– Как вы мне надоели со своими детьми! Носитесь с ними, как баба, ей богу! Дети, дети! – Он махнул рукой. – Дети – это абстракция. Назовите мне имена, фамилии, адреса, места работы родителей, тогда это будет иметь хоть какой-нибудь вес.
Барон Николай помедлил, поразмышлял. Потом полез во внутренний карман и достал блеклую черно-белую фотографию, загибающуюся по краям от ветхости.
– Никакая не абстракция, вполне конкретные дети. Ну, вот хотя бы – был такой мальчик, – сказал он, положив фото на стол. – Или, скажете, его не было?
Дон Капитон удивленно посмотрел на фотокарточку. Целую минуту он всматривался. Потом стал встревожено хлопать себя по карманам, видимо, разыскивая то ли очки, то ли валидол, но так ничего и не нашел. И руки его вдруг впервые остались сами по себе, так не за что и не ухватились – беспомощно зависли в воздухе. А вслед за тем лицо его как-то опустилось и стало вдруг совсем некрасивым и немолодым, золотой блеск сменился бронзовым отливом. Что-то стариковское промелькнуло в его глазах.
– А вот этого вам не следовало делать, – чеканно произнес он, нависая над рыцарем всем своим телом, – совсем не следовало вам этого делать.
– Вам тоже много чего делать не следовало, – обиделся рыцарь, – а вы делали и продолжаете делать.
И тут Дон Капитон впервые выпустил себя из жесткой узды – он дернулся, пытаясь схватить фотокарточку, но тут же опомнился и снова дернулся, быстро убрав руку назад. Барон Николай взял фото и от греха подальше засунул себе в карман.
– Мне надо вернуть ее владельцу, – объяснил он. – Это не мое. Это подарок.
– Отдайте это мне! – совсем не своим голосом прошипел Дон Капитон.
Барон Николай посмотрел ему в глаза, и в мозгу его просвистела фраза Сандалетова: "Этот ваш красавчик – и есть настоящее чудовище". Да, не было никаких сомнений – перед рыцарем в облике статного ухоженного мужчины с подрагивающими усиками стояло самое настоящее чудовище – с чудовищно жадными глазами, с чудовищно хищными руками, с чудовищно опустевшей душой. "В чудовище, – мысленно вывел рыцарь, – все должно быть прекрасно, иначе все сразу поймут, что это чудовище."
– Нет, не могу, – барон Николай встал и медленно попятился, – подарки – не отдарки. Представляю, что вы с ней сделаете, подари я вам эту карточку. Разорвете и бросите в камин.
– Какой камин! – Дон Капитон попытался вернуться к человеческому тону и даже улыбочку изобразил. – Какой камин, – лето на дворе!
– Ну, значит съедите. От вас всего можно ожидать, ваша почерневшая доблесть.
Дон Капитон не двигался с места, а рыцарь все пятился и пятился, пока не наткнулся на стену.
– Я вам другое подарю, – сказал он, нащупывая рукой свой тубус. – Вам понравится. Я всю ночь готовил вам этот подарок, оруженоске своей спать не дал...
Он решительно раскрыл тубус и, к очередному удивлению Дона Капитона, извлек из его половинок большую похожую на конфету хлопушку, разукрашенную по-новогоднему. Направив картонный ствол на Дона Капитона, он зажмурился и не без усилия дернул за веревочку.
Раздался – не выстрел уже, но еще и не взрыв, – взрывчик. Запахло паленым и праздниками, облако конфетти распылилось по залу. Вбежали заинтригованные телохранители, но разглядеть ничего не смогли. Лишь когда конфетти улеглось, и в воздухе остались только самые легкие его кружочки, они увидели, что Дон Капитон с ног до головы увешан непарными варежками и перчатками маленьких детских размеров. В своей неподвижности он был похож на новогоднюю елку, а телохранители стояли вокруг с разведенными руками, будто собирались водить хоровод. Одна вязаная рукавица прилипла к сорочке пострадавшего в области сердца и тихо тлела, другая повисла на челке и медленно съезжала на лоб. Телохранители выжидали: если хозяин уже погиб, им можно было не беспокоиться. Но хозяин был жив: он вдруг зашевелился и, едва заметно покачнувшись, смахнул рукой огонь с прожженных мест. И тогда телохранители, сконфуженно крякнув, бросились к барону Николаю, схватили его за руки и потащили вон из зала.
