В таком подходе имеется допущение, что параллельные медиапрактики, а также культурные практики потребления образцов западной капиталистической культуры (музыки, например) автоматически или квазиавтоматически конвертировались в социальные и политические протесты и различного рода политический активизм. Это действительно только предположение, особенно если учитывать, что в работе исследователя нет никакого серьезного социологического анализа, который доказывал бы связь между активизмом и медиапрактиками. Такая связь скорее постулируется, нежели исследуется эмпирически.
Еще одну модель объяснения роли медиа в распаде СССР предлагает известный американо-испанский социолог Мануэль Кастельс. В основе распада СССР он видит уже упомянутую нами проблему двойной идентичности, когда советская идентичность (назовем ее "идентичность верхнего уровня") держалась в полной мере на идеологическом фундаменте, а единственной устойчивой национальной идентичностью были союзные республики, где сконцентрированы конкретные народы и этносы. Механика распада Союза, по Кастельсу, социоэкономическая: попытка М. С. Горбачева ликвидировать экономическое и технологическое отставание предоставлением большей свободы предприятиям приводит к необходимости перестройки. Для того чтобы реализовать задуманные реформы, по мнению Кастельса, Горбачеву требовалась поддержка общественности и, в условиях жесткого сопротивления партийной номенклатуры, некая внешняя легитимация. Для этого Горбачев добивается политики гласности в прессе, что изначально насаждалось "сверху". Это приводит, по мнению Кастельса, к тому, что официальная идеология и все достижения, поддерживающие советскую идентичность, постепенно делегитимируются прессой, которой теперь разрешено "вскрывать отдельные недостатки". В итоге обостряются межнациональные конфликты, национальная идентичность становится единственным сплачивающим фактором, что в конечном счете и выливается в парад суверенитетов и влечет за собой распад страны.
Как видим, оба представления в той или иной мере приписывают медиа большую символическую власть и в значительной степени преувеличивают их роль, полагая, что они в полной мере влияют на легитимацию и (или) делигитимацию идеологии и на проявления гражданской и (или) протестной активности. Кроме того, важно понимать различия между ролью медиа в росте протестной активности в странах Центральной Европы (Польша, Венгрия, Чехословакия), присоединенных к советскому блоку достаточно поздно, и в СССР, где протестная активность была не настолько массовой.
Развитию медиасистемы в постсоветской России уделено достаточно много внимания как в отечественной, так и зарубежной литературе. Большинство таких работ рассматривают эволюцию свободы печати в России либо в контексте появления новых типов популярного медиаконтента (жанры, форматы и т. д.) и анализа кризиса идентичности, отражения социальных проблем России в медиа (в первую очередь в аудиовизуальных: кино и телевидение), либо в политико-экономической традиции. Эта последняя предполагает рассмотрение взаимосвязи власти и медиа через анализ отношений между собственниками медиа, редакционной политикой и аудиторией. Второе направление, как мы понимаем, в большей степени касается проблемы регулирования содержания и анализа политических, производственных, организационных и финансовых диспозитивов, при помощи которых осуществляется такое управление.
Мы в данном случае, придерживаясь скорее политико-экономической традиции, исходим из того, что российская модель медиа соответствует сложившимся общественным отношениям, которые, в свою очередь, тесно связаны с институциональным конфликтом между имплантированными и заимствованными правилами (они выражаются прежде всего в формальных законах и деловых практиках на медиарынке) и сложившимися и устоявшимися исторически моделями социальных отношений. К таким сложившимся моделям в сфере медиа мы относим использование массмедиа и культурных индустрий для целей навязывания и продвижения модернизационной и перманентно реформаторской политики активного государства, то есть государства, где реформы не являются результатом некоей инициированной группами населения политики, а навязываются сверху, по разумению "просвещенных элит". В этих условиях стремление контролировать содержание медиа, создавать модель финансовых отношений, в которых, наряду с рекламой, источником доходов медиа становятся гранты на реализацию "государственного задания" в области продвижения той или иной политики, является вполне органичной формой реакции укорененных институтов на либертарианские законы, гарантирующие свободу слова и невмешательство государства в медиаконтент. Это соображение касается институциональной среды самих медиа.
