Вытянулись в ниточку сухие Кикиморины губы - то ли улыбка, то ли угроза:
- Как же так, деточка? Мы к тебе по-доброму…
- Я не знаю… Я не виноват… - Ванечка часто-часто заморгал. - Он сам…
- Са-ам? - удивилась Кикимора. - Ах, какое умное, развитое животное! Хотелось бы познакомиться с ним поближе… - она больно зажала в кулаке длинное Ванечкино ухо. - Если ты сию минуту не поймаешь своего хищника и не открутишь ему башку, мне будет очень жаль твоей короткой молодой жизни.
- Как же так? Я… я не могу… Не умею! - бьется Ванечка в Кикимориных руках. - Я на крышу не умею… Высоко-о! Я упаду-у!
- Лестницу! Подать сюда лестницу! - командует старуха.
Мечутся без толку уродцы. Не найдут лестницы. Наконец тащат из бурьяна какие-то палки. Давным-давно развалилась, сгнила без надобности лестница.
Кричит Кикимора, кулаками машет, заставляет Упрямцев и Капризиц тащить на крышу Ванечку. Те вопят - ни в какую не соглашаются идти на верную гибель.
- Сейчас он у меня сам… не то что на крыш-шу - на небо залезет, - Злючка-Гадючка вытянула руки по швам, голову запрокинула, надвигается на мальчишку. Не девчонка - змеюка ужасная!
И откуда только прыть взялась у Ванечки? Скакнул на перильца. Оттуда по столбу на крышу. Вот уже к антенне подползает.
- Эй ты! Смотри поосторожнее! Ты мне крышу не провали! - кричит ему снизу Кикимора.
Карабкается Ванечка по крыше, твердит про себя:
- Беги, Серафимка, беги… Прячься от меня! Скройся ты с глаз!.. - и зажмурился, чтобы ничего не видеть. Потому что не ловить Серафима, ослушаться Кикимориного приказа никак не может. Нет у него на то мужества. И ловить тоже страсть как не хочется.
А снизу кричат:
- Лови его! Хватай его! Бей!.. Бей!
Открыл один глаз Ванечка - не видно кота. Второй открыл - нет Серафима! Обрадовался… А снизу опять:
- Он за трубу ушел! За трубой он… Там ищи!
Делать нечего - пополз Ванечка дальше. Все коленки занозил о рассохшиеся под солнцем тесины. Заглянул за трубу… Вот он, задавака несчастный! Сидит, лапки подобрал, будто у себя дома. Что ты будешь с ним делать? Опустились руки у Ванечки:
- Как же нам теперь быть, Серафимка.
А кот молчит, прямо в глаза уставился, не моргнет. Те, что внизу, опять за свое:
- Давай его! Давай!..
Вскочил Ванечка на ноги, кричит:
- Нету его! Нету! Ушел! - и кувырком с крыши. Доски под ним трещат, ходуном ходят…
- Ой! Горе мое! Провалит… провалит крышу, шалопай! - причитает Кикимора.
- Ушел кот! - Ванечка спрыгнул на крыльцо. - Дурак он, что ли, чтобы сидеть и ждать, пока его сцапают? Исчез. Сгинул.
- Вреш-шь, - шипит Злючка-Гадючка.
- Не веришь - сама проверь.
- Я т-тебя!..
- Уйди! - оттерла плечом Злючку-Гадючку Кикимора. - Я сама с ним потолкую. По-свойски. По-душевному, - и опять хвать за уши, да еще между пальцами закрутила. Специально, наверное, такие смастерили, чтобы сподручней было над ним издеваться.
- Нету кота?
- Нету.
- Ушел?
- Ушел.
- И ты думаешь, что ты очень хитрый? Да?
- Ничего я не думаю.
- А я все знаю! Нарочно упустил кота? Так?
- Упустил! Упустил! Упустил!
Эти крикуны скоро выведут его из терпения.