– Выстрел за вами! – закричал барон Николай, понимая, что может и не успеть членораздельно произнести эту фразу. – Приятного аппетита!
Дон Капитон дождался, пока зал опустел, глянул на прожженную в нескольких местах сорочку, потрогал оплавившиеся края дырок пальцем и огорченно произнес:
– Гадость какая.
До самого вечера Донья Маня ставила рыцарю компрессы на синяки, смазывала бальзамом ссадины. И хотя рыцарь пострадал в неравной потасовке, то есть самым благородным образом, она с ним не церемонилась, а наоборот строго с него спросила:
– Ты почему варежки сразу не выбросил, когда тебе сказано было?
Рыцарь оправдывался: мол, поставил корзину возле двери, а потом другой мусор вынес, а про нее забыл, ну и т.д. В общем, не убедил оруженоску в чистоте своих намерений. Но та, хоть и строга была, все же и пожалеть барона Николая находила возможность, и приятное ему сказать не забывала.
– Какие ж это телохранители! – причитала она ласково. – Такое хорошее тело – испортили! Вот за уши бы их отодрать как следует!
– Ничего, до свадьбы заживет, – успокаивал рыцарь. – И потом, они же не мое тело охраняют, а этого подонка.
– Тогда так бы и назывались: телоохранители, а еще правильнее – телоохранники. А то – телохранители!
В семь часов вечера пришел почтальон с посланием. Оруженоска вскрыла конверт и вслух с выражением прочитала послание от Дона Капитона:
"Досточтимый любитель детских забав и уполномоченный маленьких человечков! Ваш вызов принят. Но хочу заметить, что, будучи человеком цивилизованным и используя все последние достижения гражданских прав и свобод, я жду вас не на поле брани, а в помещении Люмпенского Районного Суда, куда мною переданы материалы по обвинению вашей персоны в покушении на мою личность. Приходите на заседание завтра в полдень и прихватите с собой пару свидетелей, – они вам понадобятся больше, чем секунданты. Не явитесь добром – приведут силой. Рыцарь Старого и Нового света, почетный конкистадор республики, кавалер Ордена Подтяжки, спешившийся всадник Дон Капитон."
– И все-таки ты его вызвал! – гордо сказала донья Маня, едва сдерживаясь, чтобы не расцеловать своего побитого рыцаря. – Значит так. Свидетелями будем я и Сандалетов. А материалов против Капитона у нас предостаточно.
– Нет, – возразил рыцарь, – и ты, и Сандалетов – лица заинтересованные, толку от вас мало. В этой истории единственный стоящий свидетель – это рыба.
– Но рыба ничего не скажет, – рыбы не говорят!
– Да они и по суше не ходят, – заметил барон Николай. – И по ночам не стонут.
– А вдруг нет никакой рыбы? – усомнилась донья Маня. – Вдруг это не рыба, а газетная утка?
– Посмотрим, проверим, – деловито отнекивался рыцарь. – И вообще, когда народ безмолвствует, самое время заговорить рыбам.
– Я понесу твои удочки, – засуетилась оруженоска.
Но барон Николай остановил ее.
– Ты – оставайся дома и пиши обвинительную речь, иначе мы ничего не успеем. Вспомни все, приклей газетные вырезки. Встретимся утром в суде, дорогая моя оруженоска. Я очень на тебя надеюсь.
– А, значит, я иногда все-таки нужна тебе?
– Не иногда, а всегда и везде. Именно поэтому я и не брал тебя с собой: этот Дон Капитон – это тебе не великан Псевдонимов какой-нибудь.
