* * *
Во второй половине этого дня произошли такие занятные события, что, в известном смысле, их даже можно назвать, научными:
В тот день, когда я (не во сне, а наяву) был (с Наткой) в "Тропиках", я должен был повидаться там с ребятами из старой школы. И я их там видел, и ребят из новой школы тоже, но так и не подошел к ним и не поболтал ни о чем, и, хотя было абсолютно понятно, почему моя жизнь в этот момент пошла по особой специальной кривой (Натка, розарий), моя жизнь, в целом, поменяла свой общий вид в несколько неполном, неверном направлении и была обязана в соответствии с ее законами вернуться на прежний, абсолютно правильный, точный путь: иначе она получилась как бы не моя.
Ну, это, конечно, шутка, но тем не менее, в этот день ко мне домой приезжали Жека Семенов и Валера Пустошкин, а когда они ушли, заявились ребята из новой школы. И те, и другие - в один день. И, главное, первые совершен но не обиделись (хотя с ними-то я вроде бы был обязан встретиться) и ничего к тому же не знали о том, что я болен. Плюс ко всему, с ними, с Валерой и Жекой, дышать было легко, совершенно свободно: после моего портрета в газете, статей, радиопередач и т. д. и т. п. некоторые, узнав, что я - это я, начинали либо приставать ко мне, но с каким-то особым отношением, либо, что еще хуже, стесняться, а мои ребята, наоборот, хоть и засыпали меня вопросами и приставали выше нормы, но относились ко мне так же нормально, по-человечески, как и раньше, - прямо луч света в темном царстве.
- Так ты был тогда в "Тропиках"? - сказал Жека. - Мы думали, что тебя вообще не было.
- Был, - сказал я. - Там целая история.
- Ага, - сказал Валера. - А девчонка ничего с тобой была, оч-чень неплохая.
- Вполне хорошая, - сказал Жека.
Валера сказал:
- Тебе, конечно, неудобно было показать ей, какие у тебя друзья-бандиты: у одного рот до ушей, а второй - рыжий…
- Это кто рыжий? Я рыжий? - заверещал Жека. - Повтори: я - рыжий?!
- А кто, я, что ли?
- Я рыжий?!
- Ну, ладно. Рыжий - я, а ты - рот до ушей.
- Повтори, что я рот до ушей!
- Неважно, кто - кто! Оба бандиты. Напугали Митькину девчонку, и она увела его из парка.
- Да нет, - сказал я. - Просто… я торопился… ну…
- Точно, - сказал Жека. - Он торопился… Верно, Валера?
- Да мне надо было, в общем… в кино!
- В общем, - сказал Валера. - Ему было надо, необходимо, Джек, ты понял? Уловил мысль?
- Ага!
И оба они захохотали.
Я подумал немного, как лучше, и тоже стал смеяться вместе с ними. И мы похохотали так несколько минут в свое удовольствие, как в былые времена, разве что в душе мне перед Наткой все равно было неудобно. Тема-то ее, о ней…
- Ну, как там твой научный подвиг? - спросил Валера. - Ты из-за него заболел? Что с тобой вообще такое?
- Да ну, чертов грипп. А вы-то там как, в футбол гоняете?
- Мало. Теперь все прыгают в высоту.
- Чего вдруг?
- Да у нас тут Жора Фараонов выступал.
- Ка-ак? Это тот одессит, который в Монтевидео мировой установил, два пятьдесят? Гордость Одессы?
- Ну да!
- А чего он у нас-то делает?
- Да он докторскую пишет, по плазме. Прилетел к нашим плазмистам. Кто-то пронюхал, и мы его пригласили.
- Потрясающе! И симпатичный?
- Что ты! Жутко симпатичный! Маленький, кривой, челочка такая - не подходи! Ну а прыжок у него, сам знаешь, какой!
- Да-а, здорово.
- В школе у нас из-за тебя переполох, - сказал Жека. - Хотят ее назвать твоим именем.
- Да бросьте вы!
- Нет, честно, - сказал Валера. - Не школу, конечно, это треп, а клуб нашего класса "Орбита". Клуб имени Рыжкина. "Рыжкинз клаб". Понял? Это наша Зоя Кузьминишна предложила и сообщила директору. Он - за, а мы - несколько человек - против.
- Почему? - неожиданно для самого себя спросил я.
- Ага, ага, видишь!!! Гордый стал! Самолюбивый!
- Да нет, честно, просто хочется знать причину, а отказ правильный.
- Мы решили, что тебе это не понравится, человек-то ты нормальный. Сегодня уже некоторых таскали к директору за отказ.
- Да бросьте вы!
