- Ты будешь вознагражден за все лишения… - рассеянно ответил Трувер. - Я прикажу выдать тебе новую прекрасную одежду!
Карлик всплеснул руками и изобразил один за другим два разных хохота: угрюмый ворон на верхушке придорожной ели вздрогнул и перевернулся на ветке - ему показалось, что он сам расхохотался хриплым, кашляющим смехом, и тут же лягушка с перепугу подскочила и шмякнулась в лужу, чтоб утопить тоненькое хихиканье, которое послышалось ей где-то у себя внутри!
Выразив таким фокусом свое насмешливое негодование, карлик дернул за рукав шагавшего рядом Жонглера:
- Слыхал? Он прикажет! Он вознаградит! А?.. Да он все еще не вылез из шкуры того окаянного Альдебаранского Герцога? Это для нас добром не кончится!
Карлик ожесточенно стал наступать на пятку Трувера, пока тот не обернулся, снисходительно улыбаясь:
- У тебя ко мне есть какая-нибудь просьба?
- Да! Просьба! Опомнись! Очухайся! Вылезай из герцогской шкуры! Стань опять самим собой!
- Как это… собой?
- Собой! Да, собой: Трувером, честным Трувером, а не каким-то паршивым Герцогом из миракля "О Сатане и Герцоге"! Не понимаешь?
- Миракль?.. - задумчиво хмурясь, пробормотал Трувер. - Помню. Миракль, где я был герцогом. Да, да, теперь я постараюсь помнить. Конечно, это прошло. Я теперь вовсе не герцог. Кстати, он мне самому надоел, да я как-то все не мог от него отделаться!..
Он говорил правду. Поистине удивительный у него был талант так представлять всяких Королей, Герцогов и Рыцарей, что зрители верили: перед ними самый настоящий Щедрый Герцог, или Рыцарь - Победитель Великанов… Но, к сожалению, на этом его талант воплощения не кончался: убедив других, он и сам начинал во все верить. А от этого ему самому и его товарищам не раз приходилось попадать в весьма неприятные истории.
Добравшись до полянки, они повалились отдохнуть на травку на берегу ручья.
Жонглер, задумчиво глядя в небо, вытащил дудочку и стал насвистывать на разные голоса и искоса наблюдал, как начали слетаться разные птицы, послушать. Скоро все ветки вокруг него запестрели от зеленых, красногрудых, пестрых, крапчатых певчих птичек. Они наклоняли головки то на одну, то на другую сторону, прислушиваясь к каждому переливу, и перепрыгивали все ближе, пока не стали садиться ему на плечи, а совсем маленькая пичуга уселась прямо на дудочку, чтоб заглянуть в дырочку, откуда выходят такие приятные звуки.
Жонглер щурился, усмехался одним уголком рта и, лежа на спине, посвистывал, а когда делал паузу, птички наперебой откликались, точно он их спрашивал о чем-то, а они спешили ответить. Это было его любимое занятие - собрать лесных музыкантов, сыграть им новую песенку и послушать, что они сумеют из нее перенять. Ртутти и Трувер лежали не шевелясь, забавляясь знакомой картиной. Отличным музыкантом был Жонглер!
Вдруг раздалось громкое: фрр! - все птицы разлетелись. На полянку выкатилась ватага лохматых людей свирепого, самого разбойничьего вида. Да и не удивительно: это и были разбойники!
- Кошелек или жизнь! - вопили лохматые, окружив со всех сторон музыкантов и угрожающе размахивая копьем и мечом, потому что у них на всех был один меч и одно копье - остальные могли угрожающе размахивать только разного рода дубинами.
- Вы предлагаете это нам на выбор? - лениво потянувшись, не вставая с земли, спросил Трувер.
- На выбор! Да выбирай поживее! Не тяни!
- Чего уж тянуть?.. Можете со спокойным сердцем идти дальше, ребята. - Трувер говорил добродушно, даже снисходительно. - Так и быть, не нужно нам ни вашей жизни, ни кошельков ваших!
Самый лохматый из лохматых - атаман заревел как бык и затопал ногами:
- Да ты что? Не понимаешь? Вы путники! Мы разбойники!
Мы вас грабим!
- Да брось ты. Мы не путники, да и вы не разбойники! - небрежно отмахнулся Трувер, сел, взял в руку арфу и пробежал пальцами по струнам.
Разбойники переглянулись, похлопали глазами, не зная, что делать, да так и замерли от удивления.
На лесной полянке сквозь тихое журчание ручья вдруг послышался стройный перебор струн, точно в воздухе забегали, обгоняя друг друга, тоненькие и звонкие разноцветные огоньки нежных и чистых звуков.
Певуче печально засвистела флейта Жонглера, и, мелодично тоскуя, запела маленькая виола Ртутти.
Совсем растерявшиеся разбойники один за другим, стараясь не шуметь, расселись на, земле вокруг музыкантов, в обнимку со своими дубинами.
Трувер запел старую балладу. В ней было все, что трогает сердце каждого человека - будь то рыцарь, мужик или разбойник. Было тут и горькое расставание украдкой при луне под старым дубом, и девушка, что долгие годы напрасно все плачет и ждет, глядя на дорогу, того, кому никогда не вернуться; был и бедный странник, после долгих, долгих лет возвратившийся в дом родной, не узнанный никем, кроме старого ослепшего пса во дворе, и еще многое всякое такое. И одного разбойника задевало одно, другому опрокидывало сердце другое, третьему растравляло душу третье, так что, когда певец замолк, снова стало слышно журчание и плеск ручейка в каменистом ложе, все разбойники, еле сдерживая рыдания, хлюпали носами, шлепали губами, всхлипывали и терли мокрые щеки.
Только атаман еще крепился. Угрюмо насупившись, он хрипло сказал:
- Ладно уж, не станем мы вас убивать, раз такое дело… а все-таки нужно бы нам хоть что-нибудь у вас ограбить. По правде говоря, позарез нужно… Жрать-то нам совершенно нечего. А разбойники мы еще и верно неопытные. Поневоле пришлось за дело приняться, ведь нашу деревню Драконовы слуги обложили данью в третий раз подряд…
- Бедные вы люди! - с горячим сочувствием произнес Трувер. - С вашим-то умением разве вы заработаете себе на приличную жизнь разбоем?.. Небось в деревне ребята остались?
Разбойники застонали и безнадежно махнули рукой. Трувер встал и величаво выпрямился. Голос его зазвучал властно и вместе с тем благостно.
- Несправедливо поступают с вами Драконовы слуги, о несчастные подданные жестокосердных повелителей! Возьмите эту малость и ждите лучшего!
Безгранично щедрым движением он вынул из-за пояса кошелек, довольно тощий кошелек, но второго у всех троих музыкантов не было, - значит, движение было действительно щедрое, - и подал его атаману.
- Батюшки: Герцог!.. - горестно простонал Жонглер. - Как есть Герцог!..
- Весь наш кошелек!.. - беззвучно зарыдал Ртутти. - Опять в нем проснулся "великодушный и щедрый Герцог Альдебаранский".
А Трувер, глядя вслед удаляющимся разбойникам, ободряюще-покровительственно помахал им на прощание рукой, потом вздохнул и, опоминаясь, виновато заморгал, стараясь не глядеть на товарищей, горюющих по исчезнувшему кошельку, вместе с которым исчезли все кружки пива, ломти ветчины, похлебки и ячменные хлебцы, все их обеды и ужины: завтрашние, сегодняшние и послезавтрашние…
Весь день шли и шли они по печальной, пустынной, разоренной Драконом земле, и негде им было остановиться отдохнуть, все шли и шли, пока не наступила ночь, и наконец вдалеке па горке увидели освещенный луной замок и. приободрившись, прибавили шагу.
- Ни одного огонька в замке не видно! - сказал Ртутти, быстро семеня рядом с Трувером и придерживаясь в темноте за его штанину. - Все спать полегли! Небось и ворота на запоре!
- Запоры откроются, если мы заиграем. Еще обрадуются, когда их разбудит музыка.
Но, подойдя поближе к высокому замку, облитому лунным светом, они увидели, что ворота распахнуты настежь.
Шаги гулко отдавались в пустынном дворе замка, вымощенном каменными плитами. Черные провалы окон безжизненно и немо смотрели из глубокой тени на залитый голубым лунным светом двор. Ни стражи, ни огонька, ни живого звука, ни движения. Замок был пуст, заброшен, мертв.
Колодец забит досками и запечатан свинцовой печатью с изображением Дракона.
- И тут этот окаянный Дракон! - горестно сказал Трувер. - Бедный, брошенный, осужденный замок, мы так надеялись для тебя спеть!
- Да… И закусить у тебя! - грустно вздохнул Ртутти.
- И отдохнуть, - вздохнул Жонглер.
- А ведь здесь кипела жизнь… - задумчиво и нараспев продолжал Трувер. - Какой веселый смех звенел тут во дворе! Как заливисто ржали кони поутру! Как весело трещал огонь в очагах! Где теперь нежные румяные личики, что выглядывали из этих окон? Или вас тоже сожрал Дракон после того, как убил храбрых рыцарей, вас защищавших?..
- Ах, мы им все равно не поможем. Уйдем из этого заброшенного, запечатанного грустного замка! - предложил Жонглер.
- Это было бы неблагородно, клянусь! - горячо воскликнул Трувер. - Разве мы сами не бедняки, бездомные бродяги и наше сердце всегда не на стороне обиженных и потерпевших поражение на турнире с самым подлым и несправедливым в мире рыцарем - Удачей?
- Что тут могут поделать наши сердца? Они даже нас самих накормить не могут, - уныло прохныкал карлик.
Трувер сорвал с головы шляпу и, учтиво взмахнув ею, низко поклонился перед темными рядами пустых и черных окон:
- Мы всего лишь бродячие музыканты. Мы можем только сыграть для вас в память и в честь всех, чьи жизни проходили и прошли среди этих стен.
Он ударил по струнам арфы и запел самую лучшую и длинную балладу, какую знал.
- Сумасшедший… - прохныкал Ртутти и покорно взялся за смычок. А флейта Жонглера уже свистела и щебетала, наполняя двор птичьими голосами.
Трое музыкантов играли и пели так, точно перед ними был королевский дворцовый зал, полный прекрасных дам и знаменитых рыцарей.
Поющий голос и звуки флейты проникали в пустынные темные залы, пробегали по запутанным каменным ходам и лестницам и будили эхо в угрюмых, опутанных паутиной сторожевых башнях, стороживших теперь только пустоту и тишину.
Быстрые дымчатые облака бегущими тенями, волна за волной, накрывали крыши и стены замка, так что начинало казаться - сам замок, то ярко освещаясь, то ныряя в тьму, начинает покачиваться, откликаясь на медленный, размеренный строй старинной баллады…
Припев повторился в последний раз - баллада окончилась, и музыканты, опустив инструменты, переглянулись, сами удивленные тем, что так старались изо всех сил, стоя посреди безлюдного двора заброшенного замка.
А тут еще вдобавок им стал слышаться какой-то смутный, еле слышный гул - точно плеск морских воли - откуда-то очень издалека.
- Вот что, братцы, - опасливо проговорил карлик Ртутти. - Давайте-ка убираться подобру-поздорову! Поиграли, да и хватит! Тут что-то не так!
- Еще! - откуда-то коротко пискнул тонкий голосок, негромкий, но очень отчетливый и требовательный. И со всех сторон еще сильней заплескались звуки, похожие на слабый отзвук очень далекого морского прибоя.
- Пожалуйста!.. - неуверенно оглядываясь, поклонился Трувер, напрасно стараясь понять, откуда пискнул голосок. - Если вам это доставляет удовольствие? Пожалуйста!
И они сыграли и спели подряд три трогательные песни, а когда остановились, голосок повелительно пискнул опять:
- Еще!
И так повторялось много раз, пока они не спели все до одной веселые и грустные, нежные и насмешливые, и шуточные песни и баллады, какие только знали.
Но даже когда музыка смолкла, тишина не наступила. Решительно никого не было видно, но воздух вокруг примолкших музыкантов наполнился каким-то торопливым лепетом, в котором можно было разобрать тихие восклицания невнятным шелестом перебивающихся голосов - то тонких, чистых и внятных, то хриплых, медленно, тяжело повторявших все одно и то же.
Карлик спрятался за спину Труверу, а тот, громко откашлявшись, вежливо спросил:
- Простите… Тут кто-нибудь есть?
- Нас разбудило пение, - ответило наперебой сразу несколько шелестящих голосков, - Мы здесь живем… пока…
- А-а, живете?.. Так мы сразу и подумали… А, извините… кто вы?
- Мы очень разные, - ответил тонкий голосок. - Хотя все мы, собственно, буквы, но совсем разные. Одни из нас буквы "стертых надписей", другие - "разорванных грамот", "непрочитанных писем", "сожженных клятв и обещаний", "надписей, высеченных на каменных таблицах" и "позабытых стихов"… Вот слушайте!
Музыканты теперь уже могли расслышать медленные торжественные слова клятв, записанных на мраморе, граните и папирусе, умоляющие жалобные голоски никогда не прочитанных писем, чьи-то оборванные на полуслове беглые споры, угасающие древние голоса рун и неразборчивых клинописных знаков…
- Люди не желают нас понимать, и мы молчим… Но мы надеемся… Нам очень хочется найти людей, которые сумеют нас услышать. Так печально жить непрочитанными.
Голосок был дружелюбный и грустный, и Трувер спросил:
- А мы не годимся для вас? Голосок тихонько засмеялся:
- Вы кое-кому тут пригодитесь. Вы разбудили нас ночью и очень хорошо пели для нас. Пожалуй, кое-кому они годятся, а?
И на все голоса вокруг зажурчало, заплескалось, захрипело одобрительно.
- Что же нам делать?
- Идите, куда идете. Мы будем там!.. Идите… Вы нам понравились!
И музыканты, сняв шляпы, поблагодарили, вежливо раскланялись перед пустым двором и попятились к воротам.
На другой день они дошли под утихающим дождем до светлой реки и легли отдохнуть на песчаном берегу.
Все устали, промокли и были голодны, но, как всегда, хныкал и причитал только карлик Ртутти.
- Я промок, как водяная русалка! Замерз, как брошенный щенок в сугробе! Голоден, как семь тигров! Сил моих нет слышать бурчанье в моем несчастном животе от кислых ягод! Не желаю я больше ничего кислого! Пускай меня положат в тепленькое, укроют мягеньким, пушистеньким! Хочу жирной колбасы! С чесноком!.. Вот я сейчас кого-нибудь укушу!..
От усталости язык у него стал заплетаться - он пощелкал зубами и в изнеможении замолчал.
Трувер, лежа на животе, задумчиво разглаживал песок лезвием своего кинжала и вдруг заметил на гладкой поверхности белого прибрежного песка букашек. Они быстро наползали, выравнивая ряды, и скоро им стало не хватать гладкого места. Трувер понял, что это буквы и строчки строфы, и выгладил кинжалом для них еще площадку на песке, так что всем хватило места выстроиться, точно маленькому войску на плацу для парада.
Тогда Трувер медленно, нараспев стал читать вслух своим товарищам, то, что говорили буквы.
Это была насмешливая шуточная баллада о трехголовом Драконе, одна из тех, что так старательно вырисовывал на пергаменте давно забытый старый Менестрель в последнюю зиму своей жизни.
Все горькие и забавные мысли, все несбыточные мечты, весь гнев и сострадание, все битвы, замки, предательства, подвиги, рыцари и драконы - всё, некогда заколдованное старым Менестрелем в ровные ряды букв и строчек, теперь возвращалось, расколдовывалось, снова обращаясь в мысли, мечты, гнев и сострадание того, кто их читал!
Очень странная была эта первая баллада. До того странная, что слушатели замерли от удивления.
По крайней мере в тысяче древних легенд драконы представлялись всегда такими ужасными, устрашающе непобедимыми, что у слушателей в глазах темнело и леденело сердце и самые бесстрашные рыцари скрипели зубами и в унижении опускали головы.
Но в этой развеселой балладе с Драконом без стеснения разделывались, как с обыкновенным крокодилом крупного размера.
Жадная скотина трехголовый Дракон! До чего это глупо жить с тремя головами! Зачешется хвост - он не знает, какая голова должна обернуться его почесать? А если у одной заболит зуб, она двум другим ни минуты не дает ночью заснуть! А когда они увидят жареного поросенка, то обязательно кинутся на него все три разом - треснутся лбами и передерутся!..
Тут так и слышалось залихватское бренчание струн, насмешливое посвистывание дудки и треск камушков в шутовской погремушке из свиного пузыря!
Ртутти хохотал, в восторге шлепая себя по ляжкам, Жонглер, раскачиваясь в такт строю баллады, подбирал на дудочке шутовской припев, а буквы на песке тем временем делались все яснее, четче, точно наливались жизнью.
- Что это с вами? - воскликнул Трувер, дочитав нараспев до конца.
- Мы просто оживаем! - блаженно наперебой запищали окрепшими голосенками на разные лады буквы. - Оживаем! Ожили!
- Наконец-то нас прочли!
- Теперь вы будете петь эту балладу. Завтра! В городе. Трувер, опомнившись, вдруг тревожно спросил:
- В каком городе? В Драконвиле?.. Ну нет! Там за такие песенки нас палками поколотят! А то и похуже что сотворят. Ведь Дракон-то покровитель их города! Не будем мы этого петь!
- Будете! Очень скоро! - задорно долбили свое буквы и радостно пересмеивались.
- Нас в темницу за это посадят! - закричал Ртутти. - Не станем мы петь! Ишь какие! - Он подскочил и, разровняв песок, смахнул с него буквы.
Но те не перестали пищать и смеяться, кувыркаясь где-то рядом, среди леса травинок.
- Поздно, поздно! - с тихим торжеством пели буковки. - От нас не избавиться! Вы нас уже запомнили!
- А вот возьмем и позабудем! - ожесточенно вопил вспыльчивый, как все малыши, Ртутти. - До последней буквишки все выбросим из головы!
Только тихий смешок ответил из травы.
Они продолжали свой путь, примолкшие и озабоченные, а в ушах у них неотвязно звенели слова чудной баллады, возникшей на гладком песке…
На закате солнца они вошли через высокие железные ворота в город и долго шли среди высоких домов, наугад сворачивая в переулки, извилистые, как лесной ручеек, как вдруг услышали отчаянный звон множества маленьких колокольчиков и бубенчиков. Перед ними широко распахнулась дверь таверны, и в ней появился громадный в вышину и ширину чернобородый рыцарь. В руках он, как двух щенков, держал за шиворот, высоко подняв над землей, двух шутов, в загнутых колпаках с бубенчиками, и нещадно тряс их, как собака, поймавшая крысу.
Бубенчики неистово звенели, шуты дрожали, а рыцарь яростно ругался и сыпал проклятиями, называя их свиньями, ослами, собаками и жабами.
Потом он швырнул шутов прямо из двери на самую середину переулка, увидел Трувера с товарищами и прорычал:
- А-а! Вы тоже хотите попробовать?.. Заходите!
И хотя им вовсе не хотелось пробовать того, что попробовали шуты, в эту минуту удиравшие, прихрамывая, по переулку, рыцарь втолкнул их в таверну, и дверь за ними захлопнулась.
В таверне пылал камин, какие-то люди, сидя на винных бочонках, прихлебывали из оловянных кружек, а посредине помещения стояла большая бочка, на которую уселся рыцарь.
- Условия знаете? Я слушаю три ваши песни. Если мне понравится - вы мои друзья навек. Если не очень понравится, я вас только выброшу за шиворот на мостовую. Если совсем не понравится, я вас изобью, и, скорее всего, еще и головы оторву. Можете начинать.
- Мы усталые путники, - осторожно сказал Трувер. - И у нас пересохло горло!
- Хозяин! - тявкнул рыцарь. - Прополоскать глотку! Музыкантам поднесли кружки, они выпили, стараясь подольше протянуть время, и потом Ртутти вкрадчиво спросил у рыцаря, какие песни ему больше всего по душе.
- А вот этого я вам и не скажу! - отрезал рыцарь. - Начинайте.
Бедняги переглянулись, пожали плечами. Они заиграли, и Трувер спел трогательную балладу о матросах, грузивших бочки в лодку перед отплытием, и о девушке, которая их провожала, стоя на берегу, и плакала, одна только зная, что они не вернутся назад.
Рыцарь, не дослушав, рявкнул: