Лорд послал сообщить крестьянам, что, хотя он, несомненно, может делать всё что ему угодно, он по доброте сердечной восстановит для них закрытую дорожку, если они откажутся от всех притязаний на Кэборн.
- Дорожку, как же! - вскричал Джон Мэлтман посреди дружеского кружка в таверне. - Что нам дорожка на Кэборне? Да ведь наши матери скакали там, когда были маленькими, а теперь скачут наши дети. И мы надеемся увидеть, как скачут дети наших детей. Если вершину Кэборна застроят, это прямо разобьёт сердце моей малышки Элен.
- Ага, и моей Марджори, - подхватил другой.
- И моим Мэри и Китти! - воскликнул третий.
Все зашумели, потому что почти у всех были дочки, которые только и радостей знали, что скакать на Кэборне в новолуние.
Джон Мэлтман обратился к их лучшему советчику, который внимательно вник в это дело, и спросил:
- Как ты думаешь, есть у нас за что зацепиться?
- Только за самый краешек, - ответил тот. - Сомневаюсь, чтобы вы могли ему помешать. Лучше бы как-то договориться.
- Не нужна нам его дорожка, - упорствовал Джон Мэлтман. - Мы будем стоять за всё.
На том дело и застопорилось, и каждая сторона ждала, что предпримет другая. Только крестьяне знали в глубине души, что в конце концов потерпят поражение, а Лорд был уверен в своей победе. Так уверен, что заказал большой груз кирпичей, но не начинал строительства из-за опасений, что люди возмутятся ещё больше и, неровен час, подожгут его стога и нанесут ущерб хозяйской собственности. Единственное, что он сделал - обнёс вершину Кэборна проволочной изгородью и приставил сторожа, чтобы тот прогонял людей. Люди сломали изгородь в нескольких местах, или перепрыгивали через неё, или пролезали под ней, а поскольку сторож не мог быть везде сразу, многие ходили через холм прямо у него под носом.
Однажды вечером, как раз перед новолунием, Элен Мэлтман ушла в лес поплакать. Она ведь была лучшая скакунья под горой Кэборн, и мысль, что она никогда уже не будет скакать здесь, причиняла ей такое страдание, какого она раньше и вообразить не могла. Когда она плакала в темноте, кто-то тронул её за плечо и сказал: "Плачешь от горя, милая? Никогда так не делай!"
Голос мог быть голосом увядшего листа, такой он был лёгкий и сухой, но он был ещё и добрый, так что Элен перестала рыдать и сказала:
- Это большое горе, мэм, и поделать ничего нельзя, остаётся только плакать.
- Нет, можно, - сказал увядший голос. - От горя не плачут, а скачут, милая моя.
При этих словах Элен зарыдала ещё горше.
- Никогда ни разу больше не скакну! - причитала она. - Если мне нельзя скакать в новолуние на Кэборне, я не скакну больше ни разу.
- А почему тебе нельзя скакать в новолуние на Кэборне? - спросил голос. Тогда Элен всё рассказала.
После недолгого молчания голос тихо произнёс из темноты:
- Хуже, чем разбить сердце, не дать им скакать на Кэборне. Этого не должно быть, нет, не должно быть. Скажи мне своё имя.
- Элен Мэлтман, мэм, и я очень люблю скакать и могу перескакать всех, мэм. Говорят, я скачу ещё как!
- Неужели? - произнес увядший голос. - Хорошо, Элен, беги домой и скажи всем вот что. Пусть они пойдут к Лорду и скажут: пусть делает, что хочет, пусть застраивает Кэборн, но прежде пусть снимет изгородь и позволит всем, кто когда-либо здесь скакал, по очереди поскакать ещё раз, в новолуние. И только когда они кончат скакать, тогда он и стройку может начать. И это должно быть написано на бумаге, подписано и припечатано.
- Но, мэм… - сказала Элен удивлённо.
- Ни слова, дитя. Делай, как я говорю. - Увядший голос звучал так настойчиво, что Элен больше не противилась. Она побежала прямо в деревню и всем рассказала, что с ней случилось.
Сначала ей никак не могли поверить, и даже когда поверили, то сказали: "Но какой в этом смысл?" Однако Элен настаивала и настаивала, словно сам таинственный старый голос звучал в её словах, и наконец люди, вопреки доводам рассудка, поверили, что так и надо сделать.
Короче говоря, на другой день они послали Лорду письмо. Лорд едва поверил своим глазам. Он потёр руки и порадовался глупости крестьян.
- Они пришли к соглашению! - насмехался он. - Я получу и Холм, и дорожку впридачу! О да, они получат свой скакальный турнир, и в тот миг, когда он закончится, я начну свою стройку!