- Хорошо же, миленький! - погрозила Кикимора пальцем, и нос ее опять стал вытягиваться…
- Что вы? Что вы, Никодима Кикиморовна! Да вы себе не представляете даже, что это за кот! Не кот, а одно наказание. И мама всегда так говорит. Это же шпион. Это же прямо невидимка! Захочет - и нет ею. Ищи не ищи - все равно не найдешь! Захочет - вот он, тут как тут. А вообще он толковый кот. Справедливый кот, это я точно знаю.
Давно Ванечка не произносил таких вдохновенных монологов. Разве что когда упрашивал маму привезти ему медвежонка. Говорит мальчишка - и с каждым словом ему веселее делается. Вот чудеса! Такие заколдованные, а самого обыкновенного кота испугались. Что-то тут кроется.
- Ладно! - сказал он покровительственно. - Из-за чего истерика? Подумаешь, кот! Съест он вас, что ли?
Пискнули по-мышиному Капризицы, Упрямцы уши прижали. Цыкнула на них Кикимора и улыбнулась Ванечке:
- Конечно, конечно! Ничего особенною. Самый заурядный кот. Ты на них не обращай внимания. Это у них от нервов. Плохо стало с нервами. Болезнь века - ничего не поделаешь. А что касается меня лично, смерть не люблю кошек. Ну прямо душа не выносит! Вечно с них шерсть лезет. И орут… Отвратительно орут. Я еще ни у кого не слыхала таких мерзких голосов. Просто мороз по коже… А этот… ваш, он тоже орет? И постоянно линяет, да?
Ну вот! Старуха говорит то же самое, что и мама. Мама тоже, случается, ворчит на Симку - что голос противный и что шерсть линючая. Руки заставляет мыть, если с ним повозишься. Только она никогда-никогда не обижала Серафима. И вкусненькое давала. И вообще мама никогда… никого… не обижала. А если ругала и наказывала - значит, заслужил. Значит, за дело. И Ленка - не такая уж она окончательно плохая сестра. Просто, видно, судьба у нее - попадаться под горячую руку. И злость берет, конечно, почему она всегда оказывается права? Теперь вот тоже по ее выходит. Эх, Ленка ты, Ленка! Да где же ты запропала? Плохо без тебя твоему горемычному братцу!
Вдруг - то ли почудилось, то ли на самом деле - едва слышимый голосишко из-за густых зарослей:
- Иду-у, Ванечка!
- Идет! Идет! Ленка идет! - забыв про все, запрыгал Ванечка.
- Тс-с! - выпростала из-под платка ухо Кикимора. - Девчонка? Что это значит? - с грозным видом повернулась она к своим уродцам.
- Не знаем! Не знаем! Мы не виноваты… - стонут Капризнцы.
- Не виноваты мы… - насупились Упрямцы. - Она в лесу валялась связанная. Она совсем погибала.
- Я же вам наказывала глаз не спускать, стеречь до самой погибели! А вы? Да я вас!.. Убрать! Немедля убрать!
Капризицы и Упрямцы встали сусликами:
- Не можем. Не в нашей власти.
- Мальчишку убрать, дурачье! В Пещеру Кошмаров! Чтоб ни слуху, ни духу!..
Глава тринадцатая, в которой Лена встречается с любезной старушкой и ее милыми внучками
Продирается Лена сквозь глухие заросли. Не к себе домой, не к доброй бабушке в гости - к злой Кикиморе торопится девочка. А легко ли это, когда у тебя, как у коня на пастбище, спутаны ноги? Была бы хоть дорога гладенькая, а тут, что ни шаг, то ямина, валежина или куст, похожий на моток колючей проволоки. И чем дальше, тем путь труднее, мрачнее лес, тяжелее воздух. Не иначе близко болото. А в нем и Кикиморины владенья.
Страшно ли девочке? Наверное. Не будем уточнять. Это, в конце концов, не так уж важно, когда человек спешит на помощь другому человеку.
Но что это? Как будто слабеют сети.