- Честно. Ведь ты как бы гордость школы, а некоторые, получается, как бы не уважают нашу школу, если отказываются. И тебя не уважают.
Я стал прыгать глазами с Жеки на Валеру - врут или нет, они оба стали хохотать, и я тоже, потом нам надоело, но Валера сказал, что все-таки правда: "Рыжкинз клаб".
Они посидели у меня еще с полчасика и вели себя нормально, по-человечески, и я рассказал им немного (они просили) про мою новую школу, про историю на Аяксе "Ц" и про пластмассу Дейча-Лядова, но, конечно, ни слова о новом космолете.
Обедать они отказались (мама их просто умоляла), взяли по яблочку и ушли, договорившись, что я обязательно к ним заскочу, когда поправлюсь.
И тут же, ну буквально через десять минут - дзынь, дзынь, дзынь! - ввалились Веня Плюкат, Гаррик Петров и Утюг, ну, Ким Утюгов. Эти явились с подарками: фрукты, торт, какое-то антигриппозное суфле "Спутник", черт те что еще и два вполне ненормальных письма - от Эльзы Николаевны и директора школы, мол, поправляйся, не болей, родной, и несколько слов о моей гениальности и об их любви ко мне - уши вяли, честное слово. (Утюг читал, а мы ржали.)
- Ты давай кончай грипп, - сказал Утюг. - Закругляйся с Дейчем-Лядовым и опять в школу. Скукотища дикая, Вишнячихи надоели, и преподаватели озверели, ни с того ни с сего - требования жуткие.
- Может быть, я и не вернусь, - сказал я.
- Эт-то как понимать? - спросил Гаррик Петров. - Бред сивой кобылы.
- И не бред, - сказал я. - Сами посудите. Допустим, закончится работа успешно, и Лига решит: а зачем Рыжкину учиться дальше, при чем здесь космомоделирование, если он уже и так вполне крепкий спец по пластмассе. И оставят работать. Зачем школе на меня силы тратить? Логика здесь есть.
- Да-а, - сказал Веня. - Все может быть.
- А мне не хочется, - сказал я. - В школе все же лучше.
- Ну да, лучше, - сказал Гаррик Петров. - С удовольствием сбежал бы - работать интереснее.
- А по-моему, и то, и то чепуха, - сказал Утюг. - Дикая скукота. Вот представьте: Рыжкин задвинул грандиозную научную идею и, минуя учебу и спецшколу, попадает в Высшую Лигу. Действительно, случай редчайший. Но вдумайтесь повнимательней - это, в принципе, возможно, нам это известно. И что бы в жизни с нами ни случилось, самое даже невероятное - это возможно, это бывает, было, нам это известно. А чего не было - мы это можем представить. Вот войдет сейчас человек, хвать нас быстро в ракету - и через пять минут мы в Африке, купаемся в Конго. Трудно представить, фантастично, но возможно. И что здесь нового? Африка? Да мы про нее с детства знаем, ну, что она существует. Все одно и то же. Я вот читал в какой-то старой книжке, что какую пьесу ни напиши, само-то содержание уже известно было, потому что подсчитали, что сюжетов в жизни всего тридцать шесть штук. Кажется, тридцать шесть.
- Ты у нас, Утюжок, философ, - сказал Венька.
- Он скептик, вот он кто, - сказал Гаррик Петров. - Точно, Утюг, ты скептик, да? Ты скажи.
- Да ну, - сказал Ким. - Скептик-шмептик! Ужас до чего старое слово, известное, надоевшее. Ничего нового.
- Надо, кстати, Рыжкину сообщить новость, - сказал Гаррик. - Кое-что все же есть.
- Ага, свежачок, - сказал Венька.
- В общем, оказывается, - сказал Гаррик, - что недалеко от нас открылась поварская спецшкола, в основном девчоночья. Строго говоря, она смешанная, но молодых людей маловато, а у нас - наоборот, запоминай. Ну, сначала они помалкивали, пока их школа оформлялась, набирала, так сказать, силенок, а потом заговорили во весь голос. То ли они стали нашими шефами, то ли мы их - я не разобрался, но один их класс пригласил наш класс на вечер. Видишь ли, без тебя в классе мальчишек восемь человек, да еще Гриша Кау в те дни улетел на Селену-вторую читать доклады селеновским школьникам, - я пригласил на вечер ребят из других классов, потому что поварих было пятнадцать. К тому же, чуяло мое сердце, там можно было шикарно пожрать, на этом вечере, - опять-таки правильно было пригласить еще кой-кого: не пропадать же добру. Честно говоря, шикарный был вечер. Это, знаешь ли, не вечер с девчонками из театрального училища, те с гонором, мол, мы сами с усами - мир искусства, а эти тихонькие, скромные, славные - ах-ах, физики, математики, ученые! - глазки закатывают, а танцуют, как богини!!!
