- Телятина! Кошатина! Слюнтяйство! Как вы смеете распевать у меня под носом, негодяи, такое, точно старой бабе за прялкой? Скорей давайте другую, и тогда я переломаю вам руки-ноги!
- Трогательные ему не по вкусу, - шепнул Жонглер. - Надо попробовать что-нибудь героическое!
И Трувер прекрасно спел балладу о богатырских поединках на королевском турнире.
Все слушатели в таверне пришли в восторг, но рыцарь на них грозно цыкнул.
- Вторая еще паршивее первой! - объявил он и с отвращением плюнул: - Турнир! Тьфу!.. Забава для щеголишек, утыканных индюшиными перьями! Они трусят подраться по-настоящему! Я их столько повышибал из седла, этих придворных рыцаришек, что меня уже больше на турниры не пускают, и черт с ними… Давайте последнюю! Вы мне уже надоели!
- Пропали мы! - потихоньку сказал Ртуттп, посасывая вино. - Этот мясник отхватит нам головы!.. - И вдруг ожесточенно стал отмахиваться рукой, точно отгоняя прилипчивую муху.
Жонглер понимающе глянул на него:
- Ты их тоже слышишь?
- Киш отсюда! Пошли! - шипел Ртутти. - Так и зудят в ухо, как комарье!
- Это опять те буковки окаянные, да? Я тоже их слышу. Все до последнего слова! - тревожно сказал Трувер.
- Конечно, они. Ясно, это они нас сюда и заманили! И не отстают! Так и зудят в уши!
- Скоро вы там? - гаркнул рыцарь. - А то я!..
- Сейчас!.. Что ж, видимо, судьба! - махнул рукой Трувер, рванул струны и, неожиданно даже для самого себя, отчаянно смело запел чудную балладу - издевку над трехголовым Драконом.
Все слушатели замерли от удивления и в испуге ждали, что сделает рыцарь, - ведь Дракон считался высоким, священным покровителем города Драконвиля! Конечно, он пожирал некоторых его граждан, но ведь все-таки не всех! И это считалось большой милостью с его стороны. И потому сказать о нем хоть одно непочтительное слово считалось ужасным преступлением.
Рыцарь выпучил глаза и начал багроветь, глядя прямо в рот Труверу, а тот стал бледнеть от страха, но пел отчаянно-звонко. Чем дальше, тем больше багровел рыцарь, впиваясь взглядом в лицо Трувера, а тот все больше белел в ожидании конца и пел все звонче.
Пропев последнее слово, он пошатнулся и чуть не упал - вся смелость улетела от него в то мгновение, как кончилась песня.
- Хвост? Зачесался?.. У старого вонючего дракона? А?.. Вы слыхали?.. А… Ах! Ха-ха! - взревел рыцарь, задыхаясь от хохота, застонал и в восторге так треснул кулаком по столу, что расколол пополам его дубовую доску. - Мой друг! - рявкнул он и так ткнул пальцем в грудь Труверу, что едва не опрокинул его на спину. - Все слышали? Это мой друг! Хозяин! Кормить их самым лучшим, пока пояса у них не лопнут! Поить, пока из ушей не польется!.,
Аххха-ха-ха! Вот это баллада так баллада. Лучше в жизни не слыхал! О-ххо-хо!.. Так и вижу, как все три башки кидаются чесать единственный хвост и трескаются друг об друга дурацкими лбами! Хха!
По углам таверны на бочках сидело немало разных музыкантов и менестрелей. По приказу рыцаря их загнали сюда, и они в тоске ждали своей очереди пропеть и быть выброшенными на мостовую, а то и чего-нибудь похуже. Теперь, когда рыцарь, продолжая хохотать, стал всех угощать, они ужасно обрадовались - свирепому испытанию пришел конец - и все принялись весело закусывать и постукивать кружками по бочкам, чтоб хозяин наливал еще…
- Здорово, малыш! Садись-ка со мной, клопик! Не будь я знаменитый Шарль, если дам тебя кому-нибудь в обиду, коротышка! - Кто-то покровительственно хлопал Ртутти по плечу. Он обернулся и, к удивлению, увидел такого же карлика, как он сам, разве только на полпальца повыше ростом.
