И рядом с ними теснились все, потерявшие на поле битвы своих близких. Тут были сироты, оплакивавшие своих покровителей, молодые женщины, звавшие любимых мужей, и старики, плакавшие по своим сыновьям.
Ближайшие теснились к двери, и страж, как и раньше, вышел и отворил ее.
Он спросил всю эту толпу несчастных, искалеченных в разных войнах и потерявших в них родных и друзей: "Что ищете вы в этом доме?"
И они ответили: "Мы ищем великого пророка из Назарета, который прекратит войны и распри на земле и принесет вечный мир. Мы ищем того, кто перекует копья в косы, а мечи в серпы!"
Тогда раб с нетерпением ответил: "Не приходите больше мучить меня… Я ведь вам уже несколько раз говорил, что здесь нет великого пророка: Пилат умертвил его".
Затем он запер дверь.
Молодой женщине представился во сне весь ужас, который вызовут эти слова у собравшихся.
"Я не хочу этого слушать, – сказала она и отбежала от ограды".
В это время она проснулась и увидала, что в страхе она соскочила с постели и стояла теперь на холодном каменном полу.
И снова она подумала, что не хочет больше видеть сны и постарается не засыпать. Однако по-прежнему сон одолел ее, глаза ее закрылись, и она задремала.
И снова увидела она себя сидящей на кровле дома, а рядом с собой своего мужа. И она рассказывала ему о всех своих снах, а он смеялся над нею.
Тогда она снова услыхала голос: "Иди и погляди на людей, ожидающих у тебя на дворе".
Но она подумала: "Я не хочу больше глядеть туда: достаточно несчастных прошло сегодня перед моими глазами".
В это время она услыхала три резких удара в дверь.
Муж ее подошел к перилам, чтоб поглядеть, кто это хочет войти к нему в дом.
Но едва он перегнулся через перила, как тотчас же поманил к себе жену.
"Может быть, ты разглядишь, что это за человек стоит там, у входа?" – спросил он, указывая ей на двор.
Взглянув туда, она увидела, что весь двор наполнен всадниками и лошадьми; рабы разгружали вьючных ослов и верблюдов. Видно было, что прибыл знатный путешественник.
У входной двери стоял незнакомец – старик высокого роста, широкоплечий, с мрачным печальным лицом.
Жена наместника тотчас же узнала путешественника и шепнула своему мужу: "Это цезарь Тиберий прибыл в Иерусалим… Это не может быть никто иной".
"Мне тоже кажется, что я его узнаю", – сказал ей муж и знаком велел замолчать и прислушаться к тому, что говорят на дворе.
Они видели, что привратник вышел и спросил старика: "Кого ты ищешь?"
И тот ответил: "Я ищу великого пророка из Назарета, которого Бог одарил чудесной силой. Император Тиберий зовет его, чтобы он исцелил его от ужасной болезни, от которой никакой врач помочь не может".
Раб низко склонился и сказал: "Господин, не гневайся, но твое желание не может быть исполнено".
Тогда император обернулся к рабам, ожидавшим во дворе, и сделал им знак.
Рабы поспешили к нему. У одних руки были полны драгоценных камней, другие несли чаши с жемчугами, а некоторые тащили мешки, полные золота.
Император сказал рабу, охранявшему дверь: "Все это будет принадлежать ему, если он поможет Тиберию. Этим он может обогатить бедных всего мира".
Но привратник еще ниже склонился и сказал: "Господин, не гневайся на своего слугу, но желание твое не может быть исполнено".
Тогда император вторично дал знак рабам, и двое из них поспешили к нему с богато затканным одеянием, на котором сверкал нагрудник, весь в драгоценных камнях.
И император сказал рабу: "Видишь, я ему предлагаю власть над Иудеей. Он будет вершителем судеб своего народа. Пусть только следует за мной и исцелит Тиберия".
Но раб склонился теперь до самой земли и сказал: "Господин, не в моей власти тебе помочь".
Тогда император в третий раз дал знак рабам, и те принесли золотой венец и пурпурную мантию.
"Слушай, – сказал он, – такова воля императора: он благоволит назначить его своим наследником и отдать ему владычество над миром. Он получит власть управлять вселенной согласно закону своего Бога. Пусть только он протянет руку и исцелит Тиберия".
Тут раб бросился на землю к ногам императора и жалобно простонал: "Господин, не в моей власти исполнить твою волю! Тот, которого ты ищешь, не существует больше: Пилат умертвил его".
* * *
Когда молодая женщина проснулась, был уже день, и рабыни стояли около и ожидали приказания своей госпожи, чтобы помочь ей одеться.
Она была очень молчалива, пока ее одевали, но наконец спросила рабыню, причесывавшую ее, встал ли уже ее муж. И узнала, что его позвали судить какого-то преступника.