Еще одно соображение касается в целом проблемы экономического менталитета и, в частности, проблемы отношения к собственности. Сложившаяся и укорененная традиция четко связывает власть и собственность. Причем не собственность становится источником власти, а власть обуславливает наличие собственности. Именно поэтому жесткая корпоративная принадлежность медиа и их финансовая зависимость от так называемых олигархических групп в 1990-е годы плавно перетекли в отсутствие политического плюрализма в 2000-е годы и практически обеспечили тотальный контроль медиа со стороны государства – через контроль крупных собственников медиа. Эти ограничения являются ключевыми вызовами институту свободы прессы в нашей стране.
Несмотря на то, что в XX в. многие страны пережили так называемую демократическую трансформацию, существует множество факторов, которые продолжают сдерживать свободу печати. По сути, основные теории медиа (они подробнее рассматриваются во второй части этой книги) предлагают несколько парадигм такого давления:
• политико-экономическая группа теорий предлагает идею, согласно которой собственники крупных медиакорпораций и процесс концентрации обуславливают идеологическую позицию массмедиа (см. гл. 16). Основными способами давления на прессу в XX в. становятся коммерческие и финансовые инструменты, то есть воздействие осуществляется через собственников коммерческих массмедиа, которые обычно придерживаются правых идей (невмешательство государства в экономику, поддержка крупных корпораций, минимизация социальных обязательств и т. д.);
• теории, использующие культурные основания для анализа социальных явлений (cultural studies), рассматривают проблему давления не через призму "навязывания", а через призму культурного кода правящих классов, который доминирует в медиа, так или иначе находящихся на службе правящих элит – политиков и корпораций. Все они воспроизводят капитализм (см. гл. 15);
• критическая теория Франкфуртской школы акцентирует создание таких условий производства медиапродуктов, что неминуемо делает их частью чисто коммерческого капиталистического мира, который однозначно воспроизводит доминирующую идеологию капитализма (см. гл. 10);
• теории медиавоздействия в основном занимались изучением влияния сообщений массмедиа на людей, предполагая, что эти сообщения зачастую являются осознанным актом коммуникации, побуждающим к определенным действиям. Можно поэтому сказать, что парадигма этих теорий исходит из следующего: медиа вбрасывают в общественное мнение те или иные идеи, которые пытаются донести различные коммуникаторы, в том числе и органы государственной власти, корпорации, военная пропаганда и т. д. Сторонники этого направления были воспитаны на исследованиях пропаганды, как Г. Ласуэлл, на идеях о "связях с общественностью" коммерческого сектора, как У Липпман, на соображениях о перформативности рекламы, как П. Лазарсфельд (см. гл. 9).
Глава 5
История медианосителей и технологий медиа
В этой главе учебника мы переходим от рассмотрения эволюции коммуникаций как различных форм передачи идеологий (и соответственно от фокуса на контенте медиа) к изучению трансформации их физических форм, усложнения медиатизации различных аспектов повседневной жизни и того, каким образом изменение медианосителей сопровождало развитие общественных отношений.
§ 1. Ранние формы существования книги и практика ее публичного потребления
Мы уже говорили о трансформации основных носителей письма и форм книги. Среди носителей письма выделялись глиняные и гипсовые таблички, папирус, пергамент и бумага. А форм книги мы выделяем всего две: свиток (volumen) и кодекс (современная форма книги).
