Бабушку парализовало.
Сверстники ходили на дискотеки, влюблялись, женились. Работу Белкин не оставлял - все деньги шли на лечение. О собаке вновь пришлось забыть. В больнице бабушка подолгу смотрела на него ласковыми, влажными от слёз глазами, силилась сказать что-то, но губы не слушались.
- Не волнуйся, бабуля, - гладил Белкин морщинистую руку. - У меня всё хорошо. Ты выздоравливай только.
Через полгода бабушка умерла. Матвеевы жалели Белкина и часто приглашали к себе. Корки всё также встречал его у порога. Пёс словно догадывался о том, что другу тяжело. Он клал кудрявую голову Белкину на колени и так, замерев, стоял подолгу, лишь изредка помахивая коротким хвостом.
Из грузчиков Белкин ушёл, устроившись лаборантом в научно-исследовательский институт. А заветная мечта о собаке не оставляла.
Однажды он отправился на "птичий рынок".
Собак здесь было великое множество: длинные таксы, дрожащие той-терьеры, мохнатые чау-чау, солидные ротвейлеры. С детским любопытством рассматривал Белкин пузатых сенбернаров и звонкоголосых пуделей. А вот и то, что искал - в картонной коробке лежали шесть крошечных эрделей. Покрытые мелкими завитками, они напоминали чёрно-рыжих ягнят. Пятеро спали, уткнувшись мордочками друг в дружку, а шестой пыхтел и карабкался по спинам братьев и сестёр, пытаясь выбраться наружу. Белкин бережно взял щенка, поднёс ближе, и малыш тут же лизнул его в нос. Держа это чудо в руках, Белкин уже мечтал о том, как здорово заживут они вместе. Пёс будет встречать его радостным лаем, а по воскресеньям они станут гулять в парке или ездить на дачу к Матвеевым. Белкин будет пить крепкий чай, а Корки - гонять малыша по лужайке и учить уму-разуму.
- Сколько стоит?
- Пятьсот, - ответил продавец. - Гляди, какой шустрый! Бери!
Этого Белкин не ожидал. Не привыкший торговаться, попросил тихо:
- Может, уступите?
Продавец отвернулся к покупателю в дорогой дублёнке:
- Выбирайте, щенки породистые, недорого отдаю!
- Лёнь, давай вот этого возьмём!
Сытый. Он растолстел ещё больше, холёное лицо бывшего одноклассника напомнило брезгливую маску. Чисто выбритые щёки и подбородок отливали синевой.
- Здорово, Белка! - растянул он толстогубый рот. - Как жизнь? Всё бедствуешь?
Белкин молча смотрел на женщину, стоявшую рядом.
- Здравствуй, - на лице Наташи застыла улыбка, прикрывавшая что-то похожее на скуку.
- Жена моя! - похвастался Сытый. - Наталья Сытая, прошу любить и жаловать. На втором курсе поженились, всем классом тогда гуляли, - усмехнулся. - Вот щенка вздумалось, скучно, говорит, со мной. А я что? Вкалываю, как вол. Денег мне не жалко, но вонь же будет по всей квартире. Как считаешь? Ты на базаре работаешь?
- Хватит, Лёня! - ледяным тоном оборвала Наташа.
Сытый сконфузился.
- Так вы берёте собаку? - нетерпеливо спросил продавец.
- А как же! Нам вот этого заверните, - Сытый ткнул в сидящего на руках Белкина щенка.
- Хороший выбор, - похвалил продавец, бесцеремонно забирая эрделя.
Сытый вытащил из кармана портмоне, ухмыльнулся.
- Ну бывай, Белка! - засунув упирающегося эрделя за пазуху, он панибратски хлопнул Белкина по спине.
- До свидания, - с ноткой досады проговорила Наташа.
Он шёл сквозь ряды, не видя ничего вокруг. Как она могла выйти замуж за этого примитивного, подлого?.. Белкин почти бежал, не разбирая пути, спотыкаясь, наталкиваясь на прохожих. Вслед неслись ругательства, но он их не слышал. Нет, она не могла, это ошибка…
- Куда летишь, миленький?! Зашибёшь ведь кого ненароком и сам расшибёшься!