Утюг сказал:
- Мне торт та-ак понравился… Я, кстати, и твой кусок съел, с твоим именем. Мы думали, ты будешь, не знали еще, что ты болен, и в списке ты был; они, видишь ли, засадили огромный торт и кремом сделали на нем все наши фамилии - пальчики оближешь.
- А макароны с подливой помнишь? - сказал Венька. - Чудо, а не макароны. А одна из них, самая красивая, в Гарьку влюбилась, факт.
- Ага, - сказал Гаррик. - Кроме концерта, ужина и танцев, с самого начала был доклад, для знакомства, что ли: они о своем деле, мы о своем, доклад я делал, - тыры-пыры, о науке, ну, сам понимаешь, и еще я им рассказал об одном своем крупном открытии - она и влюбилась в меня с ходу. Нет, честно. Во время танцев она даже потащила меня на кухню и мигом испекла классные оладьи - я, когда мы с ней танцевали, сказал, что жутко люблю оладьи.
- А кто играл? - спросил я. - Чья группа?
- Они ребят из Низких Температур пригласили, ну, этот квинтет, "Файв блю бёрдз".
- Эти ничего, - сказал я.
- Цветомузыка у них дрянь, - сказал Утюг. - Слушай, Гаря, а ты женись на своей, и мы каждую переменку будем к ней бегать вкусноту лопать. Вообще, братцы, давайте все переженимся, каждому по поварихе, ну ее, науку, надоело.
- Точно, надоело, - сказал Гаррик. - Давайте, переженимся.
- Я не против, - сказал Венька.
Я вдруг подумал на полном серьезе, а как же я Натку брошу, нет, невозможно, и еще подумал, что все они валяют дурака, когда говорят, что наука им надоела, - ничего не надоела, наоборот, так и манит, а меня… манит или не манит? Поди разберись.
Мы еще долго болтали о всякой всячине, мама их подбила на обед, мы пообедали и потом распрощались. Честно говоря, очень неплохо провели время, лично я был доволен.
Когда они умотали, я от нечего делать перебрал принесенные подарки и на коробке конфет "Амфибия" увидел в уголке написанные авторучкой два слова: "Не хворай". Буква "н" и буква "х" были подчеркнуты.
Вскоре я поправился и сразу же махнул с группой на Аякс.
* * *
В день свадьбы дождина лил колоссальный, и, как назло (ну, об этом-то можно было догадаться заранее), мама часа два гоняла меня перед зеркалом, то одно на мне примеряла, то другое, комбинации, варианты, замыслы, а не лучше ли так, а может быть, вот эдак, стой смирно, не крутись, нет, беленький платочек и эти полуботинки смотрятся не эффектно - чистая возня с семнадцатой молекулой: как-никак, первая в жизни свадьба, не школьный вечер… Она решила, что мы с папой пойдем вдвоем, хотя она и была, разумеется, приглашена. Сумма причин: сто лет назад обещала в этот день быть у нее школьная подруга, плюс - дикая мигрень, плюс - бездна дел по дому, плюс - жениха, Юру, никогда не видела, не знакома и прочее.
На папе был темно-серый костюм, на маме (для подруги) особо модное платье типа кольчуга - действительно, кольчуга, только из очень-очень мелких звеньев какого-то архилегкого металла, оно все переливалось на маме, блестело, даже змеилось как-то, лицо у мамы было розовенькое, нежное, очень симпатичное, и я, может быть впервые в жизни, глядя на нее и на папу рядом, вместе, из-за того, наверное, что шел на свадьбу и о свадьбе думал, увидел вдруг, что они не просто папа и мама, а муж и жена, и как вообще они хорошо подходят друг к другу.
Мы с папой должны были выйти из дома с запасом - залететь в универмаг за подарком. С этим подарком хлопот было выше головы, потому что мама уверяла нас, что подарить молодым следует мощный, крепкий набор посуды: кастрюли-скороварки, всякие штучки-дрючки, чудо-печки, тра-та-та… Мы с папой артачились и говорили, что нам просто неудобно являться на свадьбу со всей этой белибердой, да и как ее тащить - руки оттянешь, но мама резонно спросила, что предлагаем мы. Мы помолчали немного и провякали, наконец, какую-то чушь, явный вздор, и, конечно, в итоге нам пришлось с ней согласиться. Вечером времени у нее на нас не было, она купила подарок днем (терпеть не могла заказывать вещи по телефону с помощью каталога) и оставила его в универмаге, сказав там, что мы зайдем - тащить все это домой было ей не под силу, а в бюро обслуживания как раз был обед.
Но это было еще не все. Вдруг, за десять минут до нашего выхода из дома, она учуяла, что, при всей бездарности нашего вяканья, в нем, пожалуй, есть известный смысл: тащить в подарок молодым гору посуды было, конечно же, хоть и разумно, мудро, даже с юморком, но одновременно от всего этого "веяло", как она сказала, "не очень высоким вкусом". "Вы правы, мальчики", - добавила она и взяла с нас слово, что мы обязательно зайдем в антикварный магазин (ну, магазин всяких старинных вещей) и купим Юре и его голубке, его маленькой птичке, что-нибудь антикварное, старинное, в их будущее гнездышко. Гнездышко - н-да-а-с!
Итак, мы ей это гарантируем, нашему вкусу она доверяет, в этой комбинации - быт плюс искусство - подарок будет выглядеть действительно мощно, за второй покупкой она с нами тоже не поедет: мигрень, подруга, навалом дел по дому и прочее.
В этой спешке я чуть не забыл пригласительный билет на свадьбу, который мне очень понравился. Именной, лично мне, у папы был свой, оба пришли по почте, каждый в своем конверте.
"Дорогой Дмитрий Владимирович Рыжкин! (Имя, отчество и фамилия были отпечатаны типографским способом, а не написаны от руки, и так, наверное, каждому - особый шик!) Мы (далее имя, отчество, фамилия Юры и имя, отчество и фамилия, - уже Юрина - его маленькой птички) рады будем видеть Вас на нашей свадьбе (далее - день, время и место). Свадьба проводится в традиционно-старинном стиле. (И, видно, как подтверждение этому.) Примите наше заверение в глубочайшем…"
Честно говоря, я здорово завелся от этого сообщения насчет стиля. Хоть я на свадьбе никогда не был, кое-что я все-таки слышал, видел в кино и по телевизору. Что значит - в старинном стиле? В новом стиле все было довольно просто, скучно: жених и невеста, папы, мамы, кое-кто из самых близких друзей, если они есть, просто ужинают дома или в кафе, тихо, мирно - что же еще надо? - ну, поженились и поженились. В очень редких случаях выкидывали фортель, снимали зал Дворца бракосочетаний, тогда - несколько столиков, как в ресторане, танцы - тоже ничего особенного, без всяких стилей.
Нет, смешно было гадать, как это все будет выглядеть.
В самый момент ухода у меня отлетела на пиджаке пуговица, папа разворчался, что ему надоело при полном параде ходить из угла "угол по собственной квартире, и ушел, сказав, что ждет меня внизу. Мама в какой-то диком, сумасшедшем темпе (о-оп-ля! - и готово) пришила мне пуговицу и подтолкнула к двери.
Я вышел из квартиры на площадку. Она велела мне остановиться, стать ровно, и еще раз с порога быстро и внимательно оглядела меня, и в ту секунду, когда я готов был повернуться и сбежать вниз, даже слегка повернулся, - какой-то резкий ветер, маленький шквал вдруг метнулся в мою сторону, и я увидел маму совсем рядом с собой, и ее глаза, и руки, приложенные ладошками к моей груди.
- Я очень боюсь за него! - быстро сказала она. - Мне очень неспокойно за него, Митя! Такое чувство, будто что-то должно случиться… нет, не на свадьбе, а вообще. Это выдумки, я знаю, но мне очень за него неспокойно, - говорила она почти скороговоркой. - Смотри, чтобы ему было там весело, - говорила она. - Чтобы… - И вдруг голос ее на половинке какого-то слова сломался, хрустнул, как стеклянная палочка, и остальное она договорила ровно и спокойно. Тут же она, как и секунду назад, подтолкнула меня, и меня понесло по лестнице вниз, наполненного совершенно другим зарядом, чем был только что, совершенно другим.
Я катился вниз и, странное дело, думал вроде бы о другом, вовсе не о том, что она мне сказала. Я понял вдруг, догадался, что вот уже неделю, а то и больше, совсем не мучаюсь так сильно, как это было, не переживаю, что же мне выбрать - папу или, так сказать, науку: по любым причинам я, как видно, не мог сам решить проблему семнадцатой, да и вообще все смешалось, перепуталось во мне, может быть, я просто устал - и вот теперь, после ее слов, все, что меня мучило, вмиг опять вернулось, ударило меня, вошло в меня, как гвоздь в доску, - действительно, будто мне внезапно поменяли кровь.
"Амфибия" урчала, когда я спустился, и как только я сел, папа сразу же взлетел и, развернувшись, погнал в сторону центра.