Барон Николай сам принял душ, сам побрился, попросил оруженоску заклеить ссадины парадным пластырем и сам нашел темные очки. Оруженоска заставила его надеть высокие резиновые ботфорты с шерстяным носком и вязаную шапочку, которую он обычно пододевал под шлем.
– На суд надо идти без очков, – посоветовала она. – Пусть присяжные видят, что с тобой сотворили эти головорезы!
– Нет, – замотал головой рыцарь, – не рыцарское дело – жалобить судей фонарями да фингалами. Обойдемся без подсветки.
Оруженоска ахнула:
– Боже мой! Тебе дали по башке, и ты стал говорить, как настоящий рыцарь!
– Это еще что! – присвистнул барон Николай. – Я еще сейчас действовать начну!
Уже у самых дверей Донья Маня схватилась за рыцарские рукава, как бы не давая ему уйти.
– Ты же не переносишь рыбу! – то ли ужаснулась, то ли восхитилась она.
Барон Николай сделал героическое лицо, повел бритыми желваками.
– Что рыба, – тихо сказал он. – Дети в опасности.
Оруженоска вдруг как-то обмякла, перехватила рыцаря за плечики кафтана и, повиснув на его груди, еле слышно произнесла:
– Хочешь, я накопаю тебе червей?
Барон Николай, совершенно не ожидая этого от себя, погладил оруженоску по волосам и ответил уже совсем не героическим голосом:
– Нет. Буду ловить на живца.
Рыцарь пришел в Люмпенский Суд без семи минут двенадцать. На макушке его красовалась шерстяная вязаная шапочка типа "петушок", на глазах бликовали черные пиратские очки. Донья Маня уже была здесь, она сидела на двухместной скамье ответчика и оберегала соседнее место, будто кроме самого ответчика кто-то мог его занять. Народу в партере и на галерке было много, но все вели себя тихо – очевидно это были завсегдатаи, любители театра справедливости. Присяжные (их было двадцать четыре: шесть пар из бюргеров и шесть пар из просторабочих) уже разместились в своей специальной ложе, а вот скамья истца все еще пустовала.
Пристроив удочки в подставку для зонтов, барон Николай разыскал секретаря, зарегистрировался и занял место рядом со своей оруженоской.
– От тебя пахнет рыбой, – тихо сказала та.
– Это к счастью, – рыцарь приподнял черные очки, подмигнул донье Мане и взял ее за руку.
Оруженоска показала на присяжных и еще тише заметила:
– Судя по их недовольным физиономиям, Капитон обошелся без подкупа; решил, что справиться с нами бесплатно.
– Это хорошо, что он держит меня за дурака, – удовлетворенно кивнул рыцарь.
– Видимо, ты произвел на него правильное впечатление, – пожала плечами оруженоска.
Ровно в двенадцать раздался гонг, распахнулась судейская дверь, и трое почтенных вельмож в черных балахонах и черных квадратных колпаках появились в зале. В этот же самый миг раскрылись другие двери, и Дон Капитон со своей свитой вошел в помещение с противоположной стороны. Зрители встали – не понятно было, кого они приветствуют: судейскую тройку или же прибывшего минута в минуту истца. Судьи проследовали на свои кафедральные места, а Дон Капитон, оставив двух телохранителей возле входа, прошел через весь зал и уселся – нога на ногу – в удобный шезлонг, который третий телохранитель принес с собой. В руках истец держал платиновую табакерку (в зале запрещалось курить, но нюхать можно было что угодно). Рядышком на скамье пристроился его адвокат – потасканного вида господин в белой сорочке и черных панталонах, в красных туфлях с бубенчиками на носках и с приколотой к рубашке опознавательной табличкой "Мистер Ёрик". Зрители опустились на свои места, близорукие приставили к глазам бинокли, тугоухие приспособили к ушам воронки.
– Заседание начинается! – сообщил Председатель судейской коллегии и трижды постучал буковой киянкой по дубовому бруску.
– Кто там? – спросил Судья левой руки.
– Мудрость и справедливость, – ответила Судья правой руки.
– Заходите, будьте как дома, – хором проговорили присяжные.
Эту репризу разыгрывали в начале каждого слушания как символический судебный ритуал. Устроившись покомфортней на своих тисовых тронах, судьи велели представителю истца ознакомить суд с исковым заявлением. Адвокат Дона Капитона, позвякивая бубенчиками, вышел к трибунке.
– Глубокоуважаемые господа присяжные, – всепроникающе зазвучал его дискант, – горячо любимые судьи, дорогой Председатель! Ищем заступничества и уповаем на ваш светлый разум!
И далее мистер Ёрик зачитал заявление своего подопечного, в котором говорилось, как "некий барон Николай, называющий себя рыцарем, под благовидным предлогом проник во дворец благороднейшего Дона Капитона и совершил покушение на его жизнь путем выстрела в упор из огнестрельного оружия неизвестного типа. И только чудо помогло благороднейшему Дону Капитону избежать смерти и отделаться легкими ожогами." К заявлению обвинитель прилагал медицинскую справку о восьми ожогах, прожженную в пяти местах мужскую сорочку и обугленную орденскую подтяжку.
– Что скажете на это? – спросил судья у ответчика.
Барон Николай только собрался отвечать, как вдруг его опередила донья Маня.
– Позвольте мне, – сказала она, вставая и что-то по ходу дела помечая в своем блокнотике. – Я представляю сторону ответчика и хочу высказать несколько замечаний по поводу услышанного только что обвинения.
Председатель закивал головой.
– Итак, – начала оруженоска. – В выданной нам копии обвинения черным по белому написано: "совершил покушение путем выстрела в упор..." Я спрашиваю уважаемых судей и не менее уважаемых присяжных заседателей: как мог ответчик покушаться на жизнь Дона Капитона, если стрелял он не в него, а в какой-то упор? Что это был за упор? Во что он упирался? Куда он исчез и почему истец не представил нам этот упор в качестве вещественного доказательства? Не потому ли, что дактилоскопические и баллистические экспертизы данного вещдока могут привести к выводам, совершенно противоположным образом трактующим события, изложенные в заявлении истца? А?
Барон Николай даже рот открыл. Мистер Ёрик испуганно вчитывался в текст искового заявления. Сам Дон Капитон сохранял бесстрастное спокойствие, даже табакерки не приоткрыл. Председатель переглянулся со своими коллегами и кивком велел доньи Мане продолжать.
– Второе. В заявлении истца сказано, что выстрел был совершен "из огнестрельного оружия неизвестного типа". Я спрашиваю уважаемый суд: кто он – этот неизвестный тип? Зачем барону Николаю, если он хотел убить истца, понадобилось стрелять из оружия какого-то неизвестного типа, когда у него есть разрешение на свое? Почему данный тип не найден и не вызван в суд в качестве свидетеля для дачи показаний?
Оруженоска сделала паузу и к удовольствию своему отметила, что все взгляды в этом зале устремлены сейчас только на нее.
– И последнее... пока последнее. "Только чудо помогло Дону Капитону..." – сказано в заявлении. Какое это чудо? Нельзя ли поподробнее остановиться на этом моменте и обратиться за консультацией к господам инквизиторам, – пусть они объяснят, по какому такому праву Дон Капитон пользуется чудесами в целях личной безопасности. Есть ли у него разрешение на сотворение либо же принятие помощи от подобных чудес? И к какой категории относится данное чудо: "В" – волшебное или "К" – колдовское? Это весьма значительный нюанс. У меня все. Пока все.
И оруженоска гордо села на место.
– Ты где этому научилась? – спросил рыцарь.
– Тебе понравилось? – улыбнулась донья Маня.
– Нет, – холодно ответил барон Николай, встал и подошел к трибунке.