– Я хотела бы поговорить с мужем, – сказала молодая женщина.
– Госпожа, – возразила рабыня, – это трудно сделать во время разбора дела. Мы доложим тебе, как только дело кончится.
Молча сидела она, пока ее одели. Затем она спросила, не слыхал ли кто-нибудь из рабынь о пророке из Назарета.
– Пророк из Назарета – это иудейский чудотворец, – тотчас ответила одна из рабынь.
– Как странно, госпожа, что ты как раз сегодня спрашиваешь о нем, – сказала другая рабыня. – Его-то именно и привели сюда иудеи, чтобы наместник допросил его.
Молодая женщина приказала пойти тотчас же в суд и справиться, в чем обвиняют пророка. И одна из рабынь отправилась туда. Вернувшись, она сказала:
– Они обвиняют его в том, что он хотел объявить себя царем этой страны, и просят наместника предать его распятию.
Услыхав это, жена наместника очень испугалась и сказала:
– Я должна говорить с моим мужем, иначе свершится неслыханное несчастье.
Когда рабыня опять сказала ей, что это теперь невозможно, она стала дрожать и плакать. И одна из них, тронутая этим, сказала:
– Госпожа, если ты хочешь послать наместнику записку, то я попытаюсь передать ему.
Жена наместника тотчас взяла стило, написала несколько слов на восковой табличке, и ее передали Пилату.
Но его самого она целый день не могла увидеть наедине, потому что, когда он отпустил евреев и они повели осужденного на место казни, настал час обеда, и Пилат пригласил к себе нескольких римлян, бывших в это время в Иерусалиме. Тут были начальники войск, молодой учитель ораторского искусства и еще другие.
Обед прошел не особенно весело. Жена наместника сидела все время расстроенная и не принимала участия в разговоре.
Когда гости спросили, не больна ли она или чем-нибудь опечалена, наместник, смеясь, рассказал о записке, которую она прислала ему утром. И стал подшучивать над тем, как могла она подумать, что наместник римского императора может руководствоваться в своих поступках сновидениями женщины.
Она тихо и печально ответила:
– Я убеждена, что это был не сон, а откровение богов. Ты мог бы, во всяком случае, сохранить жизнь этому человеку хотя на сегодня, отсрочив казнь еще на один день!
Все видели, что она серьезно огорчена. Она не поддавалась утешениям, как ни старались гости заставить ее интересной беседой забыть ночные сновидения.
Но спустя некоторое время один из гостей оглянулся и сказал:
– Что это значит? Неужели мы так засиделись за столом, что день уже клонится к вечеру?
Все оглянулись и заметили, что все покрыл какой-то легкий мрак.
Особенно бросилось в глаза то, что яркая игра красок как на предметах, так и на живых существах почти поблекла, так что все казалось однотонно-серым.
Подобно предметам, и лица сидевших за столом потеряли свои краски.
– Смотрите, мы выглядим как мертвецы! – с ужасом воскликнул молодой оратор. – Щеки наши серы, а губы почернели.
По мере того как сгущался мрак, ужас молодой женщины все увеличивался.
– Ах, друг мой, – воскликнула она, – неужели ты и теперь еще не видишь, что бессмертные хотят предостеречь тебя? Они гневаются за то, что ты приговорил к смерти святого и невинного человека. Я думаю, что если его теперь уже и пригвоздили ко кресту, то он все-таки не успел еще испустить дух. Вели же снять его с креста! Я хочу своими руками перевязать его раны. Уступи мне, верни ему жизнь.
Но Пилат, смеясь, ответил:
– Ты, конечно, права, видя в этом знамение богов. Но они не отнимут у солнца сияния из-за того, что иудейский лжеучитель осужден на распятие. Скорее мы можем ожидать важных событий, касающихся всей империи. Кто может знать, когда старый Тиберий…
Пилат не кончил фразы, потому что наступила такая тьма, что он перестал видеть стоявшую перед ним чашу с вином.
Он прервал свою речь, чтобы приказать рабам принести несколько ламп.
Когда стало настолько светло, что он мог разглядеть лица своих гостей, он не мог не заметить дурного настроения, овладевшего ими.
– Видишь, – сказал он несколько недовольным тоном жене, – тебе, видимо, удалось омрачить наконец своими снами наше застольное веселье. Но если для тебя действительно невозможно сегодня думать ни о чем другом, то расскажи лучше нам, что видела ты во сне. Мы послушаем и попытаемся истолковать твои сны.
Молодая женщина тотчас согласилась.
И когда она передавала одно за другим свои сновидения, гости становились все серьезнее. Они перестали осушать свои кубки, и лица их вытянулись. Единственно, кто все еще смеялся и называл все это глупостями, был сам наместник.
По окончании рассказа молодой оратор сказал:
– Да, это больше чем сон, так как сам я хотя и не видел сегодня императора, зато видел, как в город въезжал старый друг его, Фаустина. Меня только удивляет, что она еще не появилась во дворце наместника.
– Действительно, ходят слухи, что император поражен ужасной болезнью, – прибавил военачальник, – и мне кажется возможным, что сон твоей жены есть предзнаменование богов.
– Нет ничего невероятного в том, что Тиберий прислал кого-нибудь за пророком, чтобы просить у него помощи, – согласился молодой оратор.
Военачальник с очень серьезным видом сказал Пилату:
– Если императору действительно пришла мысль пригласить к себе этого чудотворца, то, конечно, лучше было бы для тебя и для всех нас, если бы он застал его в живых.
Пилат уже полугневно ответил:
– Уж не сделались ли вы благодаря тьме детьми? Можно подумать, что все вы превратились в снотолкователей и пророков.
Но военачальник не переставал волноваться:
– Быть может, еще возможно было бы спасти этому человеку жизнь, если бы ты спешно послал гонца.
– Вы хотите сделать меня посмешищем в глазах населения, – ответил Пилат. – Подумайте сами, каковы бы стали порядок и правосудие в стране, если бы узнали, что наместник помиловал преступника, потому что жена его видела дурной сон?
– Но что я Фаустину видел в Иерусалиме, это ведь действительность, а не сон, – сказал молодой оратор.
– Я буду отвечать сам перед императором за мой проступок, – сказал Пилат. – Он поймет, что этот мечтатель, беспрекословно позволявший моим рабам мучить себя, был бы бессилен помочь ему.
В ту самую минуту, как были произнесены эти слова, весь дом задрожал от непонятного гула, похожего на раскат грома, и почувствовалось колебание земли.
Дворец наместника остался невредим, но тотчас после подземного удара донесся со всех сторон ужасающий грохот разрушающихся домов и падающих колонн.
Выждав, когда можно было расслышать человеческий голос, наместник подозвал раба:
– Поспеши к месту казни и передай мой приказ снять с креста пророка из Назарета.
Раб поспешно удалился. Гости перешли из столовой в перистиль, чтобы быть под открытым небом на случай, если землетрясение повторится. В ожидании возвращения раба никто не решался вымолвить ни слова.
Раб вскоре вернулся и остановился перед наместником.
– Застал ли ты его в живых? – спросил Пилат.
– Господин, он умер, и в тот миг, как он испустил дух, произошло землетрясение.
В эту минуту послышались два резких удара в наружную дверь. При этих ударах все вздрогнули и повскакали с мест, как будто земля снова затряслась.
Вслед за тем вошел раб:
– Благородная Фаустина и Сульпиций, приближенные императора, желают видеть наместника. Они прибыли просить его помочь им найти пророка из Назарета.
В перистиле раздался словно легкий шорох и послышались едва слышные шаги. Когда наместник оглянулся, то заметил, что друзья покинули его, как человека, с которым случилось несчастье.
* * *
Старая Фаустина снова прибыла на Капри и явилась к императору.
Она рассказала ему обо всем случившемся, и, пока говорила, она едва нашла в себе силы взглянуть на него.
За время ее отсутствия болезнь сделала страшные шаги вперед, и Фаустина подумала: "Если бы боги имели сострадание, они дали бы умереть мне прежде, чем я должна сказать этому несчастному, исстрадавшемуся человеку, что всякая надежда для него потеряна".
Но, к ее удивлению, Тиберий выслушал ее рассказ с полным равнодушием.
Когда она ему рассказала, что великий чудотворец распят был в тот самый день, когда она прибыла в Иерусалим, и как близка она была к спасению его, то заплакала, подавленная тяжестью испытанного разочарования.
Но Тиберий сказал ей:
– Ах, как жаль, что все годы, прожитые тобой в Риме, не отняли у тебя веры в волшебников и чудотворцев, которую ты приобрела еще в детстве в Сабинских горах!
Тогда Фаустина увидела, что Тиберий никогда серьезно не ждал помощи от назаретского пророка.
– Зачем же ты позволил мне совершить путешествие в далекую страну, если ты все время считал это бесполезным?
– Ты – единственный друг мой, – сказал Тиберий. – Зачем было мне отказывать в твоей просьбе, пока еще в моей власти исполнить ее?
Но старуха не хотела согласиться с тем, чтобы император мог угождать ей.
– Видишь ли, вот это опять твоя старая хитрость, – сказала она. – Это то, что я всего меньше могла выносить в тебе.
– Лучше было бы тебе не возвращаться ко мне, – сказал Тиберий, – лучше было бы тебе остаться в родных горах.
Одну минуту казалось, что эти два человека, так часто ссорившиеся, опять наговорят друг другу резкостей, но гнев старухи быстро исчез. Миновали времена, когда она серьезно отстаивала свои мнения пред императором. Она снова понизила голос.
Но все же она не могла совершенно отказаться от попытки доказать, что она права.
– Но этот человек действительно был пророк, – сказала она. – Я видела его. Когда глаза наши встретились, я подумала, что это – Бог. Я обезумела оттого, что не могла помешать ему идти на казнь.
– Я рад, что ты дала ему умереть, – сказал Тиберий, – он совершил преступление против императора и был бунтовщиком.
Фаустина опять готова была рассердиться.
– Я говорила со многими из его друзей в Иерусалиме, – сказала она, – он не совершил преступлений, которые на него взводили.
– Если он даже и не совершил именно этих преступлений, то от этого, наверно, не был еще лучше всякого другого, – устало проговорил император. – Где тот человек, который не заслужил бы в течение жизни тысячу раз смерти?
Эти слова императора заставили Фаустину сделать шаг, на который она все еще не решалась.
– Я хочу все-таки показать тебе пример его чудесной власти, – сказала она. – Я говорила тебе раньше, что я отерла ему лицо моим платком. Это тот самый платок, который я теперь держу в руках. Не хочешь ли взглянуть на него?
Она развернула перед императором свой платок, и он увидел на нем бледный отпечаток человеческого лица.
Голос Фаустины дрожал от волнения, когда она продолжала:
– Этот человек видел, что я его люблю и что сердце мое полно сострадания к нему и веры в него. Я не знаю, какой силой сумел он оставить мне свое изображение. Но глаза мои наполняются слезами каждый раз, когда я смотрю на него.
Император наклонился и стал рассматривать изображение, которое казалось сотканным из крови, слез и черных теней страдания. Понемногу пред императором выступило все лицо, как оно запечатлелось на платке. Он видел капли крови на челе, колючий терновый венец, волосы, слипшиеся от крови и пота, и уста, словно дрожавшие от страдания.
Все ближе и ближе склонялся император к изображению. Все яснее выступал пред ним лик.
Он вдруг увидел, как из-за едва заметных очертаний линий сразу выступили глаза, сияющие затаенной жизнью. И в то время как эти глаза говорили ему о глубочайшем страдании, они вместе с тем обнаружили пред ним чистоту и духовность, каких он никогда раньше не видел.
Он лежал на своем ложе и поглощал глазами это изображение.
– Разве это человек? – спросил он проникновенно и тихо. – Разве это человек?
И снова он замолк и, лежа, продолжал рассматривать изображение.
Слезы текли по щекам его.
– Я оплакиваю твою смерть, о ты, неведомый, – шептал он. – Фаустина, – воскликнул он наконец, – зачем допустила ты его умереть? Он мог меня исцелить!
И он снова погрузился в созерцание изображения.
– О ты, человек, – сказал он немного погодя, – если я уже не могу получить от тебя исцеления, то я еще могу отомстить за тебя. Тяжело обрушится моя рука на того, кто отнял тебя у меня.
Опять лежал он долго молча, затем велел опустить себя на пол и стал на колени пред изображением.
– Ты – человек, – сказал он. – Ты – то, чего я не надеялся увидать в жизни.
И, указывая на себя самого, на свое обезображенное лицо, на разъеденные руки, прибавил:
– Я и все другие, мы – дикие звери и изверги, а ты – человек!
Он так низко склонил голову пред изображением, что коснулся земли.
– Смилостивься надо мной, о ты – неведомый! – И слезы императора оросили камни пола. – Если бы ты остался в живых, один твой взгляд исцелил бы меня!
Бедная старуха испугалась того, что она сделала. "Было бы лучше не показывать императору этого изображения", – подумала она. Она с самого начала опасалась, что страдание его будет слишком велико, когда он увидит это лицо.
И в отчаянии от горя императора она схватила платок, чтобы тот перестал смотреть на изображение пророка.
Тогда император обернулся.
И черты его преобразились, и он снова стал таким, как и до болезни.
Казалось, что болезнь вкоренилась и питалась ненавистью и презрением к людям, наполнявшими сердце императора, и должна была исчезнуть в тот миг, когда любовь и сострадание проникли в его сердце.
На следующий день Тиберий послал трех вестников.
Первый отправился в Рим и передал сенату приказ императора назначить следствие о том, как наместник в Палестине исполняет свои обязанности, и наказать его, если бы оказалось, что он притесняет народ и присуждает к смерти невинных.
Второй был послан к виноградарю и его жене, чтобы благодарить их и наградить за совет, данный императору, а также передать им обо всем происшедшем.
Выслушав все до конца, они тихо заплакали, а муж сказал:
– Я знаю, что я до конца дней моих буду думать о том, что случилось бы, если бы они оба встретились.
Но жена ответила:
– Иначе не могло случиться. Это была невозможная мысль, что они могут встретиться. Господь Бог знал, что мир не в силах будет вынести Его.