Белкин поднял голову и увидел эрделя.
Пёс летел вприпрыжку, весело задрав хвост. Его коричневая морда была такой выразительной, что Белкин невольно остановился.
- Нравится собачка? Покупай, недорого отдаю. Холст, масло, рама-багет.
Вокруг толпились люди: одни что-то выкрикивали, зазывая покупателей к неказистому товару, другие критично осматривали предлагаемый скарб и жестоко торговались. Сам не заметив, Белкин оказался посреди блошиного рынка. Эрдель в натуральную величину был нарисован на старом холсте.
- Купи, сынок, не пожалеешь. Картинка красивая - загляденье! - уговаривала старушка.
- И возьму! - неожиданно согласился Белкин. - Денег на настоящую собаку всё равно нет, пускай хоть нарисованная будет! - сказал и, не торгуясь, отдал всё, что было.
- Спасибо, сынок, - обрадовалась старушка. - Вот увидишь, собака тебе удачу на хвосте принесёт!
Картину Белкин повесил напротив кровати. Каждое утро, просыпаясь, видел несущегося вприпрыжку эрделя. Пёс был написан мастерски - с картины, точно живой, глядел. Белкин не раз удивлялся этому впечатлению и мысленно интересовался, кто же этот талантливый художник? Авторской подписи не было.
После института Белкина приняли в тот самый НИИ, где подрабатывал студентом. Корки состарился, всё труднее становилось ему спускаться на улицу. Мечтать о собственной собаке Белкин не перестал, но после той встречи на рынке с покупкой не спешил.
На очередную годовщину смерти бабушки в маленькой квартирке собрались немногочисленные друзья. Долго сидели, поминая ушедшую добрым словом, выпивая за упокой души.
- Эта картина откуда у вас? - бабушкина подруга с интересом разглядывала "Эрделя Неизвестного". До пенсии она работала искусствоведом в местном музее.
- На блошином рынке купил.
- Слушай, по-моему, это Франс Паульс. Был такой художник-анималист в XIX веке, - задумчиво сказала женщина, подойдя к картине и внимательно рассматривая её сквозь очки. - Подписи не видно - старое полотно, в плачевном состоянии. Я по творчеству Паульса кандидатскую защитила, мне его манера хорошо знакома. Но скорее всего, ошибаюсь, откуда ему у нас взяться?
Вспомнив слова продавщицы с блошиного рынка, Белкин решил проверить удачу - отнёс картину на экспертизу в музей.
Письменный ответ пришёл через два месяца. В заключении говорилось: картина написана в XIX веке голландским мастером Франсом Паульсом. Удивительно, но бабушкина подруга оказалась права. "Бегущего эрделя" - так называлась картина - приобрёл у художника известный ценитель живописи, коллекционер граф Майнер. В Россию полотно попало в качестве трофея, вывезенного из Германии после войны. Почти шестьдесят лет картина пылилась на чердаке частного дома той самой старушки с блошиного рынка.
Белкин читал заключение и не верил глазам.
"Бегущий эрдель" был оценен в двести пятьдесят тысяч долларов. Белкин не хотел продавать картину - привык к весёлому эрделю. Но однажды из Австрии приехал гость. Пожилой седовласый человек представился Генрихом Паульсом и оказался правнуком знаменитого анималиста. Он долго рассказывал о великом предке, о нелегкой судьбе художника, талант которого, как это часто бывает, был признан лишь после смерти. О том, что теперь он собирает разбросанные по всему миру полотна с целью создать музей и что картине нужна дорогостоящая реставрация, иначе полотно, полвека прожившее на чердаке, погибнет. Генрих оказался состоятельным человеком и заплатил вдвое больше цены, названной экспертами. А Белкин, хоть и с сожалением, расстался с любимой картиной, отдавая её в надёжные руки.
Прошли годы. Однажды Белкину позвонила бывшая одноклассница. Рассказала, что с мужем развелась после того, как он запил, потеряв в кризис все сбережения. О том, что наслышана о невероятных успехах Сергея в бизнесе, о его приюте для бездомных собак и что очень бы хотела с ним встретиться. Лишь после того, как положил трубку, Белкин понял, что замуж за Сытого Наташа вышла совсем не по ошибке.