Бумага была составлена, подписана обеими сторонами в присутствии свидетелей и должным образом припечатана; и в ночь новолуния Лорд пригласил компанию своих друзей на Кэборн, чтобы поглядеть на зрелище.
И было на что поглядеть: каждая девочка из деревни пришла со своей скакалкой, начиная с таких, которые только научились ходить, и кончая теми, кто уже завивал волосы. Но и взрослые девушки и молодые женщины были здесь, и матери семейств пришли с верёвками. Разве все они когда-то в детстве не скакали на Кэборне? И в письме было сказано "Все". Да и другие были здесь, другие, которых никто не видел: Энди-Спенди и его волшебная команда, Чугунные Ноги, Блошиные Ножки и все остальные столпились вокруг, ожидая, как на их драгоценной земле будут скакать последний раз. Глаза их горели гневом.
И вот началось. Самые младшие, скакнув раз-другой, спотыкались и выбывали. Лорд и его компания громко смеялись над забавными малышками. В другое время крестьяне тоже посмеялись бы, но в эту ночь им было не до смеха. Их глаза горели и сверкали, как глаза фей. После малышек скакали девочки постарше, и чем старше они были, тем лучше скакали. Пережидая школьниц, - "Это займёт время", - сказал Лорд нетерпеливо. Когда пришла очередь Элен Мэлтман, и она начала отсчитывать тысячу за тысячей, он забеспокоился. Но даже и она, хоть и скакала ещё как, наконец устала; она оступилась, упала на землю и заплакала. Никто и вполовину столько не продержался; из тех, кто последовал за ней, одни были получше, другие похуже, и в недолгом времени пришла пора старых женщин. Мало кто из них выдержал даже полминуты; они отважно прыгали и пыхтели, но их дни давно прошли. Так же, как над малютками, друзья Лорда насмехались над бабушками этих малюток.
- Теперь скоро, - сказал Лорд, когда старейшая из всех женщин, которые пришли скакать, тучная старая дама шестидесяти семи лет, вышла и взмахнула верёвочкой. Ноги у неё запутались, она пошатнулась, бросила верёвку на землю и закрыла лицо руками.
- Дело сделано! - закричал Лорд и замахнулся на толпу лопатой и кирпичом, которые принёс с собой. - Пошли все вон отсюда! Я закладываю первый кирпич. Отскакались!
- Нет, если позволите, - произнес мягкий увядший голос, - теперь моя очередь. - Из толпы выступила малюсенькая женщина, такая старая, сгорбленная и хрупкая, что казалась не больше маленькой девочки.
- Твоя! - крикнул Лорд. - А ты кто такая?
- Моё имя Элси Пиддок, если позволите, и мне сто девять лет. Хотя последние семьдесят девять лет я прожила за границей, я родилась в Глинде и в детстве скакала на Кэборне. - Она говорила словно во сне, и глаза у неё были закрыты.
- Элси Пиддок! Элси Пиддок! - прошелестело по толпе.
- Элси Пиддок! - пробормотала Элен Мэлтман. - Ой, мама, я думала, что Элси Пиддок только сказка.
- О нет, Элси Пиддок не сказка! - вмешалась тучная женщина, скакавшая последней. - Моя мать Джоан скакала с ней много раз и рассказывала мне такое, во что вы никогда не поверите.
- Элси Пиддок! - прошептали все сразу, и словно ветер пролетел над горой Кэборн, радостно провозглашая то же имя. Но это был не ветер, это был Энди-Спенди и его команда фей, которые увидели скакалку в руках крошечной женщины. Одна рукоятка была из Сахарного Леденца, другая - из Миндальной Тянучки.
Никогда новый Лорд не слышал даже сказок про Элси Пиддок, так что он снова грубо захохотал и сказал:
- Ещё одна кучка старушечьих костей! Скачи, Элси Пиддок, и покажи нам, чего ты стоишь!
- Да, скачи, Элси Пиддок! - вскричал Энди-Спенди вместе с феями, - и покажи нам, чего ты стоишь!
Тогда Элси Пиддок встала в кругу зрителей, взмахнула детской верёвочкой над своим иссохшим телом и начала скакать. И она скакала ЕЩЕ КАК!
Прежде всего она выскакала:
Энди
Спенди
Сладки
Леденди
Сахарны ручки,
Миндальны
Тянучки
АумамыкромехлебаничегонаужинНЕТ!
И никто не мог найти ошибки в движениях. Даже Лорд шепнул: "Изумительно! Изумительно для такой старухи!" Но Элен Мэлтман, которая в этом разбиралась, прошептала: "Ой, мама! Это изумительно для кого угодно! И - ой, мама, ты только глянь - она скачет во сне!"