Оттуда он поклонился суду и громко сказал:
– Прошу прощения, уважаемый суд. Моя представительница несколько поторопилась. Прошу вас аннулировать все, что она сказала. Я рыцарь, и намерен защищаться сам, старым рыцарским способом. То есть использовать для защиты правду, только правду, ничего кроме правды.
Ропот недоуменного одобрения пошел по залу, в этом ропоте слышно было, как мнения зрителей разделились и одни стали глухо спорить с другими. Донья Маня моргала, не решив – обидеться ей на рыцаря или восхититься им. Адвокат истца облегченно улыбался своему непроницаемому господину. Дон Капитон сунул ус в табакерку. Председатель развел руками.
– Вы понимаете, что так вам будет гораздо труднее? – спросил он.
– Понимаю, – ответил рыцарь. – Но мне так легче.
– Ну, тогда снимите очки, – сказал Председатель. – Правду у нас положено говорить с открытыми глазами.
Барон Николай снял очки и Председатель велел ему продолжать.
– Я, господа хорошие, в Дона Капитона не стрелял, – заявил ответчик, – и покушаться на него не собирался. Я просто хлопнул перед ним хлопушку с сюрпризом, коим являлись старые детские перчатки. Символически эта шутка должно было означать вызов на дуэль. Я не виноват, уважаемые судьи, что у Дона Капитона не развито образное мышление и совершенно отсутствует чувство юмора. Тем не менее, Дон Капитон понял мои действия правильно – и он принял мой вызов. Только в качестве оружия он выбрал суд. Ваш суд. Так что, все вы, уважаемые господа, сами того не подозревая, являетесь сейчас секундантами на нашей с Доном Капитоном дуэли. Но я надеюсь, что у глубокоуважаемого суда, у господ присяжных, у всех присутствующих хватит чести и достоинства не стать всего лишь слепым оружием в руках этого сомнительного рыцаря.
Барон Николай замолчал; молчал и зал, видимо, осознавая свой новый статус.
– За что вы вызвали истца на поединок? – спросил Председатель после паузы.
– Основания эти по пунктам изложены вот здесь, господин Председатель, – барон Николай велел оруженоске передать ему приготовленную справку о злодеяниях Дона Капитона. – Если говорить в двух словах, этот так называемый рыцарь вел себя как самый настоящий разбойник и лицемер.
– Прошу занести эти слова в протокол! – выкрикнул капитоновский адвокат.
– Принимается, – сказал Председатель и попросил секретаря, – запишите там, что истец вел себя как самый настоящий разбойник и лицемер.
Донья Маня довольно откинулась на спинку скамьи: она все-таки решила восхититься своим рыцарем, она просто не могла им сейчас не восхититься. Она даже поискала взглядом, нет ли среди зрителей кого-нибудь из старушек, торговавших яйцом, – вот бы они узнали, какую героическую личность подобрала она на их территории! И еще она пожалела, что кентавра Сандалетова нет в зале – вот бы и ему посмотреть, на что еще способны некоторые представители человечества!
А барон Николай от защиты перешел к нападению. Он обстоятельно поведал суду о том, как Дон Капитон путем незаконной махинации овладел зданием Дворца Творчества Юных Бюргеров и оставил десяток детских коллективов без помещения. К сему присовокупил он подготовленный доньей Маней список достижений этих коллективов за два года работы – слеты, смотры, олимпиады, муниципальные и общекоролевские награды, призы, дипломы, ценные подарки.
Этот список почему-то особенно рассмешил истцов: адвокат откровенно хохотал, слушая его, а в момент оглашения ценных подарков даже Дон Капитон снизошел до улыбки.
– Всем жителям города, – сказал мистер Ёрик, когда барон Николай поставил точку, – прекрасно известно, почему в этом дворце дети больше находиться не могут, равно как и взрослые. Для самых неинформированных я поясню: в парке дворца живет чудовище, соприкосновение с которым опасно для жизни и здоровья. И мой досточтимый подопечный рыцарь Дон Капитон совершил гражданский подвиг, поселившись в таком месте и обрекя... (он запнулся) обречя...