Они уселись рядом, и карлик Шарль стал подкладывать Ртутти жирные куски мяса на толстых ломтях хлеба и подставлять полные кружки пива. И Ртутти ел и пил, как великан, а Шарль хихикал и сиял от удовольствия. Дело в том, что он всегда считался самым маленьким человеком в городе и теперь просто весь раздулся от гордости и самодовольства, когда увидел Ртутти - тот ведь был на полпальца меньше его!
Сдуру ему это ужасно льстило, и он все время обещал Ртутти свое покровительство, защиту и помощь, ободрял и уговаривал не робеть и не бояться ничего на свете, пока он с ним рядом! С каждой новой кружкой пива Шарль воодушевлялся все больше, петушился и хвастался напропалую.
Он вскочил на бочку, чтоб показать, как красиво он одет. Атласные штаны с буфами - одна штанина желтая, другая красная! - их подарил ему сам Магистр, правитель города; остроносые башмачки с отворотами! - подарок самой герцогини в награду за то, что Шарля запекли в сладкую бабку с изюмом, из которой он должен был выскочить, когда его подадут гостям на стол. Пришлось здорово попотеть, зато уж изюму он наелся, сидя внутри!
- Но самая главная работка у меня - секретная!.. Не спрашивай какая, все равно не скажу! Не могу! - весь надувшись от гордости, шипел Шарль на ухо Ртутти.
Да, пожалуй, он и вправду не мог - язык у него стал заплетаться. Он сунул нос в большую кружку - посмотреть, сколько там осталось пива, но, видимо, никак не мог хорошенько рассмотреть, потому что так и заснул - до самого утра носом в кружке.
Наутро трое музыкантов проснулись в совершенно незнакомом месте и с изумлением стали осматриваться, припоминая, как они сюда попали.
- Похоже, братцы, что мы на чердаке! - сказал Жонглер.
- И на очень высоком! Одни крыши вокруг! - удивился Ртутти. - И как это нас сюда занесло!
- Какое удивительное окошечко. Смотрите - двенадцать пузатых стеклышек и каждое все показывает по-своему! - Трувер с любопытством заглядывал в окошко то с одного, то с другого бока. - Я вспомнил!.. Это опять они! Это буковки нас сюда завели!
- Верно!.. Они все время так и командовали мне в ухо: поверните сюда! Не останавливайтесь! Входите сюда! И вот мы оказались на этом чердаке! Чего они от нас хотят?
- Они и сейчас где-нибудь тут, я уверен! - Трувер огляделся, откашлялся и мягко спросил: - Почтенные господа буковки, будьте добры подать голос, если вы тут присутствуете!
- Мы все тут! - тоненько, но отчетливо пискнуло разом изо всех углов чердака. - Мы дома! Мы тут родились!
- С добрым утром! - как можно вежливее сказал Трувер. - Вам чего-нибудь еще от нас нужно?..
- Постелите что-нибудь беленькое, вам виднее будет, - приказали буквы.
Едва им постелили большой белый платок, как он весь покрылся узором - сотни разных букв тесно заполнили его, засуетились, забегали и быстро выстроились в ряды строчек, в отряды отдельных строф и в целый полк какой-то поэмы, или баллады, или еще чего-то, чему и места не хватило на платке, так что множество букв, как букашки, столпилось и сновало еще прямо на полу, вокруг платка.
- Ну! - повелительно пискнула значительная большая красная буква. - Начинай расколдовывать все, что в нас вложил и заколдовал старый Менестрель!
- Как… расколдовать? То есть читать?
- Ну да, вы, люди, это так называете. Начинай!
Ртутти и Жонглер, незнакомые с искусством чтения, уставились на Трувера, и тот начал медленно, нараспев читать вслух то, что было "заколдовано" в буквах.
На первый взгляд это был тот самый старый миракль, который они должны были разыгрывать на городской площади в праздник дня святого Пуллинария. Только кое-где вставлены были совсем новые стишки и реплики, а потом целая ядовитая, издевательская баллада, которая так понравилась вчерашнему рыцарю. А уж конец представления! Там было такое, что и прочесть было страшновато.