Первые свитки делались из склеенных листов папируса. При изготовлении писчего материала стебли папируса очищались от коры и разрезались вдоль. Получившиеся полоски раскладывали внахлест на ровной поверхности. На них выкладывали под прямым углом еще один ряд полосок и все это помещали под пресс. После сушки лист папируса отбивали молотком. Получившиеся листы папируса склеивались в свитки. Сторона, на которой волокна шли горизонтально, была лицевой (лат. recto). Папирус применяли с III тысячелетия до н. э. в Египте, затем в Древнем Риме, где принимались специальные меры для регулирования своевременности доставки папируса в столицу империи. Там существовали восемь категорий папируса, которые использовались для разных целей. Из них "августейший" – для наиболее дорогих манускриптов и записей, а наиболее дешевые разновидности – для упаковки. В связи с дороговизной папируса для некоторых видов текстов его заменяли деревянными и глиняными табличками, а камышинку – стилетом. Из-за дезинтеграции Римской империи папирус перестают завозить, и возникает потребность переключиться на иной носитель.
Однако свиток как форма книги осложнял практику копирования и ознакомления с текстом (сложно делать закладки; необходимо при чтении вращать свиток с двух сторон), поэтому преимущественно такие книги делались для религиозных нужд – служения и чтения молитв с листа. Главной проблемой было копирование. В античные времена автор чаще диктовал книгу секретарю, чем писал ее сам. Секретарь сначала делал черновик на табличке воска, а потом переносил текст для правки и корректировки на папирус (то есть свиток). До нас дошли письма Цицерона, в которых тот сообщает о своих отношениях с Титом Помпонием Аттиком, богатым римлянином, любителем и изготовителем различных книг. Аттик коллекционировал предметы искусства и жил преимущественно в Греции. Среди людей, работавших на него, Цицерон выделяет три категории – грамотные молодые люди (pueri litteratissimi), чтецы (anagnostae) и копиисты (librarii); в основном все они – рабы. Неизвестно, извлекал ли доход Аттик из своей деятельности; свидетельств об этом не сохранилось. Известно лишь, что он предоставлял бесплатный доступ к своей библиотеке грамотным людям и своему другу Цицерону.
Сегодня мы располагаем немногими данными об уровне грамотности тех лет, но, судя по всему, в городах он был вполне высок, о чем свидетельствуют надписи на зданиях. Сами по себе книжные магазины чаще всего были копировальными конторами, однако позднее (I–II вв.) происходит постепенное отделение функции "копирование" от функции "выставление". Как уже говорилось (см. гл. 3), с развитием различных функций, в том числе светских, книги стали требовать все более частого копирования, которое было затруднительным в связи с устаревшей формой книги.
В связи с переходом к новому носителю письма – пергаменту – меняется технологический процесс производства книги. Первоначально довольно долго, несколько месяцев, готовили пергамент: производилось ошпаривание, дубление, промывка и т. д. Затем пергаментщик разрезал шкуру на листы свинцовым карандашом. Формат книги, как правило, предполагал наименьшее количество отходов. Потом кожу чистили пемзой. Ей же счищали с уже использованного пергамента текст. После этого лист размечали: выделяли поля, оставляли место под иллюстрации, которые уже после нанесения самого текста делались углем и другими материалами.
Имя автора указывалось не всегда, так как зачастую было неизвестно. Вместо этого на титульном листе писали имя копииста. Так возникает кодекс как форма книги. Членение кодекса на устойчивые элементы – развороты – позволяло читать текст частями и было шагом к организации книжной навигации, то есть упрощению перемещений читателя по книге. С уходом от свитка и изменением формы книги меняется и практика чтения. Если свиток представлял копию устной речи и не был структурирован, то кодекс уже имел разделы и даже параграфы.
В Средние века книги, как уже отмечалось, были уделом университетских преподавателей богословия, студентов и отдельных наиболее образованных духовников. Для нужд образовательной корпорации книги необходимо было копировать. Этим занимались монахи в скрипториях – переписных конторах.
Рабочее место копииста представляло собой пюпитр с несколькими полками для складывания книг и писчих материалов – чернил и др. Чернила делали из чернильного ореха, уксуса, вина, купороса. Над пюпитром обычно находилась подставка для манускрипта, копирование которого производилось. Часто, если это был свиток, работник переписной конторы держал его на коленях. После заполнения листы сгибались, образуя тетрадку.
Увеличение объемов таким образом производимых книг привело к трансформации и способов начертания, то есть к графическим изменениям латинского книжного алфавита. В стремлении экономить время переписчики постепенно перестают отрывать руку от манускрипта во время копирования. Так появляется вариант начертания латинского алфавита, который назывался "рустика". С него начинается разделение букв на прописные и строчные.
Появление кодекса как формы книги совпало по времени с распространением христианства. И это учение приобретало популярность в том числе в результате более активного использования новых переписных форм. Распространение монашества стало еще одним катализатором тиражирования книг, поскольку именно монахи занимались копировальными (переписными) работами. Монастырь, становясь центром духовной и интеллектуальной жизни, коллекционировал и воспроизводил книги. Так возникают средневековые духовные и монастырские библиотеки, становившиеся прибежищем письменной культуры в мире культуры устной. В условиях феодальной и государственной раздробленности низкий уровень грамотности приводил к тому, что светская письменность, характерная для Античности, пришла в упадок, а бытовали в первую очередь религиозные виды письменностей.
Возврат к светской письменности происходит позднее, в наиболее централизованных государствах Запада – Англии, Франции. После прихода к власти Карла Великого (начало династии Каролингов) во Франции власть опирается на церковь и начинается возрождение латинского начертания и латинской литературы преимущественно с опорой на монастыри и папскую власть. В этот период появляется новый тип письма – "каролингский минускул". Идет работа по систематизации Библии и ее разделение на части. Так возникает подобие глав. Тогда же отмечаются многократные варианты переписывания книг (в печатную эпоху мы бы назвали их переизданиями) Библии и стандартизация текста Евангелия. В настоящее время доступны порядка 9 тыс. каролингских манускриптов.
В V–XI вв. письменность, как видим, была уделом клерикалов. Церковь как таковая унаследовала роль Римской империи и обеспечивала передачу греко-латинской культуры. Практически все тексты копировались на латыни и имели отношение к Библии, переведенной на латинский язык Блаженным Иеронимом в конце IV в. (Biblia Vulgata – "Общепринятая Библия", как ее называли).
В IX–XI вв. ситуация меняется. Люди все больше и больше обращаются к церкви, особенно на волне европейского демографического кризиса, вызванного войнами и эпидемиями. Церковь становится более массовой, кроме того, развиваются города как центры торговли, что тоже играет свою роль в массовизации книги. Проблема широкого распространения возникает тогда, когда тематика книг перестает замыкаться на церковной литературе и начинает выходить за пределы религиозного содержания. Появляются университеты и первые светские специальности – право и медицина. Право изучалось на основе свода римского гражданского права "Corpus iuris civilis", составленного в VI в. при императоре Юстиниане, а медицина – на основе греческих текстов (преимущественно Аристотеля), переведенных на арабский. Церковь проявляет беспокойство по поводу появления таких текстов и вводит регулирование – licentia docendi (лат.), то есть разрешение на право ведения образовательной деятельности, выдаваемое диоцезом. Так, собственно, и возникло подчинение университетов церкви.
В связи с появлением университетов усиливается роль письменности. Университеты были обязаны обеспечивать учащихся литературой. Для этого при них стали создаваться переписные конторы и книжные лавки. В университетах же начинают продаваться переписные материалы (пергамент, бумага и проч.). В качестве еще одного фактора, меняющего характер книги, можно назвать постепенное укрепление сословия горожан и буржуазии, а также государственных клерков. Государственная администрация все больше и больше нуждается в грамотных людях, способных вести учет, оформлять бумаги. При Карле V Мудром активно развиваются административные функции государства, создаются Счетный суд, канцелярия, нотариат.
Меняется и структура королевского двора, что очень сильно изменило спрос на книги. Происходит сдвиг от феодальной логики к монаршему абсолютизму. Принц отныне нанимает на работу людей творческих, в том числе музыкантов, и становится коллекционером книг. Динамика изменения количества выпускаемых книг показана в таблице 5.1.
Таблица 5.1
Количество выпускаемых книг в Европе и процент прироста в VIII–XV вв.