А заветную мечту он всё-таки осуществил. Теперь по воскресеньям, как когда-то давно, Белкин едет за город, в маленький неказистый домик. Там, вместе с состарившимися Матвеевыми пьёт крепкий чай, а по лужайке весело гоняет маленький звонкоголосый Корки, похожий на чёрно-рыжую овечку.
Степан Петрович
Степан Петрович - немолодой, склонный к тучности и не склонный к меланхолии мужчина - был человеком состоятельным. Благодаря небольшому, но крепенькому капиталу, сколоченному тридцатью пятью годами свирепой экономии, он ездил на новой иномарке, обедал в суши-баре и отдыхал в Турции.
Кроме того, Степан Петрович мог себе позволить обзавестись новой молодой женой (прежняя умерла лет пять назад), но не позволил этого из благоразумия. К шестидесяти годам Степан Петрович решил из спального района перебраться в центр. Купил трёхкомнатную квартиру в доме старого фонда, сделал евроремонт. Опять же дочка с внучкой стали навещать чаще…
Тут бы и зажить Степану Петровичу счастливо, горя не зная. Но нет, всегда найдутся злые, коварные люди. Вот и в жизни Степана Петровича появился такой нехороший человек. Вернее, даже не человек, а так - инвалид, глухая соседка бледно-лимонного цвета из квартиры напротив. У неё была собачка - чихуа-хуа, Мосей звали. Крохотная такая, противная, звонко лаяла без конца. А Степан Петрович, надо сказать, отличался странным бессердечием ко всему маленькому, беззащитному и хвостатому. Вероятно, Мося это чувствовала, и, когда Степан Петрович ненароком сталкивался с ней в подъезде, она щерила миниатюрные клычки и тихонько рычала. Соседка, таящая в своей тщедушной беззлобной груди любовь ко всему и вся, этого не замечала и лишь приветливо здоровалась со Степаном Петровичем громким голосом, идущим из горла, словно подбитого мехом:
- Здравствуйте, Семён Аркадич!
Степана Петровича это ужасно раздражало, и он брезгливо морщился. Присутствие в подъезде такой неприятной соседки перманентно портило ему настроение.
Единственной отрадой Степана Петровича была внучка Оленька. Любил он её сильнее, чем самого себя. Тоненькие Оленькины косички, голубые и невинные, как дамская почтовая бумага, глазки, каждая её улыбка, словно дробинки попадали точнёхонько в его любящее сердце. Сядет он, бывало, в кресло, посадит внучку на колени и читает вслух рассказы Аркадия Гайдара. Очень Оленька рассказ "Голубая чашка" любила. Всё спрашивала:
- Дедушка, а ты меня стал бы ругать, если бы я твою любимую чашку разбила?
- Что ты, детонька! - отвечал Степан Петрович ласково. - Дедушка у тебя добрый. Он никогда не ругается и вообще никого не обижает.
Оленька радовалась так, что веснушки тонули в огне румянца, и обнимала ручонками дедушкину бритую голову с бычьим затылком, плавно переходящим в шею.
В то утро вышел Степан Петрович с Оленькой во двор прогуляться. А там, как назло, уже бегала Мося. Увидела Оленька Моею и как закричит:
- Ой, дедушка, смотри, какая собачка смешная! А почему на ней меха нет?
Оленька прямиком направилась к Мосе. Ручку протянула - погладить хотела. А Мосе только того и надо: хлоп, на спину перевернулась и животик для ласки подставила.
- Не трогай собаку! - закричал Степан Петрович и, шагнув к Мосе, пнул её остроносым ботинком в живот.
Мося от боли взвизгнула, вскочила на ноги и опрометью бросилась в подъезд.
Оленька расплакалась.
- Зачем ты, дедушка, собачку обидел? Она же играть со мной хотела?
- Какая игра, Оленька?! Собака грязная, блохи у неё, - добродетельно возразил Степан Петрович. - Ты же не хочешь заболеть, солнышко моё? - Он ласково погрозил внучке пальцем.