И свободней шагается, и легче дышится… Расправила Лена плечи, стряхнула с себя последнюю тяжесть. В руках прежняя ловкость. В ногах - легкость и сила. Свобода - во всех движениях. Это Ванечка. Это его Доброе Слово, его Добрая Мысль!
- Я иду-у-у, Ванечка!
- Ленка-а-а!
Как близко! И будто крылья за спиной у Лены - мчится на Ванечкин голос, сердце из груди птицей рвется: нашла! нашла!
Домишко возник перед нею неожиданно, враз, вынырнув из зарослей чертополоха. Старый домишко, мытый-перемытый дождями, сушенный-пересушенный ветрами. Скособочился, поглядываете любопытством малюсенькими оконцами из-под резных наличников. Совсем сказочная избушка на курьих ножках. А на крыше самая что ни на есть современная антенна.
Замедлила шаги Лена. Что же делать дальше?
Дверь распахнулась. Навстречу Лене спешит старушка. Обыкновенная старушка - в больших очках, в черном платье с кружевным воротничком. На лице удивление, руками всплескивает:
- Батюшки-светы! Девочка! Да откуда же ты, милая? Никак заблудилась? Платье-то в клочьях… Коленки побиты… Ах ты, сердешная! Заходи… заходи!
Заходит Лена в горницу, оглядывается - не здесь ли Ванечка? Нет Ванечки. Две девчонки у стены жмутся. Одна рослая, в зеленом платье, глаза желтые, смотрят неприязненно. Другая за нее прячется, маленькая, рыжая.
- Внучки мои… Маша да Наташа. Погостить к бабушке приехали. А тебя-то как зовут, девочка?
- Лена.
- Леночка! - и старушка снова принялась вздыхать да охать, Лену жалеть. А сама времени попусту не теряет - шустрая такая старушка. У нее уже и чайник кипит, и чашки на столе, и ватрушки на тарелке. Внучками командует. Одна Лене умыться помогает, на руки льет из кувшина. Другая из кладовой варенье тащит.
Смотрит Лена на все приготовления - слюнки глотает. Тает, рассеивается без следа ее настороженность. Сомнения быть не может - попала она к добрым людям, а не к Кикиморе Болотной. Разве бывают Кикиморы такими заботливыми, такими человеческими? Да и вообще существуют ли они на свете? Может быть, Кикимора - просто выдумка Тетушки Дурные Вести, очередной ее фокус? Совершенно забыла Лена предостережение Доброй Вести. Откуда было знать ее доверчивому открытому сердечку, что может подчас таиться за приветливостью и заботой.
- Мальчик к вам не заходил? Не встречали вы мальчика?
- Мальчика? Какого такого мальчика?
С чего это вдруг нахмурилась добренькая старушка?
- Ах, мальчика! - заулыбалась она опять. - А как же! Встречала, встречала, деточка!
Обрадовалась Лена:
- Где он?
- У нас тут… был. Был, говорю. Сейчас нету. Мы его приветили, накормили. И… и он домой пошел. Да-а! Отсюда до дому, если напрямую, совсем недалеко будет. Недавно ушел, минут десять - не больше!
Лена так и вскинулась:
- Я ж его догоню!
- Догонишь, догонишь, деточка! - кивает головой старушка. - Маша! Слышишь, Маша? Тебе говорю, - прикрикнула на желтоглазую. - Покажи хорошей девочке дорожку к ее братцу. Ту самую, что покороче, - и хихикнула.
Чего, спрашивается, хихикать? Ничего смешного нет.
- Покажу. Отчего ж не показать? Не велик труд, - девочка тряхнула головой. Волосы упали на лицо, из-под них смотрит на Лену неподвижный желтый глаз.
Вышла Лена с желтоглазой девчонкой на крыльцо, а там ее поджидает вся воробьиная стая. Только завидели - и в крик. Вьются над головой, громко чирикают…
- Тише вы! - смеется Лена. - Ишь, обрадовались, что Ванечка нашелся.
