– Правда?
– Не знаю, – пожала плечами Янка. – Больше я в мебель не попадала. А у вас что интересного было? Как там гномы? Белка, Толстый, Малыш, Профессор?
– А ещё бутик сделаешь?
– Да сделаю, сделаю. Как в тебя столько влезает. Дай хлеб. Там, он в пакете, на подоконнике.
– О, пакетик.
Фёдор рассматривал пакет с хлебом, держа его перед собой на вытянутой руке.
– Что, "о пакетик"?
– Да был у нас случай.
– С пакетиком?
– По большой части с Малышом. Ну, и с пакетиком тоже.
2
– Слазь, слышишь, слазь, говорю!
Толстый стоял под деревом и пытался сманить оттуда Малыша.
– Слазь, я тебе орешков дам!
На ладони Толстого лежало пять пустых ореховых скорлупок, умело склеенных сосновой смолой. Ядрышки он съел сам.
– Я тебе что, белка, что ли? – огрызнулся Малыш откуда-то из кроны.
– Ага, – радостно согласился Толстый, – белка. Если ты на дереве второй день сидишь, кто ты ещё? Корова, что ли? Если ты корова – хочешь, я тебе молока принесу? Тьфу, то есть сена. А молоко ты сам, внутри себя делай.
Где-то наверху треснула ветка, несколько листочков, раскачиваясь, спланировали на голову Толстому.
– Эй, белко-корова, ты слазишь или падаешь? Если падаешь, я отойду в сторонку, ага?
– А я, может быть, на мягкое хочу упасть? – сострил Малыш. – Ты постой, я сейчас прицелюсь.
– Малыш, у меня сверху голова, а не живот. Я тебе лучше камень подложу, он помягче моего котелка будет. Слезай, давай, тебя Белка зовёт, – всерьёз рассердился Толстый.
– Какая ещё белка?
– Ты вообще там ополоумел, от птичьей жизни? Наша Белка, Белочка. А не та, которая тебя на дереве усыновить собралась.
Ветки затрещали, Малыш прыгнул вниз. В позе "стоя смирно", руки по швам. Метра за три от земли он расправил крылья, затормозил и мягко приземлился.
– Ну, фейское отродье, – Толстый схватил его за руку, – долетаешься, я тебя за ногу привяжу, будешь у меня вентилятором работать.
– Не бурчи, – вырвался Малыш, – пошли, гусеница ползучая, а то и правда обед остынет.