И они продолжали взбираться на гору. Фау стина была уже в двух шагах от городских ворот, когда иудейка, желавшая помочь ей найти пророка, крикнула старухе, чтобы она придержала коня. Фау стина остановилась и увидела, что совсем у ног лошади лежал на земле человек. Он распростерся в пыли дороги, как раз на том месте, где было особенно тесно, и то, что его еще не раздавили животные и люди, следовало считать чудом.
Человек лежал на спине, с устремленным вверх потухшим, ничего не видящим взором. Он не двигался, хотя верблюды ступали около него своими тяжелыми ногами. Он был бедно одет и к тому же перепачкался в пыли и грязи. Он так посыпал себя песком, что, казалось, будто он хочет закопаться, чтобы легче было его раздавить или переехать.
– Что это значит? Почему этот человек лежит на дороге?
В это мгновение лежавший начал окликать путешественников:
– Будьте милостивы, братья и сестры, гоните на меня ваших вьючных животных и лошадей! Не обходите меня! Растопчите меня в прах! Я предал невинную кровь. Растопчите меня!
Сульпиций взял лошадь Фаустины за повод и отвел ее в сторону.
– Это – кающийся грешник, – сказал он, – не останавливайся из-за него. Это странные люди, пусть идут они своей дорогой.
Человек же, лежавший на дороге, продолжал кричать:
– Ступите ногами на сердце мое, пусть верблюд продавит мне грудь, а осел вонзит копыто в глаза мои!
Но Фаустина не в силах была пройти мимо несчастного, не попытавшись заставить его открыть глаза и взглянуть.
Она все еще стояла около него.
Иудейка, которая уже раз хотела ей услужить, снова протискалась к Фаустине.
– И этот человек принадлежал к ученикам пророка, – сказала она. – Хочешь ли, чтобы я спросила его об учителе?
Фаустина утвердительно кивнула, и женщина наклонилась над лежащим.
– Что сделали вы, галилеяне, с вашим учителем? Я вижу вас сегодня рассеянными по всем дорогам и тропинкам, а его не вижу нигде.
Когда женщина произнесла эти слова, лежавший привстал на колени.
– Какой злой дух внушил тебе спрашивать меня о нем? – спросил он голосом, полным отчаяния. – Ты видишь, что я бросился на землю, чтобы меня растоптали. Разве мало тебе этого? Зачем же ты приходишь еще спрашивать меня, что сделал я с ним?
– Не понимаю, в чем упрекаешь ты меня, – ответила женщина. – Я хотела ведь только узнать, где твой учитель?
Когда она повторила этот вопрос, галилеянин вскочил и заткнул уши пальцами.
– Горе тебе, что ты не даешь мне спокойно умереть! – крикнул он.
Он кинулся сквозь толпу, теснившуюся перед воротами, и побежал, рыдая от отчаяния и размахивая отрепьями своей одежды, как черными крыльями.
– Мне кажется, – сказала Фаустина, увидев, что человек бежит, – что мы пришли к безумному народу.
Вид учеников пророка привел ее в отчаяние.
– Разве сможет человек, за которым следуют такие безумцы, сделать что-нибудь для императора?
Еврейка имела очень опечаленный вид и серьезно сказала Фаустине:
– Госпожа, не медли отыскать того, кого ты хочешь видеть. Я боюсь, не случилось ли с ним чего-нибудь дурного, потому что все ученики его словно лишились разума и не выносят вопросов о нем.
Фаустина и ее свита миновали наконец ворота города и вступили в узкие темные улицы, кишевшие людьми. Казалось, что проехать через город почти невозможно. Верховые должны были на каждом шагу останавливаться. Напрасно рабы и солдаты пытались очистить дорогу. Люди не переставали нестись вперед густым, непрерывным потоком.
– Да, широкие улицы Рима – тихие парки в сравнении с этими уличками, – сказала Фаустина.
Сульпиций скоро убедился, что дальше их ожидают почти непреодолимые препятствия.
– В этих кишащих людьми улицах, пожалуй, легче идти пешком, чем ехать, – сказал он. – Если ты не слишком устала, я бы советовал тебе дойти пешком до дворца наместника. Правда, это далеко отсюда, но на лошади ты едва ли доберешься туда раньше полуночи.