Откуда ей было знать, что не от радости кричат птицы? Предупреждают об опасности и сердятся, что она, такая бестолковая, не понимает их языка. Идет впереди желтоглазая Лена за ней спешит. Скоро-скоро увидит она Ванечку…
Вдруг до Лениного слуха донеслись очень знакомые звуки:
- Эй, моряк! Ты слишком долго плавал. Я тебя успела позабыть…
- Ванечка! - остановилась Лена, прислушиваясь.
- Там он… Там! - схватила ее за руку желтоглазая.
Но ведь голос раздается совсем в другой стороне! Не дала Лене желтоглазая как следует вслушаться, потащила за собой с такой силой, какой наверняка позавидовал бы любой штангист среднего веса.
Глава четырнадцатая, в которой Ванечка весело проводит время в обществе привидений
Кто же это пел, спросишь ты, Ванечкиным голосом? А он сам и пел. Пел для собственного удовольствии. Точнее сказать, для собственного успокоения. Потому что сидел он в той самой Пещере Кошмаров, о какой говорила ему Злючка-Гадючка, и сторожили его Кикиморины привидения.
Пещера, правда, была похожа на обыкновенный подвал - с тяжелой, окованной железом дверью, низким каменным сводом и осклизлыми ступенями.
Привидений Ванечка пока не видел. Зато слышал. Они с шумом проносились мимо него. Лаяли. Кудахтали. Завывали. Одним словом, старались на всю катушку. Это было очень страшно. Очень. Но все-таки терпимо. Потому что Ванечка уже кое-что повидал и успел попривыкнуть к обществу сказочных персонажей: А чтобы подбодрить себя, он стал петь самые громкие песни.
Помогло! Кроме своего пронзительного голоса, он теперь не слышал никаких посторонних звуков и приободрился. Но привидения тоже не собирались сдаваться. Они выжидали. У Ванечки, наконец, запершило в горле, и он перевел дыхание. Тогда из глубины Пещеры поднялось нечто огромное, серое, не имеющее формы. Поверху потянуло холодным ветром. Ванечкины волосы встали дыбом.
Непонятное жуткое чудовище медленно приближалось…
Внезапно до Ванечкиного слуха донеслись низкие рокочущие звуки:
- Уррмм - мя-а-а!
Серое чудовище опало, рассыпалось. Мальчишка явственно увидел прижавшихся к стене четырех знакомых уродцев. Так вот, оказывается, кто это! Братцы-Упрямцы да Сестрицы-Капризицы. Они, выходит, еще и привидениями у бабки Кикиморы по совместительству работают.
Дрожат уродцы, готовы в стену вдавиться - и ни звука, онемели от страха. А перед ними в боевой позиции Серафим. Добрался-таки котище до своих давних недругов!
Пискнули вдруг жалобно уродцы и - пропали из глаз! Только четыре маленьких серых мышонка прыснули из угла на все четыре стороны. Серафим даже не шевельнулся. Стоило ли гоняться за таким ничтожеством? Он выгнул спину и с удовольствием потянулся - точь-в-точь, как человек, выполнивший нужную, но неприятную работу.
- Серафим! Ты превратил их в мышей? - с невольным уважением спросил Ванечка. - Ну и мастер ты, Симка! Настоящий волшебник.
- Мм-ра, - снисходительно отозвался Серафим. Какие, мол, пустяки! Самое трудное - улучить удобную минуту.
И тут у Ванечки тревожно дрогнуло сердце. Как будто кто позвал его на помощь. Схватил он кота и бегом вверх по ступенькам.
Ага! Так вот почему Кикимора к нему сторожей приставила. Дверь хоть и толстенная, а плотно не закрывается - осела, перекосилась. Поднажал Ванечка плечом - заныла дверь, заскрипела, и образовалась щель, вполне пригодная, чтобы пролезть тощему мальчишке.
Едва вылез Ванечка на свет, как его окружила воробьиная стая. Орут, волнуются… Чего им надо от Ванечки? Глянул мальчишка, а там впереди двое. Спешат, пробираются - и прямо к Черному Болоту. Одна - зеленая - Злючка-Гадючка. Вторая… вторая? Ахнул Ванечка: это ж Ленка!
- Ленка! Я здесь! Куда ты? Постой, Ленка! - выпустил Серафима из рук и бегом за девчонками.
- Стой, детка! Не спеши…
Кикимора Никодимовна заступила дорогу. Влево кинется Ванечка - о костлявую ногу споткнется. Вправо метнется - рука-деревяшка путь заслоняет.
- Пусти, бабушка! Сестра… Ленка там! Утонет же… - взмолился мальчишка.
- А пусть себе тонет на здоровье, - ласково говорит Кикимора. - Тебе-то что за дело? Ты ж ее дурой зовешь. Она над тобой командует-издевается!
- Ну и что ж из того, что командует! Пусти - тебе говорят! Ленка! - зовет отчаянно Ванечка. - Куда ты? Вернись!
- Тихо, крошка! - и Ванечкины губы зажала сухая деревянная ладонь. Вывернулся Ванечка - да головой прямо Кикиморе в живот. Охнула старушка и осела в лопухи.
- А, ты так? Ты драться? Ладно-ладно! Про уши забыл? Забыл, говорю, про уши…
Разошелся Ванечка не на шутку.
- Плевал я на твои уши! - кричит. - Ленка!
- Ну хорошо, деточка! Хорошо… - тянет Кикимора к Ванечке руки-клешни, шевелит длинным носом. Опять на испуг берет. А он, Ванечка, пуганый. Подумаешь, нос! Повторяется бабка Кикимора. Выдумки, видно, не хватает.
- Вернись, Ленка!
- Поздно, Ванечка! - хохочет старуха. - Поздно, родненький! - встала, платье поправила, платочек подтянула. - Все кончено. Утонула в Черном Болоте твоя Ленка. На корм пиявкам пошла.
- Неправда! Неправда! - вне себя кричит Ванечка. - Не может этого быть!
Кинулся мальчишка лицом в бурьян, катается по земле, бьет руками-ногами…
- Неправда! Неправда!
А Кикимора любуется на него, ногу выставила, носком постукивает:
- Правда, Ванечка. Все правда. Ты ее и сгубил. Ты! Кто ж еще-то?
Глава пятнадцатая, в которой происходит поединок между Леной и Злючкой-Гадючкой, а победу одерживает Ванечка
Спешит Лена вслед за своей сердитой провожатой, об одном думает: скорее бы нагнать Ванечку. Ведь только что слышала она его голос. Почему же желтоглазая тянет ее в другую сторону? Что-то тут не так. А если ее обманули? Обвели вокруг пальца?
Ну вот - опять его, Ванечкин, голос:
- Ленка-а! Вернись, Ленка!
- Чего остановилась? Спеш-ши!.. Спеш-ши… Он там, впереди, - толкает в спину желтоглазая.
Какой злой у нее голос! Чего она шипит, эта внучка Маша? А если она никакая не Маша? И никакая не внучка? И та старушка - самая настоящая Кикимора? Они спрятали от нее Ванечку…
- Стой, Лена! Ни шагу дальше!
Кто это сказал? Добрая Весть? Да, ее голос!
Замерла Лена, словно споткнулась о невидимую преграду. Глянула под ноги и отшатнулась. Снизу сквозь переплетенье стеблей и листьев глянула на нее бездонная чернота.
Так вот они кто, ее гостеприимные хозяева! Ну и артисты! Особенно старушка. Ей бы в спектаклях добрых бабушек играть. Берегись теперь, желтоглазая!
Обернулась Лена. А желтоглазой нет. Нет никакой девчонки. Перед ней зеленая змея. Вытянула голову, шевелит жалом, покачивается на хвосте.