А тут хозяйка Моей подошла:
- Семён Аркадич, вы Мосеньку не видели? Я мусор выбрасывать ходила, во дворе её одну оставила…
- Не видел! - буркнул Степан Петрович со злобой в одном глазу и ненавистью в другом, а его узкие губы сложились в презрительную усмешку.
Впечатлительная Оленька и дома успокоиться никак не могла. До самого вечера просидела тихонечко, с дедушкой играть не хотела, а потом за ней приехала мама.
После этого случая задумал Степан Петрович нехорошее: решил избавиться от проклятой Моей. Купил в "хозяйственном" крысиного ялу, в "продовольственном" - набор шоколадных конфет "Нежность" (сначала хотел карамели взять, но потом решил не экономить). Ночи дождался еле-еле. Пока раскидывал отраву по подъезду, сердце билось в сладком предвкушении. Всё представлял себе, как выйдет утром Мося на прогулку в последний раз. Уснул лишь под утро, черпая спокойствие в своих благих намерениях.
Проснулся Степан Петрович от звонка. Хмурое лицо его было измято бессонной ночью и казалось скособоченным. Недовольный, пошёл открывать: кого там несёт в такую рань? На пороге стояла счастливая Оленька.
- Дедушка, я сегодня у тебя! Смотри, что я принесла! - как порыв освежающего ветра, ворвалась внучка в квартиру и протянула дедушке ладошки, полные шоколадных конфет.
- Оленька, где ты это взяла? - страшная догадка пронзила Степана Петровича.
- В подъезде, дедушка! Хочешь, ещё принесу, там их много!
Лицо Степана Петровича перекосилось, а угол рта задрожал. Мгновенно ослабевшее тело покрылось испариной.
- Ты их ела, отвечай, ела?! - затряс он неистово внучку.
Конфеты сыпались к ногам, глухо стуча о китайский керамический пол. Голос внучки отозвался в ушах издалека слабым звуком:
- Только одну…
Врачи девочку выходили. С дочерью Степан Петрович общаться перестал - не мог простить, что бросила Оленьку у подъезда. В том, что истинным виновником несчастья был он сам, Степан Петрович даже себе не мог признаться. Он искал слов оправдания, но тщетно.
А Моею он всё-таки отравил. Наученный горьким опытом, Степан Петрович подложил к соседской двери кусочек мяса.
Шли годы. Ничего в жизни Степана Петровича не менялось. Изредка к нему в гости приезжала Оленька. Теперь её привозила не мама, а Костик - Оленькин друг. Всё с тем же завидным постоянством без видимых причин в доме умирали собаки. Всё с тем же безмолвным спокойствием относились к этому соседи.
Однажды Оленька позвонила дедушке по телефону и сказала, что выходит замуж. Организацию свадьбы Степан Петрович взял на себя. Заказал ресторан, договорился с лучшим в городе тамадой. Подарок опять же приготовил царский - квартиру двухкомнатную.
Отгудела, отшумела свадьба. Молодые въехали в новую квартиру, стали обживаться. Всё реже Оленька заглядывала в гости к дедушке, всё реже звонила по телефону. А потом и вовсе пропала на месяц. По вечерам Степан Петрович звонил любимой внучке на мобильный, но тот отвечал лишь длинными гудками.
Прошло еще две недели, и Степан Петрович, не выдержав, отправился к внучке сам. Ещё ни разу молодожёны не пригласили его к себе. Степану Петровичу даже обидно было. По дороге купил набор шоколадных конфет "Нежность" - к чаю.
На звонок долго не открывали. Степан Петрович подумал, дома нет никого, хотел уходить, но тут услышал голос внучки:
- Кто там?
- Это я, Оленька!
В квартире послышалась какая-то возня, суетливый шорох. Степан Петрович поёжился.
Наконец дверь открылась.
- A-а, это ты, дедушка? - Степана Петровича встретил холодный взгляд голубых глаз.
- Здравствуй, Оленька. Ты не звонишь, вот решил сам в гости заглянуть, - сказал Степан Петрович, предпринимая попытку войти.
Внучка стояла в дверях, неловко теребя край кофты.
- Ты что, Оленька, не рада мне? Или, может, я не вовремя? - искренне удивился Степан Петрович, и брови его поползли вверх.
Внучка замялась.
- Знаешь, дедушка, ты лучше к нам не ходи…
- Что ты такое говоришь, Оля? - выражение грустного упрёка появилось на лице Степана Петровича.
- Понимаешь, мы с Костиком собаку завели. А я знаю, ты этого не любишь… - внучка надела на себя прохладную улыбку, в которой было столько же сахара, сколько и льда.
- Как собаку? - нахмурился Степан Петрович, его старческий голос дрогнул от негодования.
- Вот видишь, дедушка. Я так и знала. Нет, лучше не приходи совсем! - сказала внучка с раздражением. Даже неловкость позы внезапно исчезла.
- Но почему? - веки Степана Петровича затрепетали, как хвостик у верной собаки. Чувство невыразимой обиды задрожало в его старой груди, подкатило к горлу и защипало глаза.
- Дед, не корчи из себя жертву! - с выражением бесконечной гадливости воскликнула Оленька. - Как ты можешь ждать, чтобы я поступала с тобой по-хорошему, когда ты сам!.. Думаешь, мне приятно было, когда меня в детстве внучкой живодёра дразнили?
Глаза Степана Петровича подёрнулись мутной пеленой. Он не верил - отказывался верить в то, что говорила ему Оленька.
- Оля, кто там? - послышался из глубины квартиры голос Костика.
- Ну ладно, дедушка, ты иди, - заторопилась внучка. - Я к тебе сама забегу как-нибудь, - она ласково, точно призовую лошадь, похлопала дедушку по спине и захлопнула перед его носом дверь.
Степан Петрович ещё долго стоял на лестничной площадке, растерянно гладя обеими руками лысую голову. Она показалась ему вдруг большой, отяжелевшей и пустой, хотя мысли вертелись в ней, словно шестерёнки. Степан Петрович не понимал, как может человек, а тем более его собственная внучка, быть такой неблагодарной, такой бессердечной, жестокой?!
Так и не найдя ответа на свои, в сущности, простые вопросы, Степан Петрович ушёл.
У двери, из-за которой слышался звонкий лай и весёлый смех, остался лежать набор шоколадных конфет "Нежность".
Предсказание
Олесе было двадцать с хвостиком, и времени найти жениха оставалось немного. Подружки после школы замуж повыскакивали, а она всё ждала принца. Женихи приличные, как на зло, не попадались. Правда, был сосед Димка, влюблённый в Олесю с незапамятных времён. Но разве это жених? Худой, длинный, да к тому же ровесник. Нет, Олесе нужен был человек посолиднее, чтобы ухаживал красиво и на ногах стоял крепко. И чтобы с машиной, желательно престижной иномаркой. У Димки этого обязательного набора не было, зато каждый вечер он караулил Олесю у подъезда. Это лишь раздражало - она проходила мимо, кидая через плечо: "Димка, я тебе сто раз говорила…"
Олеся была девушкой симпатичной и общительной. На дискотеки с подругами ходила регулярно, в институте слыла заводилой, но жених находиться не желал.
- Тебя сглазили, - со знанием дела заявила как-то одногруппница Алёна.
Алёна вышла замуж в семнадцать и в чём-чём, а в этих делах разбиралась.
- Завтра пойдём к Земфире. У неё глаз намётанный - всю судьбу предскажет, как по книге прочтёт.
- К гадалке? Ни за что! Я в эту чепуху не верю, - твёрдо отказалась Олеся.
- Я не поняла, ты хочешь замуж или нет?
- Спроси ещё, хочет ли утка плавать!
- Если я правильно понимаю твой образный язык - замуж ты хочешь. Мне безумно жаль спускать тебя с облаков на землю, но с вашим братом иначе нельзя: жених сам из воздуха не соткётся, - повела округлым плечом мудрая Алёна. - Принц на белом коне - такой же миф, как Дед Мороз, волшебная палочка или всеобщее процветание. Мне Земфира ещё в девятом классе нагадала, что я своего Бориса в ювелирном встречу.
- Ну и? - скептически прищурилась Олеся.
- Я по этим ювелирным полгода бегала. Меня продавщицы в лицо знали. Потом решила - ерунда всё это. Но годы-то идут, кому я потом нужна буду? Ладно, думаю, схожу в последний раз…
- Ну?