Фаустина тотчас же согласилась на это предложение. Она сошла с коня и отдала его на попечение раба. Затем они продолжали пешком путь по городу.
Это было гораздо лучше. Они довольно скоро пробрались в центр города, и Сульпиций указал ей на тянувшуюся прямо перед ними узкую улицу, в которую они сейчас должны были вступить.
– Видишь, Фаустина, – сказал он, – когда мы будем на этой улице, мы уже недалеко от нашей цели. Эта улица ведет прямо к дворцу наместника.
Но тут они встретили неожиданное препятствие, надолго задержавшее их в пути.
Едва Фаустина и ее свита достигли улицы, шедшей от дворца наместника к Вратам Справедливости и на Голгофу, дорогу им преградило шествие с преступником, осужденным на распятие.
Впереди бесновались кучки молодых людей, спешивших насладиться зрелищем казни. Неудержимо неслись они по улице, потрясая руками, наполняя воздух диким ревом, в восторге, что им удастся посмотреть на зрелище, которое не каждый день приходится видеть.
За ними шли толпы людей в длинных одеждах, которые, по-видимому, принадлежали к самым знатным лицам в городе. Позади них брели женщины, и среди них – многие с заплаканными глазами.
Сзади шли нищие и калеки, издававшие дикие оглушительные вопли.
– О Боже, – кричали они, – спаси его, пошли Твоего ангела и спаси его! Пошли ему помощника в эту тяжелую для него минуту!
Наконец показалось несколько римских солдат на крупных лошадях. Они следили за тем, чтобы никто не осмелился приблизиться к осужденному и пытаться освободить его.
Вслед за солдатами шли палачи, которые должны были вести человека, осужденного на распятие. Они взвалили ему на плечи большой тяжелый деревянный крест, но несчастный был слишком слаб для этой ноши и, изнемогая под тяжестью ее, почти всем телом припал к земле. Голову он склонил так низко, что никто не мог видеть его лица.
Фаустина стояла на углу маленького переулка, выходившего на эту улицу, и смотрела на страдальческий путь приговоренного к смерти. С удивлением заметила она, что на нем был пурпурный плащ, а на голову был надет терновый венок.
– Кто этот человек? – спросила она.
Кто-то из стоявших тут сказал:
– Это один из стремящихся стать царем.
– Тогда он должен претерпеть смерть из-за цели, к которой не стоит стремиться! – грустно сказала Фаустина.
Осужденный изнемогал под тяжестью креста. Все медленнее и медленнее подвигался он вперед. Палачи обвили тело его веревкой и начали тянуть за нее, чтобы заставить его идти скорее. Но когда они дернули веревку, осужденный упал и остался лежать, придавленный сверху крестом.
Произошло сильное смятение. Римские всадники с большим трудом сдерживали народ. Они мечами загородили дорогу нескольким женщинам, спешившим помочь упавшему. Палачи пытались ударами и пинками заставить его подняться, но из-за тяжести навалившегося сверху креста он не мог этого сделать. Наконец палачи сами сняли с него крест.
Тогда он поднял голову, и старая Фаустина могла разглядеть его лицо: на щеках его горели пятна от ударов, а со лба его, израненного терниями венца, струились капли крови. Волосы сбились в беспорядочные пряди, слипшиеся от пота и крови. Рот был крепко сомкнут, но губы дрожали, как бы стараясь подавить готовый вырваться крик. Глаза, полные слез, остановились и почти потухли от изнеможения и страданий. Но за лицом этого полумертвого человека старухе представилось, как бы в видении, прекрасное бледное лицо с дивными благородными чертами, освещенное величаво-проникновенным взором царственных очей, – и все существо Фаустины внезапно охватила глубокая скорбь и сострадание к мукам и унижениям этого чуждого ей человека.
– О, что сделали с тобой, несчастный!.. – воскликнула она и рванулась к нему навстречу, между тем как глаза ее наполнились слезами; она забыла о своих собственных тревогах и печалях при виде страданий этого измученного человека. Ей казалось, что сердце ее разорвется от сострадания; подобно другим женщинам, она готова была броситься, чтобы вырвать его из рук злодеев.
Осужденный видел, что она идет к нему, и пополз навстречу. Казалось, он думал найти защиту у нее от всех, кто преследовал и истязал его. Он обнял ее колени. Он прижался к ней, как дитя, ищущее спасения у своей матери.