Это была правда. Элси Пиддок, ссохшаяся до размеров семилетней девочки, крепко спящая, скакала под новой луной со своей детской верёвочкой, с которой могла совершать чудеса. Час прошёл, два часа, три часа. Она не остановилась, не устала. Люди шептались, Лорд накалялся, а феи начали кувыркаться от радости. Когда наступило утро, Лорд закричал: "Довольно!" Но Элси Пиддок продолжала скакать.
- Время вышло! - крикнул Лорд.
- Когда я кончу скакать, тогда ты сможешь стройку начать, - сказала Элси Пиддок.
Крестьяне начали ободряться.
- Подпись и печать, милорд, подпись и печать, - сказала Элси Пиддок.
- К чёрту, старуха, ты же не можешь продолжать вечно! - крикнул Лорд.
- Могу, - сказала Элси Пиддок. И продолжала скакать.
В полдень Лорд заорал:
- Что же, эта женщина никогда не остановится?
- Никогда, - ответила Элси Пиддок. И она не останавливалась.
- Тогда я тебя остановлю! - заревел Лорд и попытался схватить её.
- А теперь Скок-Прочь-с-Глазу, - сказала Элси Пиддок и проскочила у него между большим и указательным пальцем.
- Держи её, ты! - завопил Лорд своему адвокату.
- А теперь Высокий Скок, - сказала Элси Пиддок и, как только адвокат метнулся к ней, скакнула через жаворонка, который плыл в небе выше всех.
Крестьяне кричали от восхищения, а Лорд и его друзья ярились. Договор с подписью и печатью был забыт, они думали только, как схватить сумасшедшую старуху и силой помешать ей скакать. Но ничего у них не вышло. Она показала им все свои хитрости: Высокий Скок, Ленивый Скок, Замечательный Скок, Далёкий Скок, Торопливый Скок, Могучий Скок, но ни разу - Окончательный Скок.
- Сможем ли мы избавить Холм от этой старухи? - закричал Лорд в отчаянии.
- Нет, - ответила Элси Пиддок во сне, - Холм никогда больше не избавится от меня. Ибо для детей Глинда я скачу, чтобы сохранить Холм навсегда для них и для их детей; для Энди-Спенди я скачу снова, потому что он дал мне сладость на всю жизнь. О, Энди, даже ты так и не узнал, как долго может скакать Элси Пиддок!
- Старуха сошла с ума! - закричал Лорд. - Подпись и печать не для сумасшедших женщин! Скачет она или нет, я кладу первый кирпич!
Он вонзил в землю лопату и в вырытую ямку вбил кирпич, в знак своей собственности на землю.
- А теперь, - сказала Элси Пиддок, - Могучий Скок!
Прямо на торец кирпича она вскочила, и вместе с ним под землей исчезла из виду. Безумный от ярости, Лорд бросился за ней. Наверх выскочила Элси Пиддок, ликуя, - но Лорд больше не появился. Адвокат подбежал заглянуть в отверстие, но ничего там не увидел. Адвокат сунул руку в отверстие, но ничего там не нащупал. Адвокат бросил камешек в отверстие, но никто не услышал, как он упал. Так мощно Элси Пиддок скакнула Могучий Скок.
Адвокат пожал плечами, и он и друзья Лорда покинули гору Кэборн подобру-поздорову. О, как радостно Элси Пиддок скакала теперь!
- Скок-Горе-Долой! - вскричала она, и скакала так, что все присутствующие засмеялись от счастья. Под звуки этого смеха она сделала Далекий Скок и скрылась из глаз, а крестьяне пошли домой пить чай. Кэборн был спасен для их детей и для фей навсегда.
Но это не всё об Элси Пиддок: она так никогда и не перестала скакать на Кэборне, потому что Подпись и Печать есть Подпись и Печать. Немногие видели её, потому что она знает все приёмы; но если вы придёте на Кэборн в новолуние, вы можете заметить, как мелькнёт крошечная скрюченная фигурка, не больше ребёнка, скачущая сама по себе во сне, и услышать, как весёлый голосок, словно голос танцующего осеннего листа, поёт:
Энди
Спенди
Сладки
Леденди
Сахарны ручки,
Миндальны
Тянучки
АумамыкромехлебаничегонаужинНЕТ!
Франсис Элиза Бёрнетт
Страна
Голубого Цветка
Перевод с английского
Татьяны Стамовой
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Страна Голубого Цветка стала называться так только после того, как могучий и прекрасный Король Амор спустился с гор, где стоял его замок, и занял место на троне. Прежде она называлась Страной Короля Мордрета, а поскольку первый Король Мордрет был на редкость злым и жестоким, то и в названии не было ничего весёлого.