- Все равно, чудесные стихи! Звенят, как колокол! - с восхищением воскликнул Трувер.
- Свободные, как птичье пение! - воскликнул Жонглер.
А карлик Ртутти, чуть не плача, схватился за волосы и завопил:
- Да! Да! Как птичье пение! Мы и сами будем как птички - в хорошей клеточке с толстой решеточкой, если будем настолько сумасшедшими, чтоб спеть такие песенки на городском празднике! Вы что, с ума посходили?
- Я ведь ничего про это не сказал… - смущенно пробормотал Трувер. - Просто я вижу, что стихи уж очень хороши.
Жонглер сказал:
- Это какие-то странные стихи. Я, кажется, их запомнил до последней буквы. Разве это может быть?
- Ой… Я тоже! - в испуге воскликнул Ртутти. - Ну ладно, когда мы уйдем отсюда подальше месяца на три пути, мы как-нибудь это сыграем, но не на этой неделе и не в этом городе, где…
- В этом городе. И на этой неделе! Вы должны! - удивительно властно и даже не очень пискливо проговорили знакомые голоса.
Ртутти в отчаянии рванул себя за волосы, но вдруг хитро улыбнулся и покладисто ответил:
- Можно, можно, отчего же! Тем более раз люди… то есть вот эти уважаемые наши приятели просят… Отчего не попеть! - Он подмигнул товарищам, и они надели шляпы, отправились на улицу, и, когда завернули за угол, Ртутти, опасливо оглянувшись, шепотом сказал:
- С этими рукописными чертенятами лучше не спорить. Мы их надуем: сделаем вид, что согласились, а когда дойдет до представления на площади - мы все сыграем и споем по-старому, как всегда. Магистрат нам хорошо заплатит, и мы поскорей уйдем, пока эти пискливые закорючки, петельки и хвостики не подвели нас под пеньковую петельку между двух столбов на площади… За такие стишки заработать себе местечко на магистратских качелях - это раз плюнуть!
Трувер вздохнул и кивнул, соглашаясь. Стихи ему очень, очень нравились, а вот виселица - ни капельки!
Посреди главной соборной площади плотники уже сколотили высокий помост для представления "Действа о Драконе".
Портные сшили костюмы чертей, рыцарей и святого Пуллинария, маляры подкрасили свежими красками громадную и ужасную голову Дракона, а бочары натянули на множество ободьев от винных бочек длинную холщовую кишку - туловище Дракона, который должен был, к ужасу зрителей, появиться в самый страшный момент представления.
Комедианты и музыканты выучили свои роли так, что они им снились по ночам, а исполнитель роли святого Пуллинария - Трувер - совсем разучился говорить по-человечески, а все только стихами. Даже за обедом, вместо того чтоб сказать "отрежь мне хлеба", он торжественно вещал: "Благословляю тебя отрезать мне ломтик этого дара божьего!" - так что Ртутти до судорог доходил, стараясь удержаться, чтоб не захохотать ему в лицо. Мешать ему было никак нельзя - ведь у него была самая важная (если не считать Дракона) роль в представлении.
В финале, когда Дракон грозился разрушить за грехи весь город, святой Пуллинарий укрощал его ярость пением и игрой на арфе. Растроганный до глубины души Дракон обещал взять под свое покровительство город, а святой Пуллинарий взамен давал торжественное обещание каждый год поставлять на съедение Дракону двенадцать самых худших, грешных и строптивых жителей города.
Заключив этот договор, Дракон милостиво уползал с помоста, Пуллинарий озарялся розовыми огнями и вкладывал меч в ножны, а народный хор возносил хвалу небесам за чудесное спасение города, и тем представление заканчивалось.
Таким образом город постоянно очищался от дурных граждан и Дракон был сыт.
Отбор питательных грешников для Дракона некогда производил сам святой Пуллинарий, а после его кончины его прекрасная статуя, выставленная на площади перед собором.
И вот накануне дня святого Пуллинария Ртутти, как всегда, сидел в таверне за одной бочкой с карликом Шарлем и почтительно слушал его болтовню, в душе обзывая того ослом, болтливой сорокой, трещоткой, но нисколько не отказываясь от угощения.
- Я человек небольшого роста. Верно?
- Верно! - кивал Ртутти, нажимая на говядину и горячие лепешки. - Уж никто не скажет, что большого.
- Вот в этом-то и разница между нами, - самодовольно надувался Шарль. - А ты кто? Ты, бедняга, ведь самый настоящий карлик! Чувствуешь?
- Пока я голодный, я мало чего чувствую. А как поем - чувствую! - присасывался к пивной кружке Ртутти.
- А я вот сижу с тобой, разговариваю, будто мы с тобой ровня. А? Верно?
- Разговариваешь!.. - кивал Ртутти и тянул к себе с блюда гусиную ногу.
Но Шарлю всего было мало - так ему хотелось похвастаться и повеличаться, просто до смерти хотелось!
- Знаешь, какой я человек? - все приставал он к Ртутти.
- Знаю: просто небольшого роста!
- Нет, не знаешь! - Он втыкался носом в самое ухо Ртутти и шипел: - Я тайный! Секретный человек! Ага! Удивился?
- Уй-ой-ой!.. - От удивления Ртутти запихнул себе в рот громадный кусок паштета.
- Это еще что!.. - Шарль снова ткнулся с размаху носом прямо в ухо Ртутти. - Я предсказывать могу. Будущее! Не веришь?
- Я верю. Только этого не может быть.
- Не может? А хочешь, я тебе что-нибудь предскажу? Например, что завтра будет.
- А это и так известно: праздник святого Пуллинария и мы будем представлять действо "О Драконе".
- А потом?
- Потом Магистр нам заплатит за работу.
- А еще?
- Еще?.. Ну святой Пуллинарий через свою статую будет объявлять, кого из жителей надо отправлять на кушанье Дракону. Только нас это не касается - мы не жители.
- Ага! Так вот я такой человек, что могу предсказать, кого завтра Пуллинарий отправит Дракону на обед!
- Мы тут чужие, нам все равно, мы тут никого не знаем. Шарль злорадно потер свои маленькие холодные ручки, похожие на лапки большой лягушки.
- Одного ты знаешь: это знаешь кто? Это Бертран, Рыцарь Зевающей Собаки! Вот кто! Тот самый, который собирался отрубить вам головы, если ему не понравится пение… Ты рад?
- Я бы не сказал! - Ртутти перестал жевать и начал внимательно вслушиваться. - Чего мне радоваться - головы у нас остались на месте.
- Ну все-таки он хотел! Ты должен радоваться: его посадили в темницу за долги и отняли всё: коня, шпоры, копье, меч, наколенники, налокотники, панцирь, шлем, всё, всё. Его изгнали из трех королевств и одиннадцати герцогств за своеволие и непочтительность! Он стащил за ногу с трона Великого Герцога и поколотил четырех его рыцарей! Кроткого епископа, который хотел убедить его уйти в монастырь, он сунул вниз головой в бочку со сладким ликером. Это самый что ни на есть бешеный драчун, непочтительный грешник во всем христианском мире. Ну, да теперь святой приготовил ему славный жребий!..
Ртутти слушал все внимательней.
- Да ведь, может быть, добрый святой Пуллинарий его простит?
- Как бы не так! Ведь Рыцарь оскорбил самого Магистра Драконвиля! Простит? Завтра увидишь, как он его простит!
- Но ты-то откуда это можешь знать? - лукаво сомневался Ртутти. - Может, тебе явилось видение святого?
- Я сам - видение! - хвастливо стукнул себя кулачонком в грудь Шарль и упал носом в кружку, но не заснул, а продолжал бормотать.
Ртутти приложил ухо к краю громадной кружки, откуда, точно из колодца, отдавалось эхом бормотанье карлика, и очень внимательно начал слушать.
Все, что рассказывал про Рыцаря карлик Шарль, было истинной правдой, но это далеко не было всей правдой.
Пока шли войны с неверными, всякими язычниками и маврами - короли и герцоги наперебой зазывали Рыцаря Бертрана в свое войско, потому что он первым очертя голову бросался в схватку и рубил, колол, опрокидывал, сбивал с коней, поднимал над головой и отшвыривал врагов из-за своей удивительной силы и слепой храбрости.
Потом, когда сражения пошли уже между "верными", то есть между христианскими королями и герцогами, он тоже был желанным гостем при любом войске.
Но вот когда он остался без дела из-за наступившего затишья в междоусобиях - он заскучал, стал азартно играть в кости и проиграл половину своего имущества. Увлекся петушиными боями и проиграл вторую половину.
Третью половину он прокутил и прогулял и роздал всем, кто у него просил: разным бедным, несчастным или просто бессовестным людям.
А так как этой третьей половины у него не было и ему пришлось ее брать в долг - перед праздником святого Пуллинария он оказался окончательно без гроша, без коня, оружия и доспехов и вдобавок за очень толстой решеткой в городской башне в ожидании суда.
Там он, в первый раз в жизни призадумавшись, сидел и смотрел через решетку на городскую площадь, где плотники вколачивали последние гвозди в готовый помост для представления миракля.
И так как тут не с кем было драться и не было пи петухов, ни игорных костей, он впервые стал думать и размышлять, и прожитая жизнь вдруг показалась ему какой-то глупой и уж очень что-то бессмысленной.
Как хорошо было бы сидеть тут хоть не одному, а с каким-нибудь рыцарем. С кем?.. Он перебирал в памяти и вспомнил веселого, щедрого, доброго пылкого и храброго Аль-Мансура! Вот с кем бы он не соскучился, даже сидя в башне! Но тут же с горечью вспомнил, что ведь это он сам убил Аль-Мансура в поединке после того, как они бились с ним от полудня до темноты. И ему стало смутно на душе - он понял, что любил этого "неверного" рыцаря Аль-Мансура больше всех "верных", и очень загрустил о том, что его нет сейчас с ним.
Он вспомнил, что среди сарацинских рыцарей было немало благородных воинов, на чье слово можно было положиться, и они сражались честно и храбро, и у него не было к ним ни капли вражды в сердце.
Вспомнил, что неверные рыцари выказывали ему всегда уважение и восхищались его смелостью и силой. И вдруг ему показалось удивительным и странным: он сам рубил врагов во имя кроткого и милосердного христианского бога. А мусульмане - во имя своего, тоже благого и милостивого. И почему нужно было из-за них немилосердно драться, если подумать, как-то не очень понятно. Так он вспоминал и размышлял, не замечая, что на городской площади перед башней собирается все больше людей. И вдруг услышал, как громко затрубили трубы, и увидел, что площадь битком набита народом, из окон выглядывают роскошно одетые богатые дамы и даже на крышах черно от зрителей.
Праздничный миракль "О Драконе" начался.
Появился ангел в белом балахончике и, бряцая на арфе, спел вступление, в котором, по обычаю, заранее рассказывалось публике обо всем, что должно произойти в представлении. О том, как жители города заслужили своим непокорством и небрежением к делам веры жестокую кару и Диавол устроил совещание у тебя в аду и придумал вызвать из дальних стран Дракона, который по пути опустошил целые страны, царства и королевства и наконец подошел к стенам города.
Тогда ангелы тоже устроили совещание у себя на небесах и послали святого Пуллинария (который, впрочем, тогда еще не был святым) - спасти город.
Пуллинарий вышел на Дракона и стал его успокаивать и умиротворять сладостным пением. Ярость чудовища чудесным образом утихла, и, заключив уже известный мирный договор, Дракон уползал в черные скалы…
Стихи для пения были старые, хорошие, и Трувер отлично их спел и ушел плавной походкой.
Следом за ним выскочил Ртутти - очень маленький чертенок с рожками - и стал хохотать так, что казалось, звуки идут то снизу, то сверху, и, кривляясь и хрюкая, объявил, что он собирается подставить ножку святому Пуллинарию и клянется адским пламенем, что погубит его!
В публике многие стали креститься и с отвращением отплевываться от черта.