Старуха наклонилась над ним, слезы полились из глаз ее, и она почувствовала блаженную радость, видя, что он пришел искать у нее защиты. Она обвила рукой его шею, и как мать раньше всего осушает слезы на глазах своего дитяти, так и она приложила к его лицу свой платок из холодящего тонкого полотна, чтобы отереть с него слезы и кровь.
Но в это мгновение палачи наконец подняли крест. Они подошли и поволокли за собой осужденного. Обозленные промедлением, они со зверской грубостью тащили его. Осужденный застонал, когда его уводили от найденного им пристанища, но не оказал никакого сопротивления.
Фаустина же обхватила его, желая удержать, а когда ее слабые, старые руки оказались бессильны сделать это и она увидела, что его увели, ей показалось, будто увели ее собственное дитя, и она закричала:
– Нет, нет, не отнимайте его у меня; он не должен умереть, он не должен!..
Она почувствовала нестерпимую боль и гнев на то, что его увели; она хотела погнаться за ним, хотела бороться с палачами и вырвать его из их рук.
Но едва Фаустина сделала шаг, как у нее закружилась голова, и она покачнулась. Сульпиций поспешил обнять и поддержать ее, чтобы не дать ей упасть.
На другой стороне улицы он увидел маленькую темную лавчонку и внес туда на руках старуху. Там не было ни стула, ни скамейки, но лавочник был сострадательный человек, он достал подстилку и устроил Фаустине ложе на каменном полу.
Она не потеряла сознания, но головокружение у нее было так сильно, что она не в силах была держаться на ногах и должна была лечь.
– Она сегодня совершила длинное путешествие, и шум и толкотня в городе оказались ей не под силу, – сказал Сульпиций лавочнику. – Она очень стара, а как бы человек ни был крепок, все же старость наконец одолевает его.
– Да, даже и для не особенно старых людей сегодня тяжелый день, – ответил тот. – Воздух так удушлив, что в городе нечем дышать; я не удивлюсь, если разразится гроза.
Сульпиций склонился над старухой: она заснула, спокойно и ровно дыша, после утомления и перенесенных волнений.
Он отошел к двери и, ожидая пробуждения старухи, наблюдал оттуда уличную толпу и движение.
* * *
У римского наместника в Иерусалиме была молодая жена, и накануне того дня, когда Фаустина пришла в Иерусалим, она видела ночью необыкновенный сон.
Снилось ей, что она стоит на кровле своего дома и смотрит на большой красивый двор, выложенный, по восточному обычаю, мрамором и обсаженный благородными растениями.
Но на дворе, видела она, почему-то собрались со всего света все больные, параличные и слепые. Перед ней мелькали чумные с распухшими телами, прокаженные с изъеденными лицами, параличные, которые не могли двинуться и лежали беспомощно на земле, и бесконечные вереницы других несчастных, измученных страданиями и болезнями.
И все они стремились ко входу во дворец, а некоторые из стоявших ближе громко стучали в двери.
Наконец она увидела, что раб открыл дверь и вышел за порог; она слышала, как он спросил, чего они хотят.
Они ответили ему: "Мы ищем великого пророка, посланного Богом на землю. Где пророк из Назарета, где тот, который может избавить нас от наших страданий?"
Тогда раб ответил им равнодушно-презрительным тоном, как это делают слуги, прогоняя бедных просителей: "Вы напрасно будете искать своего пророка: Пилат умертвил его".
Тогда между больными поднялся такой плач, рыдания и скрежет зубов, что молодая женщина не в силах была это слышать; сердце ее разрывалось от страдания, и слезы лились из ее глаз. И от рыданий она проснулась.
Снова задремала она, и снова ей приснилось, что она стоит на кровле своего дома и глядит оттуда на огромный, как базарная площадь, двор.
И снова видит, что двор наполнен людьми, лишенными рассудка, безумными и одержимыми злыми духами. И она увидела и раздетых донага, и закутавшихся в свои длинные волосы, и таких, которые сплели себе короны из соломы и мантии из зелени и считали себя царями, и таких, которые ползали по полу и считали себя зверями, и таких, которые неудержимо плакали от горя, которого они не могли бы назвать, и еще таких, которые таскали тяжелые камни, принимая их за золотые слитки, и таких, которые думали, что устами их говорят злые духи…
Она видела, как все эти люди теснились к воротам дворца и те, что стояли впереди, стучали и шумели, требуя, чтобы всех их впустили.
Наконец дверь открылась, и раб вышел на порог и спросил, что им нужно.
Тогда они все начали шуметь и говорить: "Где великий пророк из Назарета, тот, который послан Богом и должен вернуть нам нашу душу и наш разум?"
Она слышала, как раб равнодушно ответил: "Поздно спохватились вы спрашивать о великом пророке: Пилат умертвил его".
При этих словах все безумные завопили, как дикие звери, и в отчаянии стали рвать свое тело, и кровь их стекала на мрамор. И женщина, видевшая во сне их безутешное горе, начала ломать свои руки и рыдать. И собственные рыдания разбудили ее.
Снова она заснула и опять увидела себя на кровле своего дома. Вокруг нее сидели ее рабыни и играли на лютнях и кимвалах; миндальные деревья склонили над нею свою листву, облитую цветом, и воздух благоухал от аромата ползучих роз.
И когда она так сидела, она услыхала чей-то голос, сказавший: "Подойди к ограде, окружающей крышу, и погляди на твой двор".
Но во сне она отказалась, говоря: "Я никого не хочу больше видеть из тех, кто сегодня ночью толпится на моем дворе".
В то же мгновение до нее донеслось оттуда звяканье цепей, удары тяжелых молотов, стук дерева о дерево. Рабыни перестали петь и играть, подбежали к ограде и стали глядеть вниз. И она сама не могла оставаться долее на своем месте и также пошла поглядеть.
И вот увидала она, что двор ее дома наполнился заключенными со всего света: сюда собрались люди, сидевшие до того в темных тюремных подвалах, закованные в тяжелые железные цепи. К ним подходили другие, работавшие в темных шахтах, неся с собой тяжелые молоты; гребцы с военных судов со своими большими, окованными железом веслами явились сюда же. Пришли и осужденные на распятие, волоча свои кресты, а осужденные к обезглавливанию пришли с топорами и плахами. Рабы из дальних стран, уведенные в плен, смотрели на молодую женщину глазами, горевшими тоской по родине, – несчастные, которых заставляли работать, как вьючных животных, и спины которых были исполосованы кровавыми следами от ударов бича.
Все эти несчастные ломились в дверь, издавая вопли, исходившие как бы из одной огромной груди: "Отвори!.. Отвори!.."
Тогда раб, охранявший вход, вышел за дверь и спросил их: "Что вам нужно?"
И, подобно другим, они ответили: "Мы ищем великого пророка из Назарета, сошедшего на землю, чтобы дать свободу заключенным и счастье рабам".
Раб ответил им усталым и равнодушным тоном: "Вам его здесь не найти… Пилат умертвил его!"
И, едва эти слова коснулись слуха несчастных, толпившихся во дворе, они ответили на них таким взрывом отчаяния и озлобления, что женщине казалось, что она слышит, как задрожали земля и небо. Сама же она онемела от ужаса и так затряслась всем телом, что проснулась.
Придя совсем в себя, она села на своем ложе и подумала: "Не хочу больше видеть снов. Теперь я буду бодрствовать всю ночь, чтобы не видеть больше таких ужасов".
Едва успела она подумать это, как сон снова одолел ее; она склонила голову на подушки и заснула.
Снова увидела она себя сидящей на кровле своего дома, а маленький сын ее бегал тут же и играл в мяч.
Но вот неведомый голос сказал ей: "Подойди к балюстраде, окружающей твою кровлю, и погляди: что это за люди собрались на дворе твоем и чего они ждут?"
А она во сне сказала себе: "Довольно горя видела я в эту ночь. Больше я не могу вынести. Я хочу остаться здесь, на своем месте".
Но тут мальчик бросил свой мяч через балюстраду и полез было доставать его. Мать испугалась, побежала за ребенком и схватила его.
Но при этом она взглянула вниз и увидела, что двор полон людей.
Там собрались теперь со всего света раненные на войне.
Они пришли с искалеченными телами, с отрубленными членами, с большими зияющими ранами, из которых струилась кровь, так что мраморный помост двора был залит ею.