За несколько дней до рождения Амора его слабый, эгоистичный и совсем ещё юный отец - которого тоже звали Король Мордрет - погиб во время охоты, а прекрасная и ясноглазая мать умерла, когда ему было всего несколько часов от роду. Однако перед смертью она успела послать за своим глубоко почитаемым другом и учителем, который считался самым старым и мудрым человеком на свете и уже давно жил среди гор, в пещере, куда удалился, чтобы не видеть царивших внизу ненависти, нищеты и разора.
То был удивительный старик. Почти великан ростом, он обладал огромными голубыми глазами, глубокими, как море, и такими же ясными, как у прекрасной Королевы, - казалось, они видели всё на свете, и глубина их не заключала иных мыслей, кроме самых чистых и возвышенных. Люди с робостью смотрели, как он величественно шествует по улицам их города. Имени его никто не знал. Для них он был просто Старейший.
Прекрасная Королева возлежала на ложе из золота и слоновой кости и, откинув расшитый полог балдахина, указала на спящего рядом с ней крошечного малыша.
- Он родился Королем, - сказала она. - И только вы можете ему помочь.
Старейший окинул малыша внимательным взглядом.
- Ручки и ножки - длинненькие, крепкие. Он вырастет настоящим Королём, - сказал он. - Доверьте его мне.
Королева взяла новорожденного на руки и протянула учителю.
- Заберите его теперь же, пока он не услыхал, как ссорятся люди у городских ворот, - сказала она. - Отнесите в замок на скале, и пусть остаётся там, пока не придет срок спуститься вниз и править королевством. Когда солнце скроется за облаками, меня уже не будет, но с Вами он научится всему, что положено знать королям.
Взяв ребенка, Старейший завернул его в свой длинный серый плащ и, величественно прошествовав через дворцовые ворота, оставил позади злосчастный город и равнину и направился в горы. Когда он начал подниматься по их крутым склонам, солнце уже садилось, окрашивая скалы в золотые и розовые тона и озаряя заросли диких цветов и кустарников, среди которых, казалось, невозможно было отыскать хоть какую-нибудь тропинку. Но Старейшему и безо всяких троп были ведомы все пути мира, и он продолжал своё восхождение, в то время как маленький Король Амор крепко спал в складках его серого плаща. Наконец он достиг вершины и, пробившись через заросли дикого винограда, испещрённого, словно звёздочками, бледными, источающими сладкий аромат бутонами, остановился и устремил свой взгляд на замок, и небо над ним, и лежащее далеко внизу море, и долины.
Небо было теперь тёмно-синим и освещалось мириадами звезд, и всё кругом было так тихо, как будто мир остался где-то за тысячи миль; и грязь, нищета и людская вражда казались отсюда чем-то нереальным. Везде чувствовалось дыхание прохладного ласкового ветерка. Старейший развернул маленького Короля Амора и положил его на ковёр из душистого мха.
- Звёзды совсем близко, - сказал он. - Проснись, юный Король, взгляни на них и знай - это твои братья. И твой брат-ветер доносит до тебя дыхание твоих братьев-деревьев. Ты у себя дома.
Тогда Король Амор открыл глаза и улыбнулся, увидев звёзды в тёмной синеве прямо у себя над головой, и, хотя ему не исполнилось ещё и дня от роду, вскинул вверх свою маленькую ручку, непроизвольно коснувшись ею лба.
- Он приветствует их как Король и воин, - сказал Старейший, - пусть и сам ещё того не сознавая.
Огромный замок поражал своим великолепием, несмотря на то что в нём уже без малого сто лет никто не жил. В течение трёх поколений его царственные владельцы не удосуживались подняться сюда и посмотреть на мир с высоты. Не зная ничего о ветре, деревьях и звёздах, они жили в своих городах на равнинах, охотились, прожигали жизнь и взимали непомерные налоги со своего несчастного народа. А замок коротал все зимы и вёсны один. У него были высокие башни и зубчатые стены, ясно выделявшиеся на фоне неба, и большой пиршественный зал, и палаты для сотен гостей, и караульные помещения для тысячи воинов, а на просторном королевском дворе можно было свободно устраивать рыцарские турниры.
И вот, среди всего этого простора и великолепия жил теперь маленький Король Амор - один, если не считать общества Старейшего и его помощника, такого же старого, как он сам. Оба, однако, знали секрет, позволявший им сохранять молодость, несмотря на все прожитые годы. Они знали, что приходятся братьями всему сущему, и ещё, что у человека, не ведающего злых и тёмных мыслей, не может быть в мире врагов. Они были сильными, мудрыми и правдивыми, и даже самый дикий зверь, проходя мимо, останавливался и приветствовал их, и